Ещё один день перед смертью

— ..Блайзер — клубный пиджак. — Для «Дома культуры», что ли? — Тц... Туда тоже можно.. Эркель неслышно усмехнулся этому презабавнейшему диалогу. Сколько раз он уже смотрел настоящий шедевр советской киноиндустрии Эльдара Рязанова, свой любимый фильм, который уже давно разобрали на цитаты, но он всё не переставал смеяться с подобных диаложков, скрашивающих глубокую мелодраму до уровня комедии. В целом, он даже не смотрел "Служебный роман" прямо сейчас, так как занимался уборкой кухни после готовки, по одним только фразам прокручивая в голове яркие, запоминающиеся кадры. Этот фильм до сих пор показывался по телевизору, несмотря на то, что Новый год закончился уже как десять дней назад. Страна, вопреки начавшимся рабочим будням, продолжала праздновать. Хотя в этом году всем повезло, так как долгожданный новогодний отпуск был отсрочен ещё на два дня по случаю выпадения их на субботу и воскресенье. Время близилось к семи часам вечера. Признаться, юноша даже успел несколько заволноваться, так как драгоценный его сердцу человек должен был вернуться уже как полчаса назад. Вытерев со стола остатки муки, он вымыл следом и руки, наконец-то имея возможности выгнуться в спине. Стоило мыслям о возлюбленном оказаться в голове, как в дверь тут же позвонили. Не успев снять передник с неказистым узором из нескольких белых крапинок на голубом фоне, студент ринулся открывать входную дверь, пропуская давно ожидаемого человека. На пороге появилась вытянутая как по струночке, высокая фигура профессора. — Я уж заждался Вас. – тихо молвил юноша, закрывая дверь за пришедшим Верховенским. Тот в свою очередь, переступив низкий порожек одарил студента нежным и невесомым поцелуем в щеку, ставя на пол занесённый снегом портфель. От него ещё веяло вечерним холодом. — Я за подарочком тебе заскочить решил по дороге, а там уж пробки были. – лукаво улыбаясь, ответил Пётр Степанович не без помощи хлопочущего юноши снимая верхнюю одежду. С полей шляпы посыпался ещё не успевший растаять снег. В глазах Эркеля сразу же заметалось неожиданное счастье; кажется, заблестели огоньки нетерпения, которые быстро были сбиты смущением. — Ну что Вы, Пётр Степанович, Новый год ведь давно закончился, да и Рождество тоже, хотя Вы ведь неверующий.. — И что? – Пьер фыркнул, наконец-то проходя дальше по коридору. — Разве это повод не порадовать моего мальчика? К тому же, ты давным давно твердил мне... — Ой! – неосторожно перебил своего любовника студент, даже вздрагивая и тут же убегая на кухню. — У меня же пирог!... Верховенский отозвался только смешком, уходя скорее в комнату, дабы переодеться. Времени на это ушло совсем немного, и вскоре профессор вновь появился рядом, выглядывая через плечо студента. Он пытался достать, не заработав ожог на своих тонких изящных кистях, пирог из формы, что у него получалось не очень хорошо. Пергамент для выпечки закончился, а несмотря на смазанную маслом форму, тесто всё равно немного прилипло к ней. Эркель уже хотел было с укором напомнить об этом, но его перебил Пьер, даже не ведая того. — Аромат, просто чудесный... – Шёпот раздался над самым ухом. Чужие руки обвили подобную восковой фигуре талию, и Верховенский коснулся уже тёплым носом его виска, легко потираясь им о светлую копну соломенных волос. — Ваш любимый, с голубикой. – с наивной улыбкой отвечает юноша, тая от ласковых прикосновений. Пьер касается восковых кистей, отчего студент незаметно вздрагивает и потому тут же обжигается. Руки преподавателя ужас какие холодные (по-видимому, ещё не успели согреться в доме или под горячей водой), а вот круглая форма контрастно горячая. Он так и норовит по инерции потянуть руку в рот, чтобы несколько приглушить боль, но за него это делает Пётр Степанович. Он ловко