Mistake

Jason Mraz — I'm Yours Nicky Youre — Shut Me Up anees — sun and moon Dove Cameron, Khalid — We Go Down Together Zevia — poison aeseaes — Six Feet Under (Slowed) Michael McQuaid, Harris — Blood On My Hands aeseaes — Three Hearts (Slowed) Danielle East — Escape Danielle East — Broken Butterfly Laplace, Malory — My Blood Runs Cold Jeff Satur — Dum Dum Echos, Cxssidy — King of Disappointment (Stripped) SURAN — The Whisper Of Forest

Когда Нью-Йорк медленно начинает пробуждаться ото сна, его приглушённый шум постепенно становится более громким. Он никогда не умолкает насовсем, но ночью не так заметен, а особенно — в тихом и уютном районе у реки Гудзон в Западной части Манхэттена. С каждой минутой птицы щебечут настойчивее, за окном всё выше поднимается яркое солнце, а в свои права вступает новый день. Для большинства людей — один из множества одинаковых, и ничем не отличающийся от остальных трёхсот шестидесяти пяти, но, по крайней мере, для одного человека в этом мире он точно является особенным. Это, пожалуй, первое за многие годы незабываемое утро в жизни Чонгука, когда он просыпается вовсе не по привычному раннему звонку будильника или недовольного крика родной матери, чтобы в итоге подняться и поехать выполнять её приказы, а от того, что чувствует себя по-настоящему отдохнувшим и счастливым человеком. Он проспал не так уж много, потому что до глубокой ночи без умолку влюблённо шептался обо всём и ни о чём одновременно со своей первой и единственной любовью. Но несмотря на это, его организм был ему так безмерно благодарен за столь необходимый отдых и покой в самой приятной обстановке. Его тело совершенно не протестовало от желания полежать ещё хотя бы пять минут, как это происходило обычно, всё вокруг не раздражало с первой секунды пробуждения, а сознание без всякого сопротивления спокойно прояснялось и выходило из сладкого сна, пока он нежился в лёгких и ласковых касаниях лучей проснувшегося солнца. Так невероятно здорово было всё это ощущать и просто наслаждаться своей новой жизнью в полном согласии с самим собой. Он был счастлив от того, что эмоционально и физически свободен. Он глубоко вздыхает сквозь тихий стон, плавно потягиваясь, и затем крепче прижимает к своей груди мирно спящего Чимина. Он утыкается носом в самое нежное местечко за его ухом и моментально пропадает без памяти в невообразимо вкусном аромате. На губах непроизвольно появляется омерзительно довольная улыбка от осознания идеальности этого совместного утра, пока он наслаждается родным запахом и теплом его кожи. Разве это не потрясающе? Большинство людей перестают ценить такие простые, но очень драгоценные вещи, когда это становится привычной рутиной. Но, по правде говоря, одно из самых удивительных ощущений на свете — просыпаться в объятиях любимого человека. Столько чувственности в этом маленьком событии, что это, определённо, поднимает шкалу счастья на весь день ещё на одну ступень выше прежнего. В данную секунду абсолютно всё, находящееся за пределами этого уютного дома, для него не имеет никакого значения. Всё, что его заботит, находится прямо здесь и сейчас. Одна важная составляющая мило посапывает в его бережных объятиях, а другая, вероятно, ещё крепко спит в своей постели в другой комнате. Эти двое людей, идущие одним комплектом, крайне значимы для его сердца, поэтому ему так нравится, что он тоже медленно, но уверенно становится и для них большой частью их жизни. Чонгук слышит тихое и размеренное дыхание Пака и по-настоящему млеет от этого спокойного звука, который дарит ему умиротворение. Такой безмятежный. Он спит буквально как ангел, практически не шевелясь всю ночь. Изредка он только переворачивается с одного бока на другой в одинаковой позе, и это так умиляет. Он аккуратно занимает свою часть кровати, не тянет к себе всё одеяло, не храпит и не мечется, а лишь иногда очаровательно дёргает носом. Эта простая вещь отчего-то вызывает у него волнительный и просто невообразимый трепет в области солнечного сплетения. Ритмичное сердцебиение начинает стучать так невозможно бешено под рёбрами, и ему кажется, что оно практически эхом раздаётся по всей комнате. Оказывается, ему достаточно такой крошечной мелочи для того, чтобы рассыпаться на маленькие сияющие крупицы от восторга. Сейчас он держал его в своих руках с такой особенной нежностью и бережностью, что у него самого пробегали мелкие мурашки вдоль позвоночника от избытка чувств. Всё дело в том, что он знал цену каждой секунды рядом с ним. Ему так хотелось лелеять и беречь его хрупкий сон всю оставшуюся жизнь. Вот так лежать в этом идеальном коконе безопасности, не беспокоясь ни о чём, но, увы, у людей вокруг них были совершенно другие планы. Пока что они не могли себе позволить реализовать такую сказочную мечту. Были ещё обстоятельства, которые мешали им просто наслаждаться временем друг с другом, но, по крайней мере, они стремились к этому уже вместе. Как же он чертовски рад, что вчера вечером всё-таки приехал именно сюда и как влюблённый школьник бросал мелкие камешки в стекло, пока Чимин не впустил его. Вообще-то, он предлагал ему влезть в окно, но позже всё-таки сжалился и тихо провёл через дверь, убедившись, что Мэй спит. Из-за того, что они оба не хотели лишний раз нервировать её проявлением своих чувств, им приходилось делать тайные ночёвки, но в этом была какая-то своя определённая романтика. Они ведь как два подростка тайком проводили время вместе и шёпотом болтали половину ночи, будто боясь, что их застукают. Чон после эмоционального разговора с матерью был так воодушевлён и эмоционален, что практически взахлёб рассказывал ему о том, как всё прошло. Ему так сильно хотелось с ним поделиться своей такой значимой победой над самым главным врагом и услышать в ответ такое важное «я горжусь тобой», ведь лишь его поддержка имела такое колоссальное значение. По этой причине он примчался к нему как только закончил все свои дела. И как же приятно было знать, что хотя бы в одном месте на всём свете его абсолютно точно рад был видеть единственный человек. Наконец-то без всяких угрызений совести и неприятного чувства горького сожаления он наплевал на всё, что не позволяло ему быть собой, и теперь жил собственной жизнью. Он был так счастлив с той самой секунды, как за его спиной неизбежно и феерично зажглись все мосты. Столько лет он существовал в неведении. Оказалось, так невероятно приятно открыть ранним утром глаза и осознать, что тот, кто заставлял его сердце сходить с ума ежеминутно, лежал рядом и наслаждался их общим умиротворением в ласковых объятиях. Для многих эта вещь такая привычная обыденность, но точно не для него. В его случае, когда каждый день напоминал настоящую борьбу за себя с самым родным человеком, свобода выбора была абсолютно непозволительной привилегией. Сейчас он только учился жить заново, поэтому познавал для себя то, что для некоторых, наверное, являлось скучной рутиной. Чонгук осторожно отклоняется назад и быстро смотрит время на экране своего телефона, лежащего на тумбочке. В тот же миг он тихо и с раздражением вздыхает, замечая несколько пропущенных звонков, но со спокойной душой блокирует устройство и вновь возвращается к своему единственному спасению, прижимая его к себе сильнее. Он неспешно и мягко оставляет несколько затяжных и настойчивых поцелуев на шее Чимина, аккуратной лаской вырывая его из сновидений. Он замечает, как его кожа сразу же покрывается россыпью крупных мурашек в ответ, и радостно улыбается от этого. Неторопливо и плавно он опускается губами ниже от линии роста волос и дальше по позвонкам, скользя по ним губами, а после целует его плечо с непередаваемым трепетом и с наслаждением прикрывает веки. Ему так нравится будить его подобным образом, что он делал бы это каждый чёртов день своей жизни и ради этого вставал бы раньше него. Пак низко и хрипловато стонет в знак протеста и начинает потягиваться, а после разворачивается к нему лицом. Он несколько секунд лежит неподвижно и не открывая глаз, а затем наощупь скользит ладонью по его груди и кладёт её на его шею. Без всякого разрешения он закидывает ногу на его бедро и прижимается к нему сильнее, тем самым беря мёртвой хваткой в свои объятия, и слабо улыбается уголком губ. Каждое его движение кажется Чонгуку таким привлекательным своей леностью и сонной небрежностью. Похоже, он совершенно не хочет разрушать их идеальное пробуждение. Он и сам не торопится, а с любопытством и восхищением любуется неровными отметинами от подушки на его щеке и нежно проводит по ним кончиком пальца. Его любовь выглядит такой непомерно очаровательной, что внутри всё от этой привлекательности бурно переворачивается. Он настойчиво скользит изучающим взглядом по его лицу и без промедления безнадёжно влюбляется снова. Чимин — просто сотворённое природой настоящее совершенство во всей своей естественной красе. В нём так прекрасно всё: слегка нахмуренные брови, трепещущие ресницы, аккуратный нос с маленькой горбинкой, скульптурные линии челюсти и скул, удивительно манящие губы и даже едва ли заметные веснушки. Разве можно вообще допустить мысль о том, что это всё могло бы сейчас принадлежать кому-то другому, если бы он так и не нашёл в себе смелости быть честным? Нет. Даже в дрожь бросает от этой мысли, потому что сейчас иного исхода событий он даже не представляет. Это изумительное сокровище создано только для него, и все совершённые им ошибки в прошлом только лишь научили его больше ценить эту неприкрытую истину. Он лучезарно улыбается, думая об этом, и аккуратно подаётся вперёд с единственной целью — со всей любовью, рвущейся из него наружу, поцеловать его. Он касается его губ бережно, хрупко и со всей нерастраченной за долгие годы одиночества нежностью, будто боясь, что этот сотканный полностью из его мечтаний идеал вдруг внезапно исчезнет из-за любого неосторожного движения. В этот момент он так ярко и сильно ощущает неповторимое шевеление бархатных и душистых лепестков под рёбрами, что у него пробегает внезапная тёплая дрожь по всему телу от макушки до кончиков пальцев. Каждый раз от осознания, что они теперь неконтролируемо распускаются и цветут лишь пышнее с каждым мгновением, у него внутри взрываются сверкающими искорками неописуемые и красочные фейерверки, которые запускает его бешено скачущее сердце. Он так несказанно благодарен Чимину за то, что однажды тот подарил ему шанс это всё же испытать, ведь это одна из форм чистого благоговейного счастья. — Привет, мой лузер, — шепчет Чон у его губ и нехотя отстраняется. — Доброе утро, — хриплым ото сна голосом произносит Пак, не открывая глаз. — Можно ты всегда будешь будить меня вот так? Это просто идеально. — Я не хотел этого делать. Ты так сладко спал, но, кажется, тебе пора уже вставать. — Жаль, такой хороший был сон, — бормочет Чимин, притягивая одеяло к груди. — Да? Что же тебе снилось? — Самая настоящая сказка. — С хэппи эндом? — Надеюсь, я не досмотрел. Но обычно они все с хорошими концовками. — И о чём она была? — О победе добра над злом, разумеется. — Классический сюжет. — И началась она тоже с типичной драмы. — Правда? — Да. Это была сказка о мальчике, который однажды влюбился в самого прекрасного принца на этом свете. Только, к сожалению, одна жестокая ведьма была против их дружбы и любви. Она разлучила их и заперла своего наследника в высокой-высокой башне в далёком-далёком королевстве, околдовав его своими злыми чарами. — М-м-м, — тянет Чонгук и приглушённо смеётся. — Какое интересное развитие сюжета. И что было потом? — Через много лет принцу удалось сбежать из ужасного плена, и первое, что он сделал на воле, — нашёл того самого мальчишку, который однажды забрал его сердце. Ему потребовалось время, чтобы осознать свою огромную любовь к нему, но в итоге он смог её принять. У него получилось вернуть его доверие, излечить его глубокие раны и в конце концов заставить влюбиться в себя с новой силой, а у него самого — обрести драгоценную свободу. Они вместе, держась за руки, боролись со злом, царящим во всём королевстве, и несмотря ни на что были так невероятно счастливы, — продолжает рассказ Чимин, еле шевеля губами, и затем медленно открывает веки. Он смотрит на него несколько секунд влюблённым взглядом и потом слабо улыбается. — Ах, так это вовсе не сон, а моя жизнь. — Потрясающая и увлекательная история, только есть одна значительная ошибка в твоём рассказе, — говорит Чон, улыбаясь ему в ответ и бережно проводя кончиками пальцев по его щеке. — Прекрасный принц — ты, а не я. — Вау, не могу поверить, — шепчет Пак, вновь прикрывая глаза, и несколько секунд усиленно сражается со сном. — Ты со мной так уверенно и красиво флиртуешь. Я шокирован. — Я ведь твой бойфренд. Могу себе это позволить, — отвечает Чонгук и мягко смеётся, а после коротко целует его. — Классно звучит, да? — Боже, — говорит довольно он, скользя ладонью по его талии. — Ну-ка, скажи это снова. Я должен получше расслышать. — Я твой бойфренд, — повторяет парень и любуется им с немым восхищением. — Скажи это ещё десять тысяч раз, пока я не поверю до конца. — Я только твой, — Чон оставляет на его губах долгий поцелуй и затем хитро усмехается. — Удовлетворён? — Да, во всех возможных смыслах, — тихо отвечает Чимин с самой очаровательной и нежной улыбкой. — Который сейчас час? — Уже где-то половина восьмого. — Прекрасно, — шепчет он, и его голова сильнее склоняется в сторону. — Эй, луна моей жизни, а разве тебе не нужно было куда-то ехать по делам к восьми? — спрашивает Чонгук с подозрением и прищуривается, ласково перебирая его волосы. — Угу, нужно, — бормочет Пак, снова практически полностью падая в объятия сна от его невесомых прикосновений. — И у Мэй занятия, вроде бы, начинаются тоже в восемь? — Да. Обычно её автобус забирает, но сейчас я часто отвожу. — А во сколько вы встаёте, чтобы успеть вовремя собраться? — Я в половину седьмого, а она в семь. Сначала я готовлю ей завтрак, а потом собираюсь сам. — Тогда, должно быть, она уже проснулась. — Верно. Она хорошо соблюдает режим, у меня нет необходимости следить за её пробуждением. — Здорово, но а ты всё ещё лежишь и бессовестно нежишься в моих руках, — говорит Чон, улыбаясь, а его пальцы перестают одаривать его лаской. — Да, — отвечает Чимин, медленно открывая веки снова. Его глаза скользят по лицу напротив и становится отчётливо видно, как постепенно в них появляется ясное осознание ситуации, а затем они всё сильнее расширяются. Он резко поднимается на кровати и растерянно смотрит по сторонам. — Она же проснулась! Чёрт! Парень торопливо ищет свой телефон, и когда хватает его с прикроватной тумбочки, то сразу смотрит на часы. Он понимает, что опаздывает по своему привычному графику примерно уже на целый час, а это очень плохо. Он с досадой шумно вздыхает и страдальчески стонет, зажмуриваясь. В эту секунду он, кажется, впервые несказанно рад, что уволен и не зависит от офисной работы, ведь у него нет необходимости спешить сейчас как умалишенному чтобы спасти свою задницу от недовольства Алекса Криста. Будильник, похоже, не сработал по непонятным причинам, или он спал настолько крепко в желанных объятиях, что даже не услышал его, но это и не так важно. Самая главная проблема заключается в том, что его дочь к этому времени обычно заканчивает собираться и спускается завтракать, а он впервые за столько лет так сильно проспал. Пак берёт с пола пижамные штаны и наспех натягивает их, слушая тихий и задорный смех Чонгука за своей спиной, который совершенно не торопится вылезать из его постели, ведь ему теперь не нужно никуда бежать по делам матери. С ума сойти, мог ли он когда-то подумать, что это будет реальностью? Маловероятно. Но любовь всей его жизни, нагло развалившись на кровати и закинув руку за голову, увлечённо наблюдает за его неуклюжими попытками собраться и спасти сложившуюся ситуацию. Он выглядит таким глубоко расслабленным, невозможно довольным и непередаваемо счастливым, что это сразу же вызывает желание присоединиться к нему и никогда не вылезать из его уютных объятий. Если бы это только было возможным, но у него полно обязанностей и родительская ответственность, которые Чимин точно не имеет права игнорировать ради собственной слабости. Он бросает на него свирепый взгляд и швыряет свою подушку, пытаясь стереть уж больно широкую и издевательскую улыбку с его потрясающего лица. Но это совсем не работает, а вызывает лишь более громкий переливчатый смех в ответ, только вся эта мимолётная радость в комнате в ту же секунду сменяется их общей растерянностью, когда они оба слышат деликатный стук в дверь и громкий крик: — Папа! — Вот же блин, — шепчет Чимин испуганно, морщась и задерживая дыхание. — Она уже знает, что я проспал. — Стой-стой, она же не зайдёт сюда вот так просто? У вас ведь есть это правило, связанное с личным пространством, да? Это работает в обе стороны? — тоже шёпотом спрашивает Чон, быстро вскакивая с постели, и начинает торопливо одеваться. — Не должна. Она обычно соблюдает его, только я же должен буду её впустить. — Но здесь я, — едва слышно произносит Чонгук с оторопелым видом и указывает на себя пальцем, нервно смеясь. — Вот именно, а ей это не очень понравится, — говорит Пак, быстро осматриваясь по сторонам и ероша волосы. — Есть идеи? — Серьёзно?! Что ты имеешь в виду?! Я должен прятаться?! — возмущённо шепчет он. — Если бы мы вовремя проснулись, то тебе не пришлось бы этого делать. — Так, может быть, просто не открывать ей? — Ты издеваешься? Я не могу делать вид, что меня здесь нет, и не могу говорить с дочерью через дверь. Это всё будет ещё более подозрительно. Тебя нужно очень быстро спрятать. — Даже не думай, я уж точно не полезу под кровать, — фыркает Чон, улавливая направление его взгляда. — Тогда в шкаф. — Что?! Нет! — У тебя нет выбора. — Папа! Ты ещё спишь?! Просыпайся, ты проспал! — кричит Мэй, продолжая громко стучать. — У меня занятия через полчаса! — Живо! — настойчиво шепчет Чимин, открывая створку и бросая внутрь конверсы Чонгука. — Или она нас застукает прямо сейчас! — Боже, но не в шкаф же! Это что ещё за прикол из старых фильмов про любовников?! — продолжает тихо негодовать парень, на ходу подбирая свою футболку с пола. — Почему я должен так глупо прятаться?! — Хочешь лезть в окно? Давай, всего-то второй этаж. Тебе не привыкать, справишься. — Нет, не хочу. Просто придумай что-то и скажи ей! — говорит Чонгук, подходя к нему ближе и глядя на него своими огромными от растерянности глазами. — Ты же её отец! Ты знаешь, как можно отвлечь её в такой ситуации! — Откуда бы?! Я впервые в жизни застукан дочерью в своей спальне с мужчиной! — шепчет Пак, указывая на свой голый торс руками. — Да ещё и в подобном виде! Что я ей должен сказать в этом случае?! Здесь всё очевидно даже для одиннадцатилетнего ребёнка! Не пререкайся, а залезай уже, спасёшь нас обоих. — Папа! Я зайду? — спрашивает девочка. — Чёрт! — выдыхает Чон. — Детка, одну секунду! — одновременно с ним кричит Пак, хватая его за локоть, и затем запихивает в импровизированное убежище под тихие протесты. — Я уже иду! — Ты видел сколько времени? — спрашивает она, аккуратно приоткрывая дверь, а он в ту же секунду захлопывает шкаф и резко поворачивается к ней. — Я, наверное, не успею уже к первому уроку. — Прости, принцесса. Это моя вина. Кажется, я очень крепко спал, — быстро тараторит Чимин, нервно проводя ладонью по волосам. — Я исправлюсь. Сейчас позвоню в школу, не беспокойся. — Ты в порядке? — ласково интересуется малышка, внимательно осматривая его, а затем и всю комнату. — Да, в полном. — Хорошо себя чувствуешь? Не заболел? — Нет-нет. А что, я плохо выгляжу? — Наоборот, очень хорошо. Вид у тебя отдохнувший. Просто ты впервые проспал, а это не похоже на тебя, вот и спрашиваю. — Будильник почему-то не сработал. Не бери в голову, с кем не бывает, — отвечает Чимин, небрежно пожимая плечами. — Я сейчас позвоню классному руководителю, чтобы тебя не ругали. Сегодня пойдёшь ко второму уроку. — Звучит неплохо. Всё равно я не люблю математику, — говорит Мэй, складывая руки на груди и тем самым принимая свою любимую позу, когда явно что-то подозревает и хочет выпытать правду. — Я тебя что, напугала? — Меня? — удивляется Пак, а с его губ срывается нервный смешок. — Что ты, нет. — Тогда значит, у тебя со шкафом какие-то проблемы? — С чего ты это взяла? — Ну… ты так сильно хлопнул дверцей, что почти её сломал, — поясняет девочка, кивая на слегка приоткрытую створку. — А, это, — тихо говорит парень, становясь вполоборота, и тут же вновь уже мягко закрывает её. — Просто… я проснулся и сонный стал быстро собираться в растерянности, но тут зашла ты. Я сделал это машинально, вот и всё. Детка, я знаю, ты хочешь кушать. Сейчас я приготовлю завтрак, только умоюсь и оденусь. Хорошо? — спрашивает он, стараясь скрыть жуткую неловкость за очаровательной улыбкой и перевести тему как можно быстрее. — Мне нужно всего пару минут. — Ла-адно, — с молчаливым подозрением произносит она и нагло приподнимает подбородок. Мэй обводит его с головы до ног долгим и пронзительным до жути взглядом, а затем тихо хмыкает, будто в её голову приходит какая-то гениальная мысль. Он всё это время стоит неподвижно и едва ли дыша, ощущая себя каким-то провинившимся подростком. В последний раз он так боялся быть раскрытым в старшей школе, когда сбегал из дома на вечеринки. Конечно же, он хорошо знает, что его дочь не будет уже устраивать громких истерик, и относится к Чонгуку в их жизни в принципе достаточно положительно, но ему всё равно кажется, что к подобному его эффектному появлению она точно пока не готова. Маловероятно, что она встретит его с добродушной улыбкой, когда поймёт, что тот всю ночь провёл здесь без её ведома. Ей, наверное, не стоит знать о том, насколько близкие между ними уже сложились отношения. Ему совсем не хочется огорчать её или вдруг понять, что его чувства к нему её вновь расстраивают или вынуждают испытывать смешанные эмоции. Слишком сильно он боится того, что двое самых важных для него людей могут снова оказаться по разные стороны и непримиримо конфликтовать. — Что же, пойду я тогда вниз и посмотрю утреннее шоу, пока ты будешь собираться, — говорит она, резко вырывая его из размышлений и медленно пятясь к двери. Чимин беззвучно и облегчённо