***
— Вот ты крыса, конечно, вот ты говно-человек, Сереж! Хоть бы прятал, если убиваешь! Перед гостем, старым другом, можно сказать, меня подставляешь. Что он о нас подумает теперь, а? — Все, прекращай представление, ничего нового я о вас уже не подумаю. — Дмитрий Алексеевич сидел на корточках рядом с телом, накрытым пледом. — Встанет хоть? Лучшая на моем курсе, вообще-то! — Да, Сереж, давай-ка ты нам расскажешь, чего нам ждать. Закапывать будем? Дадим отоспаться? Скорую вызовем и скажем, что черешни неспелой поела? Сережа, на чьей кухне пару минут назад стало неожиданно людно и некомфортно, как было всегда, когда приходил Макс, даже если один, агрессивно зашипел: — Я не убиваю ради развлечения, замолчи! Она потом встанет, просто отойдите и оставьте в покое. Что вам нужно? — Да вообще-то пришли забрать эту неуравновешенную, пока она делов не натворила. А она вон, натворила уже. Чего хоть ты с ней делаешь-то? — Макс взял со стола деревянную лопаточку и потыкал Элю в бок. Та не отреагировала. Макс потыкал снова. — Ничего, мы договорились. Не мог же я ей сразу все выложить, у неё сознание косное очень, не поймет и не увидит. Умом только тронется. — У тебя вон не косное, помогло тебе это? Сережа отобрал у Макса лопаточку и хорошенько приложил по лбу. Дмитрий Алексеевич поднапрягся и нахмурился. Он пытался сформулировать вопрос, но вопрос формулировался не очень просто: — Хм. Даже не знаю как и обращаться — каждый раз неловко. Молодые люди, предположим. С Сергеем имел счастье не быть знакомым ранее. Вы, я так понимаю, тоже из этих… Макс предсказуемо заржал. Сережа подозрительно прищурился. Дмитрий Алексеевич вспомнил, почему никогда не преподавал в школе — позорище кучерявое, хоть «жопа» на всех заборах языческой России не написал. — Он вообще «из этих», Дим! Одна причесочка пидорковатая чего стоит! — Ох, ну ради всего… Что вы там цените? Кто бы говорил. Я прекрасно вижу, кто развращает моего студента. Макс картинно схватился за щеки и округлил глаза: — Да у нас все невинно — ну чисто бальные танцы! — Вы или говорите нормально, или проваливайте оба. Мне скоро Элю поднимать, а потом помогать ей решать вопросы личного характера. Макс закатил глаза. Серегу он искренне считал занудой и занозой в заднице и с удовольствием бы еще пять лет назад бросил жопой нары полировать, если бы был уверен, что местная энергетическая экосистема без него устоит. — С тобой очень невесело, в основном потому что тебя не ебут. Ладно, знакомьтесь. Сергей — одно из отражений принципов мироустройства, любит прожить человеческую жизнь и родиться заново. Лично мне нравится только когда совсем пиздюк и сопли на кулак мотает и когда дед-пердед. Во всех остальных агрегатных состояниях невыносим. Не знаешь ты его, потому что в прошлую нашу встречу он был ещё довольно прикольным ребенком и ветер в поле гонял. Сергей, а ты подивися на Димона. Он меня однажды почти обыграл, поэтому теперь вольный человек, которого я безмерно люблю и уважаю. А здесь он, потому что «почти». — Макс сиял, как новенький пятак. Сказка жизни расщедрилась на довольно непредсказуемый поворот, что делала нечасто, поэтому он ценил. И возможность представить этих двух друг другу, и Элино тело под столом, и Денискино тело, которое осталось ждать его дома на диване. — О ком ещё мне стоит знать? — А чего ты тут не видел? А, Олежека не видел! Он не любит подолгу одну жизнь жить, поэтому его ты тоже не застал. Сережа фыркнул и демонстративно вышел из собственного дома. — Олежек — это который Одерек? Озеленитель блаженный? — А откуда ты… А! — Макс многозначительно подвигал бровями. — Фольклор собирал, наукой занимался. — Дмитрий Алексеевич грустно посмотрел на Элю. Помочь он ей ничем не мог, потому что это было вне правил игры и только навредило бы. Понять, какой идиотской хтони и за что она продалась, он тоже не сумел — из представления было понятно только, что приятного мало, ждет Элечку какой-то неописуемый пиздец. Он вздохнул, четко развернулся на носках и небрежно помахал Максу. Он собирался домой, к Бабнюре. Хотелось есть и спать, а извечные игры на то и извечные — их при всем желании не пропустишь, нет смысла переживать.***
