Mistake

The Neighbourhood — Daddy Issues Finding Hope, Deverano — Where PatrickReza — The Wall Cloe Black — Whaterbed Niykee Heaton, Migos, OG Parker — Bad Intentions ENHYPEN — FEVER Tommee Profitt, Fleurie — Remembrance EDEN, Sophiya — Again

Пока всё веселье без именинника в том же духе продолжается на первом этаже дома, Пак неторопливо идёт наверх и пытается понять, за какой из дверей из тёмного дерева находится комната Чонгука. Он заглядывает по очереди в каждую и находит ванную и гостевую спальню по левую сторону, а значит, остаётся один вариант. Он подходит к двери справа от него по коридору и несколько раз коротко вздыхает, отбрасывая непонятно откуда взявшееся волнение. Странно, чёрт возьми, он провёл так много важных заседаний суда, помогал людям решать их большие проблемы, отбирал имущество и детей, защищал права женщин, спасал их от домашнего насилия, вытаскивал из дерьма умирающие компании и разносил таких невероятных ублюдков с их лживыми показаниями, что уму непостижимо, но сейчас вдруг робел. Почему-то на одну секунду его одолела вдруг нервная дрожь, которая скапливалась холодом на кончиках пальцев. Наверное, всё дело в том, что он понятия не имел, чем закончится этот разговор, а он для него носил сугубо личное значение. Одно дело протягивать руку помощи клиентам, но другое — себе. Всё могло повернуться совершенно не так, как он рассчитывал, и этот последний шанс Чимин давал, скорее, даже самому себе, чем ему. Если Чон не будет способен и в этот раз пересилить свои страхи и личные барьеры, то этот вечер просто закончится вновь тем, что он останется с огромной раной в груди вместо сердца, как и одиннадцать лет назад. Ему нужна была всего лишь честность, разве это так много? Нет. Разве он не заслужил её за столько времени? Более чем. Парень немного нерешительно поднимает руку и слабо проводит костяшками по деревянной поверхности, мысленно настраивая себя на любой исход событий, который ему предстоит принять. Он зажмуривается и смиренно вздыхает, давая себе шанс ещё раз хорошо обдумать все риски. Так глупо нервничать из-за этого, но как бы он ни старался мысленно убедить себя, что этот разговор не должен повлиять на их дальнейшие взаимотношения, это просто абсолютно невозможно. Для него это важный шаг или вперёд, или в совсем противоположную сторону от человека, которому он без тени сомнения отдал своё сердце ещё в школьные годы. Прошло так много времени, Боже мой, словно маленькая бесконечность. Это много, немыслимо много для того, кто знал ценность каждой секунды. Практически он потратил всю свою осознанную юность на любовь к тому, кому это не было нужно, поэтому если в этот раз не добьётся честных ответов, которые ему так необходимы, то больше не станет тратить свою жизнь на то, что не имело никакого смысла. Разумеется, если Чонгук и сейчас струсит, то это навсегда проложит между ними целую пропасть, площадью примерно в сто миллионов световых лет. Вероятно, несмотря на все сложности, они всё-таки смогут поддерживать приятельские отношения, потому что как ни крути, друг без друга у них существовать не получается. Но это будет далеко не то, чего так хотел Чимин и далеко не то, что нужно им обоим. К сожалению, невозможно силой заставить человека пойти к тебе навстречу, если он к этому совсем не готов. Принуждение — паршивый способ, поэтому он прибегает к манипуляции, хотя не любит этого делать в жизни, чего не сказать о работе в суде. Возможно, Чону нужен ещё не один день, месяц или даже год для того, чобы наконец-то снять все маски, только так в ожидании может пройти и вся жизнь мимо. Именно потому что Пак слишком ценит своё собственное время, которого нам на самом деле подарено так мало, он решает быть сегодня вновь немного смелее его. И без того было потеряно много лет, поэтому он мягко стучит, а после ждёт ответа как будто вечность. Так долго, что у него все внутренности успевают сжаться в комок от напряжения несколько сотен раз и вернуться в изначальную форму. — Здесь нельзя находиться гостям. Это приватная зона дома, проваливайте, — наконец-то говорит недовольно парень. — Что, даже мне нельзя? — спрашивает