выдыхает в этот момент, мысленно благодаря её за то, что она не захотела задерживаться. — Всё равно я уже почти готова. — Конечно. Я сейчас приду, — отвечает он, несколько раз кивая. — Ага, — загадочно произносит Мэй с явной издевательской усмешкой и останавливается у выхода. — В следующий раз ставь будильник не только себе, но и Чонгуку. Может, так не проспишь больше. — Что? Ты о чём? Его не… — Па-ап, — протягивает девочка, кивая в сторону кровати, — не пытайся. Я хоть ещё и маленькая, но не совсем глупая. Чимин смотрит туда, куда она указывает, и сразу замечает на тумбочке чужой телефон, а затем бросает быстрый и красноречивый взгляд на свой собственный, что держит сейчас в ладони. Вот дерьмо, они так глупо попались? Он тихо вздыхает, а его губы трогает смущённая улыбка. В его голове сразу же выстраивается последовательность ответов на всевозможные вопросы, которые сейчас может задать Мэй, но она отчего-то на его удивление молчит. Вместо этого она просто тепло и без всякой злобы улыбается, глядя на него. Его щёки откровенно пылают от стыда, ведь ему из-за всей этой ситуации становится так невероятно неловко. Он и впрямь ощущает себя провинившимся школьником, которого с поличным поймали на какой-то неприличной шалости. Но при всём этом сердце у него в груди заметно ускоряется от несказанной внутренней радости, ведь он понимает, что дочь воспринимает присутствие Чонгука в его спальне на протяжении всей ночи абсолютно спокойно вопреки всем его страхам. Раньше она наверняка бы устроила громкий и масштабный скандал, но сейчас лишь как-то загадочно ухмыляется, а затем медленно разворачивается на пятках и выходит в коридор, напоследок громко бросая: — Жду внизу вас обоих. Им ничего не оставалось кроме того, чтобы смиренно сдаться и пойти с повинной вниз. Ещё более глупо в такой неловкой ситуации было бы отрицать то, что в их доме сегодня был кое-кто третий. Пак понятия не имел, что именно говорить ей сейчас и как себя оправдывать, чтобы сохранить её хрупкую уверенность в том, что Чонгук не имел целей разрушить их идеальный мир, а лишь мечтал стать его частью. Но раз между ними всё было уже достаточно серьёзно, то рано или поздно их отношения станут весомой частью их общих будней, значит, пора поговорить с ней об этом. Нужно было каким-то образом прийти к общему компромиссу и уживаться вместе мирно, без разногласий и необоснованной ревности. Хоть он уже и знал честное мнение Мэй на этот счёт, всё-таки отчего-то в глубине души что-то нервно подрагивало, когда они вместе спустились к ней спустя ровно пять минут. Она сидит за кухонным столом, сложив руки перед собой на блестящей столешнице, будто примерная ученица на каком-то открытом уроке. Прежде всего её выразительные и пронизывающие глаза поочерёдно обводят долгим и изучающим взглядом отца, а затем и неожиданного гостя. Парни напряжённо переглядываются между собой, а затем садятся напротив неё, так и не решаясь начать диалог. Со стороны, наверное, эта сцена выглядит достаточно забавно, ведь в этот момент они вдруг меняются своими основными ролями. Чимин и Чонгук похожи на маленьких детей, которые натворили нечто ужасное из списка родительского запрета, а Мэй же с самым серьёзным и строгим видом готова их отчитать за это. Они вновь быстро переглядываются, когда смущённое молчание слишком долго затягивается, и обмениваются красноречивыми взглядами. Чон отрицательно качает головой, тем самым давая понять, что первым начинать разговор точно не собирается, а Пак недовольно хмурится брови и тяжело вздыхает. Они оба понимают, что их показания должны быть одинаковыми, ведь никто из них не знает в этот момент, злится ли Мэй на сложившуюся ситуацию или же просто любопытствует. Только будет гораздо логичнее, если объяснится Чимин, поэтому он робко переводит опасливый взгляд на дочь и натянуто улыбается. Так или иначе, ему необходимо что-то сказать, но подобрать правильные слова так чертовски трудно. Он нервно ёрзает от того, как пристально дочь смотрит на него, но решительно кивает самому себе и коротко выдыхает. — Детка… — Дорогой мой папа, — начинает девочка очаровательно улыбаясь, а затем бросает быстрый взгляд на гостя, — и ты, Чонгук, к вам есть серьёзный разговор. — Ты права, нам есть что обсудить, — соглашается Пак. — Вы двое, — говорит она и по очереди указывает на них пальцем, недовольно прищурившись, — обвиняетесь в ужасном поведении. — Но мы же вели себя прилично, — бубнит себе под нос Чонгук, хмурясь и виновато опуская голову. — Вы нарушили одно из главных правил этого дома, а это просто недопустимо. — Какое это? — удивляется Чимин, вскинув брови. — Ты сам их создал и не знаешь, что ли? — возмущённо шепчет Чон и закатывает глаза. — Невероятно. — Правило «никогда не лгать» строго запрещено нарушать, — продолжает сурово Мэй. — За это вы подвергаетесь штрафным санкциям без всяких разбирательств. — И сколько же это будет стоить? — интересуется Чон, поднимая на неё глаза. — Больше десяти баксов? — Пятьдесят. — Пятьдесят?! Да ты шутишь! — возмущается её отец и ошарашенно охает. — Это же слишком! Когда ты мне лгала, то я не вычитал ни цента. — А, да? — спрашивает она и с сомнением хмурится. — Да. — Ну и зря, это же серьёзное нарушение. По пятьдесят с каждого, — говорит девочка, самодовольно хмыкнув, и выставляет перед собой ладонь, быстро перебирая пальцами. — Вам есть что сказать в своё оправдание? — Это настоящее вымогательство, — шепчет Пак, качая головой. — А я скажу лишь то, что формально ведь не лгал, — оправдывается Чонгук, невинно пожимая плечами. — Я лишь не обозначил своё присутствие и молчал, но это не совсем… — Вы оба пытались скрыть улики. Ты в этом тоже участвовал, значит, хотел меня обмануть. — Я не хотел. Твой отец меня заставил, клянусь. — Да? Ты вообще-то предлагал ей дверь не открывать, — ворчит Чимин и возмущённо фыркает. — Нормально? — А ты хотел меня спрятать под кроватью. — Вы серьёзно, что ли? — спрашивает малышка, приоткрывая губы от удивления, а затем начинает заливисто смеяться. — Не могу поверить. Вы как дети. — Мы просто не хотели вот так сразу ставить тебя в известность о том, что… — запинается Пак и бросает растерянный взгляд на парня, почёсывая затылок, — мы… эм… — Что? Встречаетесь? — заканчивает она за него, вопросительно вскинув бровь. — Ну… мы… вроде. — Да скажи ты ей уже это прямо, нас ведь поймали с поличным, — говорит Чон, закатывая глаза. — Да, мы с твоим папой встречаемся. Мэй сразу же протягивает ему руку и тот, удивлённо глядя на неё, неуверенно пожимает маленькую ладонь. На его лице написано в этот момент такое дикое недоумение, потому что он совершенно не понимает, что это может значить на её языке. — Что я сделал? Всё испортил, да? — с опаской интересуется он. — Спасибо за правду, добрый человек, а то я уже думала, он не осмелится это произнести вслух никогда. Видишь ли, он очень боится ранить мои нежные чувства и хрупкую психику. Как будто я не знаю, как выглядят по уши влюблённые, — говорит Мэй и вновь смотрит на них по очереди своим самым пытливым взглядом. — Выкладывайте, как часто вы проводите совместные ночёвки у меня под носом? — Всё не так, как ты думаешь. Это не происходит регулярно, клянусь, — говорит Чимин и нервно потирает лоб. — Вообще-то, мы не спешим, это произошло случайно. — Ага, просто обычно мы более осторожны и следим за временем, — шепчет Чон. — Да тише ты! — шикает на него Пак, хмурясь. — Так вы каждый день устраиваете ночные свидания или нет? — Нет, — хором отвечают они, глядя на неё. — Через день? — Нет, правда. Эта совместная ночёвка у нас была первой, — говорит Пак с самым невинным видом. — Да? — Да, конечно. — А тогда, когда я вам приготовил завтрак, не считается? — спрашивает Чонгук и шипит от боли, когда получает удар по бедру кулаком. — А когда... — Да прекрати меня валить, — шикает на него Чимин. — Ну и давно вы уже вместе? — спрашивает Мэй, мягко постукивая пальцами по столу. — Нет, не так давно. Я собирался рассказать, но всё искал подходящий момент, — оправдывается её отец, очаровательно заламывая брови. — Детка, прости. Наверное, нужно было раньше это сделать. — И у вас что, всё серьёзно? В смысле… вы хотите пожениться? — Нет! — восклицает он, отрицательно качая головой. — Точно нет, — говорит Чонгук, согласно кивая и глядя на него. — Не так быстро, не-а. Я же только понял, какие мне нужны отношения. — Именно, — говорит Чимин, легко поведя плечом и с благодарностью глядя на него. — То есть… Боже, я не имею в виду то, что мы несерьёзно относимся к друг другу. Всё не так. Просто ещё рано размышлять о подобном. Это так масштабно и значимо, а мы только начали встречаться. — Может, когда-нибудь в будущем. Ну, типа… в теории. Это же возможно? Ведь мы стремимся к надёжности, — поддерживает его Чон, быстро моргая. — Но к этому должны быть готовы все мы. То есть… не только мы с твоим папой, но и ты тоже. — Да, верно, не в ближайшее время, — говорит Пак, нервно выдохнув. — Это может быть однажды, когда мы будем все очень хотеть этого. Когда будет полная гармония, а чувства уже проверены. — Да, и никто не будет против того, что я стану частью вашей семьи, — говорит Чонгук и робко улыбается. — Мы не спешим. — Да. У нас всё правильно развивается. Так что… когда-нибудь. — Как это мило, вы сейчас меня или себя хотите убедить в этом? — задорно смеётся Мэй, пристально рассматривая их. — Да расслабьтесь, я просто хотела посмотреть на вашу реакцию. Знаете, ну раз мы всё выяснили, то можете больше не прятаться. Раз вы официально парочка, то не обязательно дожидаться момента, когда я сплю, чтобы поцеловаться и всё такое. — Правда? — удивляется Чимин. — Всё нормально, я прошла стадию принятия, кажется. Теперь я держу себя в руках и истерик больше не устрою. Мне нравится, что рядом с ним ты выглядишь счастливым. Так что, — говорит она и пожимает плечами, — вы можете проводить время вместе и проявлять свои чувства при мне, а то, когда прячетесь так нелепо, всё выглядит ещё хуже. Я больше не злюсь из-за этого, но только не наглейте. — Прости, что мы так глупо… — Ты его любишь? — спрашивает Мэй в лоб глядя на отца в упор. — Люблю, — с уверенностью отвечает он спустя несколько секунд и мягко улыбается ей. — Ну а ты? — спрашивает малышка, переводя придирчивый взгляд на Чона. — Любишь его? — Да, люблю, — говорит парень, кивая и беря под столом Чимина за руку. — И вот это единственная причина, по которой я до сих пор не устроила тебе настоящий ад в этом доме. Ты, между прочим, не получил ни одной проказы от меня, — говорит задумчиво Мэй с задорными искорками на дне тёмных зрачков. — Я дала тебе шанс сделать его счастливым, но ни на одну секунду не расслабляйся, ведь я могу и передумать. — Радость моя, — мягко говорит Пак, предостерегая её, — перестань ему угрожать. Он же всё понимает с первой секунды знакомства с тобой. — Ну что ты, папочка, — отвечает девочка, строя самые невинные глаза. — Это совсем не угроза, а введение в курс дела, раз он хочет быть частью нашей семьи. Пусть знает, что находится под пристальным вниманием. Он мне нравится, но пока не состоит в списке моих любимых мужчин. — Но для начала этого «пока» вполне достаточно, не так ли? Моё присутствие здесь больше не выводит тебя из себя, а это хороший знак, — говорит Чонгук и широко улыбается как Чеширский кот, глядя на Чимина до ужаса влюблёнными глазами, а затем поворачивается к ней. — Значит, я свободно могу приходить к нему и к тебе в гости, не боясь того, что проявление наших с ним чувств тебя каким-то образом заденет? — Так уж и быть, — отвечает она и выставляет перед собой палец. — Только помни о том, что у меня лучший «хоумран» и под ударом моей биты может случайно оказаться что-то другое. Не обижай его. — Детка! — шикает на неё отец и тихо смеётся. — Не беспокойся. Она защищает то, что ей больше всего дорого, и я эту позицию понимаю, — говорит Чон и медленно кивает, а после берёт их сплетённые руки и впервые без стеснения при ней целует его костяшки. — Мне бояться нечего, ведь я тоже буду вместе с ней защищать то, что люблю. Этот маленький и крайне нежный жест является для Чимина таким особенно разрушительным в самом хорошем смысле этого слова, что он на мгновение забывает как дышать. Он сразу же рефлекторно бросает настороженный взгляд на дочь, боясь увидеть её реакцию, но застаёт на её лице лишь абсолютное спокойствие и даже лёгкую улыбку. В её глазах отражается искреннее спокойствие за то, кому она доверяет сердце своего самого дорогого человека, и в тот же момент его, подобно необъятной огромной лавине, накрывает такое непередаваемое облегчение, что по рукам пробегают мелкие мурашки. Он так сильно опасался того, что это могло быть достаточно сложным путём для них, но всё-таки Клэй был прав. Мэй потребовалось намного меньше времени, чтобы оценить то, насколько отсутствие Чонгука заметно влияло на его жизнь. Она видела, что рядом с ним он ощущал себя совсем другим человеком и был счастлив как никогда прежде. Он так был благодарен ей за это, но не знал, какими словами это можно было выразить. Это было так важно для них всех. Она не лгала ни себе, ни им, а действительно принимала их отношения и была рада этому. Именно её осмысленное понимание так чертовски было необходимо в данное время, ведь их отношения в данный момент находились уже совершенно на ином уровне близости, когда отказаться друг от друга было уже невозможно. Если раньше он понимал, что в случае чего ему будет просто очень тяжело отпустить его снова, то сейчас даже представить такой исход не мог. Благодаря ему он достиг того уровня безмерного человеческого счастья, что вырвать Чона из себя для него будет равносильно смертоносному удару. Чимин смущённо улыбается и смотрит на любовь всей своей жизни, что сейчас наконец-то не боится ничего на этом свете и смело говорит о самом себе и собственных чувствах. Так распирает гордость за него. Его безумно поражает то, какие огромные шаги он делает в сторону положительных изменений. Рост его личности может служить настоящим примером необыкновенной смелости и стойкого сопротивления. Должно быть, крайне тяжело сражаться с родной матерью, но эта важная победа ему необходима практически как воздух, потому что родной человек заставляет его долгие годы буквально задыхаться. Сейчас, расправив крылья, которые ему постоянно подрезали, он ощущает себя полным сил и желания делать то, чего хочет именно он и требует его душа. Всё это время для того, чтобы оживить его веру в себя, ему необходима была только поддержка, и Пак без раздумий готов ему это давать в неограниченном количестве. У их отношений очень непростая и долгая история, но теперь они, кажется, настолько идеальные, что спугнуть это невыносимо страшно. Чонгук бережно и нежно держит его за руку и смотрит на него так, будто он для него весь огромный мир. Мэй, глядя на них, продолжает мягко улыбаться и подпирает подбородок ладонью. И впервые Чимин лицезреет настолько мирную реакцию от неё на его прямое романтичное взаимодействие с кем-то, а это до дрожи трогает. До глубинных недр его трепещущего от невыразимой любви сердца и до самых основ, где сейчас рвётся на свободу от всепоглощающего счастья его душа. Это такая изумительная и безмятежная идиллия, что похожа на сон. Наконец-то двое самых значимых для него людей существуют не в совершенной, но приятной гармонии. Такими маленькими, осторожными и аккуратными шагами Чон всё же смог добиться её расположения к себе. Ему ещё предстоит завоевать её окончательно, чтобы получить её безоговорочное доверие, но у них для этого впереди достаточно времени — целая жизнь. — Так чем же мне искупить вину перед тобой? — старается разрядить обстановку Чонгук, невинно улыбаясь и глядя на Мэй. — Я назвала цену, доставай свой бумажник, — оживляется она и хитро смеётся. — Но у меня нет его с собой, есть ли вариант откупиться иначе? — Ну… папа, например, может дать мне сотку за вас обоих, а вы потом как-нибудь разберётесь. — Не буду я отдавать за него штраф. Мы оба провинились, — ворчит Чимин, по очереди рассматривая их. — Тогда… — задумчиво тянет девочка и очаровательно выпячивает губы, — если приготовишь такой же вкусный завтрак, как и тогда, то будешь прощён, так и быть. Но это только на этот раз. — А что мне сделать для тебя, чтобы не платить? — интересуется Пак, заговорщически прищурившись. — Я, знаешь ли, тоже не прочь сэкономить. — С тебя пятьдесят баксов без вариантов, — отвечает она, качая головой. — Эй, что за двойные стандарты? — возмущается он и недовольно вздыхает. — Ты же моя дочь, разве мы не должны быть одной командой? — А он наш гость. Для него можно сделать исключение, потому что он не знает всех наших правил. — Но незнание закона не освобождает от ответственности. — Ты меня топишь, так нечестно, — говорит Чонгук, мягко толкая его в плечо. — Она права, я только знакомлюсь с вашими правилами. Откуда я мог знать? — Адвокат Пак, ваш протест отклонён, — деловито говорит Мэй, мягко стуча ладонями по столу. — Не могу поверить, — изумлённо выдыхает Чимин и открывает рот от удивления. — Ты играешь против меня? — Ничего личного, папа. Дело в том, что его панкейки совсем чуточку вкуснее, — говорит она, показывая крошечное расстояние большим и указательным пальцами, и после посылает ему воздушный поцелуй. Чон задиристо смеётся, а затем поднимается, целует его в макушку и приступает нагло хозяйничать на их кухне, как будто это его обычная рутина в этом доме. А Чимин влюблённо вздыхает, глядя на него, и без стеснения предаётся мечтаниям, ведь за этим так приятно наблюдать. Он такой домашний и расслабленный, двигается так легко и непринуждённо, не испытывая никакой скованности или смущения, и без труда ориентируется на кухне, где находит практически с первого раза всё необходимое ему. В этот удивительный момент в его сознание так нагло и бесцеремонно врываются невообразимо потрясающие мысли о том, что ему хочется видеть это всё ежедневно. Было бы так здорово просыпаться в его уютных объятиях, несколько минут после будильника нежиться в его крепких руках, неистово целовать, вместе готовить завтрак, а потом ехать на работу. Это так до ужаса банально, но ему в самом деле хочется настолько простых, но прекрасных вещей. Последние одиннадцать лет были просто сумасшедшими и неслись куда-то абсолютно неконтролируемо. Дни пролетали так безумно быстро, что он не успевал жить своей собственной жизнью, сосредоточившись на Мэй. Только сейчас он позволил себе серьёзно подумать о своих потребностях, а они были достаточно простыми: любовь и поддержка. Он был реализован как отец и в карьере, но совершенно несчастлив в качестве мужчины. Ему так невозможно не хватало любви, этого трепета в груди и шевеления его дремлющих годами пионов. И теперь, испытав это чувство вновь, совсем не хотелось возвращаться в холодное одиночество. Именно поэтому было так страшно всего лишиться. Иногда, как бы не было трудно это признавать, ему так невыносимо нужно было сильное и надёжное плечо рядом, которое в любой миг могло бы стать его устойчивой опорой, потому что всё это время ему приходилось справляться со всем, по большей части, одному. Он устал от этого. Ему нравилось проходить трудности рука об руку с кем-то, как это было в данный момент. Даже обычного присутствия родного тепла рядом, успокаивающих объятий и красноречивого молчания иногда вполне было достаточно, чтобы набраться сил для преодоления всего на этом свете. Но самое, чёрт возьми, поразительное и красивое, что моментально наполняет его сердце нежностью и неконтролируемой любовью, происходит прямо на его глазах. Эта картина абсолютно точно без промедлений летит в закрома его памяти с медалью победителя за лучшее воспоминание, потому что Мэй неожиданно для них вдруг вызывается помочь Чонгуку с приготовлением завтрака. Боже мой, как же он изумительно внимательно и бережно относится к ней в этот момент, словно она создана из каких-то хрупких частиц и может легко рассыпаться. С такой предельной и характерной для него терпеливостью он объясняет ей что необходимо делать и смиренно ждёт, пока у неё всё получится. Он помогает ей смешивать ингредиенты, подаёт посуду и аккуратно придерживает миксер, чтобы ей не было слишком тяжело. И прелесть в том, что он разговаривает с ней как со взрослой, но при этом проявляет важную деликатность и осторожность, не забывая, что она ребёнок. Они так мило взаимодействуют между собой, что Чимин просто неконтролируемо влюбляется в них и взволнованно вздыхает с восхищением и счастливой улыбкой на лице. Кажется, этим двоим и впрямь очень легко вместе, когда его дочь полностью абстрагируется от борьбы за его внимание и сердце. В некотором смысле у них есть точки соприкосновения, которые их объединяют, возможно, именно поэтому им и удаётся говорить на одном языке друг с другом каждый раз, когда этот диалог возникает. Мэй рядом с ним не чувствует себя маленькой и несмышлённой, а она же, напротив, даёт ему шанс испытывать чувство детской непосредственности. Поразительно, что только ей Чон дарит какую-то совершенно уникальную свою улыбку, ведь она, сама того не подозревая, возвращает его душой в беззаботное и счастливое детство, которое у него нагло забрали. Они так звонко и заразительно смеются вместе, пока приготавливают смесь для панкейков, что Пак напрочь теряет всякую связь с реальностью, а безобразно влюблённо улыбается. Всё, что он видит вокруг себя — его сказочный сон наяву, и никак не может отделаться от мысли, что ему лучше прямо сейчас проснуться, пока он не улетел за пределы Галактики в этих грёзах. Чёрт возьми, всё как-то запредельно хорошо, что это до жути пугает. Мэй очаровательно пританцовывает под заводную поп-мелодию из включённого на фоне телевизора, а Чонгук неожиданно подключается к ней без всякого стеснения и ворчания, как это было тогда в Мэдисон-сквер. На этот раз он уже другой человек. Он следует порыву своих желаний и задорно веселится с обаятельной малышкой, что всё больше и больше завоёвывает его сердце не меньше её отца. В этот раз у него получается намного лучше, чем на той танцевальной установке, что его так пугала. Возможно, дело в том, что ему намного лучше известны движения, а может быть, в том, что он ощущает себя уже совершенно иначе. Он вовсе не боится теперь быть