перехватывает её в воздухе и тянет к губам, покрывая безмолвными, но столь много говорящими поцелуями. Его свободная ладонь нежно касается второй кисти, он их невзначай сжимает, а следом резко отпускает и разворачивает юношу к себе. Тот уже не в силах терпеть. Внизу связался довольно большой ком, тугой узел, заставляющий дышать сбивчиво и с большим трудом. Эркель мигом закидывает руки ему на шею и тянется к губам, но властителю над его сердцем нравится мучить своего мальчишку... Он скалится в коварной улыбке, отдаляя голову от тянущегося юноши. Ему нравится его дразнить перед глубокими чувствами. Нравится наблюдать за тем, как глаза наполняются досадой и горькой смесью разочарования с обидой. Нравится ощущать, как хватка постепенно ослабевает, дыхание сбивается ещё больше, будто бы он вот-вот и расплачется на пустом месте, точно ребёнок. Студент по-детски хмурит брови и желает отдалиться, но тому препятствует Верховенский, вновь схвативший его за талию. Руки упираются в чужую хватку. — Пётр Степанович, у меня ведь пирог... Вы наверняка устали, да ещё и голодны ко всему прочему. Профессор подступает ближе, из-за чего юноше приходится пятиться назад и чуть ли не залезать на столешницу, беспомощно хватаясь за плечи. — Подождёт твой пирог, для меня ты будешь послаще всякого десерта, драгоценный мой принц. Их взгляды пересекаются. В сибирском холоде тяжёлых очей Пьера прослеживается нехарактерное для него тепло, ласковая нежность и искренняя привязанность, самая настоящая любовь и страсть, заточенные в едином целом... Дьявольская смесь. Бесовская, сводящая Эркеля уже в который раз с ума. Он не выдерживает и тут же сливается с ним в поцелуе. На этот раз Верховенский уже не противится, касаясь пальцами тёплых румяных от никогда не отступавшего в моменты близости смущения на щеках. Но всё же приходиться отдалиться. Он нежно оглаживает его по щеке, украшая соломенные волосы невидимыми поцелуями самой невесомости. — Закрой глаза на минуту и выстави свои бесподобные ручки вперёд. Студент наивно моргает глазками, всё же исполняя приказ. Он даже и забыл о подарке, что был уже упомянут в разговоре в самых дверях, потому в его светлой головушке начинают роиться самые разные мысли. Эркель слышит, как шаги удаляются до коридора, но следом быстро возвращаются. Руки ощущают какой-то конверт. Не без предупреждения, юноша вновь открывает глаза, вопросительно глядя на бумажный конвертик. Верховенский выжидающе молчит. В его глазах снова бесятся маленькие демонята, которые вызывают такую же улыбку предвкушения и на губах у Эркеля. Он быстренько раскрывает конверт и достаёт оттуда два билета, в ходе изучения которых он осознаёт, что это ничто иное как то, о чём он так долго грезил. — Хиты.. Бродвея? Но как?!... В Музкомедии! Пётр Степанович, но они ведь уже, кажется, к тому моменту закончились! Как Вы их достали? От предвкушения сладко проведённых завтра часов в театре Музыкальной комедии внутри всё подскакивает вверх. Сердце начинает сумасшедше колотиться в груди, словно норовя выскочить из неё и облететь весь экватор за несколько жалких секунд, вернувшись за костяную клетку и тут же ухнув вниз! Верховенский в своей манере пожимает плечами, не в силах сдержать широкую улыбку. Одна радость, искренняя радость этого юноши заставляет неведомое тепло разливаться в груди. — Магия. – сладко, с особым певческим мотивом растягивая гласные, отвечает он, не в силах сдержать лёгкий смех от этого прелестнейшего вида. Тут же Эркель накидывается на своего драгоценного Петра Степановича с распростёртыми объятиями, без устали благодаря его об исполнении очередной его мечты тёплыми поцелуями. Верховенский снова доказал то, что не только в Новый год должны исполняться самые сокровенные желания. Место чуду есть везде.