Пак и легко улыбается уголком губ. — Чимин? — Да, я. — Что ты здесь делаешь? — Искал тебя. — Я сейчас вернусь. — У тебя день рождения, а ты прячешься в своей комнате? Что случилось? — обеспокоенно спрашивает он. — Мне нужно было… неважно, — отмахивается Чон, не находя нужных слов. — Ты точно в порядке? — В полном. — Ладно. Может, тогда разрешишь мне войти? Я не могу этого сделать по правилу «личное пространство». — В этом доме нет таких правил. — Но ты только что сказал о приватной зоне. — Это для всех остальных. Ты… мой друг. Я думал, это кто-то из чужих. — Эй, бро, мы так и будем болтать через дверь? — говорит Чимин, хитро усмехаясь. — Друзья же так не делают. — Входи, ты ведь не уйдёшь уже, — отвечает Чонгук. Лицо Пака расплывается в победой улыбке, и он заходит в комнату, а после тихо закрывает за собой дверь. Он прислоняется к ней спиной и наощупь поворачивает замок на ручке, тем самым отрезая их от окружающего мира. Это подарит квотербеку лёгкую уверенность в собственной безопасности, когда ему придётся начать своё контрнаступление. Он обводит помещение медленным и заинтересованным взглядом, а затем тихо и с удовлетворением хмыкает. Здесь мило. Цветовая гамма из сочетания глубокого синего и сдержанного серого выглядит одновременно так брутально и спокойно, в этом и есть олицетворение Чонгука. Вдоль одной стены стоит много стильных белых полок, на которых в идеальном порядке и по цветам расставлено огромное количество книг разнообразных жанров. В углу расположен его письменный стол с небольшой лампой, а над ним висит деревянная доска, где сделано много заметок на стикерах. Кажется, даже здесь он часто работает. Но самую большую часть пространства занимает уютная кровать с разноцветными подушками. Забавно, но именно такая комната была у Чона в юности, только раза в два поменьше. Она никогда не напоминала личное убежище для подростка, потому что выглядела как-то слишком по-взрослому. Единственное, что всегда напоминало о том, что там жил обычный мальчишка — коллекционные фигурки супергероев и внушительная коллекция комиксов. Это те немногие увлечения, к которым его мать относилась довольно терпеливо. Но тем не менее ему запрещалось даже приклеивать постеры на стену, как это делали все ребята в его возрасте, и хранить скейтборд на виду, поэтому он всегда прятал его на платяной шкаф подальше от глаз этой деспотичной женщины. Педантичность Джоси была просто чудовищной и часто проявлялась именно в таких, казалось бы, совсем незначительных мелочах. В то время она была помешана на чистоте, и поэтому выдрессировала собственного сына в бытовом плане. У него что прежде, что сейчас не увидишь беспорядка, ведь его ругали за это каждый раз, а такое воспитание выработало строгую дисциплину. Но тогда в школьные годы Чимин считал, что кое в чём ему всё же очень повезло, ведь у него, например, был личный телевизор с крутой игровой приставкой, которую мало кто из детей в Конкорде мог себе позволить. У него имелось предостаточно дорогих и редких игрушек, но при этом не было самого простого — понимания и любви. Пак внимательно разглядывает небольшой проигрыватель, из которого звучит спокойная музыка, и затем задерживает заинтересованные глаза на кожаном мяче для «григидрона», который аккуратно лежит на письменном столе, и это автоматически вызывает у него тёплую улыбку. Не пылится, как редкий экспонат музея, а находится на виду. Блестящий, слегка потёртый и явно недавно побывавший на поле. И эта ещё одна крошечная мелочь напоминает ему о том, что прямо перед ним на кровати сидит тот самый мальчик из его чокнутой и прекрасной юности. Самой милой деталью в этой комнате оказывается несколько стареньких полароидов, которые аккуратно прикреплены к книжной полке кнопками на самом почётном месте, где хранятся кубки и медали Чона, полученные когда-то за громкие победы в спорте. Эти фотографии находятся там, словно на его личном пьедестале среди наград, и Чимин понимает, что именно там парень собирает только то, что поистине для него бесценно: спортивные достижения и воспоминания о нём, ведь на снимках запечатлены только они, счастливые и беззаботные