Mistake

Villain of the Story — Wrong Lilith Merlot, Serge Dusault — Speak Your Heart guccihighwaters — in the dark Xxelia — Caroline Camilyo — strangers Conan Gray — Family Line Linkin Park — One More Light Verona — Fleurs De La Lune Beth Crowley — The Ghost Who Is Still Alive Katie Garfield — Gallows Villain of the Story — Breathe No signal — aphelion RIELL — Redemption

«Этого не может быть» — эта единственная мысль никак не выходила из головы Пака с того самого момента, как он прочитал слабо виднеющиеся буквы в ежедневнике погибшего Ортиса. Ему постоянно казалось, что он что-то неправильно понял или же ошибся, но нет. Произошло то, чего он так хотел, похоже, убийца был им наконец найден. Его буквально выбивало из равновесия то, что было написано на небольшом фрагменте бумаги, которую он в спешке вырвал тайно от Митчелла. Он не стал ничего говорить ему, потому что, по правде говоря, сначала испугался этой правды. У него не было цели защитить того, кто виновен, но ему не хотелось верить в такую правду, поэтому он и утаил эту находку. Дальнейшее расследование он решил вести сам, и оно только усугубляло теперь положение вещей. Всё, чёрт возьми, что он находил, приводило его к одному и тому же человеку. Чимин просто не знал, что и думать на этот счёт. Он прочёл хорошо знакомое ему имя несколько десятков раз тогда в «Стейнвей», читал его ещё несколько сотен раз, сидя дома за работой, чтобы убедиться в подлинности такой важной улики, но и сейчас оно снова и снова бесцеремонно всплывало в голове. Как же такое могло произойти? Сегодня весь день он тоже думал об этом и пытался выяснить дополнительные детали, но уже собственными силами, не привлекая посторонних. Что бы ему не удавалось раздобыть по маленьким кусочкам, всё выливалось в неприятные выводы о том, что громкие слова о чести и достоинстве не для всех что-то значили. Перед его глазами без конца мельтешили аккуратные буквы, выведенные ровным и размашистым почерком Хавьера. Сначала казалось, что это какое-то совпадение или ошибка, затем он думал, что этому должно было быть какое-то разумное объяснение, но а теперь он медленно приходил к осознанию ситуации. Он старался утихомирить свою внутреннюю панику и самому себе сказать, что эмоции никак не должны были влиять на его работу. Очевидно, что разочарование для него было неизбежным. Несмотря на то, что у него не было прямых доказательств и признания, он знал, что его мысли правдивы. Он совершенно не верил в подобные совпадения, а их набралось уже слишком для одного расследования. В глубине души он всё равно продолжал искать оправдания и старался хоть как-то защитить репутацию этого человека для самого себя. Он не мог до конца осознать то, что всё это время был так невозможно наивен и доверчив с тем, кто наплевал на свои собственные принципы. Чимин с таким отчаянием искал любые зацепки в деле Тхэ, что в итоге получил нового подозреваемого, это ли не грандиозный успех? Да, определённо, только несмотря на его маленькую победу радости это абсолютно не приносило, ведь имя возможного убийцы — Алекс Крист. В это действительно было очень сложно поверить, но в данный момент его весьма известная и уважаемая в системе правосудия Нью-Йорка личность находилась в очень компрометирующем и опасном положении. Пока что только для одного Пака, но всё могло легко измениться, когда ему удастся докопаться до всей истины. Без его показаний сказать громко вслух при всех о своих подозрениях было страшно. Совершенно непонятно, что именно таилось за этой странной встречей представителя закона и торговца оружием, ведь единственным звеном между ними был Хонг. Но можно было уже сейчас утверждать, что над ним из-за этого нависла большая тень сомнений в его честности. Изначально Чимин предполагал, что его бывший босс был лишь очень важным свидетелем, который видел Хавьера живым незадолго до смерти, но эта теория рассыпалась на кусочки, когда он начал копать гораздо глубже. Постепенно огромный пазл для него стал собираться воедино из крошечных фрагментов, а последний из них просто выбивал воздух из его лёгких. Оказалось, что Алекс сам же и дал ему его в руки, когда они виделись в последний раз, и это просто напрочь убивало. Всё это время с момента переезда он для него являлся настоящим прочным эталоном безусловной честности, подлинной справедливости и высокой принципиальности, но этот возведённый стандарт с каждой минутой стремительно разрушался. Чем больше ему удавалось найти зацепок, которые связывались в одну полноценную цепочку, тем ниже и глубже на дно с пьедестала падал в его глазах образ добропорядочного, компетентного и справедливого адвоката с огромным практическим опытом работы за плечами. Судя по написанному времени на главной найденной улике и таймингу с записей с камер видеонаблюдения, Крист виделся с погибшим как раз сразу после благотворительного приёма, за несколько минут до прихода Хонга. Это же крайне важная информация для дела, что, чёрт возьми, сподвигло его просто взять и скрыть её? Это наталкивало на слишком мрачные и навязчивые мысли, которые сложно было держать в узде, когда вся ситуация со всех сторон лишь обострялась. Распутье размышлений Чимина сейчас состояло из двух неравных направлений: на одном из них Крист был возможным свидетелем убийства и по странным причинам молчал об этом, а на другом — подозреваемым в нём, и это объясняло его желание скрыть свои следы. Занимательным было то, что если он видел или слышал нечто важное, то почему же не выступил против Тхэ в суде, чтобы окончательно потопить его? Это было в его силах. Если ему нечего было скрывать, то почему он не сказал о том, что находился лично в «Стейнвей» в тот вечер? И при всём этом, самый главный вопрос был в том, кому необходимо было избавляться от листа из ежедневника с его именем кроме него самого? Ответ на это напрашивался сам собой и склонял в сторону его виновности, ведь Пак нашёл и другие аргументы против него. Это всё было слишком странно. Он совершенно не хотел в чём-то подозревать того, кому доверял и очень уважал, поэтому всячески старался прогнать подобные размышления из своего сознания и пытался найти всему какое-то правильное объяснение, но не получалось. Нужно было быть реалистом, а реальность заключалась в том, что Крист и главный объект его личной неприязни попали в очень интересную ситуацию. Одного из них, очевидно, очень нагло подставили, а другой ненавидел его и был на том же месте преступления. Боже, если Алекс действительно являлся убийцей, то эта новость словно ушат ледяной воды. У него и в мыслях не было подозревать его, несмотря на то, какие отношения связывали этих двоих. Его образ был слишком идеально вылеплен. Алекс с таким усилием и кровожадностью всегда отстаивал свои принципы и фирму, что это и подкупало особенно сильно. Он говорил открыто и в лоб то, что думал, даже тем, с кем иногда стоило бы заткнуться. Смелости ему было не занимать. Его не пугали возможные последствия и не трогало презрение вокруг. Он просто стоял на своём, честно повинуясь закону и порядку. Но его вина не казалась такой уж невозможной сейчас, ведь у него был, по крайней мере, мотив подставить Тхэ. Он не один год мечтал увидеть его за решёткой и их связывали очень старые счёты. Но, чёрт возьми, насколько же нужно задыхаться от ненависти к человеку, чтобы пойти в конце концов на преступление таким образом? Как можно наступить на горло собственному достоинству, когда ты всегда являлся олицетворением правосудия, ради такой низкой цели? Что было способно заставить его даже допустить мысль стать убийцей? Неужели, желание победить в этой их вечной войне было настолько сильным, что он готов был даже осквернить свою профессиональную гордость, внутреннее достоинство и обычную человечность? Как же его нерушимые принципы и непомерная порядочность, которыми он так славился? Где же его честь и способность добиваться справедливости через истину? Это всё с такой лёгкостью полностью рушило в глазах Пака образ идеального адвоката, которым он в некотором смысле восхищался, что было страшно. Больше всего ему сейчас требовались пояснения из первых уст, потому что правда в его голове выглядела как-то невероятно и чудовищно. Он подавленно вздыхает, задумчиво глядя перед собой в зеркало на собственное отражение, опирается ладонью на край раковины, а затем начинает лениво чистить зубы. В ответ на него смотрит такой жутко уставший человек с потухшими глазами, которые полны невысказанных сомнений и глубинных страхов перед неизвестностью, залёгшими под ними тёмными кругами и бледным цветом лица. Его приводит в ужас мысль о том, что может произойти дальше, если все его теории будут в итоге подтверждены. Неужели, он может так сильно ошибаться в людях? Неужели всё это время тот, кого он ищет, находится с ним поблизости, с ним он делится своими мыслями и у него просит совета? Неужели в очередной раз ему придётся разочароваться в представителе правосудия, на которого многие равняются? Это всё кажется каким-то сущим бредом или глупой ошибкой. Глубоко в душе из-за хорошего отношения к нему ему даже стыдно допускать такие обвинения, но именно Алекс как раз и учил доверять лишь фактам, а пока они располагают точно не в его пользу. Он продолжает агрессивно думать обо всех деталях, которые выявило маленькое самостоятельное расследование, и пока они совершенно не помогают оправдать его, а лишь усугубляют подозрения против. Нужно в самое ближайшее время как-то взять себя в руки и поговорить с ним лицом к лицу. Это единственный правильный дальнейший путь. В данный момент у него уже хватит аргументов, чтобы постараться вывести его на чистую воду. Вероятно, он будет ожидаемо лгать и отпираться, но если вдруг признается в чём-то страшном, то как вообще реагировать на это? Чимин понятия не имеет, и его до жути напрягает подобная перспектива, ведь в данном случае его желание — справедливость, а она может восторжествовать лишь когда настоящий убийца Хавьера получит заслуженное наказание. Парень сильно вздрагивает от неожиданности, ощущая на своём животе кольцо из нежных тёплых рук, и сразу же начинает активнее двигать щёткой по зубам, чтобы скрыть свою отрешённость от мира и нарастающее неизбежное разочарование в самых недрах своей души. Чонгук ласково прижимается к нему крепче со спины и мягко целует в плечо несколько раз. Так легко и просто такая крошечная мелочь способна вызвать бунт маленьких приятных мурашек по всему телу, что уму непостижимо. Это сразу же вызывает просто бесконтрольное благоухание самых трепетных и прекрасных цветов в груди, поэтому сердце колотится словно ненормальное. Вот оно — его единственное спасение в этом нескончаемом безумии вокруг. Благодаря постоянной опоре в его лице и такой необходимой помощи, ему до сих пор удаётся находить в себе остаток сил для борьбы со всеми жизненными обстоятельствами. Его вклад в это противостояние так драгоценен и значим для него. Ведь на самом деле иногда вполне достаточно лишь нескольких тёплых и тихих слов, чтобы глубоко вздохнуть и продолжить двигаться дальше, несмотря на то, как мало ресурсов есть в запасе. Именно Чон дарит ему тот самый молчаливый, но абсолютно бесценный вид поддержки, который стимулирует искать выход даже в такой напряжённой ситуации. Чимину хорошо известно, что он в данном случае один — добиваться правды. После трагической смерти Хизер это теперь для него дело принципа и чести, потому что он никак не может позволить избежать наказания убийце матери его дочери. Но пока у него нет весомых доказательств чужой вины в этом, придётся делать вид, что главная его задача — вытащить Тхэ из тюрьмы. — Ты чего это? — удивляется Чонгук, мягко проводя ладонями по его груди. — Так вздрогнул. Я тебя что, напугал? — Нет, — сконфуженно бормочет Пак, быстро ополаскивая рот и потом убирая щётку. — Всё в порядке, просто я задумался. — Уверен? — уточняет парень, прищурившись и бросая на него самый подозрительный взгляд в зеркало. — Да, я размышлял о работе, — отвечает Чимин и слабо кивает, а затем с нежностью поглаживает тёплую ладонь, лежащую на своём животе, будто успокаивая. — Так значит, ты всё-таки остаёшься у нас сегодня? — Да. На этот раз у меня есть официальное разрешение от Мэй, — самодовольно произносит Чон и требовательно целует его в шею. — Я ведь твой бойфренд. — М-м-м, — мурлычет Пак, прикрывая веки от наслаждения. — Не буду лгать, мне очень нравится, что это происходит всё чаще. Такое приятное ощущение. Вы постепенно сближаетесь, а мне интересно наблюдать за этим. — Особенно это приятно, вспоминая о том, как она мечтала от меня избавиться, да? — Её мудрость в таком серьёзном вопросе меня приятно поражает. Я ожидал худшего. — Просто она ставит в приоритет твои чувства. Она дала мне шанс только из-за того, что рядом со мной ты выглядишь счастливым, это бесценно. — Она ведёт себя так по-взрослому и уже, кажется, почти привыкла к тебе. — Ты воспитал её удивительной девочкой. Возможно, ты не всегда прав и не всегда поступаешь как идеальный отец, но, тем не менее, она чудесный маленький человек с большим сердцем и доброй душой. Она честна с самой собой и с нами, а это хорошо. Было бы гораздо хуже, если бы она делала вид, что мирится с моим существованием, но втайне ненавидела. — Ты ей и правда нравишься. Это большой шаг для неё. Раньше она никого не подпускала к себе близко, но ты нашёл к ней правильный подход. — Да, верно. Теперь во мне больше уверенности в том, что у меня есть высокие шансы попасть в список её любимых мужчин, — не скрывая гордой улыбки говорит Чонгук. — Продолжай в том же духе, и скоро она будет просить тебя не уезжать отсюда, — говорит Чимин и хитро подмигивает ему. — Готов к такому повороту событий? — Ага-а, — мягко протягивает Чон и негромко смеётся, — вполне. Меня не пугает серьёзность наших отношений, ведь это именно то, что нам троим нужно. — Какой потрясающе правильный ответ. Ты умеешь красиво говорить. — А ты умеешь ловко менять тему, господин адвокат. — О чём это ты? — спрашивает Пак, изображая искреннее недоумение. Чонгук шумно и скептически усмехается, ловя в его тоне очевидную ложь, а затем нехотя выпускает его из своих объятий. Он садится на столешницу рядом с раковиной и глубоко вздыхает, склонив голову к плечу и изучая его пристальным взглядом. На этот раз Чимин совсем не намеренно избегает откровенных разговоров о своих проблемах, скорее, это лишь защитная реакция на происходящие события. Он просто хочет спрятать от этого апокалипсиса то, что ему особенно дорого. Наверняка он, как всегда, заботится привычным ему образом обо всём и сразу. Не хочет, чтобы за него излишне переживали, но при этом он теперь хорошо знает, что так больше выстраивать отношения у них не получится. Они ни за что не вернутся к прошлому. Чон просит от него не так много: абсолютно доверять и без сомнений полагаться на него, и на этот раз в его взгляде всё открыто читается и без слов — Пак крайне растерян и почему-то напуган. Но этот страх иной, не тот, что он испытывал, когда похитили Мэй или же навредили Тэ, за ним что-то совершенно другое. Это нечто более скрытое, личное и глубокое. С головы до ног пытливыми глазами Чонгук несколько раз внимательно обводит его, а после этого мягко берёт за руку, немо выражая всё, что хочет сейчас сказать. Он глубоко вздыхает, понимая, что внутри Чимина происходит невыразимый хаос. Так хочется его утешить или как-то заглушить эти молчаливые стенания, но пока происходящий кошмар вокруг них окончательно не разрешится, это просто невозможно. Он также понимает и то, что его состояние зависит ещё и от того, что в эти дни Пак глубоко переживает гибель той, кто имеет важное значение для его дочери. Смерть — всегда трудное испытание, даже если это смерть не самого близкого человека. Какими бы не были их отношения, Хизер Смит значимая и весомая часть его жизни, поэтому скорбеть по ней в его случае даже нужно. Чон бережно поглаживает его ладонь большим пальцем и озадаченно хмурится, ожидая честного ответа, но тот всё молчит и лишь медленно опускает понурый взгляд, будто его в этот момент душит много слов, но он не позволяет им вырваться наружу. Чонгука совершенно искренне заботит всё, что происходит с ним. Каждая его мысль и каждое разрывающее голову сомнение имеют просто колоссальное значение. Он пытается не только морально поддерживать, но и всячески помочь ему разобраться, чтобы хоть немного облегчить этот груз колоссальной ответственности, лежащей на его плечах. — Так не пойдёт, — заключает Чон, мягко качая головой из стороны в сторону. — Что? — удивляется парень, беззаботно пожимая плечами. — Рассказывай, о чём ты переживаешь? — Я вовсе не… — Пак Чимин, я знаю тебя… — говорит Чонгук и замолкает, мягко зажмурившись и задумываясь, — Боже мой, больше двадцати лет? — Вроде того, кажется, — смеётся он в ответ и подходит к нему ближе, а тот сразу крепко обнимает его за плечи. — Невероятно, — произносит квотербек и глубоко вздыхает, с любопытством разглядывая его. — Да, я не был рядом с тобой одиннадцать из них, но до сих пор хорошо помню, каким ты становишься, если тебя что-то сильно беспокоит. — Что, так заметно? — Да. И, судя по всему, это нечто очень серьёзное, раз у тебя не выходит скрыть эмоции. — Наверное, — шепчет Чимин с сомнением, задумчиво потирая лоб. — Да, вообще-то серьёзное, ведь касается моей работы. — Поделись со мной. Что-то случилось? — Нет, — тихо говорит парень и безразлично ведёт плечом. — Точнее, ничего плохого. Просто… я очень много думаю. — О чём именно? — О разном. У меня достаточно для этого поводов сейчас. — Эй, не закрывайся от меня. Я готов тебя выслушать, что бы там ни было. Ты же знаешь это? — Чон настойчиво заглядывает в его печальные глаза и вопросительно вскидывает бровь. — Да, — говорит Пак и глубоко выдыхает носом, проводя пятернёй по волосам. — С чего бы начать? — С главного. Что терзает больше всего? — У меня так много всего в голове. Я пытаюсь разобраться во всём, что подкинула сейчас жизнь. Ищу доказательства невиновности Хонга в одном деле и одновременно его виновности в другом. Мне важно это сделать во имя справедливости в данный момент особенно сильно, потому что я не могу оставить убийство Хизер без внимания. Я должен наказать того, кто сломал её и довёл до этого шага. Не знаю, чего это будет стоить, но я должен рискнуть. Это дело принципа, потому что отчасти я чувствую в этом всём свою вину. — Что ты такое говоришь? — протестует Чонгук нахмурившись и обвивая его ногами. — Вовсе нет. Ты уж точно в этом не виноват. — Мой разговор с ней откровенно напугал его, мы оба это понимаем. Некоторые вещи пошли не по его плану. Он не знал, что именно она мне рассказала, и поэтому так страшно избавился от неё. Мне так жаль, что я не успел ей помочь. — Только не взваливай на себя чужую вину. Ты действовал осторожно, кто же мог подумать, что он даже её телефон прослушивал? — А стоило бы об этом подумать в первую очередь. Но в любом случае доказать его вину в этом почти невозможно, учитывая, что у меня из доказательств есть только её слова, которые слышал лишь я, — отвечает Чимин и обречённо вздыхает. — А ещё я собираю все свои силы в кулак чтобы просто сохранить рассудок, потому что иногда то, что я так или иначе нахожу, меня невыносимо шокирует всё больше и больше. — Тебе удалось выяснить что-то важное о её убийстве? — удивляется Чон. — Нет, об убийстве Ортиса. — И это тебя сильно удивило? — Ещё как, чёрт возьми, — нервно усмехается Пак и качает головой. — Навело на какие-то мысли? — Привело к новому подозреваемому, — говорит Чимин едва слышно, неотрывно глядя в одну точку перед собой. — Серьёзно? — восторженно спрашивает Чонгук, приподнимая брови в изумлении. — Но ведь это же хорошо, да? Это и нужно тебе. — Да, это действительно очень хорошо. У меня недавно появились подозрения, которые каждый мой дальнейший шаг только подтверждает. В некотором смысле я приближаюсь к победе хоть в этом, кажется. Всё складывается постепенно в одну картину в моей голове. — Совсем недавно ты не знал, что вообще делать с этим расследованием, а сейчас в одном шаге от раскрытия дела. Я так тобой горжусь, — говорит подбадривающе Чонгук и бережно гладит его плечи несколько раз, а затем хмурится, разглядывая его расстроенное лицо. — Только я не понимаю, почему тебя это не радует, а огорчает? — Потому что я хорошо знаю лично возможного убийцу и нахожусь в значительном шоке от этого, — тихо говорит он и так глубоко вздыхает, будто усиленно пытается примириться с этим фактом. — Дерьмо какое-то. Этого я никак не ожидал узнать. Если я прав, то... всё значительно меняется. Я не знаю, как заставить себя выдвинуть обвинения против него. Не хочу в это верить. — Не может быть, — удивлённо произносит парень, а его большие глаза наполняются непередаваемым шоком. — Может. — И кто же это? — Алекс Крист, — хрипло произносит Пак, прочищая горло, а после слабо пожимает плечами. — Это кажется невероятным, но у меня набралось уже достаточно фактов, чтобы так полагать. Мне нужно поговорить с ним, я понимаю это, иначе обвинять его вот так — слишком непрофессионально. Боже мой, но как же мне страшно это сделать. И, если честно, я не знаю, чего в данном случае боюсь больше: узнать такую правду о нём или ошибиться. Так или иначе, я буду разочарован в нём или в самом себе. — Так вот что тебя выбивает из равновесия, — говорит Чон и хмурым взглядом обводит его лицо. — Вот чёрт. Чимин едва заметно кивает и мягко подаётся вперёд, ища в нём своё необходимое спасение в этот непростой для него момент. Чонгук сразу же крепко обнимает его и запускает пальцы в его мягкие волосы, начиная их нежно перебирать. Из его груди вырывается тяжёлый вздох сожаления, потому что он всем сердцем сопереживает ему, но абсолютно не понимает, как может помочь. Разочаровываться в тех, кому веришь, — чертовски неприятное ощущение. И в данном случае он прав: это чувство его непременно настигнет или в отношении Алекса, или же самого себя. Только совершенно неясно, что из этого будет намного больнее принять. Его страх совершенно понятен. Столько усилий он вкладывает в поиски виновного, что пройдя такой долгий и тернистый путь сейчас будет невыносимо обидно узнать, что он всё это время идёт по неправильному пути. Но если Пак всё-таки прав, то ему придётся обвинять в убийстве человека, которого многие и он сам олицетворяют с истинным правосудием. Он будет вынужден разрушить его блистательную карьеру, громкое честное имя, да и, наверное, всю его жизнь, чтобы в итоге победить в этом разбирательстве. Хотя, если эти подозрения совсем не беспочвенны и совершенно правильны, то разрушил всё это сам Крист своими же руками, совершив такое жуткое преступление. Чон прекрасно понимает, насколько Чимин сейчас растерян, и поэтому никак не может перестать сражаться со своими внутренними терзаниями между здравым смыслом и сердцем. Для него ведь даже просто допустить подобную мысль невозможно, поэтому он не стал бы обвинять кого-либо без весомых аргументов. Значит, сейчас в его руках есть какие-то доказательства виновности его бывшего босса, которому он верит и на которого в чём-то даже полагается. Чонгук тяжело вздыхает и бережно лелеет его в своих руках, отдавая ему столько своих моральных сил, сколько тому сейчас требуется. Он ничего не говорит и не просит больше подробных пояснений, а просто молча окутывает его своим теплом и любовью. А Чимин закрывает глаза, вздыхает полной грудью так глубоко и с такой неизъяснимой тяжестью на сердце, что в этот момент внутри у него всё сильно сжимается от ноющей боли. Он невероятно устал от всего, что происходит с ними всеми. Этому словно нет конца и края, но он не имеет никакого морального права сдаваться. Если он сейчас опустит руки, то упустит и драгоценное время, которое чрезвычайно