сияние рапсовое

      Ты приходишь в себя в той же комнате, в которой сегодня проснулся. Глаза открываются с трудом, и пусть твоя голова больше не гудит, с самых первых секунд бодрствования ты понимаешь, что твоя жизнь перевернулась с ног на голову. Всего за одно мгновение.       Почему-то ты чувствуешь спокойствие: тебе совершенно не хочется срывать с рук ограничители и искать кого-то, по чьей вине погиб — ты даже открыто признаешь такой страшный факт — Сильвер… это спокойствие ощущается как навязанное и душащее. Словно тебя накачали препаратами достаточно сильно, чтобы ты больше не был способен испытывать вообще что-либо.       — Пришел в себя?       Соня сидит на стуле рядом с постелью и почему-то даже похожа сама на себя, а не на поплывшее пятно. В ее руках лежит прибор, который за завтраком заканчивал колупать Тейлз… и самого лисенка ты при этом в комнате не видишь: когда ты окидываешь помещение взглядом вновь, ты не находишь в нем никого, кроме синей ежихи и стоящего за ее спиной Метала. Соня озадаченно подергивает бровью и шаркает ногами под стулом, явно находясь в замешательстве. Словно ей есть, что сказать тебе, но она не знает, как — а ее верный и едва ли не ручной робот лишь держит квадратные-железные ладони на спинке стула и пристально смотрит не то на тебя, не то ей же в макушку. Его оптика, обычно настроенная Тейлзом просто идеально, сейчас беспричинно подергивается в темных экранах.       Ты подтягиваешься в постели на руках, даже не пытаясь шевелить всем, что ниже копчика — осознание приобретенной беспомощности пронзает тебя насквозь, обрубает нервные окончания, и ты чувствуешь, что вновь потеряешь над собой контроль, если хотя бы попытаешься пальцем дернуть. (Скорую тебе, судя по всему, не вызывали. И хорошо. Ты почему-то чувствуешь, что это не нужно — ведь все налицо… Сильвер бы точно сказал, что здесь нужна срочная помощь нейрохирурга — потому что только-только начавшие отмирать органы еще можно спасти. Маленький будущий врач до мозга костей — каким бы он был умным, если бы выжил. Каким бы он мог быть счастливым.)       Тебе кажется, что глаза твои не более чем стекляшки, ощутимо и сухо скользящие в орбитах. Потому ты почти слышишь, как ты переводишь взгляд со странно взволнованного робота на его условную хозяйку. Они выглядят такими дерганными, что ты даже усмехаешься куда-то в себя: да что вообще может быть еще хуже, чем сейчас? Предупредят о конце света? Скажут, что надо срочно сваливать, а инвалида за собой никто не потащит? (ладно, ладно, Шэди, это бред: Соня и ее друзья любят тебя так сильно, что даже твою замаринованную башку таскали бы с собой из угла в угол, лишь бы ты был с ними. никто тебя не оставит и ты в глубине души даже не против такого расклада: просто потому что… ты не готов признаться себе в этом открыто. просто ты знаешь, что ты бы не кидался так на амбразуры, если бы не был поистине уверен: Соня всегда подстрахует со спины, Метал всегда упрется в твоего врага лбом до летящих из задницы пружин, Тейлз отдаст самое дорогое оружие, Руж украдет тебе самую секретную в мире информацию, а Наклз за тебя отдаст все, кроме Изумруда, — и тебе стоит только броситься, только намекнуть, что нужна помощь. ты не хочешь в этом признаваться, но тебе было бы куда хуже сейчас, будь ты уверен, что тебя просто бросят. как бы ты ни бросал иногда по шаблону: блять-нет-я-не-буду-вас-за-собой-тащить, бросьте-если-что-то-случится. … … если бы только Руж могла украсть у Сущностей всего одну смертную душу.)       — Вы как дерьма объелись, — обычно из твоих уст это звучит куда более эмоционально: ворчливо, шутливо, с легким пренебрежением, но сейчас — сухо-сухо, машина вспомнила старую фразу и пытается повторить.       Даже Метал сейчас живее тебя, кажется.       