семнадцатилетние ребята. — Сбежал помедитировать с любимой музыкой? — спрашивает Пак, вопросительно приподнимая бровь. Он безмятежно улыбается, разглядывая их кривляющиеся лица на снимках, а после робко касается их пальцами, будто стараясь убедить себя, что они действительно существуют. Он читает надписи на кубках, а в его голове сразу же всплывают голоса различных людей, которые вручали их его другу. В каждый из таких памятных и важных моментов он был рядом с ним и неимоверно гордился. Столько лет тишины, а сейчас он вновь слышал гул стадиона в ушах, который громко скандировал имя лучшего игрока их школы и всего города. Сколько же ликования они прошли вместе, отметили значимых побед и потерпели обидных поражений. Боже мой, сколько же всего им довелось прожить, разделив вместе. Ностальгия почему-то раз за разом пробирала до самого нутра, стоило ему вспомнить о том, какое количество невероятно счастливых мгновений их связывало в прошлом. — Это меня успокаивает, — наконец-то подаёт голос Чон в ответ, слегка дёрнув плечами, будто прогоняет непрошенные мысли. — В смысле... отсутствие шума и людей. Мне не очень комфортно среди большого количества гостей, ты же знаешь. А я привык убегать, когда чувствую панику. — Ты запаниковал? — удивляется Чимин. — Немного, — отвечает он и тихо выдыхает. — Разве не ты всех позвал сюда? — Нет. Я хотел небольшую вечеринку. Но, как обычно это бывает, люди собрались сами. Мне стоило об этом подумать заранее. — Тебя это испугало? Большое количество гостей? — Не знаю, немного. — А мне показалось, что ты разозлился. — Нет... то есть да, наверное. Сам не понимаю, почему вдруг так вышло, но я решил, что мне нужно просто успокоиться. Эмоции стали выходить из-под контроля, а я к этому не привык. Я не должен проявлять их открыто на людях. — И ты поэтому выбрал место, куда точно никто не придёт. Предпочёл одиночество, как всегда. — Да. Создал свою зону комфорта и отгородился ото всех. — От всех кроме меня. — Кроме тебя. — У тебя здесь очень мило, — говорит Пак, медленно переводя взгляд на него. — Комната похожа на твою в Конкорде. — Да, верно, — говорит Чонгук и напряжённо улыбается, несколько раз медленно кивая. — Этот дом напоминает мне место, где мы выросли. Я бы мог, конечно же, снять квартиру где-то в центре, но не захотел этого делать. Знаешь, в этом районе на рассвете так красиво. Домики просто сказочные, зелень, идиллия и покой. Никакой ненужной суеты. Мне нравится выходить утром на крыльцо, пока все соседи ещё спят, и наблюдать за тем, как встаёт солнце, дышать относительно чистым воздухом, наслаждаться тишиной. Такое я мог себе позволить только дома. — Здорово было в Нью-Гэмпшире. Всё бы отдал, чтобы вернуться в то время, когда самой большой проблемой для нас было не запланированное тестирование по математике. — Я бы тоже. Как сейчас помню дни, когда я вылезал в окно и забирался на тот дуб, чтобы посидеть там, — с ностальгирующей улыбкой произносит Чон, но затем она быстро сходит с его лица, и он тяжело вздыхает, горько усмехнувшись. — Мир тогда казался таким огромным, но когда я стал взрослым то осознал, что мир-то на самом деле совсем обычный. Это я ничтожно мал для него. — Неважно, насколько ты маленький человек для всего мира. Всё может быть иначе, если стать всей Вселенной только для кого-то одного, — едва слышно говорит Чимин и улыбается уголками губ, думая о дочери. — Верно, — задумчиво отвечает Чон и удивлённо хмыкает. — Ты всегда любил тот простой городок, откуда все так стремились сбежать. — Там я не чувствовал себя одиноким. — А сейчас чувствуешь? — спрашивает Чимин, склоняя голову на бок, и с интересом осматривает его. — Прямо сейчас? — усмехается Чон и небрежно пожимает плечами. — Уже нет. — Почему ты здесь прячешься? Чонгук шумно фыркает и в недовольстве сжимает челюсть от ещё не утихшей злости. — А почему ты сюда пришёл, бросив своего парня? — с сарказмом спрашивает он и нагло выгибает бровь. — Ты разве не должен беспокоиться о нём? Пак тихо и коварно смеётся, понимая, что эти каверзные вопросы заданы тем самым страшным и маленьким, но очень злым монстром, что сидит в парне в