неловким или смешным, а просто от всей души развлекается. Чонгук берёт Мэй за руку, поднимая её вверх, и та быстро делает несколько оборотов вокруг себя, напевая знакомые ей слова из песни. А затем, когда звучит припев, она быстро становится в нужную позу и отточено выполняет кусочек хореографии. Парень тоже присоединяется к ней с кухонной лопаткой в руке, и они вместе так увлекаются этим, что на сковороде едва ли не подгорает их шедевр кулинарного искусства. Чимин смотрит на них с такой необузданной и всепоглощающей любовью, что его сердце фактически разрывается от этого чувства. Оно такое запредельно бешеное, яростное и по-хорошему разрушительное. Страшно прекрасное, будто некий природный катаклизм. Ему так хочется окутать их обоих им, сгрести в охапку и утонуть вместе с ними в этом чарующем мгновении рождения его безупречного счастья, но нарушать красивую идиллию между этими двумя он не решается, а лишь любуется ею со стороны. Так ему нравится, что они вызывают друг у друга такие широкие и искренние улыбки. Он зачарованно наблюдает за тем, как они веселятся, словно непослушные сорванцы, совершенно не сдерживая заливистый смех, и отвлекается только тогда, когда неожиданно раздаётся вибрация его телефона, лежащего на столе. Парень в тот же момент бросает быстрый взгляд на экран устройства и радость медленно сходит с его лица вместе с нарастанием монотонного звука, когда он видит неизвестный номер. Его всегда чрезмерно напрягают подобные ранние звонки, но в этот раз что-то по непонятным причинам больно пульсирует в его сердце, поэтому он поскорее отвечает, чтобы успокоиться и отбросить плохие мысли. — Слушаю, — говорит он и хмурится. — Мистер Пак? — спрашивает предельно вежливо незнакомый прокуренный голос. — Да, это я. — Меня зовут Фрэнсис Хоппер, я сотрудник департамента полиции города Нью-Йорк. — Департамент полиции? — удивлённо спрашивает Пак и сразу же ловит на себе серьёзный взгляд Чонгука, заметившего перемену в его настроении. — Чем могу быть полезен? — Простите за столь ранний звонок, вам удобно сейчас говорить? Мне необходимо задать вам несколько вопросов. — Да, всё в порядке, — отвечает он, быстро уходя в холл. — Я могу говорить. — Хорошо. Скажите, пожалуйста, вам знакомо имя Хизер Смит? — Да, конечно. — В каких вы состоите отношениях? — Сложно сказать однозначно. Она мать моего ребёнка, но при этом мы не общались десять лет. Я не так хорошо её знаю. А что она, собственно, натворила? — спрашивает Пак, легко дёрнув плечами. — Из полиции просто так ведь не звонят. — Когда вы видели её в последний раз? — интересуется Хоппер, игнорируя его вопрос. — Вчера днём. Мы виделись в школе нашей дочери, а что? Это важно? — Да, сейчас важна любая информация. Я вас беспокою, потому что мы так и не смогли выйти на связь с её родственниками. Несмотря на ваши отношения, вы считаетесь наиболее близким человеком, так как вас связывает общий ребёнок. — Что случилось? — с нескрываемым напряжением спрашивает Чимин, нервно сжимая кулон на своей шее. — Мне хорошо известно, по каким причинам копы звонят с такими странными расспросами. — Да, к сожалению, с мисс Смит произошло несчастье, — говорит Фрэнсис и тяжело вздыхает. — Мне жаль, что я должен вам это говорить. — Несчастье? — едва слышно произносит парень, и внутри у него всё резко сжимается в неприятный ком. — Вы можете приехать в течение дня, чтобы оказать нам помощь? — Чёрт, где она? В какой больнице? Что с ней? — Мистер Пак, она находится не в больнице. — А где? — недоумевает Пак и затем резко зажмуривается, когда всё понимает. — Постойте… нет. — Да. Она погибла. В ту же секунду как он это слышит, то непроизвольно резко бросает испуганный взгляд на дочь и прерывисто вздыхает. От этой новости все внутренности вдруг покрываются мерзким холодом, а по конечностям пробегает внезапное оцепенение. Он буквально не способен пошевелиться несколько секунд, будто его пронзает эта информация до самых костей, а в горле застревает огромный до чувства болезненного удушья ком. Его словно окатывают ледяной водой. Он пытается сделать нормальный вдох, но не получается из-за растерянности. На одно проклятое мгновение его ещё минуту назад ясное сознание напрочь прекращает своё функционирование от глубокого шока. Как такое могло произойти с ней, Боже? Совсем недавно он видел её живой и практически здоровой. Несмотря на тяжёлое моральное состояние и отравляющий абьюз, она была полна желания бороться за саму себя и даже помочь ему в восстановлении справедливости, а сегодня он вот так бесцеремонно узнал, что её больше нет. Как же так? Она была ещё так молода, что от этого становилось невыносимо жутко. Она ведь была его ровесницей, но её жизнь оборвалась. В его голове в ту же секунду яркой вспышкой, будто кадры диафильма, проносились множество знакомых ему картинок из воспоминаний, связанных с юной девчонкой из его класса. Хоть они никогда не были хорошими друзьями, он хорошо помнил её звонкий пьяный смех в тот вечер их выпускного, её очаровательную улыбку и красивое коктейльное платье. Он помнил её наивной и безрассудной, даже не планирующей собственное будущее. И её образ с того дня крепко отложился в его памяти, потому что именно тогда в их жизнях произошло колоссальное событие, о котором они даже ещё не подозревали. Невозможно просто поверить в то, что она так легко и быстро погасла, будто падающая в летнюю ночь звезда. Пак и сам от себя не ожидает этого, но он, кажется, скорбит в это мгновение по ней. В самой глубине сердца, где отведено место для его хороших воспоминаний, в которых хранится сероглазая девчонка, что-то ломается с громким треском и ощутимо распространяющимся по всему телу равномерной волной отвратительными мурашками. Он не понимает, почему же ему вдруг больно сейчас от этой потери? Но ответ тут же приходит сам собой, когда он с тоской и сожалением смотрит на свою любимую малышку, которая сейчас беззаботно болтает с Чонгуком и широко улыбается ему. Она абсолютно ещё не подозревает о том, что человек, подаривший ей жизнь и борющийся за свою собственную, умер. Отчего-то в его глазах непроизвольно появляются слёзы. От обиды, злости или сожаления, он не знает, но по привычке душит их. Он прикрывает веки на мгновение, проводя ладонью по лицу и пытаясь совладать со смешанными эмоциями, и судорожно вздыхает. Вероятно, его максимально сейчас разрывала на части собственная эмпатия, ведь он, к сожалению, слишком тонко способен был представить, каково же будет Мэй после этого. Это станет ещё одним болезненным ударом по ней, а она была такая крошечная и беззащитная перед жестокой правдой жизни, чёрт возьми. Хизер не была для неё хорошей матерью, по сути, она вообще ею не была ни дня, но эта новость в любом случае разобьёт маленькое и невинное сердце, которое так отчаянно искало в ней хотя бы немного взаимности. Его дочь так отчаянно хотела её любви и мечтала быть ей услышанной, но, к сожалению, этого не произошло и уже никогда не произойдёт. Именно вот это ему было невыносимо больно осознавать и именно это било больнее всего. Вместе с Хизер умерли призрачные надежды его дочери на то, что у неё могла бы ещё быть хорошая и любящая мама. Она лишилась её дважды, и сейчас это произошло навсегда, где же справедливость в этом мире? — Мистер Пак? — мягко зовёт его голос полицейского. — Вы в порядке? — Да, — едва слышно шепчет парень и глубоко вздыхает, а затем прочищает горло. — Да, простите. Что от меня требуется? — Так как ни до кого из родных мисс Смит мы не дозвонились, то вы единственный, кто способен помочь нам с опознанием. Вы можете приехать сегодня? В любое удобное для вас время. — Наверное, да, — тихо говорит он и потирает веки, болезненно зажмуриваясь. — Смогу. Насколько я знаю, она не общалась с родными. Вряд ли вы кого-то ещё найдёте. — Вы можете тогда записать адрес? Ваша помощь нам очень пригодится. — Я знаю, где находится морг. Я приеду, — говорит Чимин и слабо кивает. — Хорошо. Мы будем вас ждать, — говорит Хоппер и на секунду замолкает, будто решатся что-то ещё добавить, а затем коротко вздыхает. — Я сожалею вашей дочери. Пак ничего не отвечает, ведь эти слова никак не облегчат ту боль, что испытает его ребёнок, когда всё узнает рано или поздно. Он понятия не имеет, когда сможет и каким образом скажет ей правду, но скрывать её долго будет трудно и слишком нечестно по отношению к ней. Несмотря на то, что Мэй храбрится после неудачной попытки возрождения их сложных отношений, в глубине души она всё ещё ждёт чего-то хорошего и первого шага от родной матери. Эта невообразимая и душераздирающая жестокость от судьбы ударит по ней вновь, когда она только что вынесла довольно суровый удар. Её сердце и без того беспощадно ранено, разве этого уже недостаточно? Сколько ещё раз ей необходимо разбиться на части, чтобы наконец-то отпустить всё это? Ей всего лишь одиннадцать лет, а она вынуждена проходить такой кромешный ад, который неизбежно делает её взрослой слишком рано. Но, по правде говоря, он предчувствует нутром и всеми фибрами души, что в этом всём нет никакой вины судьбы или чего-то ещё подобного. Всё гораздо проще — виной всему один ненавистный ему человек. Ему даже не нужно досконально знать, что конкретно случилось с ней, чтобы понимать, что смерть Хизер — абсолютно не случайное стечение обстоятельств. И если на этот раз интуиция и профессиональное чутьё его не подводят, то Хонг поплатится за всё, что сделал с этой девушкой.

***

Проведение опознания — одна из самых морально тяжёлых процедур, к которой Чимину приходилось готовиться впервые в своей жизни. Это трудно, и совсем не имело значения, насколько близкого человека нужно увидеть вот так. Ему предстояло пройти это всё лишь по той причине, что никто из родных Хизер не вышел на связь или просто не хотел в этом осознанно участвовать, ведь им давным-давно не было до неё никакого дела. Он пытался собраться с мыслями по пути к управлению главного медицинского эксперта и даже сидя уже внутри здания в ожидании пока его вызовут, но отчего-то это никак не получалось сделать. Его одолевала какая-то бесконтрольная дрожь, будто перед самым жутким испытанием. Кончики пальцев заметно тряслись и до лёгкого покалывания холодели. Ему было страшно, потому что не хотелось мириться с мыслью, что матери его ребёнка больше нет в живых. Он не был близок с ней, а большую часть их общения откровенно презирал или ненавидел, но всё же никогда не желал ей смерти. Он мечтал, чтобы она исчезла, но точно не таким радикальным образом, чёрт возьми. Она, как и любой другой человек, заслуживала право на жизнь, хоть и натворила множество ошибок, за которые ей не было прощения. Это было жестоко, что всё закончилось для неё именно подобным образом. И сам факт того, что ему придётся смотреть на её мёртвое тело в неизвестно каком виде, вызывал у него огромные и колкие мурашки вдоль позвоночника. Его мозг шёл наперекор здравому смыслу и находился в стадии отрицания с реальностью. Ему, несмотря ни на какие усилия, не удавалось принять тот факт, что она могла умереть, и в самой глубине души он, откровенно говоря, просто надеялся на то, что это всё же какая-то чудовищная ошибка. Всё происходящее с ним сейчас какая-то немыслимая эмоциональная мясорубка для сознания любого нормального человека. Перед смертью все равны и совершенно бессильны, а в такие моменты особенно остро бьёт осознание того, насколько же люди беззащитны и ничтожны в её глазах. Это так невероятно пугает, что невольно задумываешься о смысле и долговечности собственного существования. Ежедневно практически все мы строим грандиозные планы на будущее и постоянно что-то откладываем «на потом», но у каждого из нас нет никакого «завтра», а есть лишь «здесь и сейчас». Если нам хочется что-то сделать, даже самую незначительную мелочь, то необходимо брать всё в свои руки и действовать. Нужно менять нежеланную работу и избавляться от людей, которые негативно влияют на нас. Нужно отправиться в грандиозное путешествие, заняться танцами или пойти играть в бейсбол, делать то, чего хочет сердце. Нужно говорить «нет» своим страхам и «да» сокровенным желаниям. Нельзя терять ни одной драгоценной минуты. Важно ценить любую полученную эмоцию, благодарить других, просить прощения, исправлять свои ошибки и говорить о собственных чувствах. Нельзя надеяться на то, что всё изменится когда-то благодаря кому-то, ведь всё зависит только от нас самих. Нужно спешить прямо в это мгновение, ведь потом никогда не будет возможности вернуть его вспять. Это и есть жизнь во всей своей красе, и она у всех одна. Этот наш единственный шанс так легко может быть отобран обстоятельствами или людьми, что мы даже не успеем это осознать. К Хиз это простое и невероятно важное осознание пришло, увы, слишком поздно. Она так долго боялась что-то менять, а просто ждала каких-то перемен или чуда, что в итоге безвозвратно упустила всё своё драгоценное время. Вчера она была полна желания биться за то, что у неё ещё оставалось. Она хотела сражаться за справедливость и свою свободу, но оказалась слабее главного врага — собственного сердца. Её погубила уродливая любовь, которая безжалостно сожгла её дотла. Она сама добровольно вошла в объятия своей смерти и влезла в глубокую тьму, из которой для неё изначально не было мирного выхода. Её сломали сильнейшие чувства, ставшие для неё страшным проклятием, ведь она сделала для себя смыслом жизни другого человека. Она так страстно гналась за взаимностью, но получив её, приобрела ещё несколько сопутствующих вещей: неумолкающую боль, беспочвенную жестокость и бесконечное насилие. Именно эти вещи привели её на смертельный путь покорного подчинения. Для неё любовь стала добровольным рабством, сломавшим её волю. И Чимину было невыносимо печально из-за того, что он не смог её вытащить из этого, хоть и попытался. Она его услышала. Последний их разговор определённо многое значил для них обоих. А их объятия были для неё словно глотком свежего воздуха, и он был рад сейчас осознавать, что сделал это для неё напоследок. Хотя бы в тот момент она была с ним настоящей и чувствовала себя защищённой. Она позволила себе выплакать небольшую часть своей боли, и он надеялся, что это принесло ей какую-то долю облегчения. Он знал, что Хизер абсолютно искренне хотела помочь ему наказать Тхэ за всё сделанное с множеством людей. Она должна была попытаться найти что-то, что могло бы помочь ему раскрыть все его грязные дела и вытащить их на всеобщее обозрение, но не успела. Её сопротивление стоило ей жизни. Сейчас она лежала в одном из холодильников городского морга и уже не могла ничем никому помочь. Насколько была большая вероятность того, что всё это лишь совпадение? Пак совершенно не верил в такие случайности. Её смерть удивительным образом наступила именно тогда, когда она пообещала ему бороться с ним на одной стороне против их общего врага. Она хотела обрести свободу от своей разрушительной любви, а нашла смерть. И он был уверен в том, что руки, которые она больше всего любила, в конце концов сомкнулись на её шее мёртвой хваткой, потому что Хонг что-то узнал или заподозрил. Парень вздрагивает, когда рядом с ним на лавочку садится пожилой мужчина в форме полицейского и внимательно его осматривает. Он держит в руках внушительный блокнот и ручку, видимо, для того, чтобы записать какие-то данные от него. Чимин хорошо знает, что перед предъявлением тела обычно проводят недолгую, но обязательную беседу: опрашивают о внешнем виде и основных приметах умершего. Это необходимо для того, чтобы повысить достоверность результата опознания, ведь от горя или шока некоторые люди неосознанно теряют голову и уходят в стадию отрицания на фоне сильнейшего стресса. Подобный разговор способствует сосредоточенности опознающих и служит некой психологической подготовкой, сказанные ранее данные можно использовать в качестве зацепок. — Мистер Пак? — мягко спрашивает незнакомец. — Да, верно, — отвечает он, легко кивнув. — Вы со мной говорили по телефону. Фрэнсис Хоппер, — говорит полицейский, протягивая ему ладонь. — Спасибо, что приехали так быстро. — Хочу я того или нет, это нужно сделать, — говорит Пак, пожимая его руку. — Больше некому. — Как вы себя чувствуете? — Странно, — отвечает парень, тяжело вздыхая и опираясь на стену. — Не думал, что мне когда-то придётся опознавать тело молодой девушки, которую я знал с младших классов. — Да, понимаю. Это трудное испытание для любого человека, — говорит мужчина, нахмурившись, а затем открывает блокнот на чистой странице. — Перед тем, как мы пойдём туда, я должен задать несколько вопросов. Это формальная процедура, ничего особенного. — Я знаю. — Справитесь? — Вполне. — Вы же хорошо знаете, как выглядела мисс Смит? — Конечно. Мы виделись вчера. — Вкратце опишите её, пожалуйста. — Метр шестьдесят пять ростом, килограмм пятьдесят весом, стройная, длинные каштановые волосы, большие серые глаза, вздёрнутый нос, высокие скулы, аккуратные губы, — отвечает Чимин, вспоминая её черты лица, и вздыхает полной грудью с невыразимой тяжестью. — Она была достаточно красивой девушкой. — У неё были какие-то особые приметы? — спрашивает Хоппер, быстро делая записи. — Сложно вспомнить. Я не так хорошо её знал. Мы же не общались десять лет, — говорит Пак, озадаченно хмурясь и детально вырисовывает её образ в голове. — Может быть, татуировки? — О… подождите. Кажется, да. Маленькая, у щиколотки на левой ноге. Она всегда была видна над краем туфли. — Какая? — Не знаю, что это значит, но вроде бы «Hassliebe», — шепчет он, глядя перед собой отрешённым взглядом. — Это на немецком. Слово образованное от глаголов «любить» и «ненавидеть». Можно перевести как пристрастие к ненависти. — Иронично, — говорит Пак и горько усмехается. — Шрамы, приметные родинки или родимые пятна, ярко выраженные особенности тела? — интересуется Фрэнсис дальше, не понимая, что он имеет в виду. — Не припомню ничего такого. — Значит, ничего существенного. Ладно. — Что с ней случилось? Вы мне так ничего и не сказали. — Смерть наступила в результате прямого падение с высоты. На рассвете её тело обнаружили постояльцы на смотровой площадке «Вулворт Тауэр», где она проживала уже длительное время. — Она умерла сразу? — Да, на месте и, скорее всего, мгновенно. Основное значение для тяжести полученных травм имеют высота падения и жёсткость поверхности соударения, да и положение тела при «приземлении» во многом определяет морфологию повреждений и их локализацию. Думаю, они были несовместимые с жизнью, но об этом уже расскажет нам вскрытие. — Хотя бы в последние секунды она не мучилась. Основная версия следствия самоубийство? — догадывается Чимин, сразу же медленно кивая своим мыслям. — Мы пытаемся восстановить всю хронологию событий, но на данный момент — да. Предположительно всё ведёт к этому заключению. — Как удобно, — шепчет Пак и с пренебрежительной насмешкой вскидывает брови. — Судя по записям с камер внутреннего наблюдения, глубокой ночью мисс Смит покинула свои апартаменты, в одиночестве поднялась на лифте на верхний этаж и прыгнула. Пока всё указывает на то, что это был добровольный уход из жизни, — тихо поясняет полицейский и сочувственно хмурится. — Мне жаль. — Чушь собачья, — несдержанно фыркает парень и проводит ладонями по лицу. — Хиз хотела жить. У неё были незавершённые дела. — Но записи… — Вы говорите, что она ночью покинула апартаменты. Что на ней было надето? Что была за обувь? — Пижама, и она была босиком. — Серьёзно? — Да. — И вам это ни о чём не говорит? Не вызывает никаких подозрений? — Что вы хотите этим сказать? — удивляется Хоппер, внимательно глядя на него. — Я не так хорошо знал Хизер, но за это время кое-что понял, — говорит Чимин, устало вздыхая и поднимая голову к потолку. — Для неё было важно то, как она выглядела. Она не покидала свою квартиру в ненадлежащем виде. Каждый раз, когда я видел её, она была одета так, будто сошла прямиком со страниц разворота «Vogue». — Мистер Пак… — То есть, по вашему мнению, она переоделась и собиралась спать, возможно, уже даже легла в постель, а затем вдруг пошла на крышу, даже не надев обувь, и решила прыгнуть? — Я понимаю ваше состояние, — говорит мужчина и мягко похлопывает его по плечу, стараясь успокоить. — И понимаю ваше желание отрицать реальность, но насколько нам известно, мисс Смит страдала от сильной депрессии. В её медицинской карте присутствует запись о визите к специалисту. В её крови обнаружены следы алкоголя и антидепрессантов, а в таком состоянии можно сделать даже то, чего не было в планах. Может быть, это был эмоциональный порыв. — Ну, конечно, — шепчет он и недовольно дёргает щекой, а затем безрадостно смеётся. — Как будто могло быть иначе. — Постарайтесь держать себя в руках и подумать. Это всё, что вы можете мне сказать о ней? Или есть ещё что-то из примет, что мы можем добавить в протокол опознания? — Есть. Наверное, это имеет значение, но вряд ли это будет принято во внимание. Я уже заведомо понимаю, какой исход будет у этого дела. — Я вас внимательно слушаю, — говорит Фрэнсис, вновь собираясь записывать его слова. — Вероятно, эксперт обнаружит на её теле множественные следы не только повреждений вследствие падения, а старых и более свежих побоев. Я видел синяки на её теле. — Хотите сказать, что она подвергалась физическому насилию? — спрашивает коп, сильно хмурясь. — Физическому, моральному, может быть, и сексуальному. Это делал человек, с которым у неё были тайные отношения. Я бы на вашем месте не был так уверен в том, что это обычное самоубийство. Изучите внимательно её жизнь. — Тайные отношения? Вы можете это как-то подтвердить? — Нет, к сожалению. У меня нет подтверждений, но мне известно, что они были. — И у вас, похоже, есть какие-то подозрения о том, кто мог бы быть причастен к её смерти? — спрашивает Хоппер, пристально глядя на него. — Да, у меня действительно есть некоторые подозрения, но я не могу обвинять кого-либо, не имея при этом ни одного доказательства на руках. Обвинение в убийстве — слишком громкое заявление, — говорит Чимин, безразлично пожимая плечами. — Это всё, что я могу сказать. — Ладно. Если на этом всё, тогда пойдёмте. Нам нужно закончить процедуру, — вежливо говорит мужчина, поднимаясь и указывая ему рукой на дверь в конце коридора. — Нам туда.