Так получилось, что Птица в этот раз родилась хорошим человеком. Это было довольно проблематично, потому что у хороших людей полно условностей, которые нужно соблюдать. Например, наступать на горло своей гордости, переступать через многолетнюю обиду, чтобы помочь человеку, которого собираешься обречь на страдания, пытаться подсластить пилюлю. Много всякой разной ерунды приходится делать хорошим людям. — Привет. Одерек молчал. Смотрел с испугом, радостью и удивлением. Он явно боялся тоже подать голос, хотя бы поздороваться — вдруг мираж неустойчив и все снова пропадет. Он крадучись подошел, положил голову Сереже на плечо, аккуратно обнял за талию и притянул к себе: — Ты пришёл. — Да, мне кое-что от тебя нужно. — Ладно, все что хочешь. Сережа очень старался сохранить хладнокровие, но, вообще-то, ему тоже было непросто. Непросто было не расплакаться и не пожаловаться, какой он несчастный, брошенный, недолюбленный и толкнуть обвинительную речь тому, кто сделал несчастным, бросил, недолюбил. Но Сережа знал, что, по сути-то, с его мужчины взятки гладки. Если и есть виноватый — это изначально нелепое мироздание, отражениями которого они являлись. Но, впервые за много прожитых жизней, появилась возможность внести коррективы. Сережа не собирался упускать эту возможность: — Отдай мне Соню. — Ладно. Только я не знаю как. Они никогда не уходят, пока живы. — Это моя проблема. Я разберусь. — Сережа смотрел в землю, стараясь избегать грустного виноватого взгляда. — Я пойду, нужно кое-что решить прямо сегодня. — Ладно, хорошо. — Ладно? — Сережа начинал выбешиваться. Что-то шло совсем не так. Его не пытались соблазнить, не вымаливали прощения, не предлагали очередную попытку попробовать строить отношения заново, по какому-нибудь другому дурацкому человеческому принципу, который они каким-то чудом ещё не попробовали. Или его Олежа попробовал жить совсем без него и получилось. И вот эта мысль была очень тревожной. — Я сейчас пойду домой и все? Одерек (черт бы побрал этого выдумщика с его сменой имени «на более аутентичное»), его Олежа, стоял с грустными глазами сильно накосячившей псины и с одуванчиком в заметно отросшей бороде: — Да, наверное пойдешь. Сережа опешил. Сережа постоял молча несколько секунд, пялясь в одну точку и явно решая в голове какую-то головоломку. Сережа решил головоломку и ответ ему не понравился: — Сууука, ну-ка рассказывай, чего эта краля твоя такого умеет? Живой она от тебя не уйдет? Вот именно, не уйдет она живой, сюда давай! Как ты там гарем свой блядский вызываешь? Вперёд, фокусник ебучий. Вызывай! Олег смотрел непонимающе. Этот переход от тотального делового равнодушия к активному желанию проредить ни в чем не повинный, да и всегда оставлявший Сережу равнодушным гарем он не уловил: — Сереж? Сереженька, ты чего? — Ничего! — Он рявкнул так агрессивно, что, пожалуй, ввёл бы в диссонанс любого, кроме Олега. Тот знал, что выбешивается этот тихий паренек по щелчку пальцев. — Ебать меня будем или как? Олег понял, что запутался окончательно. Он знал, что в этой довольно дурацкой жизни его отлучили от тела. Знал, что за дело. Знал, что не в первый раз (да и не в последний). А что сейчас нашло на Сережу, он не знал, но упускать возможность не собирался: — А можно? — Можно. — Сережа сам поцеловал его, довольно грубо схватив за волосы и притянув поближе. Олег запустил руку под футболку и провёл инвентаризацию: все трогательные косточки привычно легли под руку, будто никаких семи лет и не было. Взял в руки любимое лицо и щекотно расцеловал полностью. Сережа пытался не хихикать, а делать очень сексуально настроенный вид: — Одуванчик из бороды убери. — Убери сам. — Не, ладно, пусть будет красиво. Где-то на долгом и достаточно слюнявом пути к шезлонгу Сережа решил изобразить глас разума: — Олеж, на улице? Мне все равно, но как бы… Ты собираешься масло из репейника отжимать или как это представляешь? — Из подсолнуха. Садись. Олег усадил его на свой любимый шезлонг, стянул штаны и на всякий случай зажмурился и резко открыл глаза. То, что он видел, слишком походило на его еженощные эротические фантазии. Рыжий лобок, россыпь родинок на бедрах, бодренько стоящий член с капелькой эякулята, поблескивающей на солнце. Похоже на сон, но во сне собственный член не врезается болезненно в ширинку и шов брюк. Раз врезается — значит реальность, пусть будет дискомфортно, но точно по-настоящему. Значит правда и ему снова можно. Олег широко лизнул, от основания к головке, полюбовался и возмутительно профессионально взял сразу в горло. Буквально через пару фрикций Сережа уже пытался говорить что-то невразумительное, что при желании можно было интерпретировать как «хорошая работа, Олег». — Олеж, а пойдем правда в дом? — Сережа всхлипнул, практически насильно оттащил Олега от своего паха и поцеловал. — Давай пойдем, я собираюсь быть компроментирующе громким. — Только если обещаешь.