важно потратить именно на плодотворную работу ради победы. Нужно как-то найти в себе силы держаться до конца, и только тогда у него будет возможность выдохнуть когда всё завершится. К счастью, у него есть ключ к спасению и источник, подпитывающий его, а это самое важное в данный момент. Он больше не один, и нет необходимости справляться с трудностями самостоятельно. Он медленно открывает веки, прижимаясь к нему крепче, и задумчиво хмурится. — Как думаешь, какое оправдание может быть у убийства? — спрашивает Пак, отрешённо глядя перед собой и вновь уходя в свой внутренний мир, в котором до сих пор отрицает очевидное. — Оправдание? — недоумевает Чон, бережно поглаживая его по волосам. — Да. Может ли быть причина, чтобы позволить с морально-этической стороны оправдать его? — Не знаю, — тихо шепчет парень, замолкая на несколько секунд, и потом глубоко вздыхает. — Может быть, самооборона? Когда твоя собственная жизнь находится в опасности, то непроизвольно срабатывает инстинкт самосохранения. Иногда люди превышают уровень самозащиты, совершая непреднамеренное убийство. Они лишь защищаются. Наверное, в этом случае можно найти оправдание убийству. Суд обычно тоже становится на сторону жертвы, так ведь? — Да, верно. Только мне не кажется, что дело могло быть в этом. Хавьер напал на Алекса, а тот защищался? — спрашивает Пак с явным сомнением и мягко отстраняется. — Какие у этого могут быть причины? Адвокат по уголовным делам и торговец оружием, что их вообще может связывать? Рабочие дела, приведшие к конфликту? Нет, вряд ли. Даже если так, то в таком случае, у убитого остался бы под ногтями эпителий не одного человека, потому что там должна была быть борьба насмерть. — Тогда у меня для него нет никаких оправданий, — шепчет Чонгук, легко пожимая плечами. — Никто из людей не вправе лишать жизни других. — Вот и у меня нет. Так глупо, что я ищу их, но всё равно не нахожу. Будто мне это нужно больше, чем кому-либо, — говорит Чимин с горькой усмешкой и проводит руками по лицу. — Как же это сложно, Боже. Я не хочу обвинять его, но… факты говорят, что он виновен. — Тебе нужно с ним поговорить пока без привлечения полиции. Это будет лучшее решение. — Я знаю. — Тогда всё встанет на свои места. По крайней мере, ты должен его выслушать. — Знаю. — Насколько я понимаю, у тебя полно оснований задать ему серьёзные вопросы. А подтверждений ему не верить достаточно? — Сейчас — да. Не знаю, что он должен сказать мне, чтобы я отбросил все сомнения. — Тогда сделай это, — говорит Чонгук и ласково берёт его лицо в ладони. — Тебе страшно, я понимаю. Это очень важное для тебя дело и от него многое зависит, но ты не можешь поддаваться страху и не можешь отступать. Да, трудно поверить в то, что он может быть убийцей. Но если найденные тобой доказательства говорят об этом, то ты обязан проверить эту версию. Что, если ты прав? Вдруг ты раскрыл дело, которое так долго висит мёртвым грузом и не двигается с одной точки? Не бойся ошибиться, это и есть результат того, что ты пытаешься что-то сделать. Человек, боящийся неудачи, уже наполовину неудачник. — А я не неудачник, — тихо говорит Пак, заглядывая в его потрясающие глаза и мягко кивая. — Именно. Ты просто потрясающий адвокат. Ты умный, высокопрофессиональный и упёртый. Несмотря на то, что у тебя нет опыта в уголовных делах, ты так хорошо справляешься, — говорит Чон и гордо улыбается. — Взгляни на то, как далеко ты смог продвинуться. Доверяй своей интуиции до самого конца. Она тебе говорит, что он виновен? — Она говорит, что я должен с ним объясниться начистоту, чтобы всё проверить, — говорит Чимин и нервно выдыхает. — Прислушайся к ней. Значит, аргументы против него достаточно сильные, иначе бы ты так не засомневался в нём. — Я точно знаю, что он был в ночь убийства в гостях у Ортиса за несколько минут до прихода Хонга. Он намеренно скрыл этот факт. Его имя написано в ежедневнике жертвы, страница с которым была вырвана кем-то. Я сотни раз просмотрел камеры, потому что думал, что убийца прибыл и покинул место преступления как и любой другой гость комплекса, но я всё это время смотрел совсем с другой стороны. «Стейнвей», Боже мой, это до смешного просто, — шепчет парень и на мгновение зажмуривается, будто вновь осознавая только ему ясную иронию в этой ситуации. — Он же сам себя и подставил, понимаешь? — Нет, я понятия не имею, о чём ты сейчас говоришь, но абсолютно уверен, что каждое твоё слово имеет какой-то важный смысл, — говорит Чон, очаровательно поджав губы и улыбнувшись, а после коротко целует его. — Если всё подтвердится, то я расскажу тебе подробности, но пока не буду обвинять его многословно. Ты прав, пусть он объяснится без полиции. Он заслуживает этого шанса хотя бы потому, что столько лет жизни отдал честной службе закону. — И существует презумпция невиновности. — Верно. — Ты справишься с этим, — уверяет его Чонгук и вновь целует, но более настойчиво, — просто будь решительным. Если ты прав на его счёт, то у него и спросишь, какое может быть оправдание для убийства. — Спасибо за то, что так веришь в меня, — говорит Чимин и обнимает его, облегчённо выдыхая. — Это придаёт уверенности в себе. — Всегда буду это делать, — отвечает он, позволяя себе самозабвенно утонуть в его тёплых руках. — Ты прекрасно справляешься со всем этим. Я правда тобой безумно горжусь. — И это всё не без твоей помощи. Именно ты даже нанял частного детектива, чтобы найти какую-то информацию для меня, если забыл. Чон нежно улыбается уголками губ и утыкается носом в его волосы с приятным ароматом «Бабл-гам», который оставляет после себя шампунь Мэй. Ему так нравится, что его слова поддержки всё же оказывают хорошее влияние на эмоциональное состояние Пака, ведь даже в тоне его голоса уже слышна положительная динамика и слабая радость. Он заметно расслабляется после их короткого, но важного разговора, избавляется от чрезмерной нервозности и не так сильно похож на огромный сгусток напряжения, как ещё несколько минут назад. Оказывается, ему так мало нужно для того, чтобы ощутить себя лучше, и приятно осознавать, что для этого ему нужны лишь правильные слова и заботливые объятия от человека, которого он любит. — Мы ведь одна команда, да? — спрашивает Чонгук и довольно хмыкает. — Так что я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе победить в этом противостоянии. Мы должны сделать это с тобой вместе. Да, у каждого из нас свои враги на пути, но боремся мы на этот раз друг за друга. — Да, мы одна команда. О, кстати об этом, — задумчиво произносит Чимин и достаёт свой телефон из заднего кармана. Он отходит на полшага назад и начинает в нём увлечённо что-то искать. — Ты упомянул о своих связях, из-за которых осведомлён о некоторых наркотиках, и мне тут пришла в голову одна мысль. — Какая? — настороженно спрашивает парень, заинтересованно глядя на него. — Может, ты снова сможешь мне помочь с этим. В прошлый раз ты неплохо справился. — Знаешь, это так по-адвокатски — использовать моё паршивое прошлое для своей пользы, — говорит Чонгук и закатывает глаза. — Это только благие намерения. — Тебе известно, что люди говорят о благих намерениях? — негромко смеётся Чон и качает головой. — Ла-адно, что там у тебя? — Посмотри на это. Тебе что-то известно об этих препаратах? — серьёзно спрашивает Пак, демонстрируя ему экран телефона, и листает несколько похожих фотографий. — Вдруг что-то слышал? Они все выглядят довольно примечательно. Чонгук берёт устройство и внимательно изучает снимки несколько минут, на которых в прозрачных пакетиках засняты яркие таблетки, по всей видимости, в качестве улик по каким-то уголовным делам. Некоторые из них разноцветные и в виде сердечек, а вот последние — просто белые и круглые, но и вправду приметные, так как на них поверх глубокой «риски» нанесён рисунок, который как бы делится на две половинки сердца. На первый взгляд они все похожи на какие-то обычные витамины за счёт своего обманчивого приятного вида, но во всех них явно находится просто ядерная смесь какой-то дряни, погубившей, наверное, не одну жизнь. Парень приближает последнее фото и задумчиво хмурится, бросая быстрый взгляд на Чимина, а затем снова смотрит на экран, убеждаясь ещё раз в подлинности своих мыслей. Эти белые ему действительно были знакомы, потому что он принимал их пару раз в университетские годы. Тогда весь кампус несколько лет без них не проводил, кажется, ни одной крутой вечеринки. То ещё дерьмо, и последствия от их приёма ему тоже доводилось в полной мере ощущать на себе. Все, кто их пробовал, как один утверждали, что последующая эйфория от них просто ни с чем не сравнимая, и это чистая правда. По этой причине у них и было так много поклонников, но огромный их минус в том, что у них было множество побочных эффектов, и довольно серьёзных. Риск схватить обратный эффект всегда был пятьдесят на пятьдесят. Он столкнулся с ним практически сразу, возможно, это и спасло ему жизнь. Он отказался от них, быстро поняв, что во время их приёма гораздо дольше находился в состоянии «отходняков», чем в экстазе. Они всегда приводили к быстрому наркотическому опьянению и полной невменяемости, но дальнейшая реакция была абсолютно непредсказуемой. В его случае всё заканчивалось тем, что организм давал сбой, а физические показатели ухудшались вместе с эмоциональными реакциями. — Я видел похожие на эти. Это какой-то подвид психостимуляторов, — говорит Чонгук и указывает ему на белые таблетки, сводя брови и тяжело вздыхая. — Довольно популярная штука была из-за того, что в них содержалась огромная доза активного вещества. Давали эффект мгновенно, но вот какой — чистая лотерея. Они могли вызвать необратимые последствия, а в некоторых случаях и летальный исход. Дважды я их употреблял, и оба раза думал, что умру, если честно. После красочной шестичасовой эйфории меня накрывали слишком сильные побочные эффекты, к которым я совсем не был готов. Во время «отходняка» я жутко блевал, мучился дикими головными болями и судорогами, сердце так жгло, что я думал, у меня приступ. Я долго не мог прийти в нормальное состояние, потому что мне они дарили зеркальный эффект. Мне было хорошо под ними, но в два раза хуже после. Меня это испугало, поэтому я быстро отказался от них. На удивление, они не вызывали быстрое привыкание, поэтому это было не трудно. Наверное, по этой причине они и были так востребованы среди студентов. Можно было легко отказаться, ведь только при длительном приёме на них сильно подсаживались. В кампусе парень, который ими торговал, называл их «Ви́ны». — «Ви́ны»? — удивляется Пак, недоумённо качая головой. — Почему? — Меня тоже удивило это название, а он всегда отшучивался, но однажды бросил короткое пояснение. Дело в том, что это не совсем сердце, а символ карточной масти «пики», которая иначе называется именно «ви́ны». Переверни фото, — говорит Чон, разворачивая его телефон. — Видишь? Худшая масть, ознаменующая разрушение. Символично, правда? — Охренеть, — поражённо бормочет Чимин, увлечённо разглядывая фото, и затем тихо хмыкает. — Я бы и не подумал об этом. Это кое-что объясняет. — Почему ты вообще спрашиваешь о них? — Первые фотографии взяты из старых дел, примерно двадцатилетней давности, а вот последнее довольно свежее. Митчелл мне помог найти кое-что из доступных ему баз данных полиции. Некоторые из этих препаратов использованы в качестве улик, но эти смерти никак не переплетаются между собой и их не объединяют никакие общие признаки, за исключением одного — причина. А что, если это один препарат в разных формах выпуска или выпущенный под руководством одного человека? Хоть и какая-то взаимосвязь здесь явно есть, копы её не видят из-за большого разрыва во времени, да и случаи передозировки серьёзно никто не изучает. Об этих белых таблетках ты говоришь, что они не вызывали быстрого привыкания, — размышляя, произносит Пак и почёсывает лоб, — Хизер тоже упоминала, что это было отличительной особенностью. А внешние различия, возможно, вовсе не эстетический эффект, а разница каких-то партий? Всё же их все почему-то объединяет либо форма, либо тиснение в виде сердца, это ведь не просто совпадение. — Подожди, причём здесь вообще Хизер? — спрашивает Чон, нахмурившись и быстро качая головой. — Ничего не понимаю. — Она мне предоставила информацию о нескольких старых смертях от неизвестного наркотического вещества много лет назад. Похоже, что это было частью неудавшегося эксперимента и этот ублюдок делает нечто подобное сейчас. Она сказала, что, вероятно, это было связано с первой партией создания наркотиков Хонгом, когда тот ещё учился, а значит, в кампусе Кембриджа. Первые снимки именно из этого городка, а последний нашёлся в Оксфорде. — Хочешь сказать... — Да. Похоже, что его старая схема распространения была рабочей ещё несколько лет назад. Вывод? Есть вероятность того, что он усовершенствовал свой товар, и его недавно распространяли среди студентов. Возможно, это делают и по сей день. Только определённый вид его наркотика до сих пор несовершенный. — Но с чего ты взял, что он причастен к препаратам, которыми торговали в моём университете? Временной разрыв слишком велик. Я не утверждаю, что это именно они. Да, они похожи, но их же существует столько видов. — Внезапная остановка сердца, вызванная сильной интоксикацией неизвестным веществом, заставляет меня думать об этом, что это за компонент? Все эти жертвы, откуда взяты фото, умерли по этой причине, а ты говоришь о том, что приём таких же таблеток вызывал у тебя боли в сердце. Разве это не странно? — Странно, — шепчет Чонгук и озадаченно смотрит на него. — Он использует какое-то непонятное дерьмо в составе, которое некоторым его потребителям моментально ударяет по сердцу. У части из них это вызывает быструю смерть. Наверное, посредством этих жутких экспериментов он хочет избавиться от такой издержки производства, выводя идеальную формулу. — По крайней мере, это даёт нам понять, с какой целью он вообще идёт на это. — Есть ещё кое-что, что указывает именно на него. Знаешь, почему именно пиковый туз иногда используют в качестве логотипа казино? — спрашивает Чимин, выгнув бровь, и быстро что-то ищет в своём телефоне. — Типа... символ карт? — неуверенно произносит парень и морщится. — Именно, ведь пиковый туз идёт первым в нераспечатанной колоде. — И что с того? — А теперь взгляни на логотип «Сайтам», который можно увидеть только на эксклюзивных игровых фишках. Их дают лишь «золотым» клиентам — тем, у кого очень большой внутриигровой счёт. Их считанные единицы, — говорит Пак, показывая ему фотографию с валютой казино Хонга. — Что-то напоминает? — «Ви́ны», — шепчет он поражённо и приоткрывает губы в удивлении, глядя на изображение. — С ума сойти, такой же штамп и на таблетках. — Похоже, именно этот препарат он активно тестирует. Что может быть удивительного, да? Логотип казино — карточная масть, в этом нет абсолютно ничего такого. Но часто ли наносят штамп с эксклюзивной золотой фишки на запрещённые вещества? Маловероятно. — Хочешь сказать, что я, возможно, принимал наркотики, которые создал Хонг? — спрашивает Чонгук и безрадостно смеётся, проводя рукой по лицу. — Да-а, мир и впрямь тесен. — Возможно, — легко пожимает плечами Пак. — Для меня это не станет открытием. Я уже ничего не исключаю. Тот твой приятель, который торговал ими, как его зовут? — Эдриан Хьюз, а что? — Он ещё этим занимается? — Вероятно, да. Он был лет на десять постарше нас и зарабатывал этим на жизнь. Жил недалеко от студенческого городка. — А сам употреблял? — Нет, — уверенно кивает Чон. — Он только распространял, но не напрямую. Он был постоянным посредником. Через него можно было получить координаты, где их забрать. Что-то взять у него лично можно было только по дружбе на какой-то вечеринке, но для этого нужно было быть в его очень близком круге. Он не подставлялся. — Ты как-то ещё можешь с ним связаться? — Мы давно не общаемся, но думаю, что да. Можно попытаться это сделать. У нас были общие знакомые, через которых я могу его найти. В этом есть какая-то необходимость? — Да. Если у тебя получится, то постарайся аккуратно разузнать, как он сейчас поживает. Может быть, даже через других людей. Только важно не спугнуть его, если он до сих пор работает на Тая, то никак нельзя вызвать ненужные подозрения какими-то расспросами. — Хорошо, я понял, — отвечает Чон и беззаботно пожимает плечами. — Это будет не трудно. Лгать я хорошо умею благодаря собственной матери, он ничего не заподозрит. — Спасибо, — говорит Пак и мягко обнимает его. — Ты мне очень поможешь. Это может быть полезно. Так или иначе, мне нужно выяснить всё, что удастся, раз Хизер не успела ничем помочь. Чонгук глубоко и с ощутимой тяжестью в груди вздыхает, снова слыша её имя из его уст. Ему непросто сдерживать свои настоящие эмоции. Когда они не говорят о ней вслух, то нет никакого ощущения, что с ней случилось нечто страшное. Кажется, что она в очередной раз в любую минуту появится из ниоткуда и выкинет какой-то следующий ненормальный фокус, который выбьет их всех из колеи. Но как только кто-то из них упоминает о ней, то непроизвольно становится как-то не по себе. Так до невозможности печально осознавать, что такой молодой девушки больше нет в живых. Достаточно проблематично вспомнить о ней что-то в положительных и тёплых воспоминаниях по многим причинам, но и ненависти к ней никто из них больше не испытывает. Сложно было смириться с фактом её гибели, потому что они все её знали лично и вместе учились не один год. Они все были сверстниками, делили общие школьные годы и попрощались с юностью в один день. Да, её жизненный путь был избран только ей самой, а такой трагический конец настиг её из-за множества неправильных решений, но слишком уж высока была цена за них. Её главной ошибкой стало пристрастие к своей собственной больной любви. Как правильно Хизер сама сказала: она любила Хонга так сильно, что позволила ему себя убить. Она хотела спастись, но, к сожалению, не успела этого сделать. Через пару дней должны быть её похороны, которые они втроём и организовали, ведь больше было некому. Никто из них так и не смог просто оставить гнить её в морге до того момента, когда у её родственников проснулась бы совесть, ведь прекрасно знали, что им до неё не было никакого дела. Только как ни крути, она — биологическая мать Мэй, а значит, хотя бы из-за этого заслуживала достойного прощания. Чимину пришлось взять на себя тяжёлую роль того, кто попытался связаться с её семьёй. Им нужно было сообщить об этом, чтобы получить разрешение на похороны, и мать Хиз буквально напрочь убила своим безразличием. Она сказала, что ей наплевать, поэтому позволила им делать всё, что они хотят. Наверное, будь на счету её дочери какие-то большие средства в качестве оставшегося наследства, то она отреагировала бы совсем иначе, но а в таком случае эти лишние и неприятные хлопоты ей были не интересны. Неприятно было это слышать, даже учитывая то, что эта девчонка не была ни для кого из них близким человеком. Но отчего-то Чонгуку было так чертовски больно за неё. Ему ведь как никому другому хорошо было известно, насколько же это паршиво, когда собственной матери абсолютно нет дела на твоё существование, именно поэтому его сердце протяжно ныло от сочувствия. Это было просто какое-то запредельное равнодушие, и только из искреннего уважения к Мэй и из-за своих человеческих принципов они не могли позволить себе поступить иначе. Только ему до сих пор не даёт покоя во всей этой ужасной ситуации то, что Пак категорически отказывается говорить правду Мэй о смерти мамы, пытаясь тем самым уберечь её. Он заботится о ней и защищает, но это не совсем верное решение в данном случае, потому что она должна принять данный факт и смириться с ним. Чон мягко проводит ладонями по его напряжённым плечам и тихо вздыхает, всё же решаясь вновь заговорить с ним об этом, заведомо понимая, что тот будет противиться и настаивать на своём. В его голове уже есть слова, которые ему, скорее всего, не очень понравятся, но это действительно важно. В первую очередь это очень значимо для его же дочери, ведь в данном случае правда как раз минимизирует последствия возможной травмы, а ложь — усугубит ситуацию. Конечно, Чимин имеет полное право не прислушиваться к нему, но он должен хотя бы всё обдумать ещё раз, прежде чем окончательно решать за неё. — Ладно, — говорит Пак и нехотя отстраняется от него. — Идём уже спать, завтра будет очередной трудный день. — Подожди, — тихо говорит Чон, мягко удерживая его за запястье, — я ещё хотел кое-что сказать. — Что? — удивлённо спрашивает он, приподнимая брови. — Это о Мэй и Хиз. — Я догадываюсь, о чём пойдёт речь. — Это важно, просто послушай меня, — говорит Чонгук и глубоко вздыхает, глядя на него. — Да, я помню, что ты не хочешь говорить ей об этом сейчас и не хочешь, чтобы она присутствовала на похоронах, но так нельзя, слышишь? Она должна хотя бы знать. Ты обязан предоставить ей выбор. — Но для чего ей это сейчас? Я наоборот оберегаю её от такой правды. Она же ещё ребёнок. — Да, но достаточно взрослый ребёнок, чтобы правильно воспринимать серьёзность жизненных ситуаций, — говорит Чон и бережно берёт его за руку. Он несколько секунд усиленно подбирает слова и смотрит ему в глаза. Слишком хорошо он знает, что это единственный шанс переубедить Чимина, поэтому старается выразить свои мысли самым доступным и верным образом. — Нам часто кажется, что знание о смерти непосильно для детей. Не говорить правду — способ защитить, я понимаю тебя. Ты отец, и хочешь как можно дольше прятать её от вещей подобного рода. Нам кажется, что известия о чём-то таком могут просто напросто разрушить их хрупкий мир, но ты уверен, что это так? — продолжает парень и медленно с нежностью поглаживает его пальцы. — У меня нет опыта в воспитании детей и большого опыта в общении с ними. Я могу, конечно, ошибаться, но мне кажется, что дети намного сильнее, чем мы думаем. Они способны пережить горе утраты, гораздо сильнее их в такой ситуации может травмировать недоговорённость, ложь и неопределённость. Им приходится додумывать и фантазировать самостоятельно, из-за чего они только больше тревожатся. Разве я не прав? Пак молчит несколько секунд, обдумывая его слова, а после страдальчески вздыхает и качает головой. — Прав. Но я лишь не хочу, чтобы ей было снова больно из-за неё. Вся эта тупая история с Хизер и судом принесла ей без того одно сплошное разочарование. Я не хочу, чтобы она переживала очередное потрясение. — Рано или поздно она узнает, что мамы больше нет. Ты же не будешь скрывать это вечно. Она знает о существовании Хизер. Она будет задавать тебе вопросы о ней и, возможно, осторожно интересоваться её жизнью, даже после всего, что случилось. Что ты будешь говорить? Вновь лгать ей, что всё у неё замечательно? Что она далеко уехала ради счастливой жизни? Что она игнорирует её снова не потому что не любит, а потому что старается заработать деньги для её хорошего будущего? Ты можешь это делать, но через год, два или пять лет Мэй всё равно узнает эту правду. Она сама же и догадается. Только к тому времени у неё не будет второго шанса попрощаться с ней. И когда она это осознает, то поймёт ещё и то, что именно ты тот самый человек, который не предоставил ей эту возможность. — Это её ранит, да? — неуверенно спрашивает Чимин, болезненно хмурясь. — Да, вероятнее всего, — отвечает Чон, мягко пожимая плечами, и легко кивает. — Ты никак не можешь отрицать важность Хизер для неё, какой бы та ни была дрянью по отношению к ней. Твоя дочь любит её, и ты это прекрасно знаешь. Нам тяжело понять эту её бескорыстную любовь, ведь мы по-взрослому и зрело смотрим на всю ситуацию со всех сторон, но она лишь ребёнок. Она мыслит иначе. Чувствует по-другому, гораздо отчаяннее и свободнее, что ли. Несмотря на