***

Спустя невыносимо долгих пять минут вся эта трудная процедура заканчивается, а Пак практически выбегает из угнетающего здания, чтобы поскорее вдохнуть свежего воздуха, потому что перед глазами всё темнеет от нестерпимой духоты. Он не понимает, откуда вдруг появляется это неприятное ощущение, но ему внезапно не хватает кислорода. Всё его тело пробивает крупная дрожь, на лбу выступает холодная испарина, а тошнит так сильно, что желудок готов в любое мгновение вывернуться наизнанку. По абсолютно не ясным для него причинам его так неадекватно бросает из крайности в крайность, будто он попадает в губительный шторм, и становится так запредельно страшно. Он буквально задыхается, и подобная реакция собственного организма вгоняет его в ступор. Эмоции накалены так бешено, что он превращается в скопление оголённых нервных окончаний. Они как какое-то пульсирующее аморфное образование, которое расплёскивает без всякого контроля все самые отвратительные чувства наружу, а он от этого теряется в пространстве. Происходящее вокруг так давит, что хочется закрыться где-то и никогда больше не испытывать этого. Звуки кажутся чрезмерно громкими, и он закрывает уши, стараясь хоть как-то спастись. Солнечный свет слепит так сильно, что больно смотреть вокруг. Воздух такой свинцовый, что оседает в лёгких неподъёмным грузом. Наверное, всё дело в том, что он абсолютно не готов был увидеть Хизер такой когда-либо. Мёртвой. Он увидел её мёртвой. Это была она. Перед ним на металлическом столе лежала та самая девушка, которая ещё вчера смотрела ему в глаза и обещала с ним увидеться через несколько дней, чтобы помочь. Боже, она была такой до жути бледной, даже практически белой, а её губы отчего-то заметно отдавали синевой. Хоть он и видел только некоторые участки её тела и лицо, но успел заметить на её коже в области ключиц, шеи и рук синюшно-фиолетовой окраски гематомы, и от этого ему стало вдруг по-настоящему страшно от подобной картины. Все его сомнения рассыпались с дичайшим грохотом и вырвались из него прерывистым хриплым вздохом удручающего отчаяния, когда эксперт поднял белую ткань и показал её ему. В ту секунду он думал лишь о том, сколько же дерьма она вынесла на своих хрупких плечах по своей собственной глупости? Сколько же боли её вынуждала терпеть чёртова любовь, прежде чем всё это закончилось? Сколько же она страдала от этого? Это немыслимо. На секунду, когда он увидел её в таком виде перед собой, то от ужаса допустил мысль о том, что это всё могло быть для неё слишком невыносимой ношей и она была способна этим прыжком спасти себя, но сейчас в это не верил. Почему-то в глубине души и где-то на подсознательном уровне он знал, что она не способна была так легко и неожиданно сдаться. И уверенности в этих мыслях придавали ему некоторые личные вещи девушки, которые лежали сейчас в кармане его пиджака. Ему отдали их, как единственному ближайшему человеку, который отозвался на помощь полиции. Среди них в прозрачном небольшом пакете была довольно скромная золотая цепочка с кулоном и телефон. Это всё ценное, что было при ней в момент смерти. Украшение сняли с её тела уже в морге, а вот мобильный был в её руке на месте происшествия, когда её обнаружили, как сказал Хоппер. И именно этот небольшой факт выбивал из колеи особенно сильно. Кто, твою мать, прыгает добровольно в объятия смерти, держа его в ладони? Зачем? В голове почему-то была лишь одна мысль — она убегала. От самой себя, от своего убийцы или же от эффекта смеси алкоголя с антидепрессантами, пока Чимину было неизвестно, но это не похоже на смиренное решение, которое спокойно приняло её сердце. В последние минуты жизни с ней явно происходило какое-то дерьмо и оно, кажется, её непередаваемо напугало, раз она даже босиком выбежала из своей квартиры. Он наверняка не знал, был ли сегодня ночью с ней на крыше кто-то ещё, толкнул ли её этот кто-то или же она сделала подобный шаг всё-таки сама под действием чего-то, но, определённо, это всё не было случайностью. Он уверен был в том, что каким-то образом Хонг точно замешан в этой ситуации. И чтобы понимать это не нужно было быть гениальным полицейским с огромным опытом работы за плечами. Это слишком очевидно, потому что её смерть совпала с её желанием найти компромат на него. В какой-то момент, думая обо всём этом, он замечает, что дышит прерывисто и очень учащённо, как будто ему недостаточно воздуха. Мысли слишком неуправляемо мечутся в голове и они все нестерпимо тяжёлые, а перед глазами у него постоянно стоит мёртвая Хизер, как самый страшный кошмар наяву. Он делает поверхностные, короткие и быстрые вдохи, пытаясь получить как больше кислорода, но этого мало для полноценного функционирования. Лёгкие болезненно жжёт, а в груди всё сильно сдавливает от невозможности себя контролировать в этот момент. Он чувствует, что его это состояние душит, но никак не может повлиять на него и от этого паникует ещё сильнее. Пак резко хватается за ограждение, стараясь хоть как-то удержать себя в реальности. Он с силой зажмуривается и, перебарывая себя, на мгновение задерживает дыхание, мысленно считая до десяти. Всё происходящее вертит его словно в какой-то бешеной центрифуге, и он, кажется, гораздо слабее всех этих обстоятельств. У него не получается справится с очередным происшествием в его жизни. Ему становится отчего-то так немыслимо страшно, как никогда прежде. Каждый день своей жизни сейчас он должен принимать какие-то кардинальные решения, вынужденно быть в центре неприятных для него событий и быстро реагировать на изменяющиеся условия, которые категорически против него. Это всё слишком. Столько раз за это время он уже сталкивается с невообразимой несправедливостью. Сначала появление матери его ребёнка, которую он не хотел никогда видеть. Затем подставной суд, ударивший его особенно сильно. А теперь он вновь видит неоправданную жестокость и беззаконие, и ему кажется, что он не способен ничего держать под контролем, даже самого себя. Всё это чёртово дерьмо, несомненно, провоцирует взрыв тонны внутреннего напряжения и тревоги, что он носит в себе уже не один день. Это служит красноречивым ответом на то, как он выдерживает непрекращающийся неделями стресс? Никак. Он его ломает, но незаметно для окружающих. Этот мучительный и внезапный приступ необъяснимой паники происходит с ним впервые. Его парализует от необъятной тревоги и нечеловеческого страха, но он помнит, как с этим помогал не раз справиться Чонгуку. Он медленно открывает глаза, боясь даже пошевелиться каким-то неправильным образом, чтобы не спровоцировать нечто более сильное. Его резко бросает в жар, отчего по вискам едва заметно стекает пот. Сердце бьётся так громко и неистово, что это становится единственным звуком, который он различает поблизости на всей улице. Он пытается сосредоточить взгляд на проезжающих машинах, но совершенно теряется в этом беспорядочном хаосе, потому что все они мельтешат мимо мутными пятнами. Всё вокруг него так кружится, что колени подкашиваются, а высокие здания будто всё сильнее сжимают его в какой-то железобетонной коробке. Он растерянными глазами бегает из стороны в сторону и совсем не может уже держать под контролем очевидный тремор рук от внутренней дрожи. Оглушающие и учащенные удары разрывают его барабанные перепонки, поэтому он хватается за голову и усиленно пытается заткнуть это. Он буквально уже находится в каком-то предобморочном состоянии, но в самый нужный момент чувствует, как крепкие руки бережно обхватывают его со спины и ложатся ему на грудь. Этот жест — настоящее нежданное спасение в данный момент. Неустойчивое состояние ненадолго отпускает и он усиленно пытается собраться с силами, но головокружение и лёгкое онемение в конечностях всё равно не проходит, а ощущение нехватки воздуха просто выбивает землю из-под ног и чудовищно душит. Ему так трудно сейчас, что он невольно восхищается тем, насколько же волевая личность Чонгук, раз живёт с этими приступами столько лет и стойко сражается с ними из раза в раз. Тёплые ладони нежно поглаживают его грудную клетку и тем самым будто напоминают о том, как должны работать лёгкие. Это действительно помогает, и Чимин закрывает глаза вновь, впервые за минуту делая вдох чуть глубже. Спокойный и тихий голос у его уха служит необходимым чарующим зовом к свободе, за который он отчаянно цепляется, чтобы поскорее выбраться из пугающей тьмы. Он как будто его надёжный якорь и отправная точка, который сейчас так немыслимо важен для него. Медленно и осторожно благодаря ему Пак всё-таки выходит из этого состояния, следуя за ним, и всё больше приходит в себя, словно выныривая из-под толщи воды. Постепенно он наконец-то затихает и перестаёт так хаотично хватать воздух ртом. — Вот так, — шепчет ласково Чон, водя ладонью по его груди. — Ты молодец. У тебя хорошо получается. — Нет. Я не… могу… — с трудом произносит Чимин, снова крепко зажмуриваясь, — дышать. — Ш-ш-ш, всё хорошо, — продолжает его успокаивать парень и несколько раз мягко целует в плечо. — Постарайся делать это медленно. Вдох связан с возбуждением нервной системы, а выдох — с торможением. Нужно укоротить вдох, а выдох удлинить, это поможет добиться успокаивающего эффекта. Доверься мне. Я знаю, что ты чувствуешь, и знаю, как попытаться помочь тебе. — Как же страшно, — едва слышно произносит Пак дрожащим голосом. — Боже мой, почему так страшно? — Я здесь, слышишь? Ты не один. Я рядом с тобой, любовь моя. Мы с этим справимся. — Что… что происходит со мной? — Паническая атака. Твой организм, кажется, дал сбой. Но это можно победить. Ты можешь. — Но я… со мной этого… — Никогда не было раньше, я понимаю. Первый приступ паники может случиться при сильном переживании или эмоциональном перенапряжении. На тебя слишком много всякого свалилось в последнее время, а сейчас что-то послужило словно последним ударом, — говорит Чонгук, аккуратно и неторопливо разворачивая его к себе лицом. — Всё, что сейчас тебе нужно, — дышать. Нужно постараться контролировать дыхание. Давай, я помогу тебе. Повторяй за мной, хорошо? Чимин слабо кивает, глядя перед собой испуганными глазами, а Чон бережно берёт его за запястье и мягко поглаживает большим пальцем нежную кожу. Другой рукой он медленно показывает ему каким образом необходимо дышать, плавно жестикулируя. Он вдыхает на четыре счёта, а выдыхает на два, не сводя с него внимательного взгляда. Парень послушно выполняет его указания и спустя минуту чувствует себя уже значительно лучше, но по-прежнему боязливо смотрит на него и дрожит всем телом. Он будто и сам не верит в то, что у него получается себя перебороть. Чонгук делает маленький шаг к нему, подходя ближе, а затем вытаскивает из-под его рубашки важный для них обоих кулон и поднимает его ладонь, держа её в ласковой хватке. Он вкладывает маленький клевер в его пальцы, а тот послушно сжимает их и наконец-то делает глубокий вдох, будто цепляясь всеми мыслями, душой и телом за нечто необходимое и такое драгоценное. — Твой талисман. Это твой ценный предмет, — шепчет Чон, мягко проводя ладонями по его плечам и затем осторожно притягивая в свои объятия. — Сосредоточься на том, какой силой он наделён. Он был с тобой много лет и потом множество раз спасал меня. Он хранил тепло твоего тела и отдавал его мне. Он находился рядом со мной, когда не было тебя. Ему удавалось создавать ощущение, что ты всегда держал меня за руку. Это помогало мне не сдаваться. Я смотрел на него и верил, что однажды верну его тебе. Сам того не подозревая, ты дал мне средство для борьбы с мрачными мыслями в моей голове. Когда я не знал, как справиться с подобными атаками или с ужасным желанием сдаться, то просто брал его и представлял тебя. Твои рыжие волосы, — продолжает парень, заботливо гладя его по голове и прижимая к себе крепче, — и их персиковый аромат. Твои добрые глаза, в которых для меня горели самые красивые звёзды. Твой задорный смех, от которого всё вокруг оживало и обретало бесценный смысл. Твой нежный голос, от которого у меня иногда мурашки бегали по коже. Твои объятия, в которых я был «дома». И даже твои розоватые пальцы, что очаровательно прятались в огромных рукавах худи и всегда были такими удивительно тёплыми. Ты не понимаешь, насколько сильно помогал мне, хоть тебя не было со мной. Ты спасал меня ежедневно. — А сейчас это делаешь ты. Мне, кажется… лучше, — говорит прерывисто Чимин, утыкаясь носом в его шею и глубоко вздохнув. — Как тебе это удаётся? — Укорочение вдоха, удлинение выдоха и паузы после него. Выдох удлиняется до тех пор, пока не станет вдвое длиннее вдоха, а затем удлиняется продолжительность паузы. Так работает успокоительное дыхание. И отвлекающий манёвр в виде талисмана. Это всё мне очень помогало в своё время. — Спасибо, — шепчет парень, постепенно приходя в себя, но хватаясь за него крепче. — Столько раз я видел, как это происходило с тобой, но никогда не был тем, кто это испытывал. Я чуть с ума не сошёл от ужаса. Я не думал, что это так страшно. — Ты справился, тебе удалось подавить приступ тревоги. Всё хорошо. Надеюсь, это не повторится, — отвечает Чонгук и продолжает ласково перебирать его волосы. — Уже легче? — Да, намного. — Ты ничего мне не успел объяснить, только сказал куда срочно уезжаешь. Я отвёз Мэй в школу, как ты попросил, и сразу приехал следом за тобой. Что случилось? Тебя вызвали сюда? — Да. — Что это вообще за место? Ничего не понимаю. — Управление главного судебно-медицинского эксперта. Здесь расследуют обстоятельства смертей, наступивших в результате преступного насилия, несчастного случая, самоубийства и при необычных или подозрительных обстоятельствах. Проще говоря, это самый большой городской морг. — Хорошо, — медленно и всё ещё недоумённо произносит он, нахмурившись. — Но что же тебе здесь делать? Этот визит как-то связан с делом Хонга? — С делом — нет, но думаю, что с ним мой визит точно как-то связан, — шёпотом говорит Пак, закрывая глаза. — Что ты имеешь в виду? — Меня вызвали для опознания тела. — Твою мать, — выдыхает Чонгук и сочувственно вздыхает, поглаживая его по спине. — Кого? — Хизер. — Что? — ошеломлённо спрашивает он. — Она погибла, — отвечает Чимин. Примерно на секунд десять Чон полностью цепенеет, ошарашенный такой новостью. Он не двигается, ничего не говорит и, кажется, будто даже не дышит. Мысленно он явно переваривает услышанное и принимает осознание того, что его знакомая, с которой он учился в одном классе, вот так внезапно умерла. Его отношение к ней, как и у самого Пака, достаточно противоречивое, но всё же отчего-то ему так жаль её по-человечески. Она совсем ещё молодая девушка, у которой мог быть ещё длинный путь впереди. Это не укладывается в голове. Они все знали, что ей нужна помощь, и предполагали, что всё закончится так или иначе довольно плачевно, но так и не смогли её вытащить из этого дерьма. И, судя по словам Чимина, у него на уме тоже лишь один подозреваемый в её скоропостижной смерти. — Что… чёрт. Что с ней произошло? — спрашивает Чонгук, с трудом собираясь с мыслями. — Её нашли на смотровой площадке Вулворт-билдинг. Упала с высоты. — Несчастный случай? — Не уверен. — Она что, покончила с собой? — По официальной версии. — Но ты ей, похоже, не веришь? — Нет, — отвечает Пак, мягко отстраняясь и неторопливо доставая из кармана личные вещи девушки. — Мне отдали это. — Это принадлежало ей? И каким образом это толкает тебя на мысли о том, что её убили? — спрашивает Чон, сводя брови и бросая на него удивлённый взгляд. — Мы с тобой оба знаем, что Хизер должна была попытаться найти компромат на Тая. И если бы всё получилось, то мы собирались встретиться в ближайшее время, но она не успела. По стечению обстоятельств она вдруг погибает при странных обстоятельствах через несколько часов после нашей встречи, ты веришь в подобные случайности? — спрашивает он, задумчиво глядя куда-то сквозь него. — Согласен, это выглядит довольно подозрительно, — шепчет Чонгук и неуверенно кивает. — Но полиция, разумеется, ведёт к тому, что это суицид? — Да. Только скажи мне, кто прыгает с крыши в попытке покончить с собой, при этом сжимая в ладони телефон? — интересуется Чимин, приподнимая брови и переводя глаза на устройство в своей руке. — Постой, ты хочешь сказать, что она что-то узнала и из-за этого пострадала? — Ей было известно многое и, возможно, она узнала ещё больше. Я не успел с тобой этим поделиться, но она обладала информацией, которая могла уничтожить Хонга. Не знаю, успела ли она сделать то, что хотела, или была в итоге поймана им, но я уверен, что всё это как-то взаимосвязано. — Думаешь, её убил кто-то по его приказу? — говорит Чон, внимательно разглядывая его. — Это и нужно выяснить. Я не доверяю следствию. Мы оба знаем, что закон — не всегда гарантия правосудия, — отвечает Пак и уверенно кивает, медленно моргая. — Если это так, а он лично или чужими руками убил её, то я из кожи вон вылезу, но справедливый суд его наконец-то настигнет.