Ты хочешь спросить, что еще такого могло стрястись и что вообще они считают хуже, чем уже произошедшее.       — С вероятностью 0.25 или 25%, — Метал озвучивает это, словно сводку. — Сильвер жив.       Ты даже, блять, не знаешь, смеяться тебе или навернуться с кровати просто чтобы дать этому абсолютно лишенному эмоционально интеллекта тостеру по лапе. Он издевается? Зачем он вообще…       — Такова выживаемость после роботизатора, — тоже хрен пойми зачем добавляет Соня. — Однако мы с Металом пришли к выводу, что такая информация не была бы отправлена нам, если бы… если бы у этого ничего не получилось.       — Следовательно, он жив с вероятностью 0.85, — словно издевательски — но на деле безэмоционально и металлизированно — добавляет Метал.       О чем они вообще? Какой, мать твою в окопы через АРК, роботизатор? Какая информация? Схуяли Сильвер жив, если ноги?..       Ты не веришь — смеешься так странно, что сам понимаешь, что не веришь ни во что. Им надо верить — они твои настоящие друзья, но их идиотские попытки убедить тебя в том, что очевидно не является правдой, похожи на такое ебучее шапито, что это уже не два клоуна, это целый цирк. Маразм.       Или тебе опять снится что-то.       — Попробуй пошевелиться, Шэд… Метал рассказал про работу роботизаторов… может быть…       Да что они вообще несут?! Как будто в упор не понимают, что их поведение выглядит как издевательство чистой воды. Они, конечно, для тебя хорошие друзья, которые всегда о тебе заботятся, но сейчас ты готов просто уничтожить их всех за попытки дать тебе ложную надежду, которой ты не хотел, о которой ты в жизни бы их не попросил — и здесь был бы на все сто процентов искренним.       Шевелить ногами? Шевелить тем, что больше априори не может двигаться?       — Просто попробуй. Приложи немного усилий, Шэд…       Ты уже готов закричать на них — щериться начинаешь, совсем не чувствуешь, как топорщатся твои иглы и как приподнимается жесткая шерсть. Поле твоей битвы сухо и пусто, и, словно закат над ним, как кривая точка в конце хреновой истории — то, что обычно звучало с ухмылкой из твоих уст.       — К отмершей части тела? Что ты несешь?       Твой голос севший и слишком сухой, чтобы ты мог передать через него хоть какую-то эмоцию, кроме: «уйдите, пожалуйста». Лишь грубый намек на злость, которую ты не способен выдавить из себя — шедшая ранее легко и почти что азартно, сейчас она задушена глухой пустотой.       Твои иглы опадают на плечи. Даже понимая, насколько ты не настроен на разговоры, особенно характера настолько конченного, Соня не уходит — и смотрит так, будто не уходит даже не по желанию, а из чистейшей необходимости. Однако как убедить ежа, находящегося в высшей степени отчаяния, подергать задницей и «ознакомиться с информацией», она не знает: зеленые глаза, всегда добрые до тошноты, понимающие и чуть веселые, смотрят с тяжким замешательством. Точнее, получается, Соня знает, но не готова применить к кому-то близкому грубую силу.       Зато готов, как ты поглядишь, Метал. Всего несколько рывков ему требуется, чтобы оказаться по другую от Сони сторону кровати и от души отвесить тебе под ребра — недостаточно сильно, чтобы по-настоящему тебе, СФЖ, навредить, но достаточно, чтобы несколько отрезвить тебя и на одном только рефлексе заставить обороняться: твое тело в этот момент движется словно само, словно не подавая мозгу никаких сигналов и их же от него не получая. Твое тело в битве работает само по себе — и даже если это не битва, реакции твои безупречны. Безупречны, потому что даже хваленый (всеми жирными чертями на свете) Метал Соник отлетает в сторону, со скрипом тормозя по ковру и ламинату, после твоего удара с пинка.       