Сюрприз не всегда хорошо

Генья тихо-тихо зашёл домой, надеясь незамеченным пробраться в комнату. У него не было сейчас ни сил, ни желания, ни настроения оправдываться перед братом. А ведь если он не ответит, скандала не избежать. Возможно, завяжется очередная драка, но Генье этого ни капельки не хотелось. — Пришёл? — голос Санеми был на удивление дружелюбным. Младший едва слышно застонал. Он знал, что это может значить только одно — брат в бешенстве, и малой кровью тут не обойдётся. А это было плохо. Если Генья снова загремит в больницу, вряд ли снова пройдут отмазки по типу «упал с лестницы». Даже идиоту будет ясно, что три таких серьёзных переломов рёбер, с которыми он поступил в прошлый раз, просто упав, не получишь. Генья снял верхнюю одежду и улыбнулся брату: — Пришёл. — Есть будешь? — плохой вопрос. Нельзя узнать точно, как на него ответить. Скажешь, что хочешь — напихает в рот земли, скажешь, что нет — может произойти что-нибудь похуже. Но сейчас в воздухе витал приятный запах свежеприготовленного супа. Как бы его не окунули лицом в этот суп. — Да, пожалуй, — Генья замер в коридоре, боясь сделать лишний шаг. Если он сейчас пойдёт на кухню мимо брата, это может привести к очень печальным последствиям. — Ну, пошли, пока ничего не остыло. — Облегчённо выдохнуть Генья себе не позволил — ему было очень страшно. Он не мог понять, что на этот раз было на уме у брата, но спрашивать не рисковал — мог только всё испортить, а потому только послушно прошёл в кухню. Брат не всегда был таким. Напротив, он всегда очень хорошо заботился и о Генье, и о младшеньких. Но с момента их трагической гибели на пожаре, в которой братья сначала винили друг друга, всё и испортилось. Пару раз они выясняли отношения на эту тему, но неизменно всё приводило к дракам. Позднее они смирились, успокоились и какое-то время даже жили дружно и счастливо, но это было уже не то. Санеми всё внимательнее и внимательнее следил за младшим с какой-то маниакальной идеей, что не позволит себе потерять и его. Ни к чему хорошему это, конечно, не приводило. Генья потерял связь с друзьями и стал редко выходить из дома. Он был как цветок под колпаком, казалось, даже за лишний вдох придётся объясняться. В конце концов, такой тотальный контроль осточертел и он начал сопротивляться, а Санеми начал позволять себе применять физическую силу. И сейчас это всё привело к тому, что происходит сейчас. — Тебе наливать суп? — спросил Генья, поставив свою тарелку на стол. — Только если ты хочешь в нём искупаться, — ни один мускул не дрогнул на лице брата, что только больше напрягло. Он действительно был в бешенстве. Генья с ужасом принялся есть, понимая, что, вполне возможно, этот самый суп совсем скоро выйдет обратно. Он ничего не говорил, боясь сделать хуже. — Ты ничего не хочешь мне сказать? — когда он доел, спросил Санеми. — А должен? — тихо ответил вопросом на вопрос Генья, тупо уставившись в стол. Санеми громко ударил кулаком о стол, заставив брата вздрогнуть. Тот прекрасно понимал, что на месте стола могла бы оказаться, или окажется совсем скоро какая-то часть его тела. — Где ты был, сучёнок? — Санеми ухватил того за грудки, зло рыча. — Я… я… — Генья не мог придумать подходящую ложь. — Я хотел позвать омегу на свидание…— задыхаясь, пролепетал он. — Оу, неужели ты хочешь жениться? И бросить братика, м? — непонятно почему, взгляд Санеми немного смягчился. По крайней мере, сейчас Генья имел дело с привычной яростью брата, а не с тем лютым бешенством, в котором тот его встретил. — Перестань, он всё равно меня отверг, — надеясь, что станет лучше, сказал он. «Я не оставлю тебя, не переживай», — значили его слова. Санеми захохотал и отпустил брата. Генья сжался, ожидая удар, и он его получил. Сильная боль пронзила живот, он упал. Туда же, в живот, последовал и пинок, который заставил парня выблевать всё, что только что съел. — Ох, ты что, не ценишь труды брата? —Старший схватил копну тёмных волос и опустил брата лицом в рвоту. — Кто это сделал, м? — Отвращение заставило того стошнить ещё раз. — Ах ты, мелкий… неужели не знаешь, что старших надо уважать? — Блондин потянул его за волосы и швырнул от себя. У Геньи всё плыло перед глазами от боли, а потому осознать последующее не удалось: он не понял, обо что ударился головой, и потерял сознание. Руки Санеми ещё тряслись от злобы, отрезвила кровь, которая стекала по выбритому виску брата. Шиназугава отпустил тёмную копну и отшатнулся. Генья безвольно упал на пол. Что же это… Что с ним такое?! Почему? Почему всё происходит так?! Как Санеми превратился… в это? В этого монстра. Раньше он думал, что это ради брата, что он будет только благодарен потом, но сейчас… да и тогда. Какая, к чёрту, забота? Крови становилось всё больше. Он рассёк ему голову об край этого стула? Стоп, а если… если… Санеми бросился к брату и проверил пульс. Есть. Сердце бьётся. Парень заплетающимся языком вызвал скорую и принялся собирать с пола рвоту, предварительно унеся брата на диван и зажав рану полотенцем. Она неглубокая, и кровотечение уже тоже прекратилось, только вот Генья до сих пор не приходил в себя, что только сильнее напрягало. Тошно. Тошно. Тошно. — Брат… — сказал Санеми, глядя на темноволосого, когда уже закончил с уборкой. Что же это… нельзя было сказать точно, что испытывал блондин в тот момент. Вину? Злость? Страх? Грусть? Он и сам не знал. Какой-то непонятный рой чувств и мыслей творился внутри. Почему же всё вышло так? Почему сейчас вдруг Санеми остановился? Ведь его ничто не остановило, когда он яростно и зло ломал Генье рёбра. Забота… ведь это всё ради брата, правда? Это всё ради братика… Скорая ехала бесконечно медленно, заставляя старшего волноваться всё сильнее. Не выдержав, он вызвал полицию. Он… должен быть наказан. Но Генья… так бесил, так невыносимо злил каждым своим движением, что сдерживать себя было практически нереально. Санеми… спятил? Да, пожалуй, он совершенно точно спятил. И это даже не образно. Конечно, Шиназугава сразу же пожалел, что вызвал полицию. И что скорую вызвал, тоже пожалел. Он не знал, что теперь будет, но… пути назад нет. Санеми сидел на лестнице, склонив голову, и ждал.