***

Каждый час после столь неожиданной новости проходил для Чимина будто в каком-то странном и жутком коматозе. Всё напоминало страшный сон, от которого никак не получалось проснуться. Он в полной мере не мог прийти в себя от шока, но старался делать вид, что всё в порядке ради Мэй и её душевного спокойствия. Прошло уже несколько дней с того момента, как он узнал всё, но так и не нашёл в себе сил рассказать ей об этом. Наверное, её необходимо было как-то подготовить или заходить издалека, но он понятия не имел как это можно сделать. Как только он думал об этом, то моментально все слова из головы улетучивались. Больше всего на свете он боялся ранить дочь. Ему невыносимо не хотелось быть тем самым человеком, который разобьёт её хрупкое и доброе сердце жестокой реальностью взрослых трагедий. Он не знал, как поступить правильно в данном случае: промолчать или же позволить ей достойно попрощаться с матерью? Это непростое решение, ведь он не знал, чего хотела она. Это чертовски трудный выбор для него по разным причинам, хоть и казался таким простым. С этими мыслями и чрезмерным эмоциональным напряжением ему приходилось жить практически ежеминутно. Все свои привычные домашние дела он делал на полном автомате. При всём этом умело натягивал улыбку при необходимости, и совсем недолго, но малышка даже ничего не подозревала. Только вот вчера вечером, когда он укладывал её спать, то она стала задавать неудобные вопросы о том, что у него случилось, а это было плохим признаком. К сожалению, интуиция Мэй никогда не подводила. Похоже, он справлялся не так уж безупречно. Ему пришлось ей солгать, но её тревожность нарастала всё сильнее и ощутимое именно из-за его же состояния, ведь между ними была особенная эмоциональная связь. Стресс он переносил привычным для себя способом — работал ещё усиленнее. Практически всё своё время посвящал изучению литературы по уголовному праву, разбирательству Хонга, а теперь ещё и медицинскому заключению о смерти Хизер. Он чувствовал себя каким-то грёбаным детективом из крутого сериала, пытаясь разобраться во всех хитросплетениях нечестного правосудия, но ведь если не он, то никто не станет копать глубже. Всем вокруг было бы выгоднее поскорее закрыть дело и оставить на ней клеймо самоубийцы. Ему заведомо было известно, что вскоре в нём поставят точку, всегда так и происходило. Но в этом стоило разобраться или хотя бы постараться это сделать ради того, чтобы позволить правде быть обнародованной. Но самая важная причина, чтобы не отступать, заключалась в том, что отвратительные эксперименты должны были быть в конце концов прекращены. Тхэ зашёл слишком далеко и уже не впервые. Он проводил свои тестирования на живых людях, будто на лабораторных крысах. Слишком многие вокруг него страдали и слишком много власти было замешано в подобном дерьме. Это должно было закончиться любой ценой, потому что жертвой обстоятельств успела стать девушка, которая, по сути, была совершенно безвредна. Она просто знала то, чего не стоило, и за это поплатилась жизнью. Разве это чёртова справедливость? За эти два дня Пак наизусть выучил данные из заключения о смерти Смит. Ему удалось получить доступ к нему благодаря Митчеллу, который за определённую плату предоставил для него копию. Это было не совсем честно, разумеется, но официально ему никто не показал бы полный отчёт, ведь подобные данные разглашали только близким родственникам. Но этим людям не было дела до неё при жизни, что уж говорить о её смерти. Формально её даже невозможно было похоронить по-человечески без их разрешения, и это так невероятно отвратительно, ведь, похоже, ему действительно придётся добиваться их согласия на это, иначе Хизер так и будет лежать на хранении, словно какой-то ненужный никому мусор среди остальных брошенных тел. Как бы он не относился к ней, так или иначе, их связывала одна значимая история. В некотором смысле по-своему трагичная, но в данном случае речь всё же шла о его умении быть прежде всего человеком. Не мог он так хладнокровно относиться к ней, как бы не старался. У него к ней было больше сострадания, чем у её родителей. Он вновь пробегает сосредоточенным взглядом по мелким буквам и глубоко вздыхает, запуская пальцы в волосы. В глазах весь текст уже сливается в одно сплошное и неразборчивое пятно, но он изо всех сил старается взять себя в руки, зажмурившись на мгновение, а затем вновь начинает читать. Сначала он вновь внимательно изучает общую информацию, а затем переходит к результатам анализов. На момент своей смерти Хиз находилась в состоянии алкогольного опьянения, и это правда. Она выпила примерно бутылку вина в одиночку, довольно немало для девушки. Но ещё в её крови экспертиза обнаружила следы антидепрессантов, Хоппер не солгал. Нужно быть настоящей дурой, чтобы смешать одно с другим, но что-то ему подсказывает, что она и не была такой уж идиоткой. Любому человеку хорошо известно, что сочетание двух этих вещей одновременно — очень опасная игра со смертью. Не могла же она этого сделать? Может быть, у неё на самом деле была депрессия, а она таким образом пыталась бороться с этим сложным состоянием в последнее время? В её медицинской карте и правда был записан всего один визит к специалисту, а подобные препараты никто бы не продал ей без рецепта. Насколько ему было известно, они действовали по методу влияния на изменения в химии мозга, оказывая воздействие на связи в клетках. Неизвестно, помогали они ей или нет, но вела она себя странно и временами импульсивно. А в последнюю встречу она наоборот была чрезмерно тихой, подавленной и разбитой. Её бросало из крайности в крайность, душили слёзы и она находилась будто на грани срыва. Возможно, она и чувствовала что проигрывала сложную войну своим демонам, раз обратилась за помощью. Сама она, похоже, не справлялась. И если это так, то могла ли Хиз в таком случае решиться на подобный шаг? Вдруг он всё-таки слишком заблуждался, и это вовсе не убийство? — Эй, привет, господин адвокат, — ласково шепчет Чонгук, склоняясь к нему со спины, и легко целует в щёку. — Боже мой, ты меня напугал, — говорит Чимин, издавая шумный вдох облегчения и прикрывая глаза, но затем меняется в лице и расслабляется. — Привет, любовь моя. — Я стучал несколько раз, честно, но ты не открывал. Свет горел, а дверь была не заперта, поэтому я и зашёл. Не против? — Нет, конечно нет, — отвечает он, качая головой. — Прости, совсем не слышал. Я очень рад, что ты приехал. Как ты? — Всё хорошо. Только вот есть у меня одна проблема, от которой никак не могу избавиться. — Какая? — Постоянно думаю о тебе. Ты мне не даёшь покоя, знаешь? — спрашивает парень и мягко улыбается, оставляя пару коротких поцелуев на его шее. — Не мог уснуть, потому что думал о тебе шестьдесят секунд в минуту, как влюблённый мальчишка. — Ты со мной флиртуешь, а меня опять это безобразно обезоруживает, — говорит Пак, смущённо улыбаясь в ответ. — И я очень скучал, квотербек. Он несколько секунд нежится в его тёплых объятиях, словно в самом безопасном месте в мире, а затем тягостно вздыхает, вспоминая, что, к сожалению, не может спрятаться в них навсегда и сделать вид, что ничего ужасного вокруг не происходит. — Я знаю этот тяжёлый вздох. Как ты? — обеспокоенно интересуется Чон, зная, насколько ему трудно сейчас ежеминутно. — Стараюсь держаться. Сейчас вот изучаю возможные пути, которые помогут мне выйти победителем из сложившейся ситуации. — Только не переусердствуй. Ты прежде всего просто человек и тебе нужен отдых. — Что, так плохо выгляжу? — подаёт голос Чимин и тихо хмыкает, а уголок его губ слабо ползёт вверх. — Нет, всё ещё самый красивый на свете, но выглядишь морально и физически уставшим. Передохни немного, ты всё время сидишь над документами, — говорит Чонгук, обходя его и аккуратно забираясь на его колени, а после мягко обнимает за плечо. — Мало ешь, плохо спишь и практически не говоришь ни с кем. Чувствуешь себя хорошо? — Не беспокойся за меня. Больше никаких панических атак, — отвечает Пак и быстро целует его, обхватив за талию. — Я в порядке. — Уверен? — Да. Ничего подобного больше не было и надеюсь, что не будет. — Это хорошо, но всё равно я не могу не беспокоиться, — встревоженно говорит Чон, нежно перебирая его волосы на затылке. — Я вижу, что именно ты делаешь — снимаешь стресс работой, да? Но вот только работа тоже сейчас заставляет тебя испытывать сильный стресс. Тебе довольно непросто, а особенно после последних событий. Не изводи себя и не возлагай на себя слишком много ответственности, ладно? — Я ещё немного подумаю обо всём этом и затем сладко посплю, — уверяет парень, легко кивнув и поглаживая его талию несколько раз. — По крайней мере, я обещаю постараться это сделать, если ты сегодня останешься со мной. Будешь нежно меня обнимать до самого утра и сопеть на ухо. — Ты же меня больше не станешь прятать в шкафу? — интересуется Чон и подозрительно прищуривается. — Теперь наши отношения больше не секрет для Мэй, так что я буду хорошо себя вести, — говорит он и негромко смеётся. — Тогда я останусь и сделаю вид, что приехал не за этим сюда, — отвечает Чонгук, не скрывая хитрой улыбки, а после мельком разглядывает документы на столе. — Что ты делаешь? У тебя никак не получается сдвинуться с места? — Да. У меня образовалось два дела. Практически даже три, если брать во внимание создание наркотиков, и всё это связано с одним человеком. Пытаюсь зацепиться за что-нибудь, но пока не выходит ничего. Не оправдать, не обвинить. — А над чем ты так сосредоточен был, когда я пришёл? — Кровь Хизер, — отвечает Чимин и недовольно вздыхает. — Не нравится мне всё это. Мне кажется, не всё так просто, как думает полиция. — Ты нашёл что-то интересное? — По правде говоря, всё, что я понимаю из анализа, это то, что она была пьяна, а ещё по их словам принимала антидепрессанты. От копов такая версия звучит достаточно логично в сложившейся ситуации. Если она совместила алкоголь с сильным психотропным препаратом, то совсем не удивительно, что в итоге могла совершить то, чего прежде не собиралась. — Но тебя что-то значительно смущает? — Не то чтобы смущает, я просто думаю обо всех деталях и рассуждаю. Например, согласно их версии, Хизер сидела на постоянной основе на антидепрессантах, но я не очень в это верю. — Почему? — Разве врачу для того, чтобы подобрать правильные и подходящие препараты, достаточно одной встречи с пациентом? Я не очень понимаю. Хорошо, допустим, она потом сменила специалиста, но у меня всё равно эта история вызывает подозрения. Во-первых, я общался с Хиз несколько раз, и она явно не видела того, что у неё очевидные ментальные проблемы, или делала вид, что не видела. Лишь в наш последний разговор она открыто упоминала о своих страхах и чувствах, с полным осознанием, что ей правда нужна помощь. А, судя по записи в карте, она была на приёме почти месяц назад и лишь раз. Странная попытка лечить своё состояние, но сделаем вид, что она пошла на приём только ради получения рецепта. Во-вторых, насколько мне известно, у антидепрессантов всё же накопительный эффект. То есть, чтобы от него был заметный результат, она должна была принимать их некоторое время. С приёма прошло несколько недель, но я видел её буквально за шаг до смерти, и она выглядела ещё более сломленной чем обычно. С каждой нашей встречей было заметно, что ей становилось только хуже, но разве не должно было быть всё иначе, если она сидела на таких сильных таблетках? — Чёрт. Выходит, ей либо не помогало назначенное лечение, либо она и не лечилась вовсе. — Именно. Но благодаря записи в медицинской карте, копы делают вывод, что у неё были психологические проблемы и объясняют её поведение перед смертью тем, что произошло отравление организма из-за неправильного употребления сильных «психотропов» и появились побочные эффекты вроде тревожного состояния, паранойи. Я не берусь судить эффективность лечения, ведь терапия состоит из множества аспектов, которые мне неизвестны. Я просто рассуждаю и… как-то это всё странно. — И твои сомнения звучат вполне логично, это и правда как-то странно. Словно они зацепились за единственную возможность выставить это всё самоубийством больной депрессией девушки. Но ты прав, мы не знаем многое о ней. Может быть, она действительно пыталась лечить своё состояние, просто у неё не получалось добиться видимого прогресса. — Да, всё возможно, — печально говорит Пак, перекладывая несколько бумаг, и обречённо вздыхает, качнув головой. — Я ни черта, если честно, в этом всём не понимаю. Сплошь какие-то непонятные термины и показатели, но дело явно паршиво. Как сказал эксперт, она могла бы просто уснуть и больше не проснуться с такими результатами в крови, но получила стимулирующий эффект. Антидепрессант с алкоголем отчего-то возбудили её нервную систему до такой степени, что она поддалась неожиданной атаке обсессии. — Может быть, я могу тебе чем-то помочь? — интересуется Чонгук, легко пожимая плечами. — А ты что, настолько хорош в естественных науках, что можешь расшифровать анализ крови? — Ну… кто знает, кое-что я могу. Не специалист, разумеется, но разберу что-то получше тебя. В Оксфорде я был лучшим на курсе в биологии и химии, участвовал в конкурсах и в конференциях. Я дружил с этим. — Пожалуйста, я всё равно ничего не понимаю кроме итогового заключения, — говорит Чимин и приглашающе кивает на стол. Чонгук улыбается от того, что тот настолько легко на этот раз соглашается на помощь, а затем быстро оставляет на его губах лёгкий поцелуй и разворачивается вполоборота на его коленях. Несколько тихих и напряжённых секунд он пристально смотрит на развёрнутые результаты анализа, быстро бегая из стороны в сторону по документу серьёзным взглядом из-под нахмуренных бровей, а Пак бесстыдно любуется им в этот момент и не может скрыть слабой улыбки. Такой он невозможно очаровательный, когда так сильно на чём-то сосредоточен. Тёмные глаза хаотично проглатывают строчки, а множество мыслей сразу же отражаются в больших зрачках. Чувственные и самые желанные губы неразборчиво бормочут что-то, когда он тихо читает. А большой нос так очаровательно дёргается, когда мимика на его лице меняется по мере восприятия и осознания информации, что эта крошечная деталь действует просто разрушительно на волю Чимина. Он тихо вздыхает и бережно обхватывает его за талию, поддаваясь вперёд. Со всем трепетом он прижимается к нему и просто наслаждается тем, что может себе позволить такую прекрасную наглость. Впервые в жизни у него есть настоящие и достойные отношения, которые заслуживают борьбы за них. И, по правде говоря, ему нравится каждый раз возвращаться к мыслям о том, сколько дерьма им пришлось пройти ради того, чтобы вот так просто и без стеснения сидеть в объятиях друг друга. Оглядываясь назад, он понимает, как много их совместных сил вложено в этот непростой путь к их счастью. Чон, не отвлекаясь на его нежности, молча о чём-то думает некоторое время, потирая лоб кончиками пальцев, и выглядит весьма задумчивым, будто что-то интенсивно вспоминает или пытается понять, а затем вдруг согласно кивает каким-то своим неозвученным размышлениям и бегает озадаченным взглядом по сторонам. Его брови забавно сходятся на переносице, а большие глаза становятся ещё больше от озадаченности. Это выглядит так забавно, но чертовски мило, будто он и сам удивлён тому, что ему всё-таки удаётся в итоге что-то понять в этом сложном документе. Он вновь возвращает всё своё внимание к анализу и медленно водит указательным пальцем по строчкам, а в конце концов удовлетворённо хмыкает, резко поворачиваясь к нему. — Что конкретно написано в общем отчёте о вскрытии по поводу её крови? Какое именно заключение? — спрашивает он, мило хмурясь. — Полторы промилле алкоголя. Обнаружены следы активного вещества флуоксетина и ингибитора неизвестного вида. Как-то так, кажется, — говорит Пак, с сомнением морщась и стараясь всё в точности вспомнить. — Возможно, ты был прав насчёт того, что она на самом деле не принимала антидепрессанты. — Почему ты тоже теперь так думаешь? — Флуоксетин — ингибитор обратного захвата серотонина, — рассуждает Чон и легко встряхивает головой. — Не вникай, но теперь я с тобой ещё больше согласен, зная, что у неё нашли. Если принимать его в лечебных целях под наблюдением врача, то он даёт стимулирующий эффект и хорошо помогает в борьбе с депрессией, но наркозависимые используют его в большом количестве для мощной психостимуляции. — Смит не употребляла наркотики. — Вот именно, но его концентрация в её крови значительно превышена, да и другое неопределённое вещество тоже зашкаливает. Довольно интересно, так показан распад или она приняла что-то ещё? Я тоже многое в этом не понимаю. Но, по сути, в тандеме с алкоголем всё это для Хизер было токсичной дозой. Это правда. — То есть, в любом случае она могла умереть от такого химического состава, даже если бы не упала с крыши? — Да, разумеется. — То есть… это что-то вроде фармацевтической передозировки? — Можно сказать и так. Ты знаешь, что из себя представляет флуоксетин? — Понятия не имею, — отвечает Чимин, недоумённо наблюдая за ним. — При чрезмерном и долгом употреблении накапливается в тканях и органах, тем самым нарушая их работу. Он способствует разрушению нервной системы, в организме биотрансформируется в норфлуоксетин… — Давай в двух словах. — Это фактически наркотик. При малейшем нарушении инструкции применения и самостоятельного увеличения дозы он может быть весьма опасен. — Ты что, шутишь? — ошарашенно спрашивает парень, качая головой. — Нет, — отвечает Чонгук и нервно потирает шею, вновь быстро пробегая глазами по документам. — Он является довольно распространённым препаратом, ведь при правильном лечении достаточно эффективен. У него меньше побочных эффектов, чем у других, но проблемы могут возникнуть, если не соблюдать дозировку или… — Смешать с чем-то? — Да, как вариант, — говорит он и покусывает щёку изнутри, ненадолго замолчав. — При длительном употреблении в неправильной дозировке он вызывает сильнейшую зависимость. И самостоятельно потом избавиться от неё практически невозможно, тогда требуется уже длительная терапия под наблюдением специалиста. Он очень опасен при высокой концентрации. — Чёрт… подожди, — шепчет Чимин задумчиво и ёрзает, удерживая его в своих руках. — А что, если он был в её крови не в составе антидепрессанта? — Что ты имеешь в виду? А как ещё? — спрашивает парень, не понимая, куда тот клонит. — Его могут использовать в качестве компонента для какого-то наркотика? Чон озадаченно вскидывает брови и несколько секунд молчит, глядя на него и усиленно размышляя, а потом небрежно пожимает плечами. — Да, наверное. Его эффект можно сравнить с употреблением амфетамина, поэтому вполне возможно, что его могут использовать для этого. Сейчас что только не пичкают в их состав. В этом смысле наркопроизводители очень изобретательны, а особенно те, кто желает не оставлять за собой следа. Только я не очень… — запинается Чонгук и удивлённо хлопает большими глазами, наконец-то улавливая ход его мыслей, — вот же дерьмо, Хонг ведь «алхимик». Он мог самостоятельно сделать любой препарат, который ему необходим. — Разве её депрессия не идеальное прикрытие, чтобы спрятать следы преступления? — спрашивает Пак и усмехается, качнув головой. — Он прекрасно осведомлён о всех технических деталях производства наркотиков и без труда мог просто избавиться от неё таким образом. При этом всём у полиции даже не возникнет подозрений о возможном убийстве, когда версия самоубийства под воздействием от передозировки антидепрессантами и алкоголя кажется достаточно реальной. — А неизвестный ингибитор, — шепчет задумчиво Чон и слабо кивает, растерянно глядя на бумаги перед собой. — Его можно списать как на один из компонентов психотропного препарата, но на самом же деле он может быть и одним из компонентов какого-то наркотика, чёрт возьми. А экспертиза подтверждает, что в её крови был настоящий ядерный коктейль. Это ведёт к выводу о том, что она могла прыгнуть самостоятельно в таком состоянии. — Да, по камерам всё так и есть, поэтому на записях и нет никаких несостыковок. Только для того, чтобы подтолкнуть её к последнему шагу, убийце совершенно не обязательно было напрямую марать руки, — говорит Чимин, протяжно вздохнув. Он подаётся вперёд к столу, быстро копается в нескольких папках в ноутбуке и включает видеозапись. — Смотри, вот здесь она выбегает из апартаментов. В одной пижаме и босая, держа в руке телефон, — продолжает он и переключает запись, указывая пальцем на экран. — А здесь, спустя почти минуту, её фиксируют камеры уже на крыше. Посмотри на её поведение, что скажешь? Хизер на видео явно не в себе и мечется словно в предсмертной агонии. Находясь, в какой-то практически животной панике, она постоянно ходит от одного края крыши до другого и не находит себе места. Она будто бредит, то что-то яростно выкрикивает, то беззвучно бормочет одними губами. Заметно присутствие нарушения координации, потому что любое её движение какое-то чрезмерно хаотичное, неестественное и слегка заторможенное. Её трясёт до такого жуткого состояния, что она с большим трудом контролирует свои руки, и в попытке унять дрожь обнимает ими себя, словно хочет согреться. В какой-то момент она хватается за стену и прислоняется к ней лбом, стараясь найти хоть какую-то опору поблизости. До кома в горле становится тяжело смотреть на это всё со стороны. На этой записи с ней происходит настоящее отчаянное безумие. Кажется, что все жуткие кошмары в один миг безжалостно атакуют её, а она не понимает как сбежать от них. Она так надрывно плачет и жалобно воет, держась за голову, будто пытается вытолкнуть из неё множество пугающих мыслей. Она бесцельно бродит практически по самому краю своей жизни и решает, что ей делать с ней. Но спустя почти минуту каких-то метаний она небрежно наспех вытирает лицо от слёз ладонью и испуганно смотрит на экран телефона. — Она ужасно напугана, — заключает Чон, изучая каждую секунду записи. — Создаётся впечатление, что она боится того, что кто-то придёт за ней. Будто вот-вот над ней устроят расправу, но её никто не преследует. — Именно. В здании она ни разу не обернулась, а целенаправленно просто бежала к лифту, но что вдруг вынудило её покинуть квартиру? Почему она не побежала вниз, а отправилась именно наверх? Будто знала, что ей нельзя двигаться на выход. Но на крыше она была одна и никто её не толкал вниз, это факт, — говорит Пак и ставит улику на паузу, а затем тяжело выдыхает. — Я надеялся увидеть что-то иное или понять, что видео не полное или повреждённое, но нет. — На самом деле, достаточно было просто сильно припугнуть её в таком изменённом состоянии, и она бы сделала что угодно. Это доведение до самоубийства. Галлюциногенный бред и агония при такой смеси в крови могли быть просто безумными. Она явно совершенно не понимала, что делала и что происходило с ней, и именно этим воспользовались. — Вот здесь смотри внимательно, — говорит Чимин, вновь привлекая внимание к видео и воспроизводит его. — Посмотри на неё за несколько секунд до гибели. На записи с ней начинает происходить что-то абсолютно ненормальное. Девушка впадает в настоящую дикую истерику. Сначала она нездорово и болезненно смеётся, запуская ладонь в свои волосы, и отрицательно качает головой, будто не хочет мириться с какими-то мыслями. Её буквально разрывает громкий смех и она судорожно дёргается всем телом, а постепенно этот звук переходит в страшные и надрывные рыдания. Хизер прерывисто хватает воздух ртом, задыхаясь от своих горьких слёз, и воет так жалобно, словно накликивая собственную смерть в качестве спасения. Она вдруг опускается вниз по стене так внезапно и резко, будто её ноги пронзает паралич, и они не способны удержать её. А затем из её груди рвётся на волю такой истошный вопль, что у Чонгука пробегают мурашки по рукам от него. Ему становится не по себе от того, что он видит, как её безжалостно ломает на части собственная боль и страхи. После этого Хизер просто неподвижно сидит, пытаясь унять свои рыдания и принять фатальность конца её жизни. Просто невообразимо тяжело было смотреть на это всё по человеческим соображениям. Независимо от того, как он к ней относился, сейчас прежде всего перед ним на этом видео была обнажённая и сломленная душа, которая так сильно нуждалась в помощи, но её никому не удалось спасти. И в этот момент ему отчего-то вспоминалось то, как он сам чувствовал себя способным сделать подобный страшный шаг в объятия смерти, потому что больше не было сил сражаться. Ему повезло гораздо больше, ведь рядом с ним оказался тот, кто услышал его мольбу и пришёл в самый правильный и необходимый момент на помощь. Страшно даже представить, где бы сейчас был он, если бы не попытался всё исправить. Чон неприятно ёжится, опуская глаза прочь от продолжения видео, и глубоко вздыхает с невыразимым сочувствием. — Она будто достигла пика отчаяния, — шепчет он, болезненно морщась. — Это так ужасно. — Похоже, что да, — соглашается Пак, с силой захлопывая ноутбук. — Её разрывало чувство ледяного ужаса, но отнюдь не перед решением о самоубийстве. Я не представляю, какой дикий страх она испытывала в тот момент, но точно знаю, кто именно ей внушил его. Всё это время от двери квартиры и до прыжка в её руке был телефон. Она не оглядывалась, пока бежала, потому что рядом никого и не было, но… — Она часто смотрела в телефон, — говорит Чонгук, глядя на него, и приоткрывает рот с тихим вздохом удивления. — Боже, ты прав. Она боялась того, кто с ней разговаривал. Интересно, что можно найти в детализации её звонков? — Последний входящий номер, как и ожидалось, одноразовый. Но мы оба знаем, с кем она говорила. Её страх перед ним был совершенно иррациональным. Кажется, для неё даже добровольная смерть была лучше его гнева. По всей видимости, Тай узнал что-то о том, что она говорила мне. — С ума сойти, — шепчет изумлённо Чон и шумно вздыхает, на мгновение зажмуриваясь от шока. — Не могу поверить. Её правда убили, да ещё и так… Боже. Мне жаль. Не знаю, насколько это уместно говорить тебе, но мне правда жаль. Она, конечно, была полной дурой во многих отношениях, но не заслуживала этого. — Ты прав. Когда я её увидел в морге, — тихо говорит Чимин и морщится от неприятных воспоминаний, качнув головой. — Бледную, всю в жутких гематомах… не знаю, это заставило что-то во мне с ног на голову перевернуться. На мгновение я задумался