Ты понимаешь, что и зачем произошло, позже, чем чувствуешь — вязкое сознание не угоняется за физическими реакциями. Тело быстрее. Тело умнее…       … твое сердце пропускает несколько ударов подряд. Ты будто рассыпаешься в пепел на мгновение лишь для того, чтобы после собраться в прежнее целое.       И ты еще плохо чувствуешь свои ноги, но резонанс от удара скользит по костям вибрацией — и ты уже понимаешь, что можешь двигать ими.       С ошарашенным взглядом — вдруг ожившим едва-едва — ты подтягиваешься на руках к спинке кровати, прикладываешься затылком — примяв иглы — к холодной и шершавой стене. Раз. Два. Три — и подбираешь ноги к груди с таким минимальным усилием, словно не терял.       Ты смотришь на Метала куда более осознанно, и только тогда он выпрямляется из привычной оборонительной стойки. Кивает тебе — или вообще Соне, каменным изваянием сидящей на все том же стуле? — мол, вот доказательство жизни твоей пушни. Только вот оптика у него все еще подергивается, мерцает алым по черному, а Соня… а Соня даже не шелохнулась, кажется. Ты не видел. Точно не скажешь. Но выглядит она в любом случае все так же… почти что траурно. Твое чутье, снова оно, гадкое, не позволяет тебе расслабиться и окончательно прийти в себя.       Твое состояние в целом пока еще не дает тебе хоть сколько-то адекватно воспринимать чужие слова. Даже подкрепленные самыми вескими на свете доводами.       А уж с учетом, как смотрят на тебя Соня с Металом — и как первая нервно перетирает в пальцах прибор Тейлза — тем более. Хорошую новость ты уже получил, так что теперь пришла пора нюхнуть гнильцы, верно, Шэди?..       Соня, видимо, как-то подсознательно чувствует, когда ей стоит продолжать говорить. И продолжает, приподняв и покрутив устройство, чем-то очень похожее на планшет с кучей маленьких непонятных кнопочек:       — Когда Сильвер пропал, некто его подобрал. Или это было запланировано… в любом случае, возвращать его нам он не стал. Все это время Сильв был у него. У нас с Металом есть… э-э-м… предположения, кто это.       Что?.. Чего-чего?.. Ты не понимаешь. Повторите, пожалуйста, еще раз.       Но Соня не повторяет — только тянет прибор тебе на коленки. На экране открыта какая-то папка с двумя файлами. Как бы ты ни щурился, понять, что из этого что ты не можешь. И… ты даже не знаешь, хочешь ли понимать. Один взгляд на две строчки с цифрами и форматом вгоняет тебя в странную смесь ступора, ужаса и тревоги. (тебе не нравится, что папка была загружена несколько часов назад. почему-то.)       — Пришло сразу после того, как ты потерял сознание.       Внутри спирает.       — И… мы не уверены, что тебе стоит видеть это…       Поэтому ты обязан это увидеть. Как бы ни задергались пальцы и не затряслось холодно-холодно меж ребер. Как бы сильно чутье ни подсказывало, что видеоролик, заставивший дергаться Метал Соника, не сможет не оставить следа на твоем ослабшем, плывущем… но требующем неоспоримых доказательств сознании.       — Лучше начни с… — уже собирается дать тебе совет Соня, как Метал перебивает ее:       — Может, он сам решит.       И тебе кажется, что Метал, обычно ультимативно рациональный в любой ситуации, сейчас действительно не понимает, как будет хуже или лучше. Его оптика продолжает подергиваться, а ты, тяжело-тяжело, в преддверии ужаса выдыхая, прикрываешь чуть глаза и тычешь пальцем в совершенно случайное место экрана. Из-под приопущенных век ты смотришь на кружок графика загрузки до тех пор, пока со звуком знакомого голоса не появляется, искореженное помехами, малость обесцвеченное изображение.       «… Меха!», — начинается видео.       