***
— Шард подал сигнал. Аргента ерзает на периле балкона, окружающего огромный, точно арена, созданная специально для этой битвы, холл. И ты, честно сказать, не удалял из своей памяти того боя в день, когда вы только-только оказались на этой базе… день, когда твои страдания начали подходить к своему завершению, и теперь — теперь будет поставлена точка. Ты сможешь быть уверен, что рукотворный рапсовый бог, царственно-прямо сидящий к тебе вполоборота и плавно шевелящий клешнями, станет твоим, уронив прошлого своего обладателя в вечное забвение. Есть в нем сейчас нечто поистине ангельское, но ангельское не в привычном смысле. Лавкрафтовское чудо света, неопознанное и возвышающееся над всем сущим туманным, но нежным хаосом: отделенные от тела голова и руки, причудливые задние лапы, щупальца, белоснежный металл, почти не задерживающий в себе света ламп, бесшумность и невесомость. В теле, орудующем инновациями, заключены живые душа и разум, и это одновременно тебя притягивает и заставляет быть вечно настороженным, постоянно ожидая от него угрозы. Но Аргента прекрасен. Его второе пришествие — Страшный Суд. Ты бесконечно горд своим же созданием, и ты не удерживаешься от того, чтобы коснуться тяжелыми руками его шарнирных плеч; пальцы колет статикой, но Аргента даже не усмехается. Аргента напряжен. — Что с тобой? — спрашиваешь ты, приглаживая обманчиво хрупкое тело. Тонкое-тонкое. Маленькое. Аргента мотает головой: — Ничего. Я волнуюсь. Вдруг я не смогу справиться… и ты даже не поможешь мне?.. Ты склоняешься к нему, заглядывая в единственный рапсовый прицел. Ты знаешь, что научился любить, и твой любимый цвет — это рапсово-желтый. — Я помогу тебе, когда ты попросишь. Аргента болтает ногами, свешенными вниз, и подбирает к телу клешни будто зажато: — Но ты не доверяешь мне. Ты не поверишь мне, пока он не умрет. Твой мальчик выглядит слишком печальным и озабоченным. Ты не сможешь отказать ему; настал момент, когда ты не сможешь ему отказать и ни за что не станешь корить себя за то, как прислуживаешь ему. Ты простил своего бога, потому что он делает все так, как нужно. Ты гладишь жесткие белоснежные бока, говоришь ему, как умеешь выразительно: — Я верю тебе. И он реагирует на твои слова невинно, как мальчишка (он и есть мальчишка, как ты мог забыть?). Оборачивается к тебе шустро, заглядывает в твою оптику в ответ, спрашивает голосом словно… улыбчивым: — Правда? — и подбирает тонкие пальцы на перилах. Аргента выглядит настолько искренним, что у тебя не находится никакого ответа, кроме: — Да, Аргента. Правда. Он притирается к тебе металлической мордой мягко-мягко, выражая ласку исконно по-органически. Аргента живее, чем ты хотел и планировал — и это верно. Но куда важнее то, что он дал тебе все поводы вновь поклоняться ему так же, как ранее. Как в те дни, когда ты поймал в когти первые сухие лепестки рапса. Устройство, прикрепленное к твоему манипулятору, практически в него вросшее, сигнализирует о приближении инородного объекта к базе. Громкий писк и вибрация уведомляют и тебя, и Аргенту. — Я дам сигнал, когда ты откроешь все мои резервы, — предупреждает он голосом почти бесцветным. И ты отвечаешь ему: — Удачи, Аргента. Аргента соскользнул бы вниз бесшумно, если бы не лязгнули по металлическому полу его клешни — он, грациозно балансируя на них, зависает в воздухе. Словно икона, склоняет чуть вперед голову, подбирает ноги и складывает вместе тонкие ладони. argenta-001: Стой за моей спиной и наблюдай. Я