о том, сколько же дерьма она вынесла прежде чем освободиться? Теперь мы этого не узнаем. Я желал ей зла всем сердцем, когда она влезла в жизнь моей дочери, но увидеть её смерть своими глазами… точно не был готов. Я не хотел для неё такого. У меня были сотни вопросов в голове, но сейчас я наконец-то примерно понимаю, что именно случилось с ней, и мне тоже жаль. — Выходит, — произносит Чонгук спустя несколько секунд, внимательно его выслушав, а затем крепко обнимает, — в ту ночь Хиз собиралась уже спать, раз была так одета. Если она правда пила антидепрессанты с содержанием флуоксетина, то, возможно, Хонг подменил их на наркотик с ним же в составе, чтобы она выпила всю эту дрянь добровольно, ничего не подозревая. Слишком большая концентрация в крови для обычных таблеток, и он всё это легко прикрыл для будущего следствия её депрессией и походом к психотерапевту. Эффект от наркотика усилили алкоголем, чтобы она полностью потеряла отчёт своим действиям. Затем, вероятно, она получила неожиданный звонок от этого ублюдка, который и напугал её. Скорее всего, он ей угрожал и давил на психику. Это объясняет, почему она босиком выскочила из квартиры и побежала вверх, а не вниз. Может быть, он говорил ей, что за ней сейчас кто-то явится из его людей. Учитывая, насколько она его боялась и одновременно любила, это вполне могло послужить последним спусковым механизмом для её воспалённого сознания. Ко всему прочему, все её копившиеся месяцами страхи, нервозность и паранойя обострились до жутких размеров в одну секунду под воздействием флуоксетина. Все её кошмары вылезли за пределы сознания и казались ей абсолютно реальными. Вероятно, ей что-то мерещилось, судя по поведению на видео. И в конце концов в состоянии наркотического и алкогольного опьянения она сделала последний шаг сама, но её намеренно привели к нему. Господи, это такая изощрённая месть с его стороны, если всё дело в том, что она сказала тебе лишнего. — Это убийство. Грязное, жестокое, продуманное и хладнокровное убийство, и наплевать на то, какие были причины у него, — говорит Пак, прижимаясь к нему крепче и подавленно вздыхая. — Нельзя так просто этого оставить, — тихо говорит парень и нервно сглатывает, гладя его по волосам. — Ты понимаешь? — Да. Ты прав. Нельзя хотя бы потому, что это преступление заслуживает справедливого правосудия, как и другие, — соглашается он, уверенно кивнув. — Она мать моего ребёнка, а он её убил и выставляет это как самоубийство. — И он с лёгкостью ставит чудовищные эксперименты на людях, играет чужими судьбами, пользуется деньгами и собственной вседозволенностью прямо в тюрьме, убивает налево и направо, и при этом ещё смеет просить тебя оправдать его за что-то? А моя мать ему верно служит, даже зная, кто он такой? Да какого чёрта? — ошарашенно спрашивает Чон, качая головой. — Что с ними обоими не так? Нужно лишить его всякой власти и как можно скорее. — Но для того, чтобы это сделать, ему стоит подарить видимость того, что я действительно помогаю. А для этого я должен не бросать расследование убийства Ортиса. — Но я надеюсь, ты не собираешься выпускать его на свободу? — спрашивает Чонгук, мягко отстраняясь. — Ни в коем случае, — отвечает Чимин, слабо усмехнувшись. — Я собираюсь разобраться с лживыми обвинениями в его адрес и повесить на него то, что он по-настоящему заслуживает. Закон и люди знают о нём слишком мало, а я хочу рассказать всё, что будет мне известно. Зря он выбрал именно меня в качестве средства манипуляции, к его сожалению, я и впрямь хороший адвокат. — Но это будет трудно. — Выхода ведь всё равно нет. Я знаю в каком направлении двигаться, а это уже хоть какое-то преимущество. Хизер мне дала зацепки, — говорит он, на мгновение задумавшись, а затем переводит на него уверенный взгляд. — Нужно порыться в старых нераскрытых делах, связанные с наркотиками, и поискать что-то про «испытателей». Может быть, что-то удастся выяснить. Затем стоит поднять недавние случаи смерти в «Си Бейн», случившиеся после его ареста. А ещё я хочу посмотреть записи со всех доступных камер из жилого комплекса в ночь убийства Хавьера, а не только те, на которые попал Хонг. Я и копы очевидно что-то упускаем. Да-а, работы у меня теперь предостаточно и лучше бы не облажаться. Пока мне нечем по нему эффективно ударить, поэтому пусть думает, что я работаю в его интересах. — Ну уж нет, — тянет Чонгук, отрицательно качая головой. Он мягко обхватывает его лицо ладонями и нежно целует. — Мы с тобой одна команда, помнишь? — Да, ты прав. Конечно, мы одна команда, — выдыхает Чимин в его губы и целует в ответ. — Больше никаких «я справлюсь со всем сам», понятно? Я хочу помочь. — Квотербек, но… — Я не позволю тебе сражаться со всем снова в одиночку, — говорит Чон, бережно поглаживая его скулу большим пальцем. — Давай, чем-то займусь и я? Например, наркотиками и «испытателями»? У меня есть хороший детектив и не хочу подобным хвастаться, но как раз у меня имеются знакомые личности из прошлого, у которых я могу поспрашивать о чём-то подобном. Возможно, у меня ничего не получится, но доверься мне. Я постараюсь. — Раз мы одна команда, то иначе я не могу, — шепчет Пак и ласково притягивает его к себе ближе за талию одним уверенным и спокойным движением. — Но будь осторожен, пожалуйста. Не вызывай никаких подозрений. — Не бойся, я не стану рисковать своей жизнью. В моих планах провести её с тобой, — отвечает он и легко улыбается. Этих простых слов вполне было достаточно для того, чтобы сердце Чимина непроизвольно сделало несколько кульбитов друг за другом от того, что мгновенно таяло. Именно об этом он мечтал столько времени и к этому так сильно стремился. Ему больше всего хотелось в своих первых серьёзных отношениях не остаться в глубоком разочаровании, а с уверенностью смотреть вперёд в одном верном направлении с тем, кого он будет неудержимо и неистово любить. И так по-хорошему волнительно было с такой лёгкостью вдруг получать сейчас настолько важные и драгоценные фразы, когда раньше из Чонгука невозможно было вытащить практически ничего о его истинных чувствах. Такой долгий и сложный путь примирения со своими мыслями и эмоциями он прошёл, в итоге наконец-то научившись жить так, как сам того желал. В конце концов, он избавился от всех своих сомнений, оков удручающей связи с матерью и стал жить, повинуясь самому себе. Вот она — самая главная и немыслимо ценная для них обоих победа, к которой они пришли вместе. Пак смотрел на него с таким искренним восхищением и никак не мог налюбоваться им вот таким смелым и уверенным в себе. Чонгук буквально весь сиял от того, насколько же ему было комфортно теперь ментально и физически после проделанной работы над собой. Он был буквально преисполнен внутренним человеческим счастьем и гармонией, а от этого и его глаза горели так завораживающе ярко, что заражали добрым и прекрасным светом всё вокруг. Разумеется, ему ещё предстояло многое в себе сломать и переделать, чтобы перестать быть тем, кого так старательно лепила из него мать, ведь так просто невозможно было жить после многолетней тирании. Но уже сейчас он заметно ощущал себя лучше, чем когда-либо. А слышать от него такие слова было просто что-то запредельное, но такое крайне необходимое. Разве мог Чимин подумать однажды, что его жизнь будет такой? Нет, он и понятия не имел, что его мечты поочерёдно станут в один момент воплощаться в реальность благодаря ему. Совсем недавно Чон боялся даже думать о том, чтобы признаться в своих чувствах, и бесконечно бегал от них, как от огня, а сейчас уже так смело смотрел в будущее с ним и без страха говорил об этом, что это не могло не вызывать бесконечное желание гордиться им. Столько времени ему было невыносимо тяжело и страшно уживаться с собственным внутренним миром, а он, чёрт возьми, был таким изумительно и невообразимо прекрасным. Его силой вынуждали отрекаться от всего, что он любил, и даже от самого себя, но в итоге ему всё же удалось победить с ликующим криком свободы. Пак кладёт ладонь на его шею и плавно притягивает к себе, а тот без всякого сопротивления сразу же склоняется к нему, обняв за плечи. Их губы сливаются в неторопливом, сладком и таком нежном поцелуе, что мир вокруг них словно останавливается, но внутри них обоих наоборот — всё функционирует на пределе возможностей. Так происходит постоянно, чёрт возьми, стоит эмоциям накалиться. Их удивительная и такая естественная химия никогда до конца не стихает, а лишь сбавляет свои обороты, будто бы для того, чтобы не разорвать на части всё в радиусе ближайшего километра. Но как только они позволяют ей даже на секунду вспыхнуть во всю свою мощь, то происходит необратимое — страшно прекрасное безумие между ними. Та страсть, которую годами держали в жестоком заточении, словно дикое животное в неволе, начинает вдруг навёрстывать упущенное. Когда Чонгук нетерпеливо углубляет пылкий и пьянящий поцелуй, то из груди Чимина сам собой вырывается низкий и затяжной стон, ведь в это мгновение он испытывает такое чистое и ни с чем не сравнимое наслаждение. Он как юный мальчишка в период полового созревания заводится от этих простых вещей с такой необъяснимой лёгкостью и бешеной скоростью, что и сам удивляется этому. Хотя в этом, наверное, совсем нет ничего удивительного, ведь он целует того, кого желает день ото дня уже слишком долго. Его тело начинает пылать просто непередаваемым дичайшим жаром, а под кожей от кончиков пальцев до кончиков волос проносится до головокружения приятный и мощный разряд электричества, пробирающий прямо до костей. Становится так тяжело дышать от того, что воздух между ними стремительно наполняется взаимным неземным притяжением. Касаться его обжигающей кожи в данный момент ощущается для него физической необходимостью, а получить как можно больше тихих, но таких томных вздохов — эмоциональной потребностью. Пак неторопливо ведёт ладонями вниз по его твёрдой груди к талии, а затем кладёт их на его крепкие бёдра. Его пальцы жадно и нетерпеливо сжимают их, и когда он слышит в ответ участившееся дыхание Чонгука от этого действия, то самодовольно усмехается в поцелуе. По всей видимости, не только он чувствует себя подростком с бушующими гормонами и не только с ним происходит эта вспышка абсолютно неукротимого безумия. Как же потрясающе осознавать, что ему удаётся лишать его здравомыслия с такой же лёгкостью. Парень аккуратно подхватывает его на руки и поднимается с кресла. Он наощупь отодвигает бумаги в сторону и усаживает его на стол, продолжая без устали терзать самые желанные губы голодными поцелуями. Чонгук совершенно не уступает ему в этом напоре, а напротив — поощряет самозабвенный порыв напрочь забыться друг в друге здесь и сейчас, несмотря на то, что творится в этом проклятом мире. Хотя бы на время, когда они будут поглощены своими чувствами, то не станут оглядываться по сторонам в ожидании очередного удара. И повсюду может быть даже хоть вселенский апокалипсис, но Чон, кажется, физически не способен сейчас отказаться от него. Ему так сильно требуется мягкость его кожи, жар его дыхания, аромат его тела, что всё сводит внутри до болезненно-приятной судороги. Он обхватывает его бёдра своими и притягивает ближе к себе, без сомнения отдаваясь во власть страстному вожделению, что полностью заполняет собой голову. Когда ладони Пака обхватывают его лицо и он вторгается в его рот языком, напористо лаская, то парень в ответ блаженно стонет, выражая свою благодарность и одобрение. Боже, это так запредельно восхитительно, когда нет необходимости отказывать себе в том, чтобы отдавать душу и тело своей самой большой любви на свете. Никаких ограничений. Никаких запретов. Никаких тормозов. Теперь ими обоими управляет голодная, чувственная и горячая вседозволенность. Эти бережные, но такие настойчивые касания пальцев к его изнывающим по ласке слабым точкам с такой лёгкостью заставляют трепетать каждый раз и одновременно пылать от необузданной страсти. А эти мягкие, но до невозможности жадные губы вынуждают все тайные желания выползти из тени на свободу. Но благодаря всему этому первозданному хаосу между ними, который сейчас раскрывается во всей красе, он ощущает себя как никогда живым, позволяя себе быть просто настоящим. Чон хватает края его футболки и тянет её вверх, лишь на мгновение позволяя им оторваться друг от друга, но даже на эту долю секунду ему становится нестерпимо пусто без настойчивых пухлых губ. Когда он льнёт к его обнажённой груди, обнимая парня за плечи и запуская ладонь в его волосы, то непроизвольно шумно вздыхает от наслаждения. Жар, исходящий от любимого тела, в тот же момент запускает целый яростный шквал крупных мурашек по коже, и он легко вздрагивает от этого. Чимин беспрерывно и нещадно атакует его самыми умопомрачительными, мокрыми и неукротимо пылкими поцелуями, ведя рукой по его бедру. Он плавно поднимает её вверх от его колена до паха, а затем тянется к ремню, но в этот момент раздаётся громкая вибрация телефона. Он сразу же протестующе стонет и крепко зажмуривается, не прекращая одаривать парня своей лаской. — Нет, нет, нет, — бормочет он между короткими поцелуями и недовольно вздыхает, — только не сейчас. Я ничего не слышу. — Но это может быть что-то важное, — шепчет Чонгук, мягко сжимая его волосы на затылке и слабо тянет их назад, вынуждая его отстраниться. — Поговори. — Что может быть важнее тебя передо мной в таком состоянии? — В твоём случае любой звонок может быть очень важен. Хотя бы посмотри, кто тебя ищет. — Да плевать, — отмахивается Чимин, поддаваясь вперёд, но тот его удерживает, кладя ладонь ему на грудь. — Сейчас мне нет ни до чего дела кроме тебя. — А если это Тэхён? — Он под надёжным присмотром врачей. — Но вдруг ему что-то нужно? — Меня нет. Я его не знаю на ближайшие полчаса, — шепчет парень и хнычет как капризный ребёнок, а затем вновь пытается его поцеловать. — Прекрати, — тихо смеясь, говорит Чон и выпускает его из своих объятий. — Ответь, я никуда не денусь. Ты сразу же вернёшься ко мне. — Да кто вообще портит такой момент? Это бесчеловечно, — возмущается Пак и нехотя берёт телефон со стола. Он сразу же смотрит на имя абонента и мягко хмурится, понимая, что это действительно может быть что-то очень важное. На экране светится имя Митчелла Майера, того самого крутого частного детектива, у которого в излюбленных хобби числятся компьютерные игры и технические новинки. Он хорошо знает его по совместной работе в «Christ Protection», этот парень никогда не трезвонит просто так, да ещё и в позднее время, а значит — это стоит внимания. Чёрт, возможно, ему удалось разузнать что-то интересное, ведь он по старой дружбе попросил его помочь и проверить телефон Хизер. Пак глубоко вздыхает, вскользь быстро целует Чонгука в губы несколько раз, а затем проводит пальцем по экрану и принимает звонок, стараясь дышать как можно более ровно, чтобы не выдавать своё очевидное возбуждение после внезапного приступа страсти между ними. — Привет, Шерлок Холмс, — говорит он будничным тоном и усмехается. — Не поздно ли для звонков? — А ты что, уже спишь? — говорит Митч и по-доброму смеётся. — Нет, но у меня было важное дело, — говорит Чимин, проводя ладонью по бедру Чонгука. — Опять оригами баловался? Сейчас же только одиннадцать вечера, а ты ведёшь себя как пенсионер. — У меня мало времени, — говорит Чимин, закатывая глаза, — а ты опять много болтаешь. Ближе к сути, чего ты хотел? — Я работал допоздна, вот только закончил. Прости, что не подстроился под твой занятой график. — Что, босс достаёт? — Нет, это была моя подработка, о которой ему лучше не знать, ведь я не всегда использую честные методы получения информации, — говорит Майер и ехидно смеётся. — Не хочу оставаться без работы вслед за тобой, продажный адвокат. — Сукин ты сын, — смеётся Пак, а затем сводит брови и тоскливо вздыхает. — Как вообще там обстоят дела в офисе? Нашли уже кого-то на моё место? — Нет, твой кабинет пока пустует. Нет второго такого же занудного придурка, но первоклассного профессионала. А с тех пор как ты ушёл, Алекс просто озверел. Так себе обстановка, если честно. — Да он всегда был не подарком. — Верно, но ты даже не представляешь, как он рвёт и мечет ежедневно. Похоже, он ставил на тебя слишком большие ожидания, раз так бесится. — Но я их не оправдал, с кем не бывает, — иронично хмыкает парень и ерошит волосы. — Ладно, выкладывай, что ты хотел от меня? — Я по делу. — Ну, разумеется. Ты разве когда-то звонишь просто так? — Это касается твоей просьбы. Ты будешь доволен, — отвечает Митчелл, самодовольно усмехаясь. — Отлично. Я знал, что могу тебе это доверить. Что нашёл? — Пиво и донат, — напоминает Майер стоимость за свою услугу и шумно зевает в трубку телефона. — Я люблю «Heineken» и рублюсь в «League of Legends», «Diablo», «Skyrim». — Да я помню-помню. Всё будет, — отвечает Пак и тихо смеётся. — Договорились. Тогда скажу, что я проверил этот телефончик, который ты мне подсунул. — Есть что-то интересное? — Забавно, но звонки в основном только от неизвестных номеров. Рядовые сообщения с информацией о списании средств с карты, вся почта забита рекламой и спамом, сохранённых личных данных нет, за исключением водительских прав. Бесполезные переписки в социальных сетях, и разве что в галерее нашлось несколько симпатичных фото в нижнем белье. Но, по сути, ничего интересного и криминального в его наполнении нет. — Но? — Но я был бы не я, если бы не нашёл что-то. Мне же стало интересно. Ты ведь меня знаешь, я не могу успокоиться, пока до конца не проверю всё вплоть до внутренностей. И, надеюсь, ты не очень будешь злиться, потому что я кое-что натворил без твоего ведома. — Что ты уже сделал? Не говори, что сломал его. — Нет, только разобрал. — Митчелл, мать твою, Майер! — возмущённо произносит Пак и недовольно вздыхает, прикладывая ладонь ко лбу. — Это же улика! А если копы вдруг запросят его для возврата по расследованию, я что должен говорить им? — Ну, прости, — невинно говорит парень и озорно смеётся. — Я всё верну в первоначальный вид. Но, клянусь, это того стоило. — Правда? — Уверяю тебя. — Ты что-то нашёл, да? — О да-а. — И твоя находка стоит возможных проблем? — В твоём случае, просто джекпот, что я полез глубже. — Рассказывай уже, что там? — Стороннее устройство. — Стоп, что? Ты серьёзно? Погоди-ка секунду, — озадаченно говорит Чимин и приоткрывает губы в удивлении, а затем быстро включает громкую связь, чтобы Чонгук тоже слышал их разговор. — Хочешь сказать, что её прослушивали? — Именно, приятель. Я нашёл нечто похожее на GSM жучок, но такой вижу впервые. Очень компактный, видимо какая-то модернизированная модель. Это очень миниатюрная штучка, впаянная в устройство, в режиме реального времени передаёт данные по каналам сотовой связи. Благодаря ей разговоры возле объекта прослушки можно контролировать практически из любой точки мира. Неплохо, да? — Охренеть, — шепчет Пак, поражённо качая головой, и бросает красноречивый взгляд на Чона. — Так вот как он узнал о её намерениях сдать его. Тот в ответ согласно кивает, задумчиво хмурясь. Он тоже постепенно в своей голове собирает всё по кусочкам, и его до жути поражает то, насколько же жестоко Хонг обошёлся с девушкой, которая когда-то что-то значила для него. — Так эту симпатичную крошку с фоток убили? — встревает Митчелл, ничего не понимая до конца. — Да, и её смерть пытаются выдать за самоубийство, — говорит Чимин, легко кивнув. — Ты дал мне крайне важную информацию сейчас. То есть, получается, кто-то слышал абсолютно все её разговоры по телефону и поблизости от неё? — Я не знаю, каким конкретно образом это жучок работает, так как это невозможно понять на глаз. Для более точной информации нужно ещё и в нём покопаться. Но обычно в таком типе прослушки предусмотрено два режима: возможность включения голосом с последующим звонком или же непрерывная передача звука. Главное условие для его бесперебойной работы — стабильная сотовая сеть, но судить сложно. Это какая-то до конца не ясная мне версия. — Чимин, — тут же шепчет Чонгук и вспыхивает пониманием, бросая на него удивлённый взгляд. — Ты говорил, что она… — Да, — соглашается он и быстро кивает несколько раз, а затем сосредоточенно хмурится. — Подожди, Митч, то есть… если телефон, к примеру, отключён, то запись не производится? — уточняет парень, упираясь ладонями на край стола и активно вспоминая всю их последнюю встречу с Хизер. — Это могло стать помехой для прослушивания? — Теоретически — да, это могло стать помехой, ведь для передачи звука в GSM прослушке используются каналы сотовой связи. Но всё зависит от принципа работы этого устройства. Мне сложно сказать о нём что-то больше. Это явно какая-то новая разработка, потому что все старые мне известны. Могу порыться в нём и изучить, если это нужно. — В принципе, в этом нет необходимости, мне и так понятно всё. — Ну что, как тебе моё хобби? Не оригами, конечно, но тоже неплохо, — говорит Майер с улыбкой в голосе. — Точно. Оригами мне не поможет раскрыть убийство, — говорит Пак, саркастически усмехнувшись и глядя на документы перед собой. Вот значит, в чём дело. Некоторое время Хонг прослушивал её, явно перестав доверять. Может быть, это началось именно тогда, когда они решили реализовать свой грандиозный план с уничтожением его воли, ведь изначально Смит была их основным оружием, а ему было важно её контролировать. Но, скорее всего, будь всё так, то он бы был на десять шагов впереди и знал бы каждое слово, которое они обсуждали каждый раз. Вероятнее всего, он стал следить за ней особенно пристально именно в последнее время, потому что значительные перемены в её поведении заметил и сам Чимин. Но теперь ему было очевидно, что об их разговоре в школе этому подонку всё точно известно, только была для него одна огромная проблема — он не до конца понимал, как много информации о нём Хизер передала его новому адвокату. Боже, это так иронично. Кажется, этот кусок дерьма не знал, насколько же Смит была откровенна. Иначе бы уже стёр его с лица земли вслед за ней. Он наверняка знал, что она с ним виделась, и что эту встречу тайком устроил сам Пак. А ещё то, что она была склонна к откровениям с ним, но несколько раз отказывалась прямо говорить о чужих секретах, откровенно борясь с собой. Эти метания были тогда так заметны. Её голос дрожал, она постоянно плакала и не могла взять себя в руки от страха. И в момент их разговора, её телефон постоянно им мешал, Чимин хорошо помнил об этом. Он трезвонил так, будто её кто-то хотел остановить от необдуманной ошибки, когда она собиралась вскрыть многие значимые карты в этой истории. Она была на распутье. И тогда она просто взяла и отключила устройство, даже зная, кто именно ей звонил, сделав свой осознанный выбор. Наверное, тогда она и помешала как-то работе прослушки. И выходит, именно это простое действие стало её роковой ошибкой, за которую она расплатилась жизнью. Тхэ явно не понимал сейчас, что именно она сказала или не сказала. И не стоило исключать вероятность того, что после этой ситуации, пошедшей не по его плану, он слетел с тормозов и абсолютно не пощадил её. Именно это объясняло и оправдывало её животный страх за несколько минут до смерти. Он определённо делал что-то чудовищное с ней или так сильно уничтожал и запугивал морально, что она не знала, как сбежать от его гнева. Но, похоже, она так и не выдала того, что фактически сдала его. По всей видимости, не добившись от неё правды, чтобы не рисковать, Хонг решил просто убить её, тем самым устранив одно своё очень уязвимое место. Она знала слишком многое. То, что могло навсегда запереть его в тюрьме. И она собиралась найти какие-то доказательства этому, только не успела, потому что он сработал на опережение. Даже этот не дававший никак покоя последний вопрос о том, как тот узнал всё настолько быстро, теперь сложился в полноценный пазл, встав на своё место. Теперь у Чимина не было никаких сомнений в том, кто стоял за смертью Хизер. Конечно, он и до этого не особо сомневался в данной теории, но сейчас получил фактически неоспоримые доказательства, ведь у этой мрази был слишком очевидный мотив. Чтобы скрыть всё своё дерьмо, он убрал с дороги ту, кто обладала его большими тайнами. Он понял, что она ему больше не верна. К сожалению, у Пака не было прямых доказательств его вины ни в убийстве матери его ребёнка, ни в причастности к целой криминальной схеме производства и испытания наркотиков, и это бросало его в такое отвратительное чувство бессилия, от которого неконтролируемо тошнило. Он знал так много всего, но при этом не мог использовать это, чтобы наказать виновного. — Слушай, приятель, у меня есть для тебя ещё кое-что, — говорит Митчелл, вырывая его из размышлений. — Я слушаю, — отвечает он, переводя рассеянный взгляд на телефон. — Ты же теперь работаешь на одного криминального ублюдка, если верить прессе? — Вроде того, а что? — И ты правда думаешь, что он не виновен? — интересуется Майер. — В убийстве Ортиса — нет, — уверенно отвечает Чимин и кивает. — То есть, получается, его кто-то подставил? — Похоже на то. Именно это я собираюсь выяснить. — Весьма интересно складывается ситуация, да? — хмыкает парень и несколько раз цокает языком, будто увлечённо размышляя. — Моей детективной заднице неймётся. — К чему это ты клонишь? — спрашивает Пак, недоумённо хмурясь. — Хочу передать тебе информацию для размышления, которую сам случайно получил. — Выкладывай, для меня всё важно. — Я тут с одной очаровательной птичкой из суда виделся и она мне нашептала, что у этого дела, которое ты взял, скоро будет новый обвинитель. А это значит, у тебя крайне мало времени для расследования. — Это было ожидаемо рано или поздно. Прошло полгода с его ареста, когда-то должен был прийти кто-то достаточно умный и имеющий яйца, чтобы с ним разобраться. Кто он? — Понятия не имею, но суть не в этом. Ходит слух, что как только он вступит в работу, то будет проводить повторный осмотр места преступления. — И что ты хочешь сказать этим? — спрашивает Чимин недоверчиво и внутреннее отчего-то напрягается. — Обычная практика. Когда следствие заходит в тупик, то идут иногда на это. — Вот именно. А если они хотят вернуться во второй раз в дом Ортиса, то, стало быть, недостаточно хорошо изучили там всё в первый, да? — спрашивает Митч и протяжно хмыкает, будто решается на какую-то авантюру. — Вдруг там пропустили или не увидели нечто важное? Не хочешь опередить их и проверить это лично?