то, что их отношения далеки от идеала, мама всё равно для неё нечто значимое и родное. Это понятие в её сознании не искажено негативом отчасти именно благодаря твоим многолетним усилиям, ведь ты создавал хороший образ в её глазах. Ты думаешь о том, почему ей может быть это нужно после всего, что она знает? Наверное, потому что если мы встречаем кого-то в своей жизни и подпускаем его чуть ближе, чем других, то этот кто-то остаётся с нами до конца. Сам образ матери имеет для неё высокую ценность. Но несмотря на то, что её не было рядом, воспоминания о ней оставили определённый след в сердце. — Ты хочешь сказать, что она с ней должна попрощаться, несмотря на то, что мало её знала, — тихо говорит Пак и смотрит перед собой. — Я понял. — Да. Прощание — важный этап в их непростых отношениях. Если его пропустить, то Мэй будет долго испытывать ощущение незаконченности. — Но почему? Они ведь виделись всего несколько раз в жизни. — Потому что если не поговорить с ней по-взрослому, то в её понимании Хизер снова просто вновь куда-то исчезнет, а это ещё хуже для неё. Тебе сложно это понять, но я знаю, о чём говорю. Я был совсем уже не мальчиком, когда не стало моего отца, но... — запинается Чонгук, на секунду зажмуриваясь и беззвучно вздыхая, — у меня до сих пор такое чувство, что я не сделал что-то очень важное для нас обоих. Я не успел так много вещей сказать ему, так редко обнимал его, так мало разговаривал с ним по душам. По пальцам можно пересчитать разы, когда я был его сыном, а не партнёром по бизнесу. А в последнее время перед его смертью мы вообще были в затяжной ссоре. В тот день, когда я под наркотой вылил всё дерьмо на окружающих, то кричал и ему в лицо при всех о том, как сильно его ненавижу и желаю ему гореть в аду вместе с матерью. Он считал, что я настолько сильно презираю его, что из-за этого отказываюсь помогать. Он ушёл с этими мыслями, находясь в одиночестве в тюрьме, облитый несправедливыми обвинениями с головы до ног, а я не смог даже достойно проводить его, потому что у меня были не лучшие времена. Когда с ним прощалась вся родня и друзья, то его единственный сын был чёрт знает где и искал утешение в изменённой реальности, жалея себя. Это меня гложет до сих пор, хоть я и стараюсь смириться. Мне уже не исправить всего этого. Мне не вернуть его, не спасти, не изменить наше прошлое, а значит, принять реальность — это всё, что остаётся. Сейчас я говорю с тобой в первую очередь, как ребёнок, тоже однажды потерявший родителя. Скажи ей правду, пожалуйста, и позволь сделать выбор. Это облегчит её будущее. — Боже, но как вообще можно это сделать? — спрашивает Чимин и обречённо вздыхает, отрицательно качая головой. — Мне кажется, я не смогу и двух слов связать. Это так невыносимо сложно. — Ты боишься говорить с ней об этом? — Да. Ужасно боюсь. Она может задать множество вопросов, на которые я не знаю как отвечать. У неё может быть абсолютно непредсказуемая реакция. — Верно, но это должен сделать именно ты, — настаивает Чон, нежно гладя его плечи. — Не Тэхён, не твоя мама или папа, а ты — самый близкий для неё человек, чтобы она могла сразу найти в тебе опору и поддержку, если это потребуется. — Я даже не знаю, какие слова здесь можно и уместно использовать. Жизнь меня не готовила к тому, что я должен буду рассказывать дочери о смерти её матери, — раздражённо произносит парень и мягко упирается лбом в его грудь, опуская голову. — К такому никто не может быть готов, но жизнь такова, что иногда преподносит подобные повороты, — тихо говорит Чонгук и запускает пятерню в его волосы на затылке, начиная их ласково перебирать. — Честность — главное, что от тебя нужно. Сообщить об этом непросто, но однозначно необходимо. Будь аккуратным, эмпатичным, чутким и эмоционально устойчивым. Если будешь нервничать ты, то она увидит это и будет переживать больше тебя самого. Если ты продолжишь молчать, то она может воспринять твоё напряжение во всей этой ситуации на свой счёт и решить, что она является причиной твоего нервного состояния в последние дни. Поговори с ней открыто. Мэй — удивительно умный маленький человечек, который всё непременно поймёт. — Но я не… — Используй правильные и серьёзные слова, не боясь их истинного значения. Не надо вот этих смягчающих завуалированных сравнений, они сделают только хуже. Твоя дочь не в том возрасте, чтобы избегать истинных понятий. Она должна признать реальность этой потери и прожить её. Это единственный способ помочь ей пережить всё относительно легче и без глубочайшей травмы. — Думаешь? — Уверен. — На словах это звучит проще, но как только я думаю о том, как буду объясняться, то сразу же впадаю в ступор. Я редко чего-то так боюсь, но в этом случае просто с ума схожу. Я знаю, что ты прав. Но... — замолкает Пак и мягко отстраняется, — это тяжело. Хиз не была очень близкой для неё, но, чёрт бы её побрал, всё же она её мать. — И она пыталась защитить её. Своеобразно. Своими методами, немного неправильными, но всё-таки пыталась. Она не хотела ей навредить. — Да, — едва слышно шепчет Чимин, отчуждённо опустив глаза и согласно кивнув. — Моя дочь должна знать, что она защищала её. Должна знать, что она поплатилась жизнью, борясь за себя и за справедливое наказание для настоящего ублюдка. Должна знать, что её убили, и тот, кто виноват, получит за это наказание. Хизер была не лучшим человеком и ещё более ужасной мамой, но Мэй должна знать, что хотя бы в последние дни она думала о ней. — Ты прав, и на этот раз это не будет твоей красивой ложью, — говорит Чонгук и тоже согласно кивает. — Будь с ней честным, вот и всё. Вы сможете поговорить по душам. Ты всегда найдёшь правильные слова для неё, потому что лучше тебя её никто не знает. Быть на церемонии прощания или нет, должно быть только её выбором. Но даже если она решит пойти, то не отговаривай её, потому что это позволит ей быстрее прожить стадию отрицания. Пройдя всё это и увидев своими глазами, ей будет легче осознать, что это действительно смерть в самом настоящем её виде, а не очередное временное исчезновение. Она сможет начать горевать о ней, а если начнёт, то в конце концов в своё время и закончит. Это тоже нельзя пресекать. Если же Мэй будет постоянно отрицать своё личное горе, то оно будет просто бесконечным, понимаешь? Ей необходимо прожить его, и твоя важная роль заключается сейчас в том, чтобы помочь ей справиться. — Может, ты и прав, — говорит Чимин, задумчиво глядя перед собой, и нервно покусывает губу. — Она же и правда достаточно сильная и уже взрослая, чтобы понять всё это. Это я всё время забываю о том, насколько она уже выросла, потому что вижу в ней свою крошку. — Да. Ты хочешь по возможности её уберечь, я понимаю, но подумай о последствиях. У неё доминирующий тип личности. Она очень активная, отстаивает своё мнение, любит командовать и умеет манипулировать. Она из тех, кто способен отыгрывать травматическое событие через агрессию и будет делать это совершенно бессознательно. Твоя ошибка сейчас будет дорого тебе обходиться, когда она перейдёт в период буйного подросткового возраста. Твоя задача — не допустить этого, а для этого лучше поговорить с ней как со взрослой именно сейчас, хоть тебе и кажется, что она ещё слишком беззащитная для таких вещей. — Ладно, — смиренно выдыхает он, поднимая на него задумчивые глаза, и с благодарностью коротко целует. — Я постараюсь взять себя в руки и набраться смелости. Может, так действительно будет лучше для неё. — Это будет правильное решение, поверь мне, — говорит Чон и уверенно кивает. — Очень надеюсь на это, — отвечает Пак и плавно подаётся вперёд, обнимая его и глубоко вздыхая.

***

Совсем никак невозможно подготовить себя ни морально, ни физически к церемонии прощания с кем бы то ни было. Это просто адская эмоциональная мясорубка, которая безжалостно дробила на мелкие куски. Несмотря на то, что Чимину послезавтра предстояло похоронить не самого близкого для него человека, уже сегодня с самого раннего утра, как проснулся, он никак не мог взять себя в руки. С большим трудом он поднялся с кровати и приготовил завтрак для дочери, а теперь уже как десять минут сидел и не мог завязать галстук. Такое привычное для него в любой другой день дело было отчего-то непосильным. Его сожрала эмоциональная перегрузка, и он, кажется, выгорел. Он и без того был невыносимо измотан всем происходящим, а накануне похорон будто бы настал апогей его личного удручающего состояния. Внутренний двигатель был уже на исходе, и он не знал, каким образом его починить. Нужно было как-то продолжать работать, но сегодня у него не было никаких сил. Он хотел всецело посвятить это время девушке, что значительно изменила его жизнь и собственной дочери, которой будет необходима поддержка. Даже для него, взрослого и сильного человека, это всё неизъяснимо трудно, но гораздо сложнее будет маленькой и невинной душе. Мэй пока, к счастью, не знакома со смертью лично, но настал тот день, когда им предстояло это знакомство лицом к лицу. Как бы сильно ему не хотелось этого избежать, он понимал, что Чонгук в данном случае был прав. Ему не вернуть прошлое, не излечить раны на её сердце и не исправить то, что натворила Хизер, но в его силах было предоставить очень важный выбор, а это тоже весьма ценно. Она должна была сама решить: попрощаться ли с женщиной, которая подарила ей жизнь, или же оставить её в памяти просто неуловимым воспоминанием. Это действительно был значимый шаг в их истории, которую писали только лишь они вдвоём, и он не имел никакого морального права нагло вмешиваться в это. Только вот подобрать слова для такого разговора оказалось совершенно непросто. Он будет вынужден заставить её яркую и самую драгоценную на этом свете для него улыбку в одно мгновение померкнуть, а глаза до краёв наполниться глубокой и неизъяснимой печалью, но всё же правильнее будет услышать эти ужасные слова от близкого человека. Так ей будет легче принять реальность и она сразу сможет найти в нём свою защиту, опору и поддержку, если это потребуется. Это будет для них определённо невероятно сложный диалог, поэтому нужно как-то в конце концов собраться с силами, чтобы продержаться до конца. Пак напряжённо вздыхает и пытается вновь завязать галстук, задумчиво глядя на пушистый ковёр стеклянными глазами. Обычно у него никогда не бывает с этим проблем, но сегодня как назло всё валится из рук. Пальцы совсем не слушаются, и в итоге получается совсем не то, что нужно. Он несколько раз раздражённо и с нескрываемой злостью дёргает образовавшийся узел на своей шее и быстро развязывает его. В это время Мэй, закончив свою привычную утреннюю подготовку, тихо заходит к отцу в гардеробную, не находя его на кухне. Она застаёт его сидящим в стёганном кресле, понуро опустившего голову. Она медленно обводит долгим и изучающим взглядом его слегка сгорбленную фигуру и настороженно подходит ближе, будто боясь напугать. Она пристально наблюдает за тем, как он опирается локтями на свои колени и закрывает лицо ладонями, словно желая спрятаться от всего мира в них. В этот момент ей так нестерпимо сильно хочется крепко обнять его что есть сил, и забрать все его глубокие переживания, чтобы ему стало хоть немного лучше. Уже не один день она замечает, как его что-то буквально сводит с ума. Разумеется, он ничего не рассказывает, а лишь отмахивается, но её не провести в этом. Он сам не свой. Такой рассеянный и погружённый в свои мысли, что всё чаще приходится его возвращать к реальности, одёргивая. А она, глядя на него вот в таком состоянии, тщательно обдумывает своё поведение и размышляет о том, в чём может быть причина этой странной и необъяснимой отстранённости? Есть ли в этом её вина, или же дело совсем в другом? Наверное, чтобы это выяснить, ей нужно спросить об этом напрямую, но почему-то очень страшно это сделать. Какое-то плохое предчувствие мешает. Но несмотря на это, она всё-таки подходит к нему ближе, глубоко и беззвучно вздохнув, а Пак резко вздрагивает и поднимает голову на звук её шагов. На его губах сразу же появляется слабая, но искренняя улыбка, когда он видит её. В её лице он находит сейчас настоящее спасение, ведь каждый раз её присутствие влияет на него волшебным и исцеляющим образом. Мэй делает ещё несколько неуверенных шагов вперёд и останавливается прямо перед ним. Она, ничего не говоря, несколько секунд придирчиво осматривает его внешний вид, а затем коротко кивает каким-то своим мыслям и заботливо застёгивает у его шеи оставшиеся пуговицы на тёмной рубашке. Когда она заканчивает приводить её в порядок, то аккуратно приподнимает воротничок и поправляет галстук швом наружу. Широкий конец она перебрасывает через узкий и пропускает его под него. Она делает всё неторопливо и осторожно, продумывая каждое своё дальнейшее действие и так очаровательно прикусывая кончик языка. Такая сосредоточенная и увлечённая, что невозможно ей не любоваться в этот момент. Не затягивая узел, она создаёт небольшую петлю на передней части и потом ловко продевает широкую часть галстука в неё. Чимин нежно улыбается, разглядывая её, и приподнимает выше подбородок, чтобы ей было удобнее оценить результат своей готовой работы. — Вот так намного лучше, — говорит она, старательно разглаживая его ворот и мило надув пухлые губы. — Самый красивый у меня. — Правда? — недоверчиво спрашивает Пак, вскинув бровь. — Правда, я ведь не умею тебе лгать. Я всё правильно сделала? — Да, моя умница, — говорит Чимин, бросая удивлённый взгляд в зеркало на результат её труда. — Где ты этому научилась? Не знал, что ты умеешь, — интересуется он и, чуть прищурившись, подозрительно смотрит на неё. — Тэтэ помогала, когда бывала у него на работе. Он почему-то сказал, что вязка узлов из галстуков может однажды мне пригодиться во взрослой жизни. — Ох уж этот Ким Тэхён, — говорит парень, по привычке закатив глаза. — Как всегда, в своём репертуаре. Но стоит похвалить его за то, что довольно хорошо научил тебя. Замечательно получилось. Будешь мне и впредь помогать? — А тебе нужна моя помощь? — Всегда. Я могу положиться только на тебя. — Тогда я всегда буду тебе помогать, — гордо говорит Мэй и затем мягко обнимает его. — Моё сокровище, — шепчет Пак и глубоко вздыхает, крепко прижимая её к себе за затылок. — Я так тебя люблю. Её маленькие руки сильнее обвивают его шею от этих слов, и в этот момент ему становится так чертовски хорошо в глубине души, что всё прочее теряет смысл. Есть лишь она в его руках и только. Все проблемы сразу же кажутся такими абсолютно незначительными и разрешимыми, ведь всё его внимание полностью сосредотачивается на самой важной составляющей его личного мира. Она каким-то волшебным образом, ничего значительного не предпринимая и не говоря, умеет придать ему сил для борьбы и уверенности в своих силах. В своих бережных объятиях он ласково лелеет эту маленькую девочку вот уже одиннадцать лет и всегда старается оберегать её от всевозможного жизненного дерьма, как это должен делать хороший родитель. Из раза в раз ему так сильно хочется оттянуть её неизбежное взросление и знакомство с болью от собственных ошибок, которую в определённый момент времени испытывают все по разным причинам, но иногда он напрочь забывает о том, что она уже достаточно взрослая, чтобы многое понимать и принимать. Его дочь способна со многим справиться. Она мыслит глубоко и широко, такая любознательная и великодушная, искренняя и понимающая. Её сердце, несмотря на юный возраст, столь огромно и открыто для разнообразных чувств, а диапазон её доброты просто немыслимо запредельный. Она умеет от чистого сердца прощать и при необходимости признавать свою неправоту. Она полна смелости и осознанности. Мэй невероятно сильная личность, которая практически ежеминутно раскрывается с новой стороны и познаёт себя. Ему так несказанно повезло быть отцом такого удивительного ребёнка. — Я уже подготовилась к школе, позавтракала, — говорит она, нехотя отстраняясь. — И даже сама причесалась. — Ох, уже? — удивляется парень, аккуратно поправляя прядь её волос. — И без моего грозного тона? — Да, — отвечает малышка и согласно кивает. — Удивительно, — хмыкает поражённо Пак и мягко улыбается. — Совсем не похоже на мою вредную дочь. — Я сама хвостики лентами перевязала, видишь? — Да, и оделась как полагается. Так, оказывается, ты всё можешь, просто ленишься по утрам? — спрашивает Чимин и щекочет её бока. — Не-ет, — протестует Мэй, уворачиваясь и очаровательно смеясь. — Мне просто нравится, когда мои волосы укладываешь ты. — Маленькая хитрюшка, — говорит он и мило морщится. — А ещё я сама погуляла с Уизли. — Не могу поверить, что ты назвала его таким именем. Почему? — Ты храбрый, как Гарри. Я умная, как Гермиона. А Уизли очаровательный и рыжий, как Рональд, — смеётся она, пожимая плечами. — Всё просто. — Ты поразительная, — говорит Пак, мягко улыбаясь. — Я не уходила далеко с ним, только на лужайке. — Пожалуйста, только не говори мне, что он снова пописал на ковёр в гостиной, — обречённо стонет парень и тяжело вздыхает, не скрывая своего недовольства. — Нет, в этот раз он ждал прогулки. Ещё чуть-чуть и я бы не успела, — заразительно смеётся она и поправляет ему волосы. — Но я научу его манерам, обещаю, пап. — Тебе нравится о нём заботиться, да? — Очень, он ведь такой славный и умный. Правда пока не очень хорошо слушается, но это потому что он совсем маленький. Ему больше нравится играть, чем тренироваться. — Значит, было очень правильным решением подарить тебе его. Ты готова нести ответственность за него, — говорит Пак и улыбка медленно сходит с его губ, когда он достаёт из ящика комода кулон. — Кстати, о подарках. У меня здесь есть для тебя кое-что. — Правда? — тихо восклицает Мэй и хлопает в ладоши от предвкушения. — Да. Я много думал над тем, стоит ли отдавать его тебе, но решил, что всё же стоит. Он глубоко вздыхает, а затем решительно протягивает ей украшение в прозрачном пакетике для вещдоков, а Мэй, мгновенно нахмурившись, принимает его. Она медленно вытаскивает кулон и с искренним любопытством рассматривает, приоткрывая пухлые губы. Её очень удивляет такая необычная подача для сюрприза, ведь обычно её отец всё тщательно упаковывает и делает это так придирчиво, что даже бантик на коробке всегда кажется идеально симметричным. Но, взглянув на саму подвеску поближе, вопросов в её голове моментально возникает в два раза больше и она совершенно перестаёт понимать, что всё это значит, ведь видела эту вещь на шее своей матери в их последнюю встречу. Ценность этого подарка для неё, кажется, в том, что он принадлежит Хизер, только почему он вдруг отдаёт его ей? Мэй осторожно кладёт его на свою ладонь и кончиками пальцев несколько раз проводит по тонкой цепочке филигранного плетения, а затем по блестящей и гладкой поверхности маленького медальона-монетки. Он ей нравится. Так это просто, нежно и при этом изящно выглядит, что она никак не может насмотреться на него. Она едва слышно вздыхает, не скрывая своего восхищения, но не выражает яркой радости, потому что не хочет, чтобы её отец воспринял это каким-то неправильным образом. Так странно, что он решает ни с того ни с сего подарить его ей, ведь их отношения очень сложные и напряжённые до сих пор. Она понимает, что это точно не похожая, а именно вещь её мамы, потому что смотрела на него несколько минут во время их разговора у школы. Тогда её очень удивил исключительный минимализм украшения. Это было странно, учитывая, какие огромные камни блестели в других её аксессуарах. Чимин в это время смотрит на неё со смешанными эмоциями, ведь ему тяжело решится сейчас как-то объяснить свой поступок. Он не начинает разговор, а даёт ей время всё осмыслить. Он в этот момент молча восхищается её изумлёнными глазами, которые сейчас непередаваемого красивого оттенка серого. Они удивительно ахроматические. При смене её эмоций или настроения приобретают различные глубокие или поверхностные подтоны, и поэтому сейчас они невыносимо холодного оттенка, ведь она думает о человеке, который для неё так или иначе важен, но их отношения не сложились. Этот цвет напоминает ему неспокойные волны бушующего океана или мрачный туманный горизонт. Осенний рассвет в Конкорде перед школьным днём, где он познакомился и прожил общую юность с её матерью. А ещё — ознаменование вселенской тоски, ведь через несколько минут они станут как никогда печальными. Как же чёртовски паршиво осознавать, что за всю жизнь глаза Хиз так и не были по-настоящему счастливыми. И Пак лишь сейчас это так остро понимает, глядя в два точно таких же бездонных омута, что затягиваются тёмной дымкой безысходной грусти, когда его дочь вспоминает о ней. Мэй была так поразительно похожа на него во многом, но эти изумительные глаза — богатое наследие от матери. Они были первой причиной его необъятной и самой искренней на свете любви, ведь когда он увидел их в тот судьбоносный вечер в Бостоне такими любопытными и ещё не знающими жестокости мира вокруг, то испытал непреодолимое желание защитить их крошечную обладательницу от всего дерьма в этом мире. Он старался изо дня в день оберегать её на протяжении многих лет, но всё же не всегда справлялся со своей задачей. И сейчас ему предстояло сделать непростой выбор, который неизбежно причинит ей нестерпимую боль, но эта правда ей была необходима. Она должна была знать причины, по которым её мать больше никогда к ней не вернётся. А Хиз, в свою очередь, заслуживала того, чтобы истина о её гибели была озвучена ей. — Это же... — запнувшись, говорит малышка и тяжело вздыхает, — он принадлежит маме, да? — Да. Это её кулон, — отвечает Чимин и легко кивает, с нежностью проводя рукой по её волосам. — Почему ты отдаёшь его мне? — Хотел, чтобы у тебя осталось что-то, что будет тебя связывать с ней. Эта вещь вполне подходит для этой роли, а ещё, — говорит парень и аккуратно переворачивает кулон в её ладони, — может быть для тебя значительным мотиватором при необходимости. Если будешь когда-то в чём-то сомневаться, то прочти послание с обратной стороны. — «Ahora o nunca», — тихо читает Мэй и озадаченно хмурится. — Это же на испанском. — Да, верно. Может быть, твоя любовь к нему от неё? — едва уловимо усмехается Пак. — У меня вот склонности и большого желания к изучению языков никогда не было. Ты знаешь, что там написано? — «Сейчас или никогда». — Точно. Значит, я всё же правильно погуглил, — говорит Пак, мягко гладя её по лицу. — Мне кажется, это подходит для некой аффирмации. Если в чём-то сомневаешься, не забывай о том, что лучший момент сделать что-либо — прямо сейчас. — Ух ты, — поражённо шепчет она и снова разглядывает кулон с ещё большим любопытством. — Значит, есть что-то во мне, чем я похожа на неё. — Тебе хочется найти в вас схожесть? — Тебе не понравится мой ответ. — Но пусть он будет честным. Почему ты хочешь этого? — Ты всегда говорил мне о ней только хорошие вещи, но всё это было не совсем правдой. Теперь я понимаю, что многое из того, что мне было всю жизнь о ней известно, не так. Мне хотелось бы думать, что некоторые хорошие качества я взяла от неё, чтобы не совсем быть разочарованной в ней. Если бы я знала, что между нами есть какие-то положительные сходства, то мне было бы легче. Не могла же быть моя мама совсем плохой во всём? — По правде говоря, вы кое-чем похожи. — Глазами. Да, я знаю. — Чертами характера, — поправляет её Чимин и слабо улыбается уголком губ, пристально рассматривая её. — Не с нынешней Хизер, а с очень юной. Мне проще считать, что между вами нет ничего общего, но это не так. Я помню, какой она была в детстве. Та девочка значительно отличается от девушки, которой она в итоге стала. Но все мы с возрастом меняемся, я тоже вырос и стал другим. — И какой она была? — Упрямой, энергичной, самостоятельной. Когда она была в твоём возрасте, то могла даже с кем-то подраться, защищая