***

— Кёджуро… — Я здесь, здесь, — альфа успокаивающе приложил ладонь к вспотевшему лбу супруга. — Мне страшно, — прошептал Танджиро, измученный от долгих мучительных часов в ожидании очередной схватки. Уже восемь часов он мучался, не помогал ни этот вшивый резиновый шар, ни дыхательные упражнения. Лежать было невозможно больно, как и стоять, как и сидеть — от сильной боли ныло всё. Болели, казалось, даже зубы, даже глаза и щёки. Ноющая боль отзывалась и в кончиках пальцев рук и ног. Мысли путались, Танджиро стонал и метался, не зная, куда себя деть, и ожидая новую, ещё более сильную боль во время очередной схватки. — Кёджуро, мн… — Камадо Ренгоку дрожащими руками обнял мужа, на глазах навернулись слёзы боли. Скоро придёт медсестра проверять раскрытие матки, которая уже много часов не раскрывалась. Танджиро всхлипнул. Кёджуро прикрыл глаза, он хотел, чтобы его любимый перестал мучаться, чтобы всё поскорее закончилось. Но долгие часы шли, а мучения не прекращались, Танджиро метался и стенал*, пока в конце концов медсестра не подтвердила полное раскрытие матки. Но и тогда это было только началом. Казалось, что сильнее боль уже быть не может, но… может. Ещё как может. Как бы сильно Танджиро не пытался сдержать стоны боли, они вырывались, а потом и вовсе превратились в крики. Врачи успокаивающе гладили его по плечам, что-то говорили, но Танджиро плохо осознавал, что происходит вообще, пока не перестал чувствовать руку мужа на своей руке, пока отдалённо не услышал плач ребёнка… своего сына.