эту минуту, и называется он максимально просто — ревность. Он мягко прикусывает губу, опуская голову, но намеренно увиливает от прямых ответов, чтобы заставить его понервничать ещё немного. Он такой забавный. Всё ещё заметно бесится, отчего выламывает свои пальцы и хрустит шеей, выдавая сильную нервозность. Но одновременно с этим его явно заметно успокаивает тот факт, что он к нему пришёл. Иначе он бы здесь уже всё разгромил в порыве такой дикой ярости, которую удалось уловить Чимину в его глазах. — Ну-у... — протягивает хитро парень, едва сдерживая улыбку, — он меня ревнует не так сильно, как ты. Так что всё в порядке. — Я не ревную тебя, понятно?! — рявкает Чонгук, морщась и бросая на него злой взгляд. — Ты в этом себя пытаешься убедить или меня? — издевательски ухмыляется Пак. — Ты хотел меня побесить? Лучше проваливай сразу. Я не в том настроении сегодня, чтобы отвечать на твои тупые шутки. — Бро, да расслабься. Сегодня ведь твой день рождения. Ты мой друг, я беспокоюсь о тебе, поэтому и пришёл, — отвечает невинно Чимин. — Ну конечно, — с нескрываемым сарказмом говорит он, но сразу же осекается и интенсивно ерошит свои волосы, тяжело выдохнув. — Прости. Не понимаю, что со мной происходит. Я просто… мне нужно остыть. — Что, всё-таки ревнуешь? — спрашивает Пак, медленно расхаживая по комнате. — Очень смешно! — вновь фыркает парень, моментально вспыхивая злостью снова. — Тебя бросает из крайности в крайность. — С чего бы я вообще мог тебя ревновать? Ты несёшь какой-то бред. — Ну конечно, — повторяет Чимин его слова с той же язвительной интонацией и саркастически усмехается. — Зачем ты пришёл сюда? Обо мне беспокоился? Что, серьёзно? Хотел напомнить о том, что ты весь такой прекрасный рыцарь? — раздражается Чонгук, не скрывая своего негодования. — Мне сложно об этом забыть и без твоих напоминаний. Не стоило зря тратить время. Тебе было весело играть в эти тупые игры, так иди и дальше это делай. Развлекайся, я же за этим всех и позвал, чтобы, мать вашу, повеселиться. Он удручённо вздыхает и отрицательно качает головой, будто каждый раз сам удивляется откуда в нём столько беспричинной агрессии. Он проводит руками по лицу, а затем устремляет отрешённый и пустой взгляд в пол. Сейчас он в действительности напоминает оголённый провод. Каждое простое слово задевает его слишком глубоко, а любое неверное действие провоцирует новый всплеск неконтролируемого гнева. Кажется, все сильные эмоции перемешиваются окончательно, и у него совсем не выходит обуздать их. Что же, видимо, это и есть самый подходящий момент для последней атаки. Вряд ли ещё удастся застать Чонгука таким уязвимым когда-либо. Во второй раз на это шоу с подставным парнем он не поведётся так ярко и безрассудно, и будет пытаться скрыть эти неудобные чувства очень глубоко. Сейчас его застали врасплох, а значит — нужно действовать. — Извини, — тихо и с сожалением в голосе произносит Чон. — Но сам ты этого не делаешь. Почему не веселишься? — интересуется Пак, коротко вздохнув и игнорируя его навязанное чувство вины. — Я уже вообще жалею, что затеял эту глупую вечеринку. Не стоило мне отмечать этот день, — отвечает парень, досадно вздыхая. — А если бы я пришёл сегодня один, то ты бы считал так же? — нагло спрашивает Чимин, останавливаясь недалеко от него, и медленно снимает куртку, покачивая головой в такт приятной музыки. — Что ты имеешь в виду? — испуганно спрашивает Чон и внимательно наблюдает за каждым его действием. — Что ты опять себе придумал? — Знаешь, твои эмоции что-то невероятное. Я никогда не видел тебя вот таким безумным. С ума сойти, на самом деле тебя было так просто заставить стать настоящим? Всего-то пригрозить. — О чём ты вообще? — Твоя ревность, чёрт возьми, — хрипловато смеётся Пак и закрывает глаза на мгновение, наслаждаясь своей маленькой победой. — То, как ты готов был уничтожить одним лишь взглядом человека, который посягал на меня. У-ух, — присвистывает он и самодовольно улыбается. — Это самое горячее, что я видел за всю свою жизнь от тебя. Так удивительно наблюдать за тем, как разрушается твоё крепкое и такое непоколебимое самообладание, сформированое