себя. Но сложные отношения с родными, недостаток внимания и неуверенность в себе сильно изменили её в подростковом возрасте. Ты переняла её хитрость и умение манипулировать ситуацией в свою пользу. — Ты никогда мне ничего не говорил о ней вот так... легко и спокойно, — удивлённо произносит Мэй, поднимая на него робкий и настороженный взгляд. — Почему сейчас ты реагируешь по-другому? — Да, мы действительно мало о ней разговаривали. У меня были причины злиться на неё, но кроме меня тебе никто о ней не расскажет, ведь так? Может, тебе хочется узнать что-то? — Например, как вы познакомились. Помнишь? — Да, конечно, — отвечает парень и мягко улыбается, задумавшись на несколько секунд, а затем кивает. — Хоть это и было очень давно, но я помню. Тогда она была очаровательной маленькой девочкой с печальными глазами. На тот момент никто не знал, что за непроглядной толщей грусти в них и излишней эмоциональностью скрывался просто травмированный ребёнок, который нуждался в пристальном внимании со стороны взрослых и в обычной заботе. С раннего детства она видела лишь сплошь какое-то дерьмо среди пьющих родителей и жила в тотальном безразличии. Взрослые вокруг не придавали ситуации в её семье какое-то важное значение, а другие дети просто считали Хиз недружелюбной или даже злой. С ней действительно тяжело было наладить какой-то контакт, поэтому у неё и не было друзей долгое время. Когда ей было около четырнадцати, она попала в школьную группу поддержки, тогда у неё появилась некая популярность и широкий круг общения, которые дарили ей чувство значимости. Она цеплялась за любое внимание со стороны и постоянно хотела привлекать его всё больше и больше. Ей нравилось быть в свите популярных школьниц, ведь её нахождение там было фактически чудом. У неё не было того, что было у них всех: денег и влиятельных родителей. Но была симпатичная внешность, хитрость, и, как оказалось, ум. Несмотря на то, что в чём-то она их всех превосходила, Хиз всё равно старалась соответствовать высоким требованиям Кэрол, вылезая вон из кожи и тратя свои немногочисленные средства для существования, заработанные самостоятельно, на шмотки и косметику. Она хотела быть такой же. И именно поэтому безжалостно растаптывала и прятала свою личность, старательно вылепливая из себя копию-подружку популярной куклы Барби из роскошного особняка. И так сильно она в этом всём погрязла, что со временем совершенно забыла, что где-то глубоко внутри неё настоящая Хизер Смит всё ещё боролась за право жить. Это её в конце концов и погубило. — В день нашего знакомства я получил от неё книгой по голове, — говорит Чимин и тихо смеётся, предаваясь воспоминаниям. — Я не ходил в школу около недели из-за болезни, а когда пришёл на занятия, то ещё не знал, что у нас в классе появилась новенькая. Я пришёл пораньше, и в аудитории была только она. Тогда она села на моё место и настойчиво уверяла, что заняла его ещё неделю назад. Так возмущалась, негодовала, ногой топала. Я спихнул её вещи, а ей это не понравилось. В итоге мы чуть не подрались, а я получил от неё учебником. Она, как и ты, ярко высказывала своё недовольство, когда была маленькой. — Мне всегда было интересно узнать историю вашего знакомства, но я боялась спрашивать. Не думала, что оно было таким, — говорит Мэй и тоже смеётся в ответ, беря его за руку. — Спасибо, что поделился со мной. — Хоть мы с ней практически не общались в школе и после её окончания, но твоя мама всегда умела эффектно появиться в моей жизни. Этого таланта у неё не отнять, — саркастически говорит он и целует её костяшки. — Но я благодарен ей за то, что однажды она решилась это сделать и принесла мне тебя. — Ты говоришь о ней с улыбкой, — отвечает удивлённо девочка, внимательно глядя на него. — Почему? Раньше ты злился от любого упоминания. Пак напряжённо выдыхает и после коротко вздыхает носом, пытаясь собраться с мыслями и силами. Её проницательность всегда особенно хорошо работает в их отношениях, потому что они достаточно близки и подсознательно как-то связаны. Она мгновенно ощущает перемены в его поведении или настроении, и даже сейчас видит это, хоть он и старается не подавать вида, что случилось нечто серьёзное. Ошибочно предполагать, что с ребёнком ничего не происходит, пока ему ни о чём не рассказывают. Вовсе нет. Дети чувствуют всё абсолютно на другом уровне и гораздо глубже взрослых. Они сразу же улавливают напряжение и замечают, как близкие отводят глаза или замолкают на полуслове, так и не договорив мысль. Видят неловкость и отрешённость, а это всё неизбежно вызывает у них сильную тревогу. В непростых условиях, когда в воздухе висит бешеное беспокойство и волнение, они склонны принимать всё это на себя. Они начинают думать, что причина этого в них, что это они делают что-то не так, и последствии винят себя в том, что люди рядом с ними расстроены. Именно эти недосказанности и служат фундаментом для различных психологических проблем. Чонгук прав, даже несмотря на тяжесть этого бремени, он обязан с ней открыто поговорить. — Детка, — тихо начинает Чимин и обхватывает руками её ладонь, заметно напрягаясь, — я должен сказать тебе нечто важное. Мне не хочется этого делать, потому что это будет тяжело, но я должен рассказать тебе кое-что. — Пап, что-то случилось? — спрашивает она настороженно, сильно нахмурившись. — Ты выглядишь таким расстроенным. — Да, к сожалению, — шепчет он и тяжело вздыхает, потупив взгляд. — С бабулей? С дедулей? Кто-то из них сильно заболел? — Нет-нет, с ними всё хорошо. Дело в том, что твоя мама… — произносит Пак, но замолкает на полуслове и качает головой. — Боже, как же это трудно говорить вслух. — С ней что-то случилось? — Да. — Какое-то несчастье? — Да, милая. — Какое? — робко спрашивает Мэй и нервно сглатывает. — К сожалению, непоправимое. Она погибла. — П-погибла? — запинаясь, спрашивает девочка и быстро моргает от разрывающего шока. — То есть... умерла? — Да, — отвечает Чимин едва слышно, глядя на неё. — И я... я больше никогда её… не увижу? — Да. Мне так жаль, малышка, — медленно и спокойно произносит он, поглаживая её дрожащие пальцы. — Мне очень жаль. — Но как же так, пап? — спрашивает она с таким невыносимым отчаянием в голосе, будто надеется получить на это какой-то самый важный для неё ответ. Мэй смотрит на него своими огромными несчастными глазами несколько секунд, и в них читается такой беспредельный ужас, что его невольно бросает в мерзкий холод. В их глубине постепенно меняются десятки эмоции друг за другом от оцепеняющего шока до ясного осознания и от инстинктивного страха до сокрушительной боли. Такой поистине внушительный спектр, вызывающий мгновенное затемнение серой штормовой радужки. Они быстро наполняются горькими слезами, и Чимин сразу же со всей любовью бережно обхватывает её лицо ладонями, нежно поглаживая её щёки большими пальцами. Больше всего на свете ему хочется унять каким-то образом эту грядущую внутреннюю бурю в её душе, понимая, насколько сейчас это безудержно ранит, но он ничем не может помочь. Всё, что в его силах, — просто быть рядом с ней. Чёрт возьми, она всё так стремительно понимает, даже не задавая много неудобных вопросов, которых он так боялся. Это принятие правды происходит с ней так легко, но в тоже время так чудовищно разрушительно. Его маленькая Мэй, оказывается, такая невероятно сильная морально, что даже не нуждается в подробных объяснениях всей ситуации и раскладывания её по частям. Но, наверное, ей абсолютно и не требуются подробности произошедшего, ведь она всё-таки несмотря ни на что, — ребёнок, потерявший мать. Ей вполне достаточно просто прискорбного факта случившегося, чтобы начать принимать это несправедливое горе. Когда её выдержка ломается, она с силой зажмуривается, мягко кладя руки на его ладони, а с её длинных ресниц в тот же миг срываются крупные слёзы размером с горошины. Она плачет так тихо и спокойно, без взрывной истерики, что от этого ещё сильнее разрывается сердце в клочья. Боже мой, она делает это ровно также, как ещё несколько дней назад перед ним делала сама Хизер. Эта мелочь просто беспощадно ударяет его под дых с немыслимой силой, и на секунду ему становится нечем дышать. Он несколько раз заботливо целует её в лоб и затем с такой невыразимым ощущением тяжести в солнечном сплетении позволяет ей отпустить эти ужасные эмоции, мягко притягивая к себе. И только лишь когда его дочь оказывается в полной безопасности, то бесконтрольно срывается. Она позволяет себе выплакаться навзрыд. Несколько раз она буквально задыхается в слезах, а на самом пике этой ожидаемой истерики её пробивает насквозь жалобный и глухой крик, который утопает в его шее. Этот страшный звук, издаваемый её раненой в этот миг душой, — самое жуткое, что доводилось ему слышать в своей жизни, поэтому он с трудом сдерживает собственные слёзы, крепко зажмуриваясь. Он едва слышно шепчет ей успокаивающие слова, но очевидно, что больше всего ей помогают только его бережные объятия, в которых она прячется. Чонгук был прав, никто лучше него не смог бы поддержать её в такой страшный момент, ведь интуитивно он ощущает, что именно ей нужно. Сейчас, сразу после того как уже озвучена эта печальная новость, он понимает, что необходимо сделать перерыв в объяснениях и в любых разговорах. Достаточно будет нескольких минут, а, может быть, они просидят так не один час, но он согласен терпеливо ждать той секунды, когда это состояние её постепенно отпустит. Она уж точно не сможет воспринять слишком большой объем информации в таком уязвимом и разбитом состоянии, а его главная задача — не давить на неё. Лучше всего просто молча побыть с ней и дать опору в виде отцовский груди, к которой она будет без устали прижиматься в надежде найти успокоение. Так трудно смотреть на то, как чрезмерно быстро его крошечная девочка окунается в эту жуткую реальность, где её жизнь делится на две огромные части после столь трагичного события. Ему так невыносимо сложно не предпринимать чего-то, но, по правде говоря, он и бессилен в такой ситуации. Так хочется забрать каждую крупицу её оглушающей боли себе, но он не может, а поэтому самое правильное решение сейчас — дать ей возможность выкричать эту утрату. Мэй, будто слыша его мысли, вновь кричит, но потом постепенно затихает. Так проходит около десяти минут, а она только сильнее прижимается к нему и скрывается от всего мира в его крепких руках, находя в них своё самое безопасное и уютное место. Несмотря на то, что её мать не является для неё самым важным человеком на этом свете, эта пронзительная боль потери кажется ей сейчас непомерно сильной или даже практически нестерпимой, потому что прежде она не испытывала ничего подобного. Ей становится до жути страшно. Так страшно, что это выливается из неё через безутешные слёзы скорби и сожаления. Её по-настоящему пугает то, как же легко может оборваться чья-то жизнь, но особенно то, что это может случиться с каждым человеком в любую секунду. У них с Хизер было целых одиннадцать лет найти возможности для того, чтобы наладить отношения и узнать друг друга получше, но она больше никогда её не увидит и не сможет услышать. Не сможет что-то изменить между ними и никогда не получит её объяснений за многие поступки. Она потеряла свой единственный шанс на то, чтобы ощутить себя ребёнком, которого любит мама. Да, она и при её жизни не ощущала себя любимой ею, но всё в этом мире поправимо за исключением смерти. Теперь с этой жуткой истиной она знакома не понаслышке. И эта отвратительная пустота в её огромном сердце, оставшаяся после неё, будто пожирает изнутри. Она самопроизвольно просыпается, вылезает из укромной глубины и ведёт себя как некая живая субстанция, заполняющая собой каждый участок её души и тела. Она поселяется в каких-то неизведанных местах, там, где ещё оставалась бескорыстная и искренняя любовь к этой девушке. А затем это чувство вдруг отпускает, а её рыдания медленно прекращаются. Мэй готова была простить её. Только та резко и неожиданно оставила её снова одну, хоть на этот раз и не по собственной воле. Ей хотелось верить в то, что она всё-таки собиралась каким-то чудом изменить этот многолетний холод между ними, просто не знала, как именно это сделать. Но гораздо больше этой потери её сейчас приводила в ужас внезапная атака мыслей о том, как можно было так в одночасье легко и просто потерять кого-то. Её невообразимо пугал факт того, что она могла вот так однажды лишиться самого родного и драгоценного человека, который сейчас держал её в своих объятиях. От этой леденящей кровь мысли ползли мерзкие мурашки по спине. Ещё никогда до этого мгновения она не задумывалась об этой стороне жизни, но, похоже, её огромный страх — остаться в одиночестве. Реальная близость смерти вызывала у неё непередаваемое чувство глубокой тоски и гнетущего беспокойства. Её заботило то, что все близкие ей люди совершенно беззащитны. И она невыносимо сейчас боялась того, что могла потерять когда-то и своего отца, ведь он — самое важное, что у неё было. Мэй ещё сильнее цепляется за него, не желая даже на миг отпускать куда-то или представлять реальность, где его нет с ней, а Чимин успокаивающе гладит её по волосам и сажает к себе на колени. Он окутывает её лаской, а каждым хрупким и бережным прикосновением даёт ей понять то, что он рядом. Когда дочь утыкается носом в его шею, то он чувствует нутром, что её бесконтрольно одолевает бессильный страх, ведь она буквально намертво вцепляется своими маленькими пальчиками в края его пиджака. Именно поэтому он так отчаянно старается подарить ей чувство покоя и защищённости своими действиями. — Моя девочка, — шепчет Пак, гладя её по голове. — Ты тоже умрёшь? — едва слышно спрашивает она и тихонько всхлипывает. — Надеюсь, что я проживу долгую и счастливую жизнь, прежде чем это случится. — Но я не хочу, чтобы это вообще когда-то случилось. — Милая, это жизненный цикл всего живого на этом свете. Все люди его пройдут. Ты и я, бабушка и дедушка, Тэхён и Джиа. Этого не нужно бояться. Каждому отведено определённое время. К сожалению, кому-то меньше, а кому-то больше, но это невозможно предугадать. — Скажи мне, что с тобой этого не случится слишком рано, как с мамой, — настаивает малышка, боязливо отстраняясь и с надеждой заглядывает ему в глаза. — Пожалуйста, пообещай мне. — Я постараюсь прожить долго, до самой глубокой старости, — отвечает Чимин, бережно убирая прядь волос ей за ухо и нежно улыбаясь уголком губ. — Я хочу увидеть, как ты станешь взрослой. Закончишь школу и университет. Исполнишь свои большие мечты. Я хочу идти рядом всю твою дальнейшую жизнь. Отвести тебя к алтарю к любви всей твоей жизни. Взять на руки твоих детей и, если повезёт, даже и их детей. Хочу научить их различным вещам и стать не только хорошим отцом, но и прекрасным дедушкой. Я и собственные мечты пока ещё не реализовал. У меня сейчас так много планов на будущее, так что я буду бороться за каждый свой день, обещаю. — Ты не можешь меня оставить, понятно? Просто не можешь. — Не бойся, моё сокровище. Я рядом с тобой, и так будет ещё очень и очень долго, — говорит Пак и невесомо целует её розоватые пальцы каждый по очереди. — Почему? — спрашивает Мэй, тихо выдохнув и проглатывая слёзы. — Почему мама не смогла быть со мной? Её никогда не было рядом, но… теперь это навсегда. — Не всё в этом мире зависит от нас, к сожалению, — отвечает парень и печально вздыхает. — В последнее время она хотела жить как никогда сильно. У неё были цели и желание стать лучше. Я поверил в то, что это возможно, ведь она заботилась о тебе и думала о твоём хорошем будущем. — Правда? — искренне удивляется она, глядя на него своим большими заплаканными глазами. — Да. Чистая правда. Малышка прерывисто и с каким-то внутренним облегчением вздыхает, будто эти слова сейчас очень многое для неё значат. Наверное, ей действительно хотелось верить в то, что хотя бы недолго, но её родная мать искренне переживала о её существовании, ведь это было таким редким явлением. Эта маленькая девочка каким-то чудесным образом смогла растопить каменное сердце Хизер, которое было не способно на чистую и здоровую любовь. Что-то в нём в конце концов дрогнуло благодаря ей. И, несмотря на то, что значительных изменений достигнуть так и не удалось, её слабые попытки стать лучше говорили о многом. Да, она вряд ли бы когда-то стала лучшей матерью на свете, но и обесценивать её робкие попытки заботы никто не мог. — Что с ней произошло? — интересуется Мэй, снова крепко прижавшись к нему. — Не хочу тебе лгать об этом. Ты должна знать правду о том, что с ней случилось. Это было убийство, — отвечает он, коротко вздохнув. — Кто-то лишил её жизни? — Да. — Мама сделала что-то плохое? — Мы с тобой уже знаем, что у неё было полно недостатков, и некоторым её поступкам сложно найти объяснения. Но она не сделала ничего из того, чем заслужила бы смерть. — Но… кто же тогда такое сделал с ней? Почему? — Я это обязательно выясню, — говорит Чимин и со всей любовью целует её в волосы. — Тот, кто виновен, обязательно получит заслуженное наказание соответственно закону. — Даёшь мне слово адвоката? — спрашивает она, грозно нахмурившись. — Да. Я знаю, что она была один на один в борьбе с ужасным человеком. Несмотря на то, что он очень обижал её, она всё же нашла в себе силы противостоять ему. Значит, я должен закончить эту борьбу победой за неё. — Почему он её обижал? — У них были сложные отношения, детка, — поясняет парень и глубоко вздыхает, тщательно подбирая слова. — Она могла навредить ему, потому что знала его большие секреты. А он очень боялся того, что Хизер кому-то могла их открыть. — Разве какие-то секреты могут стоить чьей-то жизни? — шепчет Мэй и болезненно зажмуривается, а затем вытирает вновь стекающие по щекам слёзы. — Я не понимаю, пап. — Ни один, — говорит Пак, снова целуя её в макушку, и ласково поглаживает по спине. — Но есть люди, которые хранят слишком страшные секреты и защищают их даже вот такой высокой ценой. — Это так несправедливо. У меня ведь навсегда её забрали, — едва слышно произносит она и судорожно вздыхает, борясь с внутренней болью. — Я и так её почти не знала, а теперь и не смогу узнать. — Ты права, это очень несправедливо. Мне так невозможно жаль, — говорит Чимин, сочувственно хмурясь. — Прости за то, что всё вот так. Прости, мы оба столько ошибок с ней сделали. — Мне тоже очень жаль. Несколько минут они сидят в полной тишине, ни говоря ни слова. Парень слышит лишь её тихие всхлипы и своё собственное бешеное сердцебиение, которое разрывает голову. Больше всего на свете сейчас ему хочется забрать её жестокую боль на себя или хотя бы минимизировать последствия от этого травмирующего события, но любые способы и средства никак здесь не помогут. Она маленький ребёнок, но со всей серьёзностью вынуждена теперь навсегда отпустить единственную нить, связывающую её с матерью. Для этого ей просто необходимо время и возможность прожить все стадии этого личного горя. Не каждый человек проходит все пять из них и не всегда они следуют друг за другом в привычном для всех порядке, но, так или иначе, она пройдёт свой путь в этом. Для того, чтобы отпустить Хизер окончательно, а не продолжать в глубине души ждать её возвращения, как она делает многие годы, ей необходимо навсегда попрощаться с ней, а для этого есть один правильный способ. — Ты хочешь пойти на её похороны? — тихо спрашивает Пак, мягко гладя её по руке. — А мне это обязательно делать? — спрашивает она нерешительно. — Вовсе нет, что ты. Никто не осудит тебя за желание не быть там, но если ты захочешь, то я буду рядом с тобой. Не сомневайся. — Ты пойдёшь туда? — Пойду, — кивает он и тягостно вздыхает. — Я, Чонгук и Тэхён будем там. Наверное, ты спросишь почему, несмотря на то, что мы все не были друзьями? В знак уважения. Она — твоя мама, и просто человек, который заслуживает достойного прощания, так ведь? — Да, — шепчет Мэй и согласно кивает, задумчиво глядя перед собой. — А ты будешь расстроен, если я захочу пойти? — Малышка, — говорит Чимин, целуя её в висок, — горевать и тосковать по ней — это нормально. Плакать о её потере — нормально. Хотеть попрощаться с ней тоже нормально. Это важные вещи, которые я не буду у тебя отнимать ни в коем случае. Мне не нравится вся эта идея, потому что я хочу держать тебя как можно дальше от этого, но... Чонгук говорит, что так будет правильнее, а я ему доверяю в этом. Он ведь примерно понимает, что ты чувствуешь сейчас. — Если честно, я хочу пойти, только меня это немного пугает. — Это не самое приятное событие, но бояться его не нужно. В этом нет ничего страшного, ведь это в первую очередь лишь церемония и возможность отдать последнюю дань памяти и уважения тому, с кем люди прощаются, — говорит он, бережно поглаживая её пальцы. — Я ни на секунду не отпущу твою руку, но если тебе станет вдруг страшно или некомфортно, то мы сразу уйдём, идёт? — Да, — отвечает неуверенно девочка, медленно моргая, но после несколько раз кивает, — хорошо. Так я согласна. — Это будет послезавтра и не займёт много времени. — Я должна с этим справиться, потому что с тобой ничего не боюсь, — говорит Мэй и тоскливо вздыхает. — Я так хотела, чтобы ты наконец перестал злиться на неё и чтобы мы когда-нибудь провели хотя бы один день все вместе, но не таким образом. Мне так грустно от этого. — Если бы я мог что-то исправить, то непременно сделал бы всё возможное. Только, к сожалению, я ничего не могу. Мне не вернуть её и не исправить годы тишины между вами. Хоть мне и не простить её за многие вещи, но я больше не держу на неё зла. Правда, не держу. Мне лишь очень жаль, что вы обе многое потеряли, но, может, я могу хоть что-то сделать для тебя сейчас? — Не оставляй меня одну. Мне только это нужно. — Я буду рядом, — уверяет Чимин и глубоко вздыхает, а затем устало прикрывает веки и крепко прижимает её к себе, кладя ладонь на её затылок. Этот разговор был относительно легче, чем он себе предполагал, несмотря на то, что были задеты сокровенные и глубинные чувства его дочери. Да, достаточно тяжело было морально и физически говорить о подобных вещах с маленьким ребёнком, но, к его счастью, Мэй восприняла всё ещё вполне спокойно и относительно стойко. Внутри этой хрупкой девочки скрывался неведомо сильный стержень, который было просто не сломить. Он так чертовски боялся того, что откровенности на столь тонкую тему могли бы лишь навредить её психике: вызвать неконтролируемые страхи или в последствии даже травмировать, но у него всё, кажется, хорошо получилось. Ему удалось подобрать нужные и правильные слова, которые она поняла без особых усилий. Да, неприятные последствия действительно могли произойти, но он придерживался аккуратной тактики — не пытался опережать её мысли. Он рассказывал то, что считал нужным, спокойно и тактично отвечал на её возникающие вопросы, не создавал для неё иллюзий, а это всё в совокупности помогло им выстроить честный, доверительный и такой немыслимо бесценный для них обоих диалог. Для неё знать правду хотя бы о смерти Хизер было невероятно значимой вещью, ведь ей так мало было известно о её жизни. Её гибель была крайне трагична и жестока, и когда-нибудь Мэй особенно оценит то, что он открыл ей всё это лично сам и не пытался смягчить истину. Он рассказывал не всё как оно было, но очень многое и без прикрас, а это очень ценно. Он поделился с ней тем, что позволено было знать совсем малышке, и для неё этого более чем достаточно. Всё, что в данный момент имело для неё значение, вовсе не следствие сложившегося положения вещей, а их настоящая причина. Ей было важно понимать, что на этот раз вина в длительном отсутствии лежала не на желании сбежать от ответственности, а на неконтролируемых обстоятельствах, которые создали чужие руки, так безжалостно толкнувшие её мать в объятия смерти.