Метал Соник присаживается, скрестив ноги, рядом со стулом на пол и ведет головой. Соня отводит взгляд тоже; титановая рука робота касается рукава ее синей толстовки. Ты замечаешь это лишь краем глаза и едва ли придаешь этому значение, пока на экране происходит нечто… от чего ты не можешь отворачиваться, как бы, мать твою, ни захотелось с первых же секунд. Предчувствие простреливает тебя, точно пуля, насквозь — увидев повязку на глазах Сильвера, ты дергаешься, даже если что-то внутри тебя говорит: «это, Шэдоу, куда меньшее зло, чем смерть». То ли повязка слишком крепкая, чтобы он мог ее сорвать за все это время, то ли он лишился зрения (лишь бы случайно; лишь бы не пытки), но все из этого лучше, лучше, лучше смерти! Ты видишь, что он жив, ты видишь в уголке дату записи видео… он жив… твой Сильвер жив.       Сильвер жив — внутри тебя все сжимается крепче и больнее, и ты сдавливаешь прибор в пальцах. Увиденное заставляет тебя самого себя забыть, потому ты готов прямо сейчас начать молиться невпопад, чтобы рана от пули-предчувствия могла затянуться, чтобы поверить, что все не настолько и плохо… чтобы ты остолбенел — не от неожиданности, от чего-то куда-куда хуже, — увидев, как отчаянно он отталкивает от себя того, кого он назвал Мехой. Того, кто держал его все это блядское время.       Он при тебе противится. Он так противится… ему так страшно, так плохо от того, что этот… этот — держит его. Крупные острые когти заводит под короткий поджатый хвостик.       И ты чувствуешь, как твои глаза вмиг сохнут и напрягаются до боли.       Ты слышишь родной голос, что звал тебя утром, скулящим, хрипящим, со всхлипами вперемешку, звучащим настолько жалобно, несчастно, беспомощно… если бы ты мог, если бы ты только мог его выхватить… (как ты посмел это допустить?!) … какого черта ты не можешь ему помочь?..       Ты смотришь сухим немигающим взглядом на то, как ему причиняют боль. И ты не понимаешь, что именно заставляет тебя напряженно, безотрывно следить за сценой надругательства над чем-то безумно тебе дорогим: паника? ступор? злость? Подступающая к живому-горячему сердцу ненависть? Кипучая, жгучая, заставляющая тебя сжимать пальцы на сенсорной панели.       Последняя демонстрирует тебе все: слитые в хриплый монолог просьбы прекратить, маленькое дергающееся тельце, слышимый в голосе плач, твое имя — и рядом мольба к иблису, просьба гибели. и ты не знаешь, что из этого звучало чудовищнее. ты чувствуешь, словно твои ребра — ребра, под которыми так тяжело дышится — прорывают и растягивают шкуру, больно лезут наружу, они — зеркало узримого тобой и тобой же допущенного насилия.       Ты видишь, как то, что вы — не ты, не он, вы вместе — делали с любовью, становится инструментом разрушения. На этом экране Сильвер, маленький — какой он, черт возьми, сейчас маленький! — белый ежик, связан, ослеплен и на ощупь находит нечто, что априори в него не влезло бы, даже если бы он готовился к этому неделю. Он уже понимает, что никто больше не придет к нему на помощь, (что ты ему не поможешь)       поэтому сдается и подчиняется чудовищу, способному причинять живому существу (твоему любимому) такие страдания исключительно потому… потому что хуй знает почему — инициатор разрушений не ищет себе никаких оправданий. Делает, ибо может. (ублюдина) (только кто из нас хаха) (ПОЧЕМУ ТЫ НЕ СМОГ НАЙТИ ЕГО?)       Ты закричал бы, если бы мог, но в твоем горле застряли острые и жесткие рыбьи кости; они длинные, как китовый ус, но дна, куда ты мог бы погрузиться и спрятаться, больше нет. Незащищенные от гнилого сияния глаза глядят безотрывно, видят все от начала до конца. скулеж, мольбы не делать еще хуже, мокрая от слюны и слизи мордочка, полный сдавленной боли изгиб рта; он кричит, плачет, пытается избежать того, чего не смог уже избежать априори, и его голос вскоре умолкает; ремень душит его тонкую шею, пока он не начинает задыхаться. пока не начинает биться, жадно и скупо хватая ртом воздух, даже несмотря на то, что лишь сильнее разрывает себя изнутри — бьетсябьетсябьется. ты смотришь на это. ты готов разодрать первое же, что попадется тебе под лапы, в клочья, но под лапами у тебя нет ничего, кроме этого, будь оно проклято, устройства. пыточного. и ничего, кроме ролика, кончающегося тяжелым дыханием твоего любимого ежика и циановой кровью на простынях.       … ты готов взвыть — был бы, если бы в тебе осталось хоть немного голоса; ты бы выдавил, имей ты, что, но у тебя — лишь вырванная, вывернутая наизнанку, выблеванная на простыни душа. У тебя высохшие глаза, которым больно теперь моргать; потом невидимые другим слёзы смачивают их, но легче не становится; ты не знаешь, за что ты мог бы схватиться, чтобы отвращение к себе самому и к жизни как таковой хоть малость ослабло. Ты даже не веришь, что заслужил получить нечто лучше этого.       Ты не можешь разжать руки. На экране сразу после того, как заканчивается видео, автоматически запускается текстовый файл. А в файле — уродливое отражение твари, что написала его. Ты не понимаешь, насколько сильно ты готов порвать его голыми руками и не захочешь ли ты следом покрошить челюсть себе самому. «Он жив и теперь роботизирован. Можешь забрать его старые вещи. Не ищи его. Ты ему больше не нужен».       Тебе приходится перечитать несколько раз просто для того, чтобы услышать, до конца не осознав при том смысла написанного. Ты… ты получаешь свое доказательство окончательное, а следом за ним экран преподносит тебе координаты. Они настолько четкие, что прочитать их, верно, как и написать, могла только машина.       Это… старые вещи? И… может… нет, конечно, ничего больше, чем заявленное, там быть не может. Старые вещи. Всё. Ничего больше, потому что после произошедшего на веру в чудеса не остается и намека.       Ни черта хорошего там, где все уже по пизде пошло, не бывает.       Твои пальцы отпускают устройство вместо того, чтобы разбить его об стенку — Тейлз делал, старался; будь все проклято. Слезы, едва выступая, режут глаза, и на миг ты, поведя взглядом в сторону, видишь совсем не обманувших тебя друзей. Они выглядят двумя синими пятнами, размытыми-размытыми. От Сони за полтора метра несет жалостью к тебе и Сильверу, а вокруг Метала словно образуется непривычная аура сочувствия… к тебе. Какое-то странное понимание.       И ты, чисто физически не способный отказаться от поддержки близких тебе ежиков, через несколько же мгновений чувствуешь чуть теплую титановую ладонь на своем плече. Метал ничего не говорит вслух, но смотрит уже решительно. > Шэдоу, мы найдем его. Мы убьем его и заберем твоего ежонка назад. Хочешь, я подержу это чмо ебаное, чтобы тебе пинать приятнее было.       Ну, если бы он говорил… наверное, то, что он хочет выразить, звучало бы именно так. Почему-то тебе кажется, что ты очень-очень хорошо понимаешь его, даже лучше, чем Тейлз или другие роботы. Именно в этот момент.       Он будет бороться с тобой вместе, и ему совершенно все равно, что именно тебе так нужно найти. Хоть пушню твою — которая его бесит, но тебе нужна — хоть кусочки разбитой луны, раскиданные по космосу.       Ты киваешь ему. Он в ответ издает привычный звук — механическое подтвердительное пищание.       Тебе нужно немного собраться с силами, чтобы встать, накинуть куртку и сказать Металу: пойдем — по координатам; там не могло остаться ничего, кроме старых вещей одного мальчика, но ты знаешь… мне это нужно.       Что бы там ни было, все, кроме старых вещей Сильвера, будет разнесено в щепки на этом злосчастном месте. Потому что Меха мог — и ты, Шэди, можешь тоже. Потому что злость, боль и ненависть, кислотой пожирающую тебя изнутри, выплеснуть больше некуда.       И когда найдешь его — разнесешь к хуям и спляшешь сверху.       Ты бросаешь взгляд на ограничители. Метал мотает железной башкой, но на этот раз не хватается за твои запястья. (это будет потом, банка консервная.) Впереди у вас очень долгая и странная… прогулка.