за годы сурового воспитания, пока ты мысленно строишь сотни теорий о том, насколько же близки мои отношения с Клэем, — переходит на шёпот парень и подходит к нему практически вплотную. — По каким именно причинам я задержался с ним до приезда сюда и как давно я провожу с ним своё время. — Что? — искренне недоумевает Чон, глядя на него снизу вверх. — Я не… — Ш-ш-ш, — прерывает он, прикладывая указательный палец к своим губам и делая ещё один уверенный шаг к нему, а после становится между его ног неприлично близко, отчего тот взволнованно ёрзает на месте. — Не надо мне лгать. — Но я же не… — Хватит, Чонгук-и, — нежно просит Чимин, осторожно проводя костяшками по красивой линии его челюсти. — Хватит это делать. — Делать что? — шепчет парень, сглатывая комок нервов в горле. Пак ласково приподнимает его подбородок двумя пальцами и заглядывает в две огромные карие и сияющие миллиардами звёзд Вселенные. Они до ужаса растерянные, загнанные в тупик, но зрачки сильно расширены и бегают из стороны в сторону, выражая заинтересованность в происходящем. Так заворожённо они смотрят, что у него от этого проносится приятная дрожь по всему телу. Заметно, как в их бездонной глубине стремительно нарастает настоящая гей-паника, от которой у него снова не получается спастись. Чон совсем не понимает, как ему реагировать на столь яркую и противоречивую провокацию, которая ему на самом деле очень нравится. Он испуганно рассматривает его, не моргая и заведомо зная, что этот зрительный поединок уже точно проиграет. Если будет и дальше так самозабвенно смотреть в эти потрясающие гипнотические омуты ещё хоть одну проклятую секунду, то просто неизбежено погибнет в их глубине. Окончательно и бесповоротно. Но несмотря на это, он всё равно никак не может отвести глаза и остановить тот вулкан, что прямо сейчас разрывает его изнутри своей губительной силой. — Не понравилось, что я играл в откровенную игру? Не зря же ты сделал на этом акцент, — говорит Чимин, и его лицо озаряет лукавая улыбка. — Тебя смущали мои ответы? — Нет, дело не в этом. Я не это имел… — Хочешь, мы сыграем с тобой кое во что? — предлагает он, едва ощутимо проводя подушечкой пальцев по его губам. — Один на один. Чонгук от этого простого действия замирает и задерживает дыхание. Он резко чувствует покалывание на тех участках кожи, где его только что коснулся Пак, но эти ощущения такие приятные и пьянящие, что у него начинает кружиться голова, как такое вообще возможно? Никогда с ним не было чего-то подобного раньше, как же такая незначительная вещь способна лишать самообладания словно по щелчку? Неожиданно и слишком явно Чон осознавал, что в этой комнате становилось так много мучительного и чрезмерного напряжения между ними, что он ощущал, как электризуется воздух, наполняющий его лёгкие с такой сильной натяжкой. Сколько бы он не делал тихих и желанных вдохов, этого казалось так ничтожно мало, чтобы нормально функционировать. Его сердце бешено скакало в груди, как одержимое, под рёбрами что-то сильно сдавливало органы до ноющей боли, руки так некстати дрожали, а он совсем не мог понять, что с ним творилось в эти странные мгновения. — Сыграем? — с трудом спрашивает он, пытаясь сосредоточиться на их разговоре. — Да, в одну не алкогольную игру, — отвечает Пак, невинно дёрнув плечами. — Какую же? — «Правда и ничего кроме правды». — Я что-то не знаю такой игры. — Зато знаю я, — говорит Чимин и непроизвольно вздыхает, легко наклоняясь к нему. — Хочешь? — Чего? — шепчет Чонгук, без угрызения совести в очередной раз разглядывая его привлекательные губы. — Поиграть, — ухмыляется он в предвкушении. — И в чём смысл этой игры? — недоумевает Чон, быстро моргая и хмурясь. — Правила очень просты: я задаю вопросы, а ты — откровенно отвечаешь мне «да» или «нет». Ты можешь давать развёрнутый ответ по своему желанию, но главное, чтобы он был предельно честным, — поясняет Пак таким томным и мурлыкающим тоном, что Чонгук готов развалиться на атомы от него. — Занятно звучит? — Вопросы задаёшь только ты? — уточняет парень. — Да. — Тогда я не очень понимаю, а в чём смысл? Это же не совсем честно. — Ты не любишь