***

Работа в «Christ Protection» ещё недавно была такой удивительной мечтой для Чимина. Столько усилий было им вложено в каждый сложный шаг на пути сюда и столько чёртовых стараний, что уму непостижимо. День за днём его профессиональный путь уверенно формировался благодаря упорству и желанию добиться больших высот. Не один год он работал как проклятый, и ему казалось, что именно в этом месте он смог бы достичь ещё большего успеха и получить своё заслуженное признание, но, к сожалению, не всегда всё складывалось в соответствии с нашими иллюзиями. Он вспыхнул яркой юной звездой на небосводе юриспруденции в городе Нью-Йорк и так немыслимо был благодарен Кристоферу за эту возможность, но сейчас стоял в окружении руин собственных надежд и пожинал плоды вопиющей несправедливости. Кроме потери рабочего места он вдобавок получил ещё и не самую лучшую популярность среди журналистов. Он не думал, что тему его выбора будут так активно обсуждать при любом удобном случае. Такая нелицеприятная известность напоминала ему неудержимую лавину, которая обрушилась, как какое-то непредвиденное стихийное бедствие. Это сбивало с ног. Утренние газеты просто не затыкались и писали о нём настоящее дерьмо без умолку. Он никогда не был известной личностью, но за эти несколько дней ему так уже осточертело получать свежую прессу с собственным лицом в полосе и громкими отвратительными заголовками, что от этого просто нестерпимо тошнило. Совершенно не такой он хотел славы. Меньше всего он ожидал, что однажды его имя станет нарицательным и по-настоящему известно благодаря такому повороту событий. Но что было хуже всего, теперь к новостям о его профессиональном крахе в одной из самых успешных фирм города присоединились ещё и тупые сплетни о самоубийстве девушки, с которой он открыто конфликтовал и судился. И его так чудовищно достало всё происходящее, что хотелось поскорее со всем этим покончить или сбежать на край света. Он, наполненный непоколебимой решимостью, медленно подходит к хорошо знакомому ему лифту в просторном холле и уверенно нажимает на серебристую кнопку вызова. Раздаётся тихий и деликатный звон в ответ, а он вскользь смотрит по сторонам и глубоко вздыхает с нескрываемой тоской, набираясь необходимых сил для предстоящего разговора. В офисе уже практически никого нет из сотрудников, но именно это ему и на руку в данный момент. Он намеренно не торопился приезжать сюда, а ждал подходящий момент, чтобы избежать лишних столкновений с бывшими коллегами. Поздний вечер — самое правильное время для этого, ведь ему не нужны случайные свидетели или привлечение внимания. Всё, что он рассчитывает получить сегодня — предельная честность. Ему необходимы ответы на мучающие его вопросы, и только сам Алекс может расставить точки в некоторых из них раз и навсегда. Делать какие-то предположения в процессе расследования, разумеется, хорошо, но когда их становится слишком много и они ведут в одну и ту же координату, то важно получить подтверждение своих мыслей или опровержение, чтобы в конечном итоге не загнать себя в тупик. Сейчас у него есть основная версия произошедшего в тот вечер в апартаментах Ортиса, и она кажется наиболее реальной, чем официальная. В ней больше правдивости, временные промежутки состыковываются, а найденные доказательства фактически подпирают виновного к стенке. Ему совершенно не хочется больше пытаться самостоятельно искать какие-то оправдания для Алекса, ведь он больше никому не верит за исключением самых близких. Если они действительно есть и достаточно весомые, то пусть сам расскажет ему о них и уверенно объяснится, а не скрывает правду. Это всё превращает его в параноика. Так сходить постоянно с ума от напряжённых размышлений — просто сущее издевательство над самим собой. Нужно оторвать эту ситуацию как пластырь с раны одним быстрым и резким движением, стоит лишь решиться на это. Ему предстоит ещё так много работы впереди чтобы постараться выйти победителем, поэтому у него нет лишних времени и сил чтобы медлить или растрачивать себя понапрасну. Важно усиленно сосредоточиться на том, что будет с ними дальше, если все его подозрения оправданы. Крист сам уверяет из раза в раз всех своих подопечных, что стоит верить лишь фактам, и сейчас Чимин к ним прислушивается как никогда. Створки лифта плавно открываются перед ним, и он скрывается в нём, делая широкий шаг вперёд, глубоко выдохнув. Пока он недолго поднимается и потом направляется к месту назначения по длинному коридору, то постоянно без остановок проигрывает в голове развёрнутый немой монолог, в котором высказывает все свои собранные аргументы, напоследок при этом взвешивая за и против. Откровенно говоря, у него есть обоснованные опасения, что как только наступит решающий момент истины, то вся его красивая и сокрушительная речь напрочь вылетит из головы и он облажается. Нельзя струсить. Сдаваться — не в его характере, но сейчас он так сомневается в себе, что не может ни на секунду свободно выдохнуть, а подумывает отступить. Для него достаточно легко уверенно педалировать в суде против кого-то неизвестного фактами с подготовленными материалами дела и заранее выстроенной линией обвинения, но действовать вот так импульсивно, оказывается, совершенно другое. Ему сложно это делать с тем, кто ему очень хорошо знаком. Лишние эмоции мешают. Он так безмерно боится горького разочарования в самом себе, если окажется, что его догадки не имеют ничего общего с реальностью, что впервые так нервничает. Это будет стыдно. Слишком много вложено сил и времени с его стороны в основную выстроенную теорию, именно поэтому и будет невыносимо обидно потерпеть неудачу сейчас, когда от каждого его шага зависит так много. Он, наверное, по своей наивности в глубине души по-прежнему пытается верить Кристу и постоянно хочет найти ему достойные оправдания, но только это не совсем получается. Пока что всё, что он так или иначе находит, лишь усугубляет ситуацию и ведёт его к той самой массивной двери, у которой он и стоит в этот решающий для себя момент, стараясь выровнять неровное дыхание. Он волнуется. Чёрт, действительно так сильно волнуется, что его внутренне легко потряхивает от этого неприятного чувства. Ладони заметно холодеют от бешеного напряжения, а сердце отбивает просто неумолимый темп под рёбрами. Каждый его глухой стук застревает в горле ощутимой тяжестью и отвратительной горечью, затрудняя дыхание. Что-то так сильно давит в груди, прямо в области солнечного сплетения, что хочется взять и вырвать это поскорее голыми руками. Вероятно, Алекс сейчас будет очень недоволен им или даже начнёт злиться, но это необходимость. Ему совершенно не хочется портить их отношения, только это просто неизбежно, ведь есть огромная вероятность того, что они находятся по разные стороны закона. Но если Крист будет вести себя достаточно мудро и сдержанно, опираясь на многолетний опыт, то воспримет эту внезапную очную ставку вполне достойно, так как это издержки их работы. Он должен это понимать как никто другой. — Нужно это сделать, Чимин, — подбадривающе шепчет парень сам себе и набирает побольше воздуха в лёгкие, прикрыв на мгновение веки. — Ahora o nunca, да? Ты должен довести всё до конца. Он шумно выдыхает через нос и деликатно стучит несколько раз. В ответ сразу же раздаётся одобрительный выкрик хрипловатым голосом, и только после этого он позволяет себе войти. Пак легко распрямляет плечи и гордо приподнимает подбородок, расслабленной походкой двигаясь в центр хорошо знакомого ему помещения. Он старается вести себя спокойно и прячет нарастающее напряжение за очередной непроницаемой маской равнодушия, которую всегда без усилий надевает в зале суда из раза в раз. К счастью, он умеет продуктивно бороться с волнением и сейчас тоже отбрасывает его, оставаясь безупречно хладнокровным. Этим умением он обязан роду своей деятельности, ведь адвокату не всегда стоит поддаваться эмоциям. Он пользуется данной привилегий вновь, чтобы не выдать свою внутреннюю слабость. Чимин останавливается напротив широкого рабочего стола из тёмного дуба и с любопытством смотрит по сторонам. Здесь, как и обычно в вечернее время, довольно мрачно из-за малого количества искусственного и естественного освещения. Только несколько светильников тускло горят на стенах и настольная лампа. Абсолютно не пахнет гостеприимством, да и зона для посетителей выглядит крайне недружелюбно. Повсюду царят типичный офисный минимализм и холодная мужская сдержанность в стиле Алекса. Цветовая гамма и обстановка в целом полностью на все сто процентов соответствуют суровому характеру хозяина кабинета. Ничего лишнего. Никакого беспорядка, а только сплошь чистые линии. Организация рабочего пространства очень гармоничная и лаконичная. А единственным бесценным украшением служит непередаваемой красоты вид на сияющий яркими огнями вечерний город за окном. На противоположной стене располагается так много благодарностей в золотистых рамках и различных значимых наград, что на секунду парню становится неловко от собственных подозрений на его счёт. Разве может столь честолюбивый человек каким-то образом быть замешан в подобном? Верится с трудом. Так много лет Крист отдал плодотворной работе на стороне закона. Закончил полицейскую академию и юридический факультет с отличием, в качестве государственного обвинителя отправлял за решётку безжалостных тварей, а в роли адвоката многократно раскрывал глухие дела и отстаивал права невинных людей. Он всегда принимал решения, которые были наиболее выгодны для жертв преступных деяний. Всегда защищал тех, кто этого действительно заслуживал. Стойкая принципиальность стала олицетворением его чистого имени, поклоняющегося правосудию. И хоть многие его за это презирают или открыто ненавидят, он никогда не отступает от собственных постулатов. Его не пугают угрозы и не интересуют взятки, потому что он верен самому себе, своему делу и своей чести. Но если он виновен хотя бы косвенно в этом убийстве, то Чимин совсем не понимает, что же, чёрт возьми, способно сломить эти непробиваемые убеждения? Он с тяжестью в груди и с нескрываемым напряжением вздыхает, рассматривая чужие фотографии с высокопоставленными людьми, а после вновь поворачивается к нему и замечает, что тот всё ещё продолжает увлечённо работать. Он что-то очень быстро набирает на клавиатуре, щёлкая морщинистыми пальцами по клавишам, и даже не сразу обращает внимание на пришедшего гостя. Только лишь когда слишком долго не следует никакого обращения к нему и разговоров Алекс наконец-то поднимает на него сосредоточенные глаза, бросая быстрый взгляд поверх стильных очков. Его лицо моментально искажает искреннее удивление или даже некая озадаченность и он тихо хмыкает, неторопливо откидываясь на спинку кресла. Ожидаемо, он в шоке от этого визита, ведь присутствие Чимина в стенах его кабинета довольно редкое явление. Во время работы здесь он приходил только при крайней необходимости, а сейчас и вовсе не является сотрудником «Christ Protection», но стоит перед ним, да ещё и в такое позднее время. Мужчина долго его рассматривает с головы до ног, чуть прищурившись, а затем на его губах появляется дружелюбная улыбка. — Ух ты. Какая удивительная встреча, — произносит он и сдержанно кивает. — Здравствуй, Чимин. — Привет, Алекс, — отвечает парень, пряча руки в карманы брюк, чтобы скрыть нервозность, и вновь увлечённо осматривает каждую деталь вокруг себя. — Не слишком отвлекаю от дел? — Я уже не планировал сегодня принимать посетителей, — говорит Крист, бросая быстрый взгляд на наручные часы, — но позволю себе сделать исключение для тебя. Всё-таки ты был одним из лучших моих сотрудников. — Который подпортил твою прекрасную репутацию и создал большие проблемы, — саркастически говорит Пак и мягко смеётся. — Это разрешимо, я разберусь. Загвоздка в том, что люди просто любят сплетни и грязные секреты, это их слабость. Но они поговорят и вскоре успокоятся. Мы тем временем не отвлекаемся, а по-прежнему заняты работой и эффективными результатами. — Да-а, — тихо тянет парень, скользя внимательным взглядом по его рабочему столу и большим стопкам документов на нём. — Слышал, что у вас несколько очень крупных клиентов даже появились несмотря на некоторые сложности. А значит, всем известная истина правдива: незаменимых людей нет. — Незаменимых и впрямь нет, но есть неповторимые. — Звучит впечатляюще, но громко. — Ты хороший специалист, Чимин. Мы оба с тобой знаем, что ты обладаешь потрясающим набором необходимых профессиональных качеств, а такие ценные кадры обычно принадлежат моей фирме. Мне жаль, что наши дороги разошлись. С тобой приятно было работать. — Может быть, нас ещё ждёт совместная работа в будущем. Кто же знает, — загадочно произносит Пак, небрежно пожимая плечами и переводя на него пристальный взгляд, — жизнь ведь так непредсказуема. — Верно. В таком случае, я буду рад встретиться с тобой снова на рабочем поле. — Если дела в «Christ Protection» идут вполне себе неплохо, даже несмотря на трудности, что же ты тогда ежедневно срываешься на сотрудников? Слышал, что ты часто выходишь из себя после произошедшего. Что это с тобой? Прежде ты отличался хорошей сдержанностью. — Без трудностей не обошлось. Разумеется, я на нервах. Эта фирма — моё любимое детище. Это дело моей жизни и основной источник дохода. — Некоторые говорят, что ты нервничаешь именно из-за моего ухода. Для тебя это проблема? — провокационно спрашивает Чимин, медленно прохаживаясь по кабинету. — Я делал на тебя большие ставки, — отвечает Алекс, немного помедлив и нахмурившись. — Разумеется, я расстроен сложившейся ситуацией. — И, кажется, я знаю по каким конкретно причинам, — едва слышно шепчет парень и ехидно усмехается. — Присаживайся, поговорим. Как твои дела сейчас на профессиональном фронте? — спрашивает Крист, легко постукивая пальцами по ручкам своего кресла в нервном жесте и снимая очки. — Работать самостоятельно гораздо сложнее, а учитывая, что у тебя совершенно нет опыта в таких делах, то... — Я справляюсь лучше, чем ожидалось. Зря ты в меня не верил, — перебивает его Пак и самодовольно вскидывает бровь. Он бросает на него любопытный взгляд и медленно подходит к большому панорамному окну, чтобы взглянуть на хорошо знакомый ему вид. — Боже, как же здесь всё-таки красиво. Тебе тоже нравится? Поэтому ты сделал выбор в пользу этого крыла здания? — Это завораживает, — соглашается Алекс и легко улыбается, кивнув. — Созерцание высоты успокаивает и иногда помогает мне даже уснуть. Это психологическая разгрузка, да и просто человеческое любопытство. Разве не прекрасно, когда есть собственное медитативное место? Полезное нетривиальное времяпрепровождение, позволяющее поменять точку зрения на привычные вещи и взглянуть на них с других ракурсов. Новые эмоции рождают новые идеи и тогда я более продуктивен. — Интересно, — говорит парень и беззвучно хмыкает, задумчиво глядя вниз на множество спешащих куда-то людей. — А мне нравится летать, это перезагружает. Иногда я летаю на планере и в своей памяти коллекционирую незабываемые виды. Знаешь, это как делать фотоснимки и собирать их в большой альбом. Я с лёгкостью могу вспомнить каждый из них и это почему-то приносит мне удовлетворение. Вот что позволяет мне посмотреть на привычное совсем другими глазами и вдохновиться на новые идеи — ощущение непередаваемой свободы. — Не знал, что у тебя такое захватывающее и любопытное хобби. Ты для меня просто настоящая загадка, — говорит мужчина и хрипловато смеётся. — А ты — загадка для меня, — шепчет он и решительно вздыхает, распрямляя плечи. — Ладно, вернёмся к теме нашего разговора, я всё-таки пришёл по делу. — Ты всё это время работал? — Да, и весьма продуктивно. По правде говоря, я не думал, что смогу найти что-либо толковое по этому делу. Ты был прав, оно непростое для меня, хотя на первый взгляд кажется таким элементарным. — Тебе что, удалось найти что-то? — аккуратно интересуется Крист и нервно поправляет ворот рубашки. — Удалось, — коротко отвечает Чимин, поворачиваясь к нему в полоборота и внимательно изучая его реакцию. — Доказательства невиновности Хонга? — удивляется мужчина, с изумлением глядя на него, и садится ровно в своём кресле. — Нет, гораздо лучше. В моих руках доказательства виновности, но отнюдь не его, — говорит Пак и победно ухмыляется. — У тебя новый подозреваемый? — произносит Крист, вскинув брови, и затем раскатисто смеётся, будто совсем не веря в это. — Вот так неожиданность. — Почему же это так удивительно звучит? — задаёт риторический вопрос Чимин, игнорируя его напускное веселье. — Потому что все вокруг даже не предполагают, что подобное положение вещей вообще возможно. Гораздо легче спихнуть очередное убийство на очевидного преступника, к тому же он удачно конфликтовал с жертвой накануне. Просто идеальное положение вещей для того, кто хотел бы от него избавиться. — И ты уверен в своих подозрениях? — Я уверен в фактах. — Кто же он? — Тот, на кого бы никогда и никто не подумал, — говорит парень и нагло приподнимает бровь, глядя на него в упор. — Вот как? — Я пришёл сюда не для того, чтобы интересоваться твоими делами. Не буду лгать, это очевидно. — Та-ак, — напряжённо протягивает Алекс и натянуто улыбается, медленно прикуривая сигарету. — Что тебя привело ко мне? Снова нужен профессиональный совет? — О, нет, — отмахивается Пак, безразлично пожимая плечами, — в них я больше не нуждаюсь. Мне вполне хватило прошлого. Благодарю. — Он был для тебя полезен? — Хуже всего, когда злые дела совершает умный человек, — цитирует его Чимин, меряя шагами кабинет, и шумно усмехается. — Боже, невероятно. Лучше и не скажешь в данном случае. — Они опасны тем, что способны оценить, когда нужно настоять на своём и в какие битвы им стоит ввязываться. — И тем, что знают, как правильно использовать ситуацию в свою пользу. — Разумеется. Пак замечает на его рабочем столе «колыбель Ньютона» и берёт один из крайних шариков, отводя его в сторону, а затем отпускает. Как только тот ударяется о своего соседа, то с противоположной стороны происходит зеркальное отображение этого действия в том же ритме и с той же скоростью. Шарики посередине остаются неподвижными, а вот крайние легко по очереди колеблются. Парень несколько секунд наблюдает за работой этой механической системы и старается упорядочить свои мысли в этот момент, потому что он решающий для них обоих. Пока что Крист не знает о его подозрениях, но он должен их озвучить, ведь за этим сюда и пришёл. Нервы так чертовски напряжены, но Чимин старается не показывать то, что он очень уязвим из-за этого, ведь неуверенность может сыграть против него. Ритмичность движений и щёлкающих звуков создаёт эффект расслабления в кабинете и стимулирует необходимое ему успокоение. Странно, но эта небольшая вещица, кажется, и впрямь является самым простым и хорошим способом снять стресс на рабочем месте, ведь каким-то чудесным образом она дарит ему ощущение внутренней гармонии. — Я очень уважаю тебя, Алекс, поэтому нахожусь сейчас здесь, — говорит он, медленно поднимая на него цепкий взгляд. — Хотел сначала поговорить с тобой лично. — Сначала? — недоумённо интересуется Крист и выдыхает едкий дым плотным столбом. — Что это ещё значит? У тебя есть ко мне какие-то вопросы? — Да, есть, — легко кивает Пак, не сводя с него глаз. — Тогда спрашивай без долгих прелюдий. Мы оба знаем, что эта ходьба вокруг да около очень напрягает. — Ладно, — говорит Чимин, складывая руки на груди и вопросительно выгибая бровь. — Ты знаешь Хавьера Ортиса? — Конечно же, — отвечает Алекс, легко дёрнув плечами. — Его имя твердят во всех новостных источниках до сих пор. — Нет, ты был знаком с ним лично? — Был. — А виделся с ним когда-нибудь? — Доводилось. — Часто? — Нет. Несколько раз он назначал мне встречи сам, но так и не являлся. — Почему же? — с подозрением спрашивает Пак, внимательно изучая все возникающие эмоции на его лице. — Да чёрт его знает, — пренебрижительно фыркает мужчина, взмахивая рукой. — Передумывал, забывал, был занят. Понятия не имею, но меня это и не заботило. Я не собирался с ним вести дела. Это было лишь в его интересах. — Он просил тебя оказать профессиональные услуги? — Естественно, что ещё меня могло бы с ним связывать? — Когда ты его видел в последний раз? — Сложно сказать, это было так давно. — Незадолго до смерти? — Каким образом вдруг этот разговор превратился в натуральный допрос с твоей стороны? — спрашивает Алекс и нервно смеётся. — Будь это допрос, то он точно проходил бы не в твоём кабинете и не со мной. Я лишь адвокат, а не детектив, — говорит Чимин и натянуто улыбается. — Мне просто нужны ответы. — Не думаю, что я вспомню точную дату, — вздыхает мужчина, лениво туша окурок в пепельнице. — Ты же не так часто видишься с торговцами оружием, разве это тогда создаёт какие-то сложности? — удивляется парень, нагло приподнимая подбородок и прищуриваясь. — Его личность не из простых, ты должен о таком помнить. — Твой нахальный тон прямо без всякого стеснения намекает на то, что тебе будто бы известно больше меня самого о моей жизни, — не скрывая раздражения, говорит Крист и сканирует его укоризненным взглядом в ответ. — В чём дело? — Если тебе нечего скрывать, то этот разговор не будет для тебя проблематичным. Вопросы достаточно простые, разве нет? — спрашивает Пак, чуть поведя плечом с наигранным безразличием на лице. — Простые, но мне абсолютно не нравится их подача. Складывается впечатление, что ты меня в чём-то подозреваешь. — Подозревать тебя в чём-то противозаконном? — с нескрываемым сарказмом произносит Чимин и легко опирается на его стол ладонями, склоняясь вперёд. — Честного и порядочного бывшего полицейского с самой безупречной репутацией верного закону и чести человека? Это какой-то немыслимый вздор. — Вот именно, — довольно резко отвечает мужчина, не сводя с него настороженных глаз. — Но, к твоему сожалению, у меня и впрямь есть основания для этого, — шёпотом произносит Пак и недоверчиво хмыкает, не уступая ему в зрительном поединке. — Подозревать меня? — спрашивает Алекс и раскатисто смеётся, мягко качая головой. — Ты просто