хочу, чтобы ты видел. ≫ Как скажешь. argenta-001: Я люблю тебя. (ты-так-ждал-этих-слов!!! ОН ПОДТВЕРДИЛ. ОН ОСМЕЛИЛСЯ. ОН ИСПОЛНИЛ СВОЕ ОБЕЩАНИЕ. ОН ЛЮБИТ ТОЛЬКО ТЕБЯ. и ты сделаешь все, что он захочет, когда всё кончится. этой же ночью.) Светлый робот замирает в воздухе. Когда гремит входная дверь — выбитая с ноги наглой и мерзкой тенью, — он словно находится в стазисе; тень, которую ты больше не хотел видеть вообще, влетает на полной скорости в залу, скрипя ботинками по полу, какойжемерзкийзвукдлятебя, и не успеваешь ты подумать о том, что лучше бы ему притормозить, как твой маленький бог ловко выставляет перед собой руку. — Стой. Тень замирает. Он останавливается резко, едва не покачивается — слабая органическая туша, будь он проклят — на месте и вскидывает взгляд раздражающих красных глаз. Из-под куртки торчит что-то замызганное, в горошек. Тебе это не нравится: как он посмел прибыть в таком виде к твоему совершенству?! С другой стороны, в этом есть плюсы. Например, твое очевидное превосходство над ним по всем параметрам. Тень стоит и вглядывается в замершего Аргенту. Вцепившись в него взглядом, он не движется и с трудом держит спину и руки прямыми, и тебе удается просканировать его облик от кончиков игл до реакторов на ботинках. Он более уязвимый физически. Он ниже и тоньше. У него ужасные глаза. Он встрепанный и уродливый. Он был груб с твоим мальчиком, он причинял ему боль, он не уважает его!.. Он должен умереть. — Приветствую, Шэдоу, — Аргента поднимает свой чудесный взгляд на него. Даже удостаивает его им… и словами. argenta-001: Не переживай. Просто… даже такая мразь заслуживает хоть сколько-то приличной кончины. — Я ждал тебя. Шэдоу замирает. Его взгляд скользит по окружению, по-воровски бегает и подергивается: тебе нравится, что он чувствует себя некомфортно. И нравится, что понимает, что именно его ждет. — Ты узнаешь меня, Шэдоу? — спрашивая напрямую, Аргента выпрямляется и опускается на ноги. Пружинные, они издают куда меньше шума, чем твои или Шарда. Впрочем, он не собирается, судя по всему, подходить к тени ближе, всего-то опускается перед ним на ноги. И красиво-красиво разводит гравитационные руки, когда ждет ответа на свой вопрос. Шэдоу растерянный. Жалкий. Ты ждешь его смерти. — … так вот что с тобой сделали, — тихо выдает он. Это звучит смешно. Разочарованно и смешно. — И ты, вижу… переметнулся. Он замечает тебя всего лишь на пару секунд. Очень быстро его взгляд вновь возвращается к Аргенте, ради которого он, очевидно, и пришел сюда. Согласно плану твоего маленького божества, его нужно было заманить сюда обманом… и уничтожить. Ты все еще в предвкушении. Ты все еще в ожидании момента, когда сможешь отдаться любви вновь невинной, мягкой и шелестящей, словно рапсовые сухие цветы в механических руках. Твой Аргента прекрасен. Ты должен искупить любую свою вину перед ним… и его чудесные глаза, и свою омерзительную ложь; все то, в праведности чего ты был уверен до последнего. Ты думал, что должен надрессировать его, как непослушное животное, чтобы он стал лишь твоим солнечным созданием. И именно сейчас ты видишь, насколько ты ошибался. Но ты не чувствуешь стыда, только ответственность, только необходимость вновь нежно вымаливать прощения, слушаться, поклоняться рукотворному идолу… — Ты мог дать сигнал раньше. Я бы перестал искать тебя, — выплевывает Шэдоу отчаянно. И ощутимо обиженно. Аргента красиво изгибается в теле, когда вновь складывает вместе руки. В нем так много