***

В доступных материалах дела в графе «место преступления» числился один из самых приметных небоскрёбов в Нью-Йорке. Он был расположен в южной части Центрального парка, в районе, который местные жители часто называли «Улица миллиардеров». Таким образом его нарекли из-за того, что там располагалась головокружительно дорогая недвижимость. Жить там по карману далеко не каждому горожанину. Но совершенно было не удивительно, что такой человек, как Ортис, имел во владениях собственные апартаменты подобного уровня. Мало кто вообще мог себе позволить приобрести там что-то, даже такие личности. Но, по правде говоря, квартиры там выбирали не для удобства, а больше для значимого статуса. Те, кто мечтал подкрепить его таким образом, просто выбирали долговременную аренду. Это было куда более выгоднее, ведь несмотря на помпезность, роскошь и необычный стиль, у этой эффектной башни был целый ряд функциональных недостатков. Поговаривали, что из-за нетипичной архитектурной формы в ней с регулярной периодичностью возникали поломки и она раскачивалась на ветру больше, чем любые другие высотные здания, а отсюда были неполадки в работе лифтов, электросистемы и трубопровода. Но на это можно было с лёгкостью закрыть глаза хотя бы ради непревзойдённого вида на юг и север города, открывающийся из панорамных окон элитных резиденций. В «Стейнвей» первые пять этажей занимали различные торговые площади, зоны отдыха, выставки, офисные помещения и фешенебельные рестораны, а остальные — были отведены под сорок шесть доступных для проживания двухэтажных квартир. Силуэт у него был совершенно точно запоминающийся и вызывающий оправданное восхищение. Он сужающийся и в каком-то смысле имел «пернатый» вид за счёт особенности строения. Это удивительное сооружение являлось сплошным противоречивым изумлением от терракотового и бронзового фасада до непревзойденных внутренних интерьеров в стиле ар-деко. Помимо своей непривычной «худобы» он заметно выделялся на фоне других творений городской архитектуры своим сияющим видом, что было связано с большим количеством металла и меньшей долей стекла в отделке и конструкции. Но самой потрясающей и исключительной особенностью данного небоскрёба было то, что в нём находился настоящий концертный зал, и он во всей нижней части буквально был пропитан атмосферой изысканности и музыкальности. Это было в некотором роде прямой отсылкой к тому интересному факту, что в основе здание и его корни стояли на вершине знаменитого «Стейнвей-Холла» — бывшего фортепианного салона. Наверное, именно по этой причине главный вход в жилой комплекс напоминал непризнанный памятник истории. Вокруг царила просто непередаваемая обычными словами аура ожившей наяву картины из конца девятнадцатого века. Когда богачи города выстраивали величественные особняки на Пятой авеню, тем самым открыто демонстрируя своё положение в обществе. А их внутренний интерьер наполняли шикарной мебелью, неприлично дорогими коллекциями живописи, драгоценными камнями и металлами, использовали редкий мрамор, чернёную сталь, бархатные акценты и другие детали, созданные нарочито ярко выставлять напоказ не только непомерное богатство, но и при этом их утончённый вкус. Здесь с непередаваемым мастерством было воссоздано великолепие эпохи золотого века Нью-Йорка. Широкий вестибюль казался длиной в целый квартал, и на каждом шагу хотелось притормозить, чтобы с упоением рассматривать фрески с барельефами из золотых и серебряных листьев. Формально, главное предназначение этого холла — соединять два главных аспекта башни «Стейнвей», но создавалось такое устойчивое ощущение, что он был сотворён только для того, чтобы соревноваться в красоте с некоторыми залами лучших музеев. Обволакивающе, нежно и спокойно вокруг звучала практически непрерывно классическая музыка, а люди разговаривали так тихо, что едва ли можно было уловить их разноязычную речь. Источник красивой мелодии можно было без труда обнаружить, если взглянуть в наименее освещённую часть величественного приветственного зала. Там располагался старинный рояль, а за ним сидел пожилой музыкант в элегантном костюме и вживую играл пьесу Фредерика Шопена. С ума сойти, они нанимают его, чтобы он играл для гостей и постояльцев каждый день, где ещё вообще можно было встретить подобное? — А это точно правильный адрес? Всё верно? Это жилой дом, а не Опера Гарнье в Париже? — спрашивает удивлённо Митчелл с огромными глазами, оглядываясь по сторонам с неподдельным детским восторгом. — Охренеть, это что, настоящее золото на потолке?! — Веди себя прилично, я взял тебя с собой для работы, — говорит Чимин и негромко смеётся, неторопливо следуя за ним к стойке консьержа. — Прекрати так таращиться. — Да я в жизни такой роскоши в обычном жилом доме не видел. Не могу поверить, вот бы я так жил. — Несколько сотен тысяч долларов в месяц, и твоё желание легко исполнится, друг мой, — говорит Пак, хлопая его по плечу. — Интересно, а в апартаментах всё так же красиво? Стоит ли это таких денег? — Сейчас у нас с тобой будет шанс оценить это. Маловероятно, что стоимость не оправдана. — А как высоко мы поднимемся? — спрашивает парень словно нетерпеливый ребёнок. — Нам нужен сороковой этаж, резиденция номер «F136L», — говорит Пак, на ходу проверяя данные ещё раз в своём телефоне. — Заметил, что камеры здесь расположены в самых важных точках? — спрашивает Майер, бросая взгляд на них и указывая пальцем по очереди. — Обзор на холл, зону регистрации, пожарный и основной выходы, лифты. Основательное наблюдение. — Да, и с внешней стороны записей было предоставлено достаточно с разных ракурсов. Они и впрямь обеспокоены безопасностью своих жителей. — Я слышал, что в таких кондоминиумах для того, чтобы попасть в жилую часть, необходим специальный ключ. У каждой квартиры он свой и лифт поднимает прямо в неё. Думаешь, нас беспрепятственно пропустят? — Надеюсь. Всё-таки я имею право на повторный осмотр места преступления для сбора дополнительных улик, так как являюсь адвокатом подозреваемого. — Но для этого нужно… — говорит Митч и замолкает, а затем довольно усмехается, заметив, что Чимин достаёт сложенную вдвое бумагу из внутреннего кармана пиджака, — разрешение, которое, разумеется, у тебя уже есть. Когда ты только успел? — У меня нет никакого шанса терять драгоценное время, так что я использовал его правильно. Как только я зацепился за сырую мысль о нарушении при проведении осмотра тела, то сделал запрос. А потом ты подбросил мне мысль о том, что стоит всё оценить своими глазами. — Вау, хорошая предусмотрительность, адвокат Пак. — Это мастерство, детектив Майер, — отвечает он и мягко смеётся. — Хотелось бы надеяться, что твои усилия будут не напрасны и персонал не станет рассказывать нам привычные речи о конфиденциальности и всё такое. Нет никакого желания это слушать. — Возможно, нам покажут и расскажут не всё, но что-то же должны. Они вроде не противятся в помощи расследованию, ведь вся эта ситуация создаёт не самую лучшую репутацию для «Стейнвей», а апартаменты Ортиса они до сих пор не могут сдавать или продавать из-за активного следствия. Это им не нравится. В их интересах побыстрее добиться правды. — Как и в твоих. — Именно. Митчелл коротко кивает и легко улыбается ему, мысленно отмечая для себя, что сегодня Чимин настроен гораздо более оптимистично, чем прежде. В последнее время они часто общаются даже несмотря на его внезапное увольнение, и он каждый раз замечает это удручение и обречение в его глазах из-за свалившихся на его голову неконтролируемых обстоятельств. Сегодня же он ощущает себя заметно увереннее и лучше, а это не может не радовать. Ему искренне нравится этот несгибаемый никакими обстоятельствами парень, а особенно — когда он полон такой непоколебимой решимости. Только лишь тусклый и трепещущий огонёк гнева на дне его тёмных зрачков по-прежнему выдаёт истинные эмоции, до сих пор бурлящие в душе: тревогу, смешанную с тихой скорбью, и яростное желание о торжестве справедливости. Его сила на данный момент заключается именно в них, ведь сейчас он воюет уже не просто потому что обязан это делать. У него есть значимая цель в этой битве, и о ней его нынешний клиент даже не догадывается. Хонг, ничего не подозревая о его истинных мотивах, помогает ему достучаться до правды, используя свои привычные средства достижения целей, и идёт на контакт с ним, но эта опрометчивость может стоит ему свободы, потому что в планах Пака вовсе не подарить ему её, а покарать его за смерть ещё одной загубленной души. Пройдя просторный холл, они наконец-то оказываются рядом с местом назначения, и их сразу же окутывают пристальным и слегка навязчивым вниманием, будто каких-то важных гостей. Их встречает двое приветливых и вежливых сотрудниц с обаятельными улыбками. Одна из них записывает их основные данные в журнале посещения и вкратце рассказывает о месте расположения нужной им квартиры. Другая девушка предлагает кофе и крошечные французские пирожные, а когда они оба деликатно отказываются, то она даёт краткие наставления перед подъёмом наверх. Забавно, будто они собираются прокатиться на страшном аттракционе, а не на обычном лифте. Это всё такой удивительный контраст с Вулворт-билдинг, что Пак чувствует себя немного растерянно от напора такой услужливости и доброты. Там попасть в личные апартаменты к какому-либо жильцу — задача совершенно не из лёгких, да ещё и осматривают с головы до ног так, будто оценивают на предмет каких-то ясных лишь им критериям. Здесь же после обычной проверки документов их намерены даже сопроводить лично и предоставить всю необходимую информацию. Возможно, всё так круто меняет разрешение с печатью, а, может быть, здесь просто гораздо лояльнее относятся к людям. Но выглядит всё действительно так, будто персонал очень сильно хочет поскорее уладить проблемы с нераскрытым делом об убийстве, и, в любом случае, это сейчас даже на руку. Пока они поднимаются наверх, то из краткого рассказа девушки, что их сопровождает, они узнают, что резиденция «F136L» является не самой дорогой из всех, но из-за этого и достаточно востребованной. По её словам за эти месяцы расследования, несмотря на неприятную историю, на неё уже не единожды поступают запросы об аренде или покупке, а когда перед Чимином открывается дверь лифта прямо в коридоре квартиры, он сразу понимает причины этого. Наверное, жить в подобном месте — розовая и несбыточная мечта для многих людей: двухэтажные апартаменты с неповторимым видом со всех сторон круглосуточно. Вдобавок, интерьер выглядит просто изумительно и практически безупречно на первый взгляд. Он такой элегантный, лаконичный, дорогой, плавно и грамотно связывающий между собой все нужные зоны, не вычурный, а умело подчёркивающий характер жильца и выражающий его индивидуальность. Ряд огромных панорамных окон от высокого потолка до самого пола в гостиной выглядит весьма эффектной изюминкой, за которую стоит платить такие большие деньги. Это словно индивидуальная смотровая площадка в каждой комнате без множества туристов. Наверное, в любой другой день эта эксклюзивная достопримечательность обеспечивает много солнечного света, а вечером дарит самый сказочный вид на закат и сверкающий огнями город. Но сегодня с раннего утра идёт дождь и пасмурно, именно поэтому всё скрыто за серой плотной пеленой облачности. Здесь сильно преобладают тёмные и мрачные оттенки, а эта туманность снаружи — будто тонкая и чувственная вуаль, придающая всему пространству некую загадочность и таинственность. Несмотря на дороговизну каждого предмета мебели и декора, сейчас за их чистотой следят не так активно, как при жизни их владельца. Это заметно по приличному слою пыли на большой плазме и по лёгкому беспорядку, очевидно оставшемуся после потасовки Хонга и Ортиса. Вероятно, руководству «Стейнвей» ещё тогда был отдан указ: ничего здесь не трогать. Именно это, возможно, позволило сохранить какие-то упущенные улики до сегодняшнего дня, поэтому вернуться сюда для повторного осмотра — правильное решение. Есть большая вероятность найти что-то интересное или важное, если повезёт. Девушка включает свет во всей квартире, а Чимин, надев перчатки, неспешно прохаживается вдоль гостиной у дивана и пристально разглядывает серые полы из камня макауба в отчаянной попытке найти на них какие-то следы сбежавшего убийцы. Неужели, он не оставил после себя совершенно ничего? Сейчас была бы кстати любая, даже самая незначительная мелочь, которая могла бы помочь зацепиться за какую-то наводящую мысль, но, на первый взгляд, здесь нет ничего подозрительного. Пак присаживается на корточки и склоняет голову к плечу, пытаясь буквально просканировать каждый сантиметр пространства пытливыми и цепкими глазами. Оценивая яркость освещения, удобство месторасположения тела, судя по разбросанным меткам, и прочие детали, он прекрасно понимает, что ошибиться или не предоставить для протокола данные из-за каких-то внешних факторов совершенно невозможно. Тот, кто составлял его, сделал это очевидно намеренно или из-за своей непрофессиональности, а значит, теория о фальсификации информации только сильнее сейчас укрепляется. Насколько большая вероятность того, что какой-то коп сыграл в тот день против закона? Учитывая все последние события, она огромна, и это невероятно разочаровывает. Хоть кому-то, чёрт возьми, в системе американского правосудия можно доверять? Чимин, закрыв глаза и глубоко вздохнув, старался восстановить в памяти снимки, приложенные к материалам дела. Они возникали в его голове, как какие-то яркие вспышки. На фотографиях Ортис лежал лицом вниз, и именно в этом месте обнаружили его тело. Оно находилось здесь, за диваном. О присутствии в этой комнате кого-то ещё говорили лишь следы явной потасовки, о которой ему рассказывал и Тхэ. Некоторые личные вещи хозяина были хаотично разбросаны, а комод вблизи стены стоял в слегка неправильном положении и был сдвинут на несколько градусов. На полу были следы осколков и какие-то потёки от разбитого алкоголя, а стакан на мини-баре лежал на боку, будто кто-то собирался, но так и не успел им воспользоваться, а на стекле одного из окон был виден след мужской ладони, который обрывался длинными линиями от пальцев. Экспертиза уже давно установила, что это рука именно Хавьера, и это выглядело так, будто он хотел ухватиться хоть за что-то, когда его лишали жизни. Чимин потирает лоб, напряжённо задумавшись, и после подходит к окну ближе. Он ставит свою ладонь в похожее положение, удерживая её на весу, и пытается понять, как именно в этот момент стояла жертва. Судя по всему, Ортис упёрся рукой в окно примерно на уровне собственной груди, когда-то что-то неожиданно заставило его податься вперёд. Выходит, когда он стоял здесь, то убийца напал на него со спины, чем застал его врасплох. С этой точки всё и началось, ведь судя по расположению тела и странгуляционной борозде, его душили со спины. Парень медленно оглядывается, плавно ведя глазами по полу, и бросает озадаченный взгляд сначала на дверь другой комнаты и лестницу, ведущую на второй этаж, а затем на холл. Он снова придирчиво разглядывает отпечаток и оценивающе прищуривается, изучая то, в каком положении пальцы Хавьера соскользнули вниз по стеклу, вероятно, когда тот упал на пол. Это так невероятно жутко. Каким бы он ни был паршивым человеком, его смерть всё-таки была жестокая и мучительная. Даже страшно представить, каково это, несколько минут бороться за каждую порцию необходимого кислорода, но в итоге потерпеть неудачу. Орудие убийства на месте так и не нашли, но эксперт установил, что это было нечто похожее на галстук. Вполне подходящее средство, которое под рукой у любого мужчины, что носит на регулярной основе деловые костюмы. В тот вечер они оба были на благотворительном приёме, а на таких мероприятиях всегда соблюдался строгий дресс-код. Значит, убийца мог использовать именно этот предмет гардероба. Это мог сделать и Тхэ, но насколько нужно быть больным на всю голову ублюдком, чтобы после совершённого преступления, сразу же надеть его на свою шею снова? Это, наверное, даже для него в какой-то мере слишком, хотя теперь Пак в этом совсем не уверен. У этого человека совершенно точно не было ничего святого, он вполне мог быть таким хладнокровным и продуманным, но его оправдывало время и видеозаписи. — Митч, — зовёт Чимин, мягко хмурясь, и ведёт сосредоточенным взглядом вскользь до настенных полок. — А? — Можно как-то достать записи с приёма в тот вечер? Тебе это под силу? — Думаю, да, могу договориться с администрацией. Тебе нужно что-то конкретное? Какой-то временной отрезок? — спрашивает парень, внимательно разглядывая огромные антикварные вазы в углу. — Желательно. Начало и конец — было бы идеально. Мне нужно кое-что проверить. Хочу посмотреть на Хонга до и после возвращения. — Для того, чтобы выявить разницу? Появились какие-то идеи? — Не совсем, — тихо протягивает Пак и коротко вздыхает, читая названия нескольких книг. — Так… просто хочу дополнить картину в своей голове. В деле, кажется, нет его фотографий с того дня, за исключением тех в автомобиле, да? — Да. — Значит, мне нужна запись. Поможешь? — Что же, цену за мою работу ты уже знаешь, — отвечает Майер и хитро улыбается, а потом прикусывает кончик языка, словно задиристый ребёнок. — Вымогатель, — бормочет недовольно Чимин, но тоже улыбается. — Всякий труд в этом мире должен быть оплачен, чего ты хотел? Я оказываю тебе качественные и профессиональные услуги, за которые Крист мне вообще-то ежемесячно перечисляет немалые деньги. — Я думал, ты это делаешь по дружбе. — Не без этого, разумеется, но как-то же нужно в Нью-Йорке вертеться. — Почему ты сейчас здесь? — интересуется Пак, насупившись. — Тебе ведь помогаю, — отвечает он, беззаботно поведя плечом. — Само собой, но я не об этом. Не включай идиота, ты понимаешь, — говорит парень, поворачиваясь к нему, и вопросительно выгибает бровь. — Для чего это тебе? Ты тратишь на меня своё личное время. Ты же и впрямь во многом помогаешь мне, но не обязан этого делать, тем более теперь, когда я не работаю с тобой в одном офисе. Я подставил фирму, а все имена, включая твоё, сейчас полощут в дерьме журналисты и люди, почему ты тогда не пошлёшь меня куда подальше? Ты должен злиться, как и все, нет? — А разве у тебя не было весомой причины предавать свои принципы? — спрашивает Митчелл, заранее зная ответ, и понимающе хмыкает. — Я мыслю глубже, чем другие, потому что знаю тебя чуть получше их всех. Ты делаешь это не из желания получить какую-то выгоду. Это ведь отцовская жертва? — Я защищаю дочь, ты прав. — Поэтому я и не злюсь. В глазах других, быть может, ты теперь беспринципный предатель, но в моих — самоотверженный человек. — Спасибо, — тихо говорит Пак и благодарно кивает. — Тебе спасибо, — отвечает Майер и подмигивает ему. — Такие, как ты, заставляют меня верить в то, что человечество ещё не потеряно. — Значит, всё дело в этом? — Не только. Мне нравится, когда торжествует истина, — спустя несколько секунд молчания отвечает Митч и задумчиво смотрит перед собой. — Я многое повидал за годы работы, это дело интересное. Вроде бы ясно всё и одновременно — ничего. У тебя разве это не разжигает любопытство ещё сильнее? У меня вот — да. Как и ты, я отчего-то уверен, что Тхэ Хонг не убивал Хавьера, хотя всё указывает именно на него. Но я же детектив, поэтому хорошо