бредишь. — Хочешь сказать, ты действительно не помнишь, когда в последний раз видел Ортиса? — настаивает парень, мягко склоняя голову к плечу. — Дать тебе время подумать? — Я уже ответил на твой вопрос, — злобно цедит он, чем и выдаёт своё напряжение. — Не помню. — В таком случае позволю себе освежить твою память, — говорит Чимин и неторопливо достаёт из внутреннего кармана пиджака листок из ежедневника, который ему удалось достать на месте преступления, а затем показывает ему. — Ты был у него после приёма в день его смерти. Крист долго и явно растерянно разглядывает улику, сильно нахмурившись, а после смотрит на парня в упор, напрочь поражённый такой вызывающей наглостью и недюжинной смелостью от него. На его лице не отражается каких-то чрезмерно ярких эмоций, но на долю секунды Чимин улавливает на нём озадаченность вперемешку с мимолётным страхом из-за сложившейся ситуации. В его тёмной радужке так очевидно сейчас мелькает непередаваемая паника из-за того, что он никак не ожидал подобного поворота событий, но так же моментально она испаряется. Он очень быстро берёт над собой контроль и, включая защитную реакцию, начинает вдруг снова громко и отрывисто смеяться, будто бы насмехаясь над его догадками. Так звонко, но с неприкрытым нервным напряжением, а это выдаёт всю его фальшивость. На самом деле, в глубине души он явно в диком ужасе от того, что единственная улика, говорящая о его наглой лжи, находится в чужих руках. — Какое громкое заявление с вашей стороны, господин адвокат. Это твоё доказательство? Подобную бумагу может написать кто угодно, и это стоит принимать во внимание? — сквозь безрадостный смех произносит Алекс и легко кивает на клочок бумаги перед собой. — Что это вообще? — Полагаю, тебе должно быть хорошо это знакомо, но давай, я приму правила твоей игры и объясню, — равнодушно говорит Пак, игнорируя его насмешку. — Это восстановленная запись последней страницы ежедневника убитого. Весомый аргумент? — И каким же образом это доказывает мою причастность к данному преступлению? — К убийству — никаким. Но это доказывает то, что ты знаешь намного больше, чем рассказываешь. Ортис страдал провалами в памяти и, как оказалось, записывал все важные встречи, чтобы не забыть о них. Твоё имя указано в его списке. Так ты был у него в тот вечер? — Вот к чему ты клонишь. Если это правда, то хочешь сказать, что я последний, кто видел его живым? — интересуется Крист, надменно вскинув бровь. — Именно это и хочу сказать. По данным из медицинского заключения Хавьер умер в промежутке между половиной десятого и десятью вечера. Если верить камерам видеонаблюдения, то в девять часов сорок минут Хонг приехал в жилой комплекс, а в пятьдесят — выехал из него. В десять его уже повторно видели на благотворительном приёме. Он находился в апартаментах жертвы слишком мало, чтобы совершить убийство, — говорит Чимин и медленно отрицательно качает головой. — Хотя нет, десяти минут вполне хватило бы, чтобы убить кого-то, но этого слишком мало для совершения преступления и на обратную дорогу в данном случае. Он не успел бы вернуться. Я проверил его маршрут по камерам, на перекрёстках на протяжении всего пути и в месте проведения приёма, он не отклонялся от него. Ни один из свидетелей не лжёт, он действительно был там. Да, он, разумеется, профессионал своего дела, но даже ему не по силам совершить такое преступление в столь ограниченное время. По сути, именно эти несостыковки только и спасают его от прямых обвинений, а ещё плохая работа обвинителей. Но я уверен, что в момент его ухода Ортис ещё был жив. — Откуда же такая уверенность? — Предположительно орудие убийства — галстук, так? — И что с того? — Галстук Тхэ был на нём даже после возвращения на благотворительный вечер. Человек, совершающий преступление, первым делом думает о том, чтобы избавиться от улики, разве это не логично? И, исходя из этого, у меня следует вывод: либо ты ещё находился в квартире в момент их конфликта и ушёл вслед за ним, либо приходил кто-то ещё после вас обоих. — Неплохо, — напряжённо хмыкает Крист, но продолжает сохранять внешнее спокойствие. — И к чему же ты больше склоняешься? — Если это не ты, то объясни мне, с какой целью кому-то другому устранять единственную улику, указывающую на встречу Ортиса именно с тобой после приёма? Не это ли хорошая возможность увести подозрения от себя? — интересуется парень, подозрительно приподнимая бровь, и победно улыбается, ловя в его взгляде секундную растерянность. — Что же, так или иначе, тот, кто это сделал, определённо знал о том, что у убитого были сложности с памятью. Может быть, потому что он лично неоднократно забывал с ним увидеться ранее? — Как ловко ты используешь против меня мои же слова, сказанные между делом, — поражённо говорит Алекс и тихо смеётся, только, очевидно, уже без всякой радости. — Но, опять-таки, даже если всё так, как ты говоришь, то это не доказывает мою причастность к его убийству. Увидеться — ещё не значит быть убийцей. — Верно, — отвечает Чимин и согласно кивает несколько раз, — но я могу доказать то, что ты покинул его апартаменты позже самого Хонга, а это способно сделать тебя как минимум новым подозреваемым и выкрутить ход всего дела совершенно иным образом. — И как ты способен это сделать? — интересуется мужчина со свирепой усмешкой. — Раз это я твой новый подозреваемый, то аргументируй такое ошеломительное заявление. — Чёрт, я столько думал об этом деле, — говорит Пак и с досадой стонет, подняв голову. Он шумно выдыхает и начинает медленно ходить из стороны в сторону. — Это заняло слишком много времени и, оказывается, кое-что вело меня на ложный след. Я сотни раз, наверное, проверил камеры внешнего наблюдения и с внутренней парковки. Изучил каждую приезжающую или уезжающую машину и каждого посетителя. Я проверил столько личностей, включая некоторых гостей «Стейнвей-Холл», ты даже не представляешь, но потом меня вдруг осенило, — продолжает воодушевлённо он, указывая на него пальцем. — Если я не нахожу ничего подозрительного, то, может быть, смотрю не с той стороны? — Что ты имеешь в виду? Я не особенно понимаю, куда ты клонишь. — Я ошибался, ведь думал, что убийца пришёл в квартиру жертвы привычным путём в качестве гостя «Стейнвей», но он сделал это совсем иным образом. И это, твою мать, просто гениально, — говорит Чимин и восторженно смеётся. — В один момент я внезапно кое-что понял: его не было на внешних записях, потому что он всё это время был внутри жилого комплекса. Когда эта мысль ко мне пришла, то я просмотрел записи за весь день со всех камер, а не только перед преступлением и после него, к счастью, с наблюдением у них всё просто на высшем уровне. Я изучил всё досконально. Догадываешься, что я мог выяснить? — Понятия не имею, — раздражённо бросает мужчина, мгновенно напрягаясь, а его желваки тут же заметно перекатываются, выдавая его истинные эмоции. — Продолжаешь уходить в отрицание? — спрашивает парень, пристально глядя на него и провокационно выгибая бровь. — Ладно, у меня ещё есть аргументы, чтобы ты передумал. Например, знаешь, кто способен незаметно переместиться из... — произносит задумчиво он, замолкая на мгновение и разводя руками, — скажем так, квартиры «А» в квартиру «Б»? — И кто же? — Обладатель или арендатор пентхауса в «Стейнвей». У них существует система доступа к определённым зонам здания только для постояльцев. То есть, лишь они и обслуживающий персонал могут ходить по лестничным пролётам и холлам жилого пространства. По тем самым, наблюдение за которыми ведётся со строгой конфедициальностью. Разумеется, никаких официальных видеозаписей в наличии уже нет, потому что они пишутся поверх друг друга и удаляются со временем, как мне объяснили. Я опоздал. Будь кто-то из прежних адвокатов Тая более дотошным и внимательным сразу, то у них уже были бы весомые улики в его защиту. Но, тем не менее, я готов утверждать, что убийца всё это время находился в здании, поэтому я не нашёл никого подозрительного на внешних камерах и на записях в холле. — Всё это довольно увлекательно звучит, но только причём здесь я? — спрашивает Крист, настойчиво сверля его хмурым взглядом. — Тебе об этих тонкостях должно быть известно, поэтому ты и не переживал о наблюдении внутри. Да, мне не удалось найти записи, но я нашёл кое-что другое. Я изучил доступную информацию обо всех владельцах апартаментов. Увы, руководство не предоставляет её и об арендаторах, но мне хватило и этого. Я просмотрел личные данные, социальные сети, немного погуглил и обнаружил один очень интересный профиль. Некой Лили Понс — восемнадцатилетней дочери известного в городе бизнесмена и жительницы квартиры на сорок пятом этаже, которая по счастливой случайности была тоже приглашена на тот благотворительный вечер. Эта юная блогерша постоянно выкладывала короткие ролики, рассказывая своей немалой аудитории о том, как здорово провела время на первой в своей жизни настолько крупной светской вечеринке. Так вот на одном из них уже изрядно пьяная девушка снимала своё возвращение домой, поездку в машине и вестибюль «Стейнвей», — с предвкушением поясняет Пак и потом показывает ему видео на своём телефоне. — У неё есть целая папка с тем днём на её канале. Можешь на досуге изучить. — Я не понимаю для чего меня вся эта тупая информация? — интересуется Крист, внимательно глядя на экран. — Ты разве не помнишь её? — скептически спрашивает Чимин и хитро прищуривается. — Ты же столкнулся с ней на лестнице, убегая с места преступления. — Не бросайся такими словами в мой адрес, — недовольно рявкает мужчина и устремляет на него злобный взгляд. — Пока что я не вижу ни одного стоящего факта, чтобы смело обвинять меня в убийстве. — Смотри дальше и всё сам увидишь, — с презрением говорит парень, немного отматывая видео вперёд. — Как всем известно, «Стейнвей» имеет ряд технических недостатков из-за особенности своего строения. От персонала я узнал, что лифты иногда барахлят и могут промахнуться на пару этажей. В тот вечер произошёл очередной сбой. Мисс Понс вышла не на том этаже и решила зайти на смотровую площадку для постояльцев, чтобы заснять красивый вид для своих подписчиков, поэтому отправилась на пожарную лестницу. А вот на уровне этажа, где как раз была расположена квартира убитого Ортиса, из запасного выхода... — произносит он и ждёт несколько секунд, следя за кадрами на экране, — вот здесь, вдруг выбегает мужчина и едва ли не сбивает её с ног. Этот момент столкновения удачно запечатлён ею. Да, его лицо не попадает в объектив камеры, но незнакомец быстро извиняется перед ней и с немыслимой скоростью убегает наверх. Это ты, или ты скажешь, что собственный голос не узнаёшь? Советую закончить строить из себя идиота. Тебе есть, что ответить на это? Алекс не отрываясь и едва ли дыша внимательно изучает запись до самого конца и сдержанно молчит. На ней действительно заснята какая-то непонятная суматоха, недовольные возгласы девушки и его короткая извиняющаяся речь, полная невыразимой тревоги и страха. Всё это сопровождается хаотично меняющимися кадрами, где видна то лестница, то мужские туфли, то край вечернего платья девушки, а затем вдруг раздаются торопливые глухие шаги и снова появляется лицо обладательницы телефона. Лили негромко возмущается и посылает его вслед, но при этом пьяно смеётся, продолжая вести свой эфир. На этом видео вдруг заканчивается, а Крист напряжённо и шумно сглатывает ком в горле. Он быстро и очень растерянно моргает, будто в эту же секунду старается на ходу придумать себе оправдание, но затем так красноречиво стыдливо опускает глаза на свои ладони, лежащие на столе. Он медленно и так глубоко дышит, будто боится того, что каждое его последующее действие понесёт за собой самые необратимые и страшные последствия. Он пойман. Эта внезапная паника безжалостно выдаёт его уязвимость, потому что такого он совершенно точно не ожидал увидеть. Пак сразу замечает, как его испуганное лицо стремительно бледнеет, а взгляд молниеносно меняется. В этот момент он выглядит загнанным в угол, но при этом так очевидно изо всех сил пытается сохранять контроль над собственными эмоциями и спасти свою идущую ко дну жизнь. Получается это у него очень паршиво, но он старается до конца отстаивать свою безупречную репутацию и буквально в эту же секунду, кажется, ищет слова, чтобы защитить себя. — Похоже, ты был чертовски напуган, будто произошло что-то ужасное. И, кажется, мы оба знаем, что могло привести тебя в такое состояние, — заключает парень, пытливо его разглядывая и убирая телефон в карман. — Будешь и дальше отрицать всё? — Это... просто какое-то нелепое совпадение, — с трудом говорит Крист и быстро в нервном жесте проводит рукой по подбородку, покрытому щетиной. — Не более. С чего ты взял, что это я? По этому видео ни черта не понятно. — Да прям? — недоверчиво спрашивает Чимин и злорадно смеётся. — Но зато по нему предельно ясно, что это произошло сразу после десяти вечера, как раз после наступления смерти Хавьера по официальным данным. И да, ты обратил внимание на момент, когда мужчина на видео берёт её за предплечье, чтобы подхватить? Заметил, что у него зажато в руке? Верно, галстук — орудие убийства. Я не верю в подобные совпадения. Ты откровенно юлишь сейчас, — грозно настаивает он, сжимая челюсть. — Бога ради, говори честно, пока я даю тебе шанс объясниться со мной, а не бросаю на растерзание полиции. — У тебя что, есть прямые доказательства моей вины, например, такие как эпителий под ногтями жертвы, чтобы подобным образом говорить со мной? Ты смеешь обвинять меня? — грубо спрашивает он, резко поднимаясь с места и повышая тон. — Не забывайся. — Мне это вовсе и не нужно. Очевидное обманывает сильнее всего. Эта улика — единственная причина, позволяющая полиции держать Тая под арестом так долго, но мы оба с тобой знаем, что получена она действительно вследствие драки. Будь это следы жестокого убийства, то их было бы гораздо больше. Настоящий преступник хладнокровно воспользовался сложившейся ситуацией. — Прибереги свои глупые теории для очередного проигрыша в суде, который тебе светит с такой линией обвинения, — рявкает Крист, испепеляя его гневным взглядом. — Посмотрим, что будет убедительнее для присяжных. — Это всё так хитро, чёрт возьми, — говорит Чимин и поражённо качает головой, разочарованно глядя на него в ответ. — Всё внимание ожидаемо привлекли к себе видеозаписи, на которых появился Хонг, и экспертиза с его эпителием. Конечно же. Он — главный подозреваемый, который открыто враждавал и конфликтовал с убитым, всё сходилось. Умный ход, ничего не скажешь. В данном случае это практически прямое доказательство его вины, если не брать в расчёт многие другие незначительные факты. Например, тот, что автомобиль одного из самых востребованных и уважаемых адвокатов города Нью-Йорк приехал на парковку частного сектора около часа дня и покинул его лишь утром следующего. Того самого адвоката, который мечтал больше двадцати лет отправить Тхэ в тюрьму. Но какие это может вызвать подозрения, если он является обычным жителем одной из квартир? — спрашивает он и безразлично пожимает плечами. — Верно, никаких. Это лишь стечение обстоятельств. — Что? — удивляет мужчина, и с его губ непроизвольно срывается тихий смешок. — Глупые теории, да? Разве не ты говорил мне верить фактам? Так вот тебе основные известные мне сейчас. У тебя были личные счёты с этим куском дерьма долгие годы, и это неплохая возможность свести их с ним таким образом. В свою очередь, это было бы очевидным мотивом его подставить. Ты был на месте преступления и покинул его после него. Улика с твоим именем была уничтожена. Тебя не было на внешних камерах наблюдения, а с внутренних все записи были просто стёрты, тем самым заметая следы. Случайный свидетель видел тебя в момент твоего побега с орудием убийства в руке, а Хонг при этом повторно появился на приёме в том же галстуке, что и в начале вечера. Всё это время важная улика — запись с твоим голосом с того дня, была у всех под носом, но никто этого не знал. Ты лгал мне и делаешь это до последнего, а значит — тебе есть что скрывать. Ты с лёгкостью мог перемещаться по жилой зоне. Именно это стало для тебя значительным преимуществом и позволило увести от себя подозрения так надолго, — Пак тяжело выдыхает, делая паузу. Он от количества всей этой информации и сам находится в состоянии шока, поэтому легко качает головой, а затем смотрит на окно и продолжает, нагло вскинув бровь. — Вид на город из панорамных окон там достаточно захватывающий, чтобы помогать тебе уснуть? — Я не пон… — Я знаю, что ты постоялец «Стейнвей», а точнее — арендатор, — прерывает он его на полуслове и бросает в его сторону свирепый взгляд. — Скажи мне правду, потому что я не прекращу копать дальше и глубже, если это потребуется. Это ты убил Ортиса? Крист растерянно смотрит на него несколько секунд, а после прерывисто вздыхает и медленно вновь опускается в своё кресло, совершенно оторопевший от такого неистового напора обвинений. Он закрывает лицо ладонями, будто пряча за ними свой неконтролируемый стыд, и горестно смеётся. Этот смех наполнен таким неизъяснимым отчаянием и неподдельным сожалением, что Чимину становится жутко не по себе. Такой он трескучий, громоподобный, болезненный, печальный, надломленный, что сразу же окутывает собой всё пространство вокруг. От этого вдруг тяжело даже сделать нормальный вдох, и у него на мгновение перехватывает дыхание, когда он резко осознаёт, что тот принимает своё неизбежное поражение сейчас. Он прав. Боже, в каждом своём слове и догадке на его счёт. Перед ним находится настоящий убийца, которого ищут уже больше полугода. И хоть Пак строит об этом догадки не один день и это не должно быть уже шокирующей новостью для него, данный факт всё равно заметно ошеломляет и выбивает землю из-под ног. Его отчего-то начинает ощутимо трясти, то ли от нервного чрезмерного напряжения, которое наконец-то достигает своего пика, то ли от взорвавшихся в одну секунду яростных эмоций, но он старательно пытается унять этот небывалый всплеск, ведь открытое признание пока так и не получил. Принимать эту истину так страшно, чёрт возьми, но ему необходимо услышать подтверждение от самого Алекса, чтобы свободно выдохнуть. В этот момент, когда между ними висело такое красноречивое молчание, Чимина с немыслимой силой атаковало неминуемое и жгучее разочарование в том, на кого он равнялся. Теперь он уже с пренебрежением смотрел на его сгорбленную под тяжестью этой ошибки фигуру и не испытывал при этом никакой жалости, его лишь разрывали на части десятки вопросов, но самый главный из них: «Зачем?». В его голове это никак не укладывалось. Для чего Алекс это сделал? Почему позволил себе перейти недопустимую черту? Ради чего наплевал на свою человечность? Что могло сподвигнуть его решиться на это? Какие вещи могли заставить его отказаться буквально от всего? Глупая месть? Неужели это могло того стоить? Он собственными руками сломал свою блистательную карьеру и уничтожил громкое имя, растоптал своё нравственное достоинство и профессиональную гордость. Он превратил себя не в лицо правосудия, а в грязный элемент преступности, которые так неистово сам презирал. Он поступил так мерзко, что от этого было до потемнения в глазах тошно. Мало того, что он убил человека, он ещё и использовал это для того, чтобы подставить своего заклятого врага. Это такой отвратительный и низменный поступок исподтишка, что у Пака пробегала дрожь вдоль позвоночника от осознания того, насколько сильно он ошибался в нём. Крист не смог победить Тхэ лицом к лицу, и потому решил сделать это, ударив со спины. Невероятное бесчинство. — Ах, и ещё один важный факт, тоже указывающий на тебя, — говорит Пак, когда немного приходит в себя. Он коротко выдыхает и легко ударяет себя пальцами по лбу. — Меня очень заинтересовал протокол осмотра места преступления и тела, который был составлен паршивым образом. Я выяснил, кто работал над ним. Достаточно хороший профессиональный специалист, с большим опытом и с хорошей репутацией, который по интересному стечению обстоятельств является сыном твоего бывшего ассистента, с которым ты работал в суде. Как же он мог так облажаться и нагло нарушить правила заполнения официального документа, не знаешь? — Не впутывай его в это, пожалуйста, — тихо говорит Алекс, глядя куда-то сквозь пространство перед собой, и снова нервно подкуривает сигарету. — Он лишь сделал то, что я попросил, и ничего не знал о необходимости этой помощи. Это только моя вина. — Охренеть, — поражённо выдыхает Чимин, на секунду закрывая глаза от пронизывающего шока. — Ты признал мои слова. Он не мог поверить в то, что ему в конце концов удалось сделать это. Он нашёл причину всех своих бед, из-за которых находился в подобном положении. Невероятно, как иногда жизнь поступала с нами жестоко. Когда он переезжал в Нью-Йорк, то ему казалось, что этот человек подарил ему волшебный шанс достигнуть мечты, но в итоге тот, сам того не желая, многое у него забрал. Если бы Крист не подставил Хонга, то, возможно, они бы с этим ублюдком никогда бы и не познакомились вовсе. Ему бы не пришлось жертвовать карьерой, проходить адский суд, видеть избитого Тэхёна, мёртвое тело Хизер, и Мэй бы не пережила весь этот кошмар наяву. Всего этого могло бы и не быть, но он, прилагая столько усилий, всё же нашёл источник многих своих страданий в лице того, кто в его глазах был выше всех на голову. — Что меня выдало? — подаёт тихий голос Алекс и поднимает на него отрешённый взгляд. — Никто не знал. Как ты понял, что я постоялец? Именно эта мысль ведь заставила тебя думать о том, что убийца был внутри жилого комплекса, а не приехал в него намеренно. — Шоколад, — отвечает едва слышно парень, внимательно разглядывая его рабочий стол и медленно подходя к нему ближе. — Шоколад? — удивлённо переспрашивает он, недоумённо хмурясь. — Не понимаю. — Ты подарил моей дочери шоколад, — поясняет Чимин, беря из-под бумаг в точности такую же маленькую подарочную плитку, которую уже видел не один раз. — Лаконичная и элегантная упаковка. «Стейнвей», — шёпотом произносит