снисходительности. — Ты врешь, Шэди. На последнем слове тень выглядит оцепенело. Аргента медленно ступает к нему, постукивая в шагах по полу. — Ты не перестал бы искать меня, пока не увидел бы то, что ты видишь. В помещении становится так тихо, что ты слышишь смешок в его голосе. Он подходит к Шэдоу вплотную, вновь склоняет голову, фокусируя, верно, прицел на его отвратительных, красных, как у чумной крысы, глазах. И говорит: — Потому что ты любишь меня. Потому что ты дурак, которого дергают за веревочки столько, — Аргента тянет к нему ладонь, — сколько хотят. И сейчас, — ладонь касается его груди, — я избавлю тебя от страданий. Очень-очень легко и быстро, Шэди. Тень не движется. Аргента легко касается его… там, где расположено сердце. — Хочешь поцеловать меня на прощание? Аргента смотрит… гипнотически. Ты видишь его лишь со спины, но его взгляд читаешь просто по тому, как на него реагирует Шэдоу. И ты, конечно же, знаешь, что твой маленький бог не позволит целовать себя тому, кто делал с ним вещи непростительно мерзкие. Аргента магнетический, невероятный — и ежа, готового вот-вот взбеситься и кинуться в бой, он предупреждает раньше, чем тот успевает дернуться. Тень не сводит с него глаз, ставших вдруг влажными и преданными. Тень ничего не отвечает ему — только закрывает руками морду, клонит взъерошенную башку жалко-жалко. Аргента что-то ему нашептывает. Аргента предпочел усыпить его, загипнотизировать вместо того, чтобы избить и превратить в кусок мяса — нет, нет, твое прелестное создание воистину не пошло бы на такое! Он слишком умен и изобретателен, чтобы действовать так очевидно… и он собирается поставить точку поистине красивую. argenta-001: Дай мне психокинез. Я остановлю его сердце. И ты, конечно же, сразу находишь. Ты веришь ему — поэтому ты не видишь угрозы в том, чтобы отдать ему всё — и более не отбирать. Ты позволишь ему завладеть чипом и проявить весь свой потенциал перед Доктором, стать одной из центральных единиц его армии. Ты легко снимаешь блокировку со всех функций. И не сразу до тебя доходит, почему все твои системы разом выдают множество странных, косых ошибок — перед экраном, транслирующим изображение, всплывают прозрачные окна. Канал не работает. Проверьте работу канала. Функция была отключена. ПОТЕРЯ ПЛАЗМЫ. УСТРОЙСТВА HCOMMAND, CONTROLLER, ARISDDL <…> PSY_CH7P БЫЛИ ИЗВЛЕЧЕНЫ ВНЕ БЕЗОПАСНОГО РЕЖИМА!!! БУДЬТЕ ОСТОРОЖНЫ!!! Твои слуховые датчики и оптика приходят в норму лишь частично: ты видишь, как из разбитого грудного корпуса выходят провода; плазма течет из вскрытых вен твоего тела, из сияющего ранее индикатора-экрана — ты ошарашен, но системы бьют тревогу о множестве поломок, ошибок и извлеченных устройств. Ты сначала не веришь. А потом Аргента взлетает вверх, подскакивая в прыжке на одних клешнях, и ловко ловит чудесной тонкой рукой вылетевший из тебя чип. Цианового цвета. Маленький, размером с SIM-карту. — А это мое, дядь, — нагло смеется маленький андроид, задержавшись в воздухе на несколько мгновений. — Пока. … он тебя предал. Он тебя предал. Он тебя предал. Он выпотрошил тебя на глазах у уродливой мрази, он… ≫ ПРЕДАТЕЛЬ. … как он посмел? Как ему хватило на это наглости?! Как он мог… так долго тебе врать… множественные ошибки системы вот-вот начнут поглощать твою способность к самозащите, и ты — ты, Меха Соник, модернизированный не просто так, знающий, что тебя точно восстановят — ты не отпустишь эту мелкую наглую мразь просто так. ТЫ НЕ ПУСТИШЬ ЕГО. Энергии