знаю, что очевидность обманывает нас больше всего. — Так вот что тобой движет — профессиональный интерес, — заключает Чимин, внимательно разглядывая его профиль. — Да, наверное, — отвечает парень и медленно кивает. — Я любопытен, и поэтому мне чертовски интересно выяснить, чьи руки так крепко взяли за горло столь опасную и противоречивую личность. Кто бы это ни был, у него явно стальные яйца. Я бы хотел узнать его имя. — Я бы тоже, — иронично хмыкает Пак и глубоко вздыхает. — Тогда давай сделаем всё возможное для этого. Митчелл широко улыбается ему и, надев медицинские перчатки, начинает тщательно изучать каждую деталь. Частный детектив в современное время совсем иное понятие, нежели угрюмый меланхолик в сером костюме и в шляпе, как в старых романизированных книгах. Это собирательный термин, а работу он выполняет полицейского, следователя, хакера и даже эксперта. Причём его рабочие инструменты это уже далеко не лупа и револьвер, а современные технологии: IP-логгеры, жучки, квадрокоптеры и социальная инженерия. Майер, как самый настоящий профессионал своего дела, с особой педантичностью и вкрадчивостью всё осматривает и записывает то, что считает важным, чтобы после сопоставить всю собранную информацию в одну полноценную картину. Он использует специальные приспособления, чтобы снять с предметов интерьера отпечатки, и фотографирует практически каждый сантиметр комнаты. Именно вот так и должен работать хороший сыщик, который стремится раскрыть все тайны. Он даже заглядывает под диван с помощью миниатюрной камеры, чтобы не пропустить абсолютно ничего из вида, и неторопливо сканирует всё, что попадается ему на глаза. Чтобы заниматься такой работой важно уметь видеть ситуацию шире, чем это делает обычный человек, а ещё — всегда иметь холодную голову. Без этого никак. Рациональность — вот главное оружие хорошего детектива. Чимин некоторое время увлечённо наблюдает за ним и за его работой, а потом обводит любопытным взглядом гостиную, намереваясь тоже продолжить поиски в пределах своих возможностей. У него в этом опыта намного меньше и нет никаких подручных средств, поэтому в его силах помочь ему только поверхностными поисками и собственными мозгами. Он отходит в сторону и останавливается у двери высотой, наверное, метра в три. Такой величественной, массивной, из тёмного дерева, которая ярко блестит и выглядит, как вход в настоящее тайное хранилище всех глубинных секретов владельца этой квартиры. — Что за ней? — спрашивает Пак, обращаясь к девушке из персонала, сопровождающей их всё это время. — Рабочий кабинет мистера Ортиса, — говорит она, следя за направлением его взгляда. — Его осматривала полиция? — Насколько мне известно, да. В тот день, когда обнаружили тело, эксперты и следователь полностью изучили два этажа. — А я могу осмотреть? Он открыт? — Да, разумеется, если это необходимо. Но только преступление произошло в гостиной, вряд ли вы найдёте там что-то важное для расследования. — Вот и посмотрим, — отвечает Пак и сдержанно кивает ей с благодарностью. Он кладёт ладонь на миниатюрную бронзовую модель башни «Стейнвей», которая служит дверной ручкой и с усилием нажимает. Та сразу же послушно поворачивается с таким звонким лязгом, будто этим звуком демонстративно показывает невыразимую дороговизну каждой детали вокруг. Чимин толкает вперёд тяжёлые створки и шагает следом за ними. Спустя мгновение он оказывается явно в одном из любимых мест убитого несколько месяцев назад хозяина, потому что здесь намного сильнее ощущается его фантомное присутствие до сих пор. Так много нетронутых никем вещей и даже словно всё ещё чувствуется аромат его древесных духов в воздухе. Создаётся впечатление, что он не умер, а уехал в какую-то затяжную командировку, потому что всё так, как, вероятно, было и при его жизни. Может быть, в этой комнате не такие уж плохие шансы найти что-то стоящее. Пока Митчелл работает там, он постарается изучить всё самое интересное в этих неуютных стенах. Интерьер был довольно мрачный, чем внушал некую тень безобразного напряжения. Сразу же ощущалось, что дела в этой комнате велись не самые чистые и не самым добропорядочным человеком. Ситуацию спасали только высокие и широкие окна от пола до потолка, хоть немного рассеивающие естественный свет повсюду. Как и во всей квартире, здесь тоже всё выглядело стильно и благородно. Деревянные панели орехового цвета были размещены по всей высоте на двух стенах, и глубину их оттенка гармонично подчёркивали малахитовые обои. Кабинет выглядел просторным несмотря на большое количество крупной мебели. Объёмный диван и кресла с характерными для английского стиля закрученными внутрь себя подлокотниками и подголовниками на спинке с резными «ушками» казались достаточно удобными для того, чтобы проводить на них многочасовые переговоры. Широкий рабочий стол, заваленный множеством документов, несомненно, был центром внимания, а поодаль от него располагалось место для хранения разнообразной литературы в виде громоздких шкафов. На их полках за исключением книг был выставлен напоказ диплом Гарвардского университета в блестящей рамке, пару фотографий и несколько лаконичных статуэток. Ничего лишнего, по-мужски и так крайне сдержанно. Пожалуй, единственным поистине эффектным украшением этого угнетающего пространства являлась позолоченная люстра с множеством хрустальных подвесок, висящая прямо по центру на кессонном потолке. Пак глубоко вздыхает, ещё раз быстро осматриваясь вокруг себя, а затем подходит ближе к рабочей зоне, пытаясь глазами ухватиться за самое главное. Он аккуратно кончиками пальцев перебирает корешки книг, читая их названия, и с любопытством хмурится. В основном это какая-то экономическая, техническая литература и справочники. По всей видимости, Хавьер точно не был каким-то недалёким идиотом, а действительно разбирался в определённых направлениях науки, но при всём этом вёл нелегальный и грязный бизнес. Наверное, предпочёл более лёгкий заработок, чем инженерное дело, в котором он получил диплом с отличием в Гарвардской школе прикладных наук, судя по документу в рамке. Но, как известно, наличие престижного образования, к сожалению, не показатель ряда порядочных человеческих качестве. Хонг, к примеру, отличник и выпускник Кэмбриджа, который сейчас использовал некогда полученные знания в химии и биологии для того, чтобы ставить опыты на обычных людях, видя в них лабораторных крыс. А Ортис, похоже, занимался изучением строения некоторых видов огнестрельного оружия, так как на столе так и остались лежать открытые записи и непонятные чертежи. Может быть, он планировал новую продажу или мечтал изобрести нечто новое, чтобы прославиться. А, возможно, ему просто постоянно требовалось восполнять свои знания, ведь по словам Хизер, у него были проблемы с памятью. Чимин неторопливо пролистывает несколько страниц с какими-то таблицами, а затем медленно ощупывает нижнюю часть стола, надеясь в глубине души найти необходимый тайник с кучей секретов этого человека, которые прольют свет на его смерть. Он открывает первый ящик справа от себя, и тот на удивление легко поддаётся. Внутри почти пусто, лежат только пистолет и несколько небольших коробов с пулями, ну, разумеется, разве у торговца оружием могло быть иначе? Пак усмехается, закатив глаза, а после аккуратно проводит пальцами по углам ящика и осматривает его, но больше искать в нём явно нечего. Он открывает второй и находит там только кучу документов. Парень настойчиво роётся в них, по очереди вытаскивая и читая. Из каждого из них он пытается получить важную информацию, но это обычные накладные, по всей видимости, на поставки ему. Он разочарованно вздыхает и затем ощупывает пустой ящик, вынув из него всё. У боковой стенки ему вдруг удаётся найти едва заметный зазор и он слегка нажимает на нижнюю часть ящика пальцами. На его губах появляется довольная и победная улыбка, когда он находит двойное дно. Он не без труда, но вытаскивает оттуда какую-то тетрадь и с интересом начинает читать содержимое. К сожалению, маловероятно, что эта информация может быть хоть как-то ему полезна. Здесь множество имён, напротив которых написаны модели разного оружия и их количество. Похоже, это список клиентов и их покупки, совершённые за последний год, весьма интересная вещь для полиции, будь Ортис сейчас жив. Это позволило бы с лёгкостью арестовать его или навести на тех, кто мог бы его сдать. Сейчас это не имеет большого смысла, но на всякий случай он всё-таки фотографирует все исписанные страницы, а потом так же осторожно прячет улику в тайник и прикрывает двойное дно бумагами. Он подавленно вздыхает, складывая руки перед собой в замок, и кладёт на них подбородок, внимательно осматривая всё проницательными глазами. Откровенно говоря, он рассчитывал на нечто большее. Это ведь рабочий кабинет человека, где полно его вещей, но здесь, по сути, никаких крупных зацепок. Может быть, что-то обнаружит Митчелл, но на первый взгляд здесь не было ничего интересного. Но, так или иначе, прийти сюда определённо стоило. Пак убедился в том, что Хиз, скорее всего, была права. Если Хавьер вёл журнал своих сделок, то точно совсем не для того, чтобы кого-то впоследствии шантажировать. Эта тетрадь могла быть огромной проблемой для него самого, поэтому он её и прятал. Но она ему была необходима по личным соображениям. Он вёл её для себя, потому что мог легко забыть нечто очень важное. Не так уж много полезной информации, но, может быть, это можно каким-то образом использовать? Кроме чего-то полезного Чимин установил то, что этот торговец оружием не только страдал проблемами с памятью, но и являлся весьма неряшливым человеком. И этот бесполезный факт никак не поможет ему ответить на многие вопросы о его странной смерти. Поразительно, что во всей квартире более или менее всё содержалось в порядке, но вот на его рабочем столе полнейший бардак. Все документы разбросаны совершенно хаотично, и найти на нём можно что угодно, от обёрток шоколада до глазных капель под контактные линзы. Пак ведёт медленным и изучающим взглядом от экрана компьютера по бумагам, затем долго и задумчиво разглядывает маятник Ньютона и заостряет внимание на кое-чём ещё любопытном. Он резко выпрямляется и подаётся вперёд с единственной отчаянной надеждой в сердце увидеть в этой вещи своё долгожданное спасение. Он хватает край какого-то толстого блокнота в мягком кожаном переплёте и вытаскивает его из-под этих завалов. Он был не подписан, но полон чертовски важных записей. Если мысленно Пак ещё секунду назад упрёкал Ортиса в безобразном беспорядке на рабочем месте, то сейчас был крайне удивлён тому, насколько же аккуратно и педантично были прописаны все важные детали в его ежедневнике. На этих страницах было его полное расписание практически поминутно: встречи, переговоры звонки, номера и адреса. Он записывал всё самое важное, что невозможно было узнать кому-либо ранее, и по этим отметкам можно было примерно составить его режим дня. Если следовать этим данным, то можно восстановить практически по часам последний вечер в его жизни. Чёрт, наверное, это было огромной удачей найти на месте преступления такую важную вещь. Пока Чимин слабо понимал, что именно так жадно вычитывал в этих мелких буквах, но в глубине души у него крепла хрупкая надежда на то, что это способно было ему помочь. Он в спешке пролистывает всё дальше и дальше, наконец-то находя нужную ему дату. В этот момент у него от нешуточного волнения и непомерного напряжения в груди всё резко сжимается, а сердцебиение фактически сходит с ума, отдаваясь громким гулом в ушах. Он внимательно читает каждый пункт с указанием времени, места и именами людей, с которыми тот виделся за несколько часов до своей смерти, и связывает всё между собой временными интервалами, но на записи в полдень всё вдруг резко заканчивается. Как так? Остаток дня Хавьер не записал? Это какой-то бред, если учитывать, что он вёл отчётность каждому событию за день. Пак листает страницу вперёд и назад несколько раз, будто пытаясь убедить самого себя, что на этом всё заканчивается, и затем замечает, что нумерация нарушена. Он недовольно стонет от негодования, зажмуриваясь, когда понимает, что самая последняя страница с расписанием аккуратно и практически незаметно вырвана. В этот момент он испытывает просто немыслимое и непередаваемое разочарование, потому что ему казалось, что это прольёт свет на многие вещи для него. Он сам не понимал, что именно ожидал там увидеть, но теперь это и не имело значения. По крайней мере, теперь ему стало известно, что страницу вырвал кто-то явно специально, а выходит, там и впрямь было нечто важное. Например, имя того, кто ещё мог приходить к жертве после приёма. А что, если Хонг вовсе не последний, кто видел его живым? Тогда это очень многое меняет во всём деле. Эти записи не могли исчезнуть без особых причин. Кто-то, чёрт возьми, намеренно скрыл какую-то значимую информацию. Вопрос только в том, кто это сделал: сам Ортис или же его убийца? — Чёрт, — тихо возмущается Чимин и проводит руками по лицу, тяжело выдохнув. — Эй, приятель, вообще-то это только вторая комната. Наберись сил для долгой работы, — говорит Митч, входя в кабинет, и начинает фотографировать всё, что считает важным для расследования. — А ты как думал? Это нелегко, но ты будешь уверен, что всё изучил с пристрастием. — Да нет. Я просто злюсь, потому что вновь, кажется, упустил стоящую зацепку. — Зацепку? Правда? — Да. Я нашёл ежедневник Ортиса. — Звучит очень обнадёживающе. — Я тоже так думал, как только его увидел. — Постой, так он что, вёл личный дневник? — посмеиваясь спрашивает Майер. — А по нему и не скажешь, что он из такого типа людей. — Помнишь, я тебе говорил, что у него проблемы с памятью? Кажется, именно поэтому он вёл записи всех своих встреч. — Так, и? Ты обнаружил там что-то полезное? — спрашивает парень, продолжая увлечённо работать. — Что выяснил? — Ничего интересного. Последняя запись датируется днём его смерти и двенадцатью часами дня, а следующая страница вырвана и больше ничего нет, — поясняет Пак, нервно сжимая волосы и слегка оттягивая их. — Это точно была улика. — Хочешь сказать, что кто-то намеренно это сделал, или он сам? — Край обрыва очень ровный, но тот, кто это сделал, не подумал о нумерации, будто избавлялся от этого в спешке. Может, это сделали сразу после преступления? — Хм-м, — задумчиво протягивает Митч, кивая. — Похоже, убийца и правда хорошо за собой прибрался. — Да уж. К сожалению для меня, — с досадой усмехается Чимин. — А ну-ка, покажи мне разворот. Я посмотрю на расположение вырванной страницы. — Это что-то объясняет тебе? — спрашивает он, выполняя его просьбу и поднимая ежедневник. — Вполне, — удовлетворённо говорит Митчелл, быстро оценивая предмет своим профессиональным взглядом. — Может быть, всё не так идеально, как ему кажется. — То есть? Что ты имеешь в виду? — интересуется Пак с надеждой глядя на него, а затем на улику в своей руке. — Ты можешь что-то выяснить? — Ага-а, — загадочно произносит детектив, цокнув языком и детально осматривая рамку старинной картины, а потом и стену за ней. — Тайника нет, и ни одного сейфа в квартире, что он за торговец оружием такой? — Митч, не отвлекайся. — А, да. Может, стоит попытаться использовать старый добрый метод? — Какой? — Выявить отпечаток пишущего инструмента. — И как же мне это сделать? — Боже, ты что, в детстве никогда не играл в шпионов? — мягко смеётся Майер, бросая на него удивлённый взгляд. — Серьёзно, приятель? Не разочаровывай меня. Это же элементарно, Ватсон. Если сила нажима его руки была достаточной при письме, чтобы отпечататься, и бумага не слишком толстая, то ты сможешь прочитать то, что было написано на следующей странице. Там есть карандаш на столе? — Да, — с недоверием отвечает Чимин, быстро находя его. — Ты что, шутишь? Это реально сработает? — Ну, в детстве же всегда работало, попробуй. Просто легко штрихуй лист. — Невероятно, — с нескрываемой иронией бормочет он, заинтересованно усмехнувшись, и начинает мягко водить грифелем по бумаге. — Я пытаюсь раскрыть убийство детским фокусом. Пак аккуратно наносит штриховку на бумагу с невероятным волнением и едва дыша, ведь эти записи могут многое рассказать о последних часах жизни убитого, если там правда было что-то стоящее. Он старается не сильно давить на карандаш и делает всё старательно и неспешно, ощущая себя крутым криминалистом за работой. В какой-то момент вдруг и правда начинают появляться слабо заметные белые буквы, которые были оставлены на вырванном листе, и он поражённо выдыхает, приоткрывая губы. С ума сойти, это работает. Ему не верится, что такой лёгкий и простой трюк в самом деле эффективен. До последнего он был уверен, что Митч просто смеётся над ним. Он внимательно следит за каждой появляющейся записью, сделанной рукой Ортиса, и когда читает последнюю из них, то у него внутри всё молниеносно холодеет, а сердце пропускает удар от неожиданности. Когда Чимин заканчивает проявлять отпечаток текста, то стержень карандаша резко ломается от того, что он давит на него слишком резко. Он непроизвольно роняет его и не верит своим глазам, когда читает это имя снова. На лбу внезапно появляется испарина, а его хватает в свои крепкие объятия неприятная и пугающая дрожь, пробегающая по всему телу с головы до ног. Этого не может быть. Этого имени никак не должно быть в данном ежедневнике, чёрт возьми. От эмоционального потрясения и крайней растерянности он несколько секунд сидит совершенно неподвижно, а с его губ сам собой срывается едва слышный и такой сокрушённый выдох. Он мог подозревать кого угодно, но его? Этот человек может быть убийцей? Господи, это просто немыслимо. Такие выводы напрочь противоречат здравому смыслу и заставляют подняться волосы на руках дыбом, но он определённо прямо сейчас находит одну из самых важных улик и никак не может отрицать того, что она всё значительно меняет. Тхэ не единственный, кто видел Хавьера после благотворительного приёма живым. У него была встреча ещё с одним человеком, и узнать это — предательский удар под дых. Боже мой, как такое возможно? Мысли, которые сейчас слишком быстро вертятся в его голове, заставляют сознание и весь мир вокруг с такой лёгкостью перевернуться в противоположную плоскость. Это казалось каким-то необычайно глупым абсурдом, от которого хотелось истерически рассмеяться. Пак смотрел в глаза возможному убийце, которого с таким трудом искал, и даже не догадывался об этом. Он даже не мог позволить себе допустить такое развитие событий, потому что доверял этому человеку. В висках так сильно всё шумело от того, что у него в черепной коробке происходил просто какой-то колоссальный и неистовый информационный взрыв прямо сейчас. Ему тяжело было держать все неуправляемые эмоции внутри себя и подавлять их усилием воли, но он должен был это делать всеми возможными силами. Потому что, прежде чем обвинить его в страшном преступлении, ему необходимо всё хорошо обдумать ещё раз. Пока что у него абсолютно не укладывалось в голове, что тот, кого он так усиленно искал, находился совсем рядом. — Ну что? — спрашивает Митчелл, оглядываясь на него снова, и подозрительно прищуривается. — Удалось что-то найти? — Нет, — отвечает Чимин, прочищая горло и слегка вздрогнув от его голоса, а затем сразу же переводит на него испуганные глаза. — Ничего стоящего.