он и иронично усмехается, рассматривая её, — это так просто. Я много думал о том, откуда же мне кажется таким знакомым это название, пока не увидел рояль в фойе здания. — Как же это всё взаимосвязано? — У нас в школе было пианино, которое в подростковом возрасте я видел почти каждый день, ведь занимался танцами. Оно было старенькое, потёртое, простенькое, но я очень хорошо помню золотистые яркие буквы с фирменным названием «Steinway & Sons» на чёрной блестящей панели. Это почему-то врезалось мне в память и в итоге помогло сейчас. На упаковке шоколада, который ты подарил Мэй, было изображение клавиш и тоже золотые буквы, написанные ретро шрифтом «S&S». Точно такую же я нашёл на столе в кабинете Ортиса при осмотре места преступления. А в фойе дома, где он жил, я увидел играющего пианиста. Всё это лишь совпадения? — спрашивает Пак и тихо хмыкает, мягко морщась. — Нет. Как оказалось, «Стейнвей» не просто название небоскрёба — это американская компания-производитель фортепиано. В рамках реализации проекта строительства жилого дома был восстановлен фасад выставочного зала пианино и роялей, а также знаменитая ротонда здания, спроектированного ещё в двадцатых годах. В конце концов, современную башню соединили с просторным вестибюлем исторической достопримечательности города. Полагаю, шоколад регулярно оставляет обслуживающий персонал после уборки в качестве маленького презента постояльцам своих апартаментов, так? — Не могу поверить, — шепчет Алекс изумлённо и втягивает дым в лёгкие, отчего его щёки сразу глубоко впадают. — Я облажался на такой мелочи. Несколько следующих секунд он горько и болезненно смеётся, крепко зажмуриваясь, а после проводит рукой по лицу, будто снимая с себя этим простым жестом множество лицемерных масок, которые ему изрядно уже надоели за это время. Так ему надоело лгать всем вокруг. Так тошнило от самого себя, ведь из-за череды своих ошибок он превратился в человека, которым никогда не являлся. Он презирал таких изо дня в день на работе, но в итоге на протяжении более шести месяцев сам же старался обмануть закон и собственную совесть. Ему гораздо проще и легче было думать, что у всего этого была какая-то весомая цель, но это было далеко не так. Он искал себе подходящие оправдания, но не находил их. Маловероятно, что была хоть одна достойная причина, которая могла бы стать стоящим аргументом в его защиту, но он и не собирался просить о ней. Он не был её достоин, потому что являлся преступником. Юный и пытливый адвокат сыровато, но так или иначе, смог найти компрометирующие улики против него, что же, хотя бы профессиональное чутьё его уж точно не подвело. Пак Чимин был бриллиантом. И раз уж он знал уже практически всё, то не было больше никакого смысла скрываться. Он и так поступил очень великодушно, ведь дал право объясниться прежде всего с ним лично, а это дорогого стоило. Именно этим шансом Алекс хотел сейчас воспользоваться, потому что наконец полностью мог обнажить свои истинные чувства. — Ты провёл целое расследование. Это похвально, — говорит он и гордо смотрит на него. — Только для того, чтобы всё это найти тебе одному потребовалось бы очень много времени и ресурсов, а ты довольно быстро справился. Кто помогал тебе? — Митчелл, — поясняет Чимин и слабо кивает, бездумно пялясь в пол пустыми глазами. — За такую прекрасную работу мне бы стоило повысить ему жалование, — смеётся Крист. — Он во многом мне помогал, используя свои навыки и связи. Он не знает всего, но его помощь вела меня в правильном направлении для раскрытия дела. — Ты не всё ему рассказал? Даже после того, что узнал? — Мне показалось, что я должен дать тебе шанс объясниться, прежде чем смело что-то заявлять во всеуслышание. — Я за это очень благодарен тебе. — Так… это сделал ты? — спрашивает Пак слегка дрожащим голосом, ошарашенно глядя на него. — Ты убил его? — Да, — признаётся мужчина и повержено вздыхает, согласно качая головой. От этого короткого ответа в ушах Чимина раздаётся затяжной противный звон и он оглушает его на мгновение. Эта правда так сильно ему нужна, но в то же время он совершенно не хочет её слышать и знать, потому что это отчего-то его ранит. В глубине души он отказывается обвинять Алекса в тяжком преступлении, но, чёрт возьми, тот сам признаётся ему в своей виновности. Это что-то неконтролируемо переворачивает в его сознании. Всякое хорошее отношение к нему молниеносно приобретает совершенно другие оттенки. Несмотря на немалое количество найденных аргументов, он до последнего ждал того, что всё это окажется его огромной ошибкой, или всему будет какое-то логичное объяснение, но нет. Прямо сейчас перед ним находится человек, совершивший страшное преступление на фоне личной мести, а ему придётся отправить его за решётку. Разве Крист заслуживает быть на месте Хонга, а тот гулять на свободе? Разве заслуживает быть наказанным вместо него? Разве он заслуживает называться таким же ублюдком, оступившись только один раз? Да, заслуживает, ведь переступил через нормы человеческой морали и грань, которую не прощает правосудие. Возмездие не должно достигаться подобным образом. Он сам говорит всегда о том, что перед законом все должны быть равны, тогда никаких исключений и для него самого быть не может. — Я понимаю, что ты обо мне думаешь сейчас, но... — Боже мой, — сипло шепчет парень и резко делает короткий шумный вдох, едва сдерживая подкатывающий ком тошноты. — Ты спятил? Что же ты натворил? — Прежде чем судить меня, позволь я кое-что скажу, — тихо произносит Крист и выдыхает густой дым носом. — Зачем? Зачем ты это сделал? — настаивает Пак, качая головой. — Это было... — произносит он и на секунду замолкает, о чём-то задумавшись, — импульсивное решение. Я не планировал это делать. — Ты таким образом хотел подставить Хонга, да? — Да, всё так. До Ортиса мне не было дела, мне нечего было с ним делить. Он — жертва обстоятельств. — И это что, стоило того? — недоумевает Чимин, проводя рукой по волосам. — Я... я правда не понимаю. — Ты хорошо знаешь, что мы действительно давно находимся в режиме войны с ним, он тебе рассказал об этом. Но он тебе раскрыл причины этого? — интересуется Алекс и печально усмехается, агрессивно туша окурок. — Конечно, этот ублюдок ничего не сказал бы. Моя версия событий, наверное, заметно отличается от его. — Рассказывай, — приказывает Пак, быстро моргая от растерянности. — Всё, от начала и до конца. — Что же, ладно, — собирается с духом мужчина и глубоко вздыхает, а его глаза наполняются какой-то странной печалью. — Истоки нашей вражды лежат в далёком прошлом. В то время я был преуспевающим полицейским, а он — студентом, который уже основал наркотрафик в Кембридже. Так как я работал с трудными делами, руководство меня командировало туда для работы и изучения обострившейся ситуации, связанной с участившимися случаями распространения наркотиков на территории университета среди молодёжи. Я не мог отказаться по разным причинам. Для того, чтобы поймать его, мне пришлось очень постараться. Тогда я буквально жил на работе, забывая обо всём на свете. Я знал, что виновник был одним из учеников, но все следы постоянно ускользали из рук или вели в тупик. Он работал крайне чисто, но я был одержим тем, чтобы наказать его соответственно статьям закона. Мне так нужна была чёртова справедливость. — И ты всё-таки это сделал, — говорит парень, внимательно глядя на него. — Ты же отправил его в тюрьму. — Да, с большим трудом, но я поймал его, — согласно кивает Алекс и тягостно вздыхает, вспоминая прошлое. — Месяцы упорной работы всё же принесли свои плоды. Это расследование вознесло мою карьеру до небес. Дело, над которым я кропотливо работал почти год, завершилось громким успешным судом с ожидаемым результатом. Благодаря сотрудничеству с руководством университета и с некоторыми студентами мне удалось выследить того, кто был источником всех проблем. Его деятельность была в итоге раскрыта. Я вложил так много сил в это, чёрт возьми, — говорит он и горько усмехается. — Я самостоятельно проверил каждого ученика, воссоздал карту охвата распространения наркотиков, нашёл виновника и полностью разработал схему его задержания. Его поймали с поличным в корпусе университета прямо за производством очередной партии. Мне казалось, что я наконец-то победил. Этот триумф был бесподобен. Я был так невероятно счастлив и горд собой, потому что его арест принёс мне облегчение и успокоение. — Но позже его освободили, это всё мне хорошо известно. Так отсюда появилась твоя принципиальность всегда бороться за истину? Справедливый приговор был отменён, а твои труды просто напросто обесценили. — В некотором смысле, — отвечает мужчина, небрежно пожав плечами. — Да, наверное. Я был в невыразимой ярости, когда узнал, что его отпустили. Меня так поражало и оскорбляло это наглое переписывание законов прямо на моих глазах. Я собственными руками достал доказательства его вины, но он отсидел гораздо меньше положенного. Боже, как я ненавидел всех тех людей, что участвовали в вынесении решения на досрочное освобождение. Я проклинал их и желал гореть им всем в аду за то, что они выпустили на свободу того, кто обрёк на страдания так много молодых ребят. Они в одночасье обесценили не только мои старания, но и утрату каждого родителя, что похоронили из-за этой мрази своих детей. Их смерти на его руках. Он подсаживал на наркотики практически детей. Все его жертвы были юными студентами. Они медленно умирали и в итоге переходили на более тяжёлые наркотики. Он продавал им какую-то дрянь, наживаясь на их слабости, а на суде сидел и смеялся. Представляешь? — говорит Алекс, глядя на него поистине диким от злости взглядом. — Когда ему зачитывали приговор, он просто смеялся, потому что считал себя невиновным. Он признал часть вины за производство, но не за последствия. После этого я закончил работу в полиции и впоследствии был на должности государственного обвинителя в уголовном суде. Но всё, твою мать, так легко везде продавалось: справедливость и честь, достоинство и гордость, принципы и законность. Я не мог так работать. Меня тошнило от такой системы. Я всё не мог смириться с тем, что этот маленький подонок, что годился мне в сыновья, уже тогда ощутил, что в его силах было прогнуть правосудие под себя, и самодовольно насмехался надо мной, глядя на то, как я смиренно принимал собственное поражение. Ему стоило лишь заплатить кому нужно и побольше, делов-то, да? Ничтожная цена за свободу. Мне ничего не оставалось кроме как сдаться. Только его арест был не просто делом принципа для меня, а делом... — запнувшись произносит он и тяжело вздыхает, — всей моей жизни на тот момент. Это строилось на личных мотивах. Я желал торжества мести, а она могла осуществиться только таким образом, но у меня ничего не вышло. Тогда я наивно полагался на чистоту судебной системы, но каким же я был идиотом. Когда я понял, что ничего не могу изменить, то решил отступить. Я бросил всё, отказавшись прогибаться, и организовал свою юридическую фирму, где сам хотел решать, кто же достоин был моей помощи, а кто нет. — Вот значит, что сформировало непоколебимую преданность этим взглядам — то обидное поражение и депрециация твоего труда. Защиту должны получать только те, кто её заслуживает. Каждый обязан нести бремя наказания за свои грехи. Перед законом все равны независимо от своего достатка, положения и имени, — говорит Пак и задумчиво хмурится, а потом понимающе кивает. — Это всё объясняет. Но только что ты подразумеваешь под понятием «личные мотивы»? Твоё желание отомстить ему имело какой-то личный характер? — Да, — болезненно шепчет Крист, медленно моргая и глядя перед собой. — Постой, — тихо говорит Чимин, переводя на него озадаченный взгляд, — ты сказал, что его действия тогда обесценили не только твою работу, но и утрату родителей, которые похоронили своих детей. Это как-то... — Да, — снова шёпотом произносит он и достаёт из ящика стола толстую книгу с названием «Воспоминания фундаментального юриста» от Майкла Мансфилда, а потом вытаскивает из неё фотографию и протягивает ему. — Её звали Малия и ей было всего восемнадцать лет. Она училась на втором курсе в университете Кембриджа. Добродушная, весёлая, искренняя и очень доверчивая девочка. Она была так счастлива, что поступила. Это было её мечтой. В школе она очень старалась ради этого и хотела изучать лингвистику, чтобы стать преподавателем. Из-за неё я не мог отказаться от расследования этого дела. Пак нерешительно принимает снимок и внимательно изучает его. На нём изображена совсем ещё молодая девушка в школьной форме. С очень красивой широкой улыбкой, от которой у неё чётко выражены милые носогубные складки. У неё длинные тёмные волосы, лучистые глаза, вздёрнутый нос, аккуратные тонкие губы и ярко очерченные скулы, которые ему очень напоминают черты лица самого Криста. Очевидно, что она немыслимо дорога для него, раз он хранит её фото под рукой в рабочем кабинете. Но если он говорит о ней в прошедшем времени, то становится ясно, что история её жизни закончилась слишком рано, и, похоже, виной тому как раз те самые ужасные обстоятельства в университете Кэмбриджа, ведь она была слишком юной, чтобы так просто умирать. — Красивая, — тихо говорит Чимин и продолжает с интересом разглядывать фото, мысленно сравнивая их сходство. — Кто она? — Моя дочь, — отвечает Алекс. — Дочь? — изумлённо спрашивает он, выгибая брови. — Я думал, у тебя нет детей. — Все так думали, потому что я этого захотел. Я ни с кем не делился подробностями своей личной жизни. — Никаких слабых мест, — шепчет парень и глубоко вздыхает с невысказанным сожалением. — Именно. На самом деле, твоя история напомнила мне мою собственную, когда мы познакомились. Может быть, поэтому я и проникся к тебе большей привязанностью, чем к другим? — спрашивает мужчина и мягко улыбается, думая об этом. — Молодой и амбициозный, самоуверенный и честолюбивый. Знающий себе цену и преданный работе. Ты беспощадный адвокат, но благородный и добрый человек, вырастивший дочь один. Прежде, чем работа меня сделала жёстким, я тоже был таким. — Ты растил её один? — Да. Матери Малии не стало практически сразу после её рождения. Конечно, я был тогда старше тебя и более зрело принял эту ситуацию, но я понимаю, какое это сложное испытание. — С ума сойти, — говорит Пак и тихо хмыкает. — Я так много о тебе не знал. — Эта часть моей жизни была для всех табу. Я сам создал образ закоренелого одиночки, у которого нет ни одной уязвимости за исключением любимой работы. Я абстрагировался от своего горя и вложил всего себя в «Christ Protection». Создание фирмы меня спасло, потому что стало воплощением моего желания за что-то бороться в этой жизни. — Что с ней произошло? — спрашивает Чимин, отдавая ему снимок и глядя на него с сочувствием. — Внезапная остановка сердца, вызванная сильной интоксикацией, — отвечает Крист и качает головой, с отвращением морщась, будто ему противны эти слова. — Через год после начала обучения она стала тесно дружить, — или больше, чем дружить — с парнем со старшего курса, а я заметил перемены в её поведении. Она стала замкнутой, хранить от меня тайны, избегать общения со мной, всё реже звонила и всё чаще получала замечания от преподавателей по поводу своей успеваемости. Моя тихая и скромная девочка стала агрессивной и совсем неуправляемой. Только после её смерти я узнал, что причина этого в употреблении наркотиков. Их следы нашли в её крови, а этот парень имел к этому всему прямое отношение. — Какое? — Помогал ей их доставать. — Подожди, — говорит Чимин, бросая на него ошеломлённый взгляд, — Кембридж, наркотики, старшекурсник. А это случайно никак не... — Да, этим парнем был Хонг, — отвечает он и согласно кивает. — Он морочил ей голову. — Твою мать, — изумлённо шепчет Пак и зажмуривается от шока. — Так вот почему ты так хотел отправить его в тюрьму. — Естественно, он отрицает свою причастность к этому. Говорит, что она подсела на вечеринках, что он даже не знал. Но моя дочь никогда бы не стала заниматься подобными вещами, — уверяет его Алекс и сжимает кулаки от гнева. — Смерть наступила от неизвестного вещества? — Да. Мне сказали, что ей стало внезапно плохо на занятиях. Она жаловалась на сильные боли в сердце, а это, кажется, побочный эффект от какой-то дряни, что они все употребляли в то время. К тому же, как я узнал, что после были похожие случаи отравлений примерно с такими же симптомами, но ребят спасли. Не повезло только ей. Концентрация в крови слишком сильная. — Вот чёрт. Может, Хиз об этом случае говорила? Первый эксперимент? — едва слышно произносит парень и почёсывает бровь, задумавшись об этом. — Но напрямую его причастность вряд ли докажешь. — Я пытался, но всё бесполезно, — отвечает Крист и глубоко вздыхает, слабо поведя плечом. — Уголовное дело по факту её смерти даже не возбудили из-за отсутствия существенных доказательств. Да, мне не удалось привязать его к её смерти, хоть я и смог поймать его за производство наркотиков. Вещество, обнаруженное в её крови, не было найдено среди тех, что он использовал для работы, а поэтому следствие отказалось принимать во внимание взаимосвязь между этими расследованиями. По их словам это случайная передозировка. — Это многое объясняет для меня. Например, твою ненависть и то, что ты не мог успокоиться, продолжая копать под него, даже когда тебе поступали прямые угрозы. Это не просто дело принципа из-за работы. Ты хотел, чтобы он понёс наказание за смерть твоей дочери, — говорит Чимин и сочувственно вздыхает. — Мне очень жаль, что ты потерял её. — Да, мне тоже жаль, — едва слышно отвечает Крист, пряча фото девушки в книгу и потом убирает её в стол. Этот факт открывает для Пака этого человека с новой и ранее неизвестной стороны. По крайней мере, это объясняет то, откуда берут основу его принципиальность и поразительное хладнокровие. Его жестоко предала система, которую он любил и которой служил, а ещё он лишился единственного ребёнка. Эти два колоссальных удара для любого человека произошли друг за другом, поэтому совершенно не удивительно, что он именно такой, каким его видят. Властный, беспощадный, принципиальный, грубый, высокомерный и в некоторых вещах даже жестокий. Но даже несмотря на всю трагичность его истории из прошлого, это никак не объясняет того, почему он вдруг пошёл на жуткое преступление. — Допустим, с этим мне всё более или менее понятно, но как ты, твою мать, додумался пойти на убийство? Что тебя триггернуло? — спрашивает Чимин и разводит руками в недоумении. — Кто угодно мог это сделать, но ты, Алекс? Я понимаю, у тебя есть личная боль и скорбь, да. Это трагедия. Но разве ты желаешь добиться возмездия таким мерзким путём? Это так грязно, а особенно для тебя. — Да, наверное, ты прав, — соглашается мужчина и на несколько секунд замолкает, тщательно обдумывая, что сказать. — Я не отдавал отчёт своим действиям в тот момент. Не знаю, можно ли это было назвать состоянием аффекта, просто... я был в ярости настолько сильно, что не думал о возможных последствиях. — Что произошло в тот вечер? — Ты прав, у нас была встреча после приёма. Ортис попросил о ней, чтобы поговорить о возможности совместной работы. Несмотря на то, что я не горел большим энтузиазмом, всё-таки решил пойти, чтобы поговорить с ним. Надеялся, что он после этого отвалит от меня хотя бы на время. Я не был настроен дружелюбно, — говорит Крист и вымученно усмехается, проводя рукой по волосам. — Лучше бы я и дальше посылал его по телефону. Я согласился, потому что он жил в том же месте, ехать никуда не нужно было. В тот день у меня было много работы из дома, я готовился к слушанию и как раз освободился к нужному времени. — Каким он был? Заметил что-то подозрительное в его поведении? — интересуется Пак, не сводя с него изучающего взгляда. — Заведённым и раздражённым. Это сразу было видно. Он злился и всё не мог успокоиться, понемногу пил виски, нервно делал какие-то записи в ежедневнике и выглядел очень недовольным. Я спросил, что с ним происходит. — И что он ответил? — Правду. Сказал, что крупно повздорил с одним человеком, а благотворительный вечер совершенно не задался из-за этого. Он предлагал мне отстаивать его интересы в суде. Он предполагал, что его в скором времени хотел кто-то сдать, — говорит Алекс и потирает подбородок, на мгновение задумываясь. — Знаешь, мне показалось, что Хавьер очень боялся. Его состояние напоминало жалкое отчаяние. — Ты прав. Тхэ тоже говорил мне, что тот был не в себе от паники. У него были какие-то серьёзные сложности в рабочих вопросах, — говорит Чимин и согласно кивает несколько раз, начиная неспешно ходить из стороны в сторону. — Что потом? — Он пригласил меня в свой кабинет. Мы говорили совсем недолго, толком и обсудить ничего не успели. Нам помешали. Раздался звонок в дверь и он ушёл, а вернулся примерно через минуту ещё в более напряжённом состоянии и попросил меня недолго подождать. Он сказал, что к нему кое-кто пришёл, но это не займёт много времени. Я согласился, а Ортис ушёл снова. — Это был Хонг? — Верно. — Значит, я был прав. В момент его визита ты был ещё там, — говорит Пак и складывает руки на груди. — Да. Спустя пару минут я услышал за дверью громкие голоса. Сначала я не понял, кто именно пришёл, но потом услышал «Тай», и всё стало на свои места, — говорит Алекс, глядя перед собой опустошённым взглядом. — Я сразу понял по тону их общения, что у Ортиса был конфликт с этим куском дерьма. Они очень бурно спорили и что-то обсуждали. Я не уловил всю суть разговора, но понял, что Хавьер настойчиво требовал от него помощи. Он просил его вмешаться в какие-то разбирательства в их кругах. — Между ними действительно была потасовка? — Да. Я слышал шум и мне показалось, что кто-то из них ударил другого. — Не знаешь из-за чего? — Я слышал угрозы от Ортиса. Он пытался шантажировать, кажется, а Хонг резко взорвался. Он кричал на него просто не человеческим голосом и во всём этом я услышал обрывки фраз, которые и лишили меня рассудка. — Какие? — удивляется парень, бросая на него озадаченный взгляд. — Не совсем понимаю, о чём именно шла речь, но думаю, о создании