твоего тела хватит, чтобы убить его. Раз и навсегда. Уничтожить. Вывести из строя. Пока. Пока. Пока. Еще мгновение — и Аргента бы ускользнул из виду в своем омерзительном крысином счастье. Но ты успеваешь. ≫ Это мое, дрянь. Твоя рука дергается, но когти с хрустом погружаются в темную оптику, расчерченную рапсовым прицелом; твоя рука помнит это движение, твоя рука помнит, как хорошо по гладким когтям течет циановая кровь. Теперь — плазма. Твоя рука дергается, как конвульсивная, но твоя рука помнит. Рапсовое золото твое. Рапсовое сияние не достанется никому, кроме тебя. Никому. Твоя рука дергается, но не настолько сильно, чтобы ты не смог поднять на ней дергающуюся мелкую тварь, в глазницы которой ты так удачно впился. Плазма покидает твое механическое тело, ненормально живое отвращение уничтожает тебя изнутри, но ты не отпускаешь его. И тебе плевать на чип, который он так отчаянно сжимает в своих… по-прежнему чудесных — ладошках. Тебе все равно, ведь все, что ты хочешь сделать — трансформировать свободную руку в пушку и не оставить от мелкой предательской сучки ничего. — … Ш… Шэдоу… Не перевоспитать. Он зовет мразь, не уважающую его… они с Шардом сговорились. И с этой мразью- … тебя что-то пронзает насквозь. Что-то бьет. Твоя оптика перестает различать, и… … и… … задохнись дрянь задохнись задохни…… … …
А ты, Шэдоу, вообще хер знаешь, как нашел импровизированное-«вон там очевидно прямо лежит, точно не пропушистишь»-оружие. Ты хотел бы на это злиться. Если бы ты не нашел, что было бы тогда, Шэд? Тогда ты бы дал ему в морду с ноги. Или свернул бы его башку, каких усилий тебе это не стоило бы. Ты бы зубами впился в отвратительную железку. Ты бы сделал все, что угодно. Ты был готов сделать все, что угодно, в момент, когда услышал злоебучую кодовую фразу, которую ждал словно не несколько секунд, а вечность наедине со своей хуевой актерской игрой. Дурак и веревочки. В предложении будут «дурак» и «веревки», «или что-то такое, я забыл, извини». Блятьблятьблять. Тебе хочется куда-нибудь поорать, потому что ты не знаешь, что чувствовать — как будто свои собственные чувства положено знать наперед. Ты вырываешься из вязкого тягучего времени во что-то живое, но вакуумное; ты обхватываешь руками тело Сильвера и оно кажется тебе… оно такое легкое… почему… почему то, насколько он легкий, так страшно? Почему то, какой он белый, так страшно? Почему… ты… слова и мысли сплетаются в голове, сердце бьется так быстро, будто это тебе выбили глаза, а ты не можешь отделить чудовищного от самого лучшего, что могло произойти вообще. И ты летишь на пол с роботом в обнимку так быстро, что веришь в это. Капли циановой плазмы жгут руки слёзным теплом. Спина Сильвера — все такая же узкая, тонкая и жесткая. Ты обхватываешь его по-прежнему узкую и хрупкую ладонь, и в ней, едва теплой, лежит этот ебучий чип, который он должен был непременно схватить. Ты тормозишь не чувствующей боли спиной, держа в крепких объятиях просто ненормально легкого робота. — … Шэд… это… это же ты, Шэд? Всё… Знакомый голос звучит невероятно тяжело, но ты его слышишь. Он говорит с тобой, а за тяжестью и болью кроется так много любви, трепетно сохраненной им все это время. Ты черствый, грубый, диковатый и неотесанный уебан, но почему-то глаза щиплет от слез, которых тебе даже не жалко. Ты говоришь: — Я. И это звучит так сопливо и хрипло. Тебе почти становится с этого смешно. Главное, что он жив. Он говорит, и говорит без помех… все будет хорошо. Оптику и Металу часто били. Починили же. Ничего страшного. Главное, что Сильвер жив и в своем уме. Он с тобой. (Ты сам в ахуе, насколько тебе плевать на то, что он робот. Ты даже морально не готовился к тому, чтобы увидеть его роботизированным — но принимаешь легко.) Ты вздрагиваешь, когда жмешь его к себе обеими руками. Он гладит твою ладонь. Ты чувствуешь легкую эйфорическую тошноту. — … всё кончилось, — выдыхаешь ты в удушливый воздух базы, на которую бежал, собирая по пути все булыжники и палки. Сильвер выдыхает — словно и впрямь живой, как и прежде, в ответ: — Я хочу держать тебя за руку, когда мы пойдем домой. Когда он говорит это, тебе кажется, что звук льется из раненого горла. В Сильвере много любви и боли. В тебе — достаточно решимости и силы, чтобы не только понимать, насколько же вам пора домой, но и встать, подхватив своего мальчишку на руки. (и постаравшись утереть сопли.) Ты на этот раз не вскакиваешь: поднимаешься медленно, бережно держа на руках легкого, словно в том нет никакой железной начинки, робота. Он не противится, только жмет сложенные вместе руки к перепачканной в плазме груди и склоняет на твое плечо голову. — Шэди, — он до живого хрипло хихикает. Это даже немного жутко с учетом его ранен… поломки. Или наоборот, так даже правильнее? — … ай, ладно, так тоже можно. Он старается держать голову так, чтобы из нее не лилось. Хотя, казалось бы, хер уже с твоей курткой и дебильной кофтой в горошек. — Я так хочу, — говоришь ты в чуть погнувшееся черт знамо когда и где белое ушко. Оно острое, почти как живое. Только твердое слишком. — Так что цыц, пушня. Ты стараешься звучать привычно и весело, потому что именно это дарит тепло и именно этого ты хотел, когда вспоминал, как он летал по лестнице и придурковато улыбался, когда поднимал опущенную на стол фотографию, когда тебе чудился запах мятно-орехового шампуня для длинной шерсти «именно так, Шэд, от других линяю!». Должно стать лучше, через что бы вы с ним ни прошли. Сейчас не время, чтобы вам было грустно, как и не время обсуждать что-то тяжелое, чем даже местами делиться не хочется вовсе. Грязные помыслы, мерзкие поступки, всё во имя любви — на потом. Сейчас должно быть хорошо. Но почему-то, стоит тебе ступить в морозную ночь и почувствовать, как щупальца Сильвера обнимают тебя за плечи, на душе становится тихо-тихо и почти печально. За твоей спиной еще горят лампы, и ваши с мальчишкой тени сливаются в единую, длинную-длинную и уходящую в темно-синюю мглу. Холод вновь щиплет щеки. Ты делаешь первые шаги. Под твоими ногами скрипит снег, и что-то заставляет тебя идти вместо того, чтобы пуститься в бег на реактивных двигателях. Ты мягко вжимаешь когти в его металлическое тело. Ничего не говоря, выходишь из последних отголосков света, отброшенных нутром базы Доктора. Выдыхаешь, выпуская изо рта пар. Все еще не срываешься с места — озираешься. Мгла становится перед тобой стеной, заливает лес, спокойный и тихий, расчерченный до самого горизонта угольными линиями спящих деревьев. Ты делаешь еще один, словно нарочито осторожный, шаг, и после ты почти ничего не видишь. Зрение не переключилось на темноту. К тому же, ты помнишь путь интуитивно. Физически, что ли…— Как думаешь, можно ли будет восстановить мою о… мои глаза? — Конечно, Сильв. Тейлз гений, и не такое творил. — … и чип поставить сможет? — Обязательно.
Обязательно. И глаза, и чип, и касания к руке, и лечь рядом… все, что захочешь, дурная ты пушня. Становится чуть легче идти.