наркотиков и их тестирования посредством каких-то экспериментов, что ли, — говорит мужчина и болезненно хмурится. — Всё было сумбурно, но затем я уловил в этом разговоре имя моей дочери. Я понял, что этот подонок был тем, кто подсадил её на них. Она была его первой жертвой, ведь он уговорил её попробовать что-то совершенно не проверенное. Хавьер обвинял Хонга в этом, говоря, что рано или поздно он за это всё поплатится, на что в ответ тот бросил: «Это было нелепое недоразумение» и громко рассмеялся, как тогда на суде. — Боже мой, — шепчет Пак, отрицательно качая головой и зажмуриваясь. — Он смеялся над смертью Малии и назвал её нелепым недоразумением. Он сказал об этом с таким пренебрежением, будто это совершенно ничего не значило, — говорит Крист и улыбается, как истинный безумец, но с горькими слезами на глазах. — Меня чуть не вывернуло от отвращения. Ярость моментально ослепила, а в голове всё поплыло. Чёрт возьми, я не мог прийти в себя от услышанного и окунулся в своё прошлое. Меня трясло от бешенства и от всей этой несправедливости вокруг. Я хотел убить его голыми руками, но он так быстро ушёл, что я и одуматься не успел. — Неужели ты не понимал возможную ответственность за это? — спрашивает парень, свирепо глядя на него. — В тот момент — нет. Я презираю такую правовую систему, где судьи-взяточники правят процессом, адвокаты продажные и беспринципные, а заключённые и жертвы — рабы. Никакой справедливости нет ни в отношении людей, ни в отношении закона. Некоторые отбывают срок незаслуженно, а другие — по горло в чужой крови, но расхаживают на воле, где же грёбаная справедливость? Около ста тысяч абсолютно невинных людей в настоящий момент находятся за решёткой только в нашей стране, а частные тюрьмы заключают договора с коммерческими компаниями на использование дешёвого труда. Больше заключённых — больше рабочей силы. Всё, твою мать, пропитано поголовной коррупцией. Люди продают людей и распоряжаются их жизнями с такой невероятной лёгкостью, что меня в дрожь бросает от этого дерьма. В дополнение к официальным казням, многих незаконно и беспощадно убивают в камерах. А руководство при этом просто создаёт «дымовую завесу», которая скрывает реальное положение вещей под именем беспорядков. Повсюду расизм, ошибки, некомпетентность и жестокость. А адвокаты, к сожалению, находятся под большим давлением судей и правительства. Как же ничтожно мало специалистов на самом деле работают на клиентов, ты и не представляешь. В большинстве случаев, всё, что их заботит, — деньги. Вот почему я так ценю в тебе честные принципы и то, что ты действуешь по совести. Но знаешь, что самое ужасное? — спрашивает Крист, глядя на него с отчаянием и болезненно усмехаясь. — Любой адвокат, рискнувший пойти против этой гнилой системы, будет в тот же момент лишён права на ведение профессиональной деятельности и заключён под стражу по любому надуманному предлогу. Мне противно от того уровня коррумпированности, что я увидел за эти годы работы. Я и сам столкнулся с этим лицом к лицу ещё будучи молодым и слишком самоуверенным полицейским. Столько я боролся с этим всем от лица моей дочери и за наказание для её убийцы. Я положил на восстановление справедливости буквально всё, что у меня было, и рисковал, но в конечном итоге проиграл из-за продажного правосудия. Эти люди хладнокровно унизили меня и мои усилия. Они безжалостно растоптали невинное имя жертвы, позволяя всем вокруг считать её наркоманкой, которая умерла от передозировки. Я правда хотел оставить всё как есть и просто смириться, но что я вижу спустя годы? Эта мразь, что лишила её жизни, до сих пор убивает и торгует наркотиками. Он открыто смеётся над её смертью, хотя это он убил её. Это не доказано, но я знаю. Только он даже никогда не покается, чтобы моё отцовское сердце успокоилось. Оно каждую минуту моей жизни с того дня оплакивает её и болит от того, что я не могу увидеть его поверженным. Эта бездушная скотина сломала её, притворяясь её другом, а я ничего не могу сделать для того, чтобы он сгнил в тюрьме из-за царящего беззакония. Что бы я ни делал — всё бесполезно, а я так устал от этого. — И ты решил принять правила этой системы, чтобы хоть как-то поквитаться с ним. Ты достиг крайней степени отчаяния, когда он сам задел твой болезненный триггер, — говорит Пак, немигающе глядя на него. — Я не нашёл другого способа, — отвечает он, с облегчением выдыхая и пожимая плечами. — Да, ты прав, это личные счёты, но ещё — результат моей слабости, наверное. В тот момент, когда я услышал эти слова от него и этот проклятый смех, то отказался от закона. Я перешёл немыслимую во всех отношениях грань, и мне очень жаль. Правда жаль, но я совсем не думал о том, что делаю. — Этот план подставить его... когда ты его придумал? — спрашивает парень, учащённо дыша. — Стоя в квартире Ортиса. Мне хотелось убить Хонга, но он ушёл, а эта злость и отчаяние во мне бурлили абсолютно неконтролируемо. Они не отпускали. В тот момент я подумал о том, что это будет вновь его триумфом надо мной, если я сейчас позволю оставить всё как есть. Я вспомнил: их напряжённые отношения, конфликт, потасовку, записи с камер. Всё было против него, поэтому... — Ты использовал эту возможность и подставил его. Господи, — выдыхает Чимин и его глаза внезапно слезятся от противоречий смеси множества чувств, поэтому он закрывает лицо ладонями и недовольно рычит. — Ты убил человека, чтобы отправить его в тюрьму! Он крепко зажмуривается, хватаясь за голову от резко взорвавшегося там пронизывающего шока, и качает ею из стороны в сторону. В его сознании не укладывается подобное, хотя эмоционально он готовил себя к этому с того момента, как нашёл первую улику. Алекс поступил ничуть не лучше самого Хонга, который убил его невинную дочь. Он напрочь стёр в одну секунду ту тонкую грань, которая делала его хорошим человеком, а его имя — олицетворением справедливости за годы плодотворной и честной работы, когда принял решение получить расплату таким ужасным способом. Но при этом всём, в глубине души Пак ему очень сочувствует, потому что этот поступок лежит отвратительной грязью на плечах и несмываемой кровью на ладонях отца, потерявшего своего единственного ребёнка. Ему даже страшно представить, насколько колоссальную и невыносимую боль он испытывает день ото дня, осознавая, что её убийца до сих пор на свободе и что он продолжает делать то, что и раньше — использовать продажную правовую систему чтобы прикрывать свои омерзительные грехи. Но даже этот факт никак не может служить оправданием такому страшному поступку. Нет таких причин, чтобы позволять кому-либо отбирать чужую жизнь. Да, эта история даёт возможность понять его основной мотив и то, почему у него в конечном итоге сорвались тормоза, но не принять всё это. Подобная жестокость аморальна и абсолютно бесчеловечна. Она просто недопустима. Правду говорят: жестокость порождает лишь жестокость, и эти двое — идеальный тому пример. — Затем ты устранил все следы своего присутствия в апартаментах и сбежал, — тихо говорит парень, медленно садясь в кресло на непослушных ногах. — Всё складывалось идеально. Его визит был на камерах, а ты на них не попал, потому что пришёл изнутри. Единственная видимая улика против тебя — ежедневник, но ты её устранил. Тебя было практически невозможно поймать. — Но ты же поймал, он не зря выбрал тебя для работы, — отвечает Крист и слабо усмехается уголком губ. — Ты прав. Я вспомнил, что Ортис что-то нервно писал, поэтому решил просто проверить, но нашёл его расписание. Мне повезло. — Действительно повезло, — шепчет с сарказмом Пак и мягко качает головой. — Это преступление совершено практически идеально. — Только, оказывается, я ещё наследил на лестнице, — говорит мужчина и глубоко вздыхает. — Чёрт, я совсем не придал значения тому, что та девушка что-то снимала. Даже внимания не обратил. Я был не в себе и хотел сбежать как можно быстрее к себе домой. — И затем ты просто ждал его ареста. — Да. Я понимал, что это произойдёт достаточно быстро. После восьми утра обычно приходят горничные, и до этого времени я, кажется, не дышал. Я с ума сходил от страха и одновременно от желания наконец-то услышать, что он пойман. — Ты сожалеешь о том, что сделал это? — спрашивает Чимин, неприязненно глядя на него. — Знаешь, когда я услышал в новостях, что его обвиняют в убийстве, то испытал… неимоверное облегчение. Видеть его за решёткой для меня такое истинное удовольствие. Это мимолётное ощущение мне позволило сделать полноценный вдох полной грудью впервые за столько лет. Время всё шло, а за мной никто так и не приходил. Я понял, что всё получилось. Мой план сработал, только этот ублюдок так просто сдаваться тоже не собирался. Несмотря на то, что он находился в тюрьме, это всё ещё была не победа. Во-первых, она несправедливая. А во-вторых, его так и не осудили. По сути… всё было зря. Я даже не получил то, о чём так мечтал, — говорит Алекс и горько смеётся, а затем коротко вздыхает и шумно сглатывает, когда нервное напряжение ненадолго его отпускает. — Жалею ли я? Я, безусловно, преступник, но не потерял до конца свой человеческий облик. Конечно же, я испытываю стыд. Так или иначе, мной движет осознание неизбежности расплаты за свои деяния и сожаление о том, что я убил не Хонга. — То есть… — запинается Пак и быстро машет головой из стороны в сторону, не веря в то, что слышит, — ты жалеешь о том, что убил не того человека, а не о самом убийстве? — Да, всё верно. Ужасно это? — задаётся вопросом Крист и задумчиво молчит несколько секунд, бросая на парня выразительный взгляд. — Наверное, да. Хочешь осудить меня за это? — Я не знаю. — Люди склонны подавлять и отрицать свои эмоции, находя оправдание своему преступлению в окружающих. Что чаще всего слышат от убийцы во время допроса с признанием? — спрашивает мужчина, вскинув бровь, и затем складывает руки в замок перед своим лицом. — Жертва сама виновата или спровоцировала. Можно ли считать, что Хонг меня спровоцировал? Я считаю, более чем. Ему не стыдно совершенно за содеянное, тогда почему должен стыдиться я желания убить его? Разве смерть моей дочери не весомый повод, чтобы желать этого? — спрашивает он и отрешённо смотрит в окно. — Во многом раскаяние зависит от того, что побудило совершить преступление. — Господи, да ты же говоришь об убийстве человека. Ты своими руками задушил того, кто совершенно не виновен в твоей боли. — Будь у меня возможность, то в тот вечер я бы убил не Ортиса, а его. Вот что я думаю о раскаянии. Я бы получил заслуженное наказание за это, но моё сердце успокоилось бы. А теперь... — Крист обречённо вздыхает и глухо смеётся, поворачиваясь к нему, — я отправлюсь за решётку, а он вновь выйдет сухим из воды. — Разница лишь в человеке? Что ты вообще несёшь? — изумлённым шёпотом спрашивает Пак, укоризненно глядя на него. — Как ты можешь так рассуждать? Таким образом ты оправдываешь свои действия? — Осуждаешь меня? — интересуется он и слабо улыбается уголками губ, а после легко кивает. — Я понимаю. Это реакция нормального человека. Но прежде чем это делать, позволь я кое-что спрошу. — Что? — Теоретически представь, что какая-то бессердечная мразь вроде Хонга вдруг взяла и забрала у тебя навсегда Мэй. Вот так просто, будто её жизнь ничего не стоит, и ещё смеет смеяться над этим. Представь, что кто-то безжалостно убил твою маленькую, родную и самую любимую девочку, которую ты растил сам восемнадцать чёртовых лет, разве не захотел бы отомстить? Чимин оторопело смотрел на него, быстро хлопая большими от шока глазами, и не мог ничего сказать. Меньше всего он ожидал услышать подобную формулировку вопроса, но что страшнее всего — ответ на него ему был хорошо известен, но озвучить его он себе не позволял. В тот день, когда его дочь похитили люди Тхэ, он готов был уничтожить всё живое на своём пути без разбора. Ему было наплевать на то, кто именно находился перед ним, и он меньше всего думал о последствиях. Это было так непередаваемо страшно, но уже даже в тех обстоятельствах он испытывал неконтролируемое и маниакальное желание перебить всех, кто к этому даже косвенно был причастен. Из соображений собственной человечности, разумеется, он никогда бы не причинил значительного вреда кому-либо так, как сделал это Крист, но что, если бы он оказался на его месте? Невозможно было даже представить эту адскую боль, ведь даже от одной мысли сердце инстинктивно сжималось, а по позвоночнику бегал мерзкий и колючий холод. Очевидно лишь одно: он бы хотел справедливого наказания, но разница в том, насколько далеко он зашёл бы ради достижения этой цели? Никто из них этого никогда не узнает, потому что, к счастью, он был не на месте Алекса. Судить его — точно было не его правом. Он мог лишь не понимать, но для того, чтобы выносить ему вердикт, существовали официальное законодательство и его собственная искалеченная совесть. В чём-то Тхэ всё-таки прав. Каждый из нас готов без сомнений отказаться от закона, совести и чести, если речь идёт о наших близких, и Крист — ещё один хороший тому пример. Может быть, будь он на его месте, то размышлял бы совсем иначе, но сейчас ему кажется, что добиться возмездия лучше всего именно соответственно Кодексу. В его руках есть шанс это сделать, ведь ему известно довольно много информации, от которой стоит отталкиваться в поисках новых важных доказательств в громком деле. Единственное, что значительно его ограничивает — опыт. Из-за его отсутствия и возможности прямо здесь и сейчас сменить специальность своей работы Пак ощущает себя загнанным в угол в некотором смысле. В его планах после открывшихся фактов осуществить нечто потенциально невероятное — не позволить Хонгу покинуть тюрьму, но для этого важно действовать правильно и очень быстро, пока тот ничего не подозревает. Ему нужно и дальше продолжать отвлекать его внимание, делая вид, что он ищет убийцу Ортиса, но одновременно с этим, его задача — довести до конца раскрытие опасной истории с «испытателями». Сейчас это кажется просто чем-то невозможным, ведь ему приходится тратить много времени на поглощение информации по обучению. Для победы ему нужна была помощь. Тхэ не тот противник, с которым он способен был справиться в одиночку. Из Хизер мог бы выйти неплохой союзник, но она имела очень сильные слабости и была ведомой. К тому же, её целью никогда не было его вечное заточение. Напротив, она хотела собственной свободы и меньше всего желала ему причинить вред. Но у него прямо перед глазами сейчас находился человек, который способен был пойти очень далеко из чувства ненависти, может быть, тогда стоило бы использовать его ярость и сильные стороны в качестве оружия в данном случае и предложить нужный ему реванш? — Сколько у меня времени? — вдруг нарушает тишину Алекс, поправляя пиджак. — Времени? — спрашивает Чимин, приподнимая бровь и бросая на него удивлённый взгляд. — До того как ты передашь всю информацию полиции, — поясняет мужчина, пожимая плечами. — Хочу успеть подготовиться. Закончить все дела здесь и объясниться с сотрудниками прежде, чем это случится. — Ах, ты об этом, — на выдохе произносит парень, поднимаясь с кресла, и кладёт руки в карманы брюк. — По правде говоря, я не собираюсь сдавать тебя. Если я это сделаю, то будет новая волна разбирательств. У Хонга появится шанс выйти под залог, а в дальнейшем даже быть оправданным, но его освобождение в мои планы не входит. Мне важно подержать его там ещё некоторое время, потому что именно там происходят очень странные дела, связанные с его интересной деятельностью. — Почему ты... — Поступаю эгоистично, — перебивает его Пак и слабо усмехается. — Я делаю это из своих интересов, но ещё потому что тоже отец. Отвечая на твой вопрос, скажу, что я не знаю, насколько далеко бы зашёл в такой ситуации, но уверен в том, что растерзал бы любого, кто её обидел. — Я знал, что ты так ответишь, — говорит Крист и несколько раз кивает. — Но всё же я совершил преступление и понимаю, что заслуживаю наказания. Ты имеешь право меня сдать полиции, теперь я не буду сопротивляться. — Нет. Это убийство будет на твоей совести, Алекс. И насколько она позволит тебе спокойно жить дальше с этим невыносимым грузом — решать тебе. — Но зачем ты тогда выпытывал всё это у меня? Я думал, для того, чтобы использовать в суде. — Профессиональный интерес, — говорит Чимин, нахально ухмыляясь. — Мне поручили практически силой дело, которое разрушило мою карьеру в твоей фирме. Я должен был его раскрыть ради собственного удовлетворения. Я хотел истины и получил её. — Маленькая адвокатская акула, — говорит Крист и довольно улыбается. — Но тем не менее, это не значит, что я не использую данную ситуацию в свою пользу. Я предпочитаю правильную месть. — Месть? — переспрашивает мужчина, сводя брови. — Ты меня что, всё же шантажировать планируешь? — До тебя мне нет дела, у меня с ним есть определённые счёты, но я не опущусь до его уровня. Это далеко не шантаж, потому что у тебя есть выбор, позволяющий без последствий для себя отказаться от моего предложения, — говорит Пак, подходя к нему ближе и нагло приподнимает подбородок, обводя его оценивающим взглядом. — Есть в тебе ещё запал вспомнить навыки из прошлого? — Что ты имеешь в виду? — Я предлагаю тебе взаимопомощь, — говорит парень, присаживаясь на край его рабочего стола. — Мы оба добьёмся того, чего хотим. — Почему ты это делаешь, даже зная правду обо мне? — недоумевает Алекс. — Я ведь уже наступил на свои принципы, не так ли? — выгибает бровь Чимин и язвительно усмехается. — В последнее время работать с преступниками — мои обычные будни. Будешь вторым? — Послушай… — На самом деле, причина в том, что у нас одна цель и один мотив. Мы оба хотим расплаты за смерть невинных девушек и оба мечтаем, чтобы эта мразь получила по заслугам, так? — спрашивает парень, игнорируя его недовольство. — Да, так. — Мы не друзья и не приятели, а лишь коллеги. Я не принимаю твой поступок, но сейчас мне наплевать на него. У меня есть разбирательство намного важнее и масштабнее. И в данный момент я думаю о собственной выгоде, потому что абсолютно точно не могу на этот раз проиграть, понимаешь? — Пока не совсем. Чего ты хочешь от меня? — Мне нужен твой профессиональный опыт. Ты первоклассный адвокат по уголовным делам, а ещё у тебя имеется опыт государственного обвинителя и полицейского за плечами, — говорит Пак, склоняя голову на бок и пристально разглядывая его. — Но в дополнение от тебя потребуется хладнокровная выдержка, потому что дело будет непростое. Придётся копаться в его прошлом, которое тесно связано с твоим, как оказалось. Я планирую залезть так глубоко в его дела, что рискую не выплыть, готов это сделать со мной? — А ты уверен, что этот риск того стоит? — спрашивает Крист, подозрительно прищурившись. — У тебя же маленькая дочь. — У тебя тоже была дочь, а ещё у моей дочери была мать. И у всех остальных, кто страдает от его рук есть родные и любимые люди, которые не знают, как их защитить или помочь. Так что, да — это дело того стоит. Если ты поможешь мне, — тихо говорит Чимин и останавливает «колыбель Ньютона» лёгким движением пальца, — то он даже не успеет понять, как я превращусь в его палача. Прямо под его носом мы перекроем ему все возможности сбежать от ответственности, отрежем все его коррумпированные связи и поймаем с поличным. Он ответит за своё прошлое и настоящее. — Но как ты планируешь это сделать? — Есть одна идея. Мне много всего предстоит тебе рассказать, но если вкратце, то пока я буду делать вид, что пытаюсь его спасти, мы с тобой должны найти убедительные доказательства и создать непробиваемую линию обвинения в другом разбирательстве, которое касается целой созданной им наркоимперии, что процветает во многих городах, в студенческих сообществах, в тюрьме и Бог знает где ещё. — Ты настоящий псих, — говорит Алекс и недоверчиво смеётся, потирая подбородок. — Псих не я, а он, — резко бросает Пак, переводя на него уничтожающий взгляд. — Это он считает, что жизнь человека ничего не стоит. Твоя дочь — его первая жертва, с которой, как я понимаю, он начинал эксперименты с тестированием наркотиков, ещё будучи студентом. Хизер Смит — последняя жертва, которая погибла из-за его страха быть пойманным. Она хотела покончить с этим дерьмом спустя столько лет, но не смогла. Твою мать, ты представь только сколько смертей на его совести. Я не могу отступить, даже если это опасно. Сейчас он уязвим, возможно, впервые за долгие годы. Он находится с тюрьме, в некотором смысле это его ограничивает. Он боится, потому что не знает, сдала ли она мне его до конца. Этот страх неизвестности, должно быть, его очень напрягает. Он не знает, как много известно мне, но и не рискует это узнать чтобы не спровоцировать взрыв. Нужно действовать именно сейчас, — говорит он, вновь ловко запуская шарик маятника, и механизм послушно начинает работать, — но если я буду делать это один, то всё будет слишком очевидно. Я не смогу победить, а буду устранён. Мне нужны союзники, потому что я должен быть отвлекающим манёвром. — Ты прав, — соглашается мужчина и медленно кивает, задумчиво глядя на покачивающиеся шарики. — Действие рождает противодействие. Всё имеет свои последствия, и пора бы ему с ними уже столкнуться. — Это не необдуманный риск. Наоборот, это наша стратегия. Давай будем честны: у меня мало шансов хорошо выстоять в уголовном деле, но пусть он думает, что я работаю над этим. Он знает, что для начала я должен сменить специальность, а это даёт мне некоторое время. Я использую его правильно. Пока что я послушно даю ему разные подозрения и пищу для размышлений, это беспроигрышно работает. Но так не будет долго. Мне нужен ты, ведь у тебя огромный опыт, прекрасный ум и внушительные связи. Если мы справимся, то я предоставлю тебе единственный и решающий шанс поквитаться с ним в судебном зале. Это то, что ты умеешь лучше всего, и это подарит тебе долгожданное облегчение. Ты уничтожишь его моими руками, потому что я вовсе не его послушный адвокат, как он полагает, а безжалостный обвинитель, — говорит Чимин и с предвкушением улыбается, глядя на него. — Согласен на это?