быть со мной абсолютно откровенным. Постоянно юлишь и делаешь шаги назад, а это хорошая возможность услышать от тебя что-то кроме глупых отговорок, — поясняет Чимин, с вызовом приподнимая бровь. — Я пытаюсь быть собой. Это не так просто, когда всю жизнь притворяешься. — Вот тебе мотивация: если не будешь нарушать эти элементарные правила, то победишь, а победитель в этой игре получает... — тихо говорит Пак и задумчиво молчит пару мгновений, блуждающим взглядом разглядывая его оторопелое лицо, — подарок на день рождения. — Какой же? — Максимальное моральное удовольствие, — шепчет отрывисто он, и его губы расплываются в дьявольской и нахальной ухмылке. — Что это значит? — спрашивает Чонгук, быстро хлопая совершенно растерянными глазами. — Заинтригован? — Впервые мне предлагают такое. Что именно ты имеешь в виду? — Узнаешь, если победишь. Так ты хочешь это сделать? — Не знаю. А стоит? — хмыкает Чон. — Тебе понравится быть настоящим, — уверяет его Чимин. — Тогда... я готов, кажется, — робко отвечает парень спустя долгих десять секунд раздумий и легко кивает, скорее себе, чем ему. Он не знает, чего ждать от этой опасной авантюры, но любопытство лихо играет сейчас на его сильно расшатанных нервах. Слишком он эмоционально уязвим. Откровенно говоря, Чонгук готов сейчас пойти на любые методы и приёмы, только бы удержать Чимина рядом как можно дольше в этих четырёх стенах, потому что его по-прежнему чудовищно штормит от осознания того, что где-то рядом бродит Грейсон. Он совсем не понимает, что вообще с ним происходит, ведь для него никаким логичным объяснениям не поддаётся странное поведение Пака, который то на его глазах флиртует с этим чёртовым тренером, то целенаправленно приходит к нему в комнату и нагло провоцирует на какие-то двусмысленные игры. Ему очень хочется понять его, а для этого, кажется, нужно пойти до конца и поддаться этой провокации. Ему не очень нравилась эта затея, не меньше, чем и алкогольные игры на вызов у ребят на первом этаже его дома. Обычно они задавали максимально глупые и слишком интимные вопросы, на которые ему даже отвечать неудобно в больших компаниях, хотя раньше он подобного не стыдился. Именно поэтому он их предпочитал избегать, но остальные могли делать, что хотят прямо сейчас, Чонгук же желал лишь задержать на лишние пять минут Пака рядом с собой, ведь так будет по-честному. Это же его день рождения, поэтому он имел полное право получить всё его внимание. В глубине души он ведь прекрасно знал, что затеял эту вечеринку больше даже не ради самого себя. Это всё было хорошим шансом увидеться ещё раз. Постоянно просить о личной встрече довольно навязчивое поведение, а это — удачный повод. И в этот момент, когда он наконец-то понимает, что тот точно не планирует сейчас уходить, его эго чувствует полное удовлетворение всей ситуацией. Его самый важный гость выбирает провести время с ним, а не с тем человеком, с которым сюда приехал. Наверное, это что-то всё-таки значит? Из груди Чонгука вырывается судорожный вздох, и он скользит долгим взглядом по лицу напротив. Оно находится так близко, что это не похоже на реальность. Хочется ущипнуть себя, чтобы поверить в то, что всё происходит наяву. Это всё как-то странно, но он уже не хочет отступать, раз вляпался в эту ситуацию. Всё, о чём он способен думать, так это то, как бы посильнее привязать Чимина к себе и никуда не отпускать, хотя бы этим вечером. Но, кажется, Пак и сам совсем не спешит уходить отсюда. Он расслаблен и спокоен, по крайней мере, внешне. А на его полных губах играет едва заметная самодовольная улыбка, когда он аккуратно запускает пальцы в волосы Чона и затем склоняет голову на бок, с интересом рассматривая свою озадаченную жертву. — Тебе комфортно рядом со мной? — вдруг спрашивает он. — Да, — незамедлительно отвечает Чонгук, внимательно наблюдая за ним. — И прямо сейчас тоже? — Да. — То есть тебя не смущает, что я стою так близко? — Нет. — А если я сделаю ещё шаг, ты будешь чувствовать себя так же комфортно? — интересуется Чимин, ласково перебирая тёмные пряди его волос. — Что ты… подожди, я не очень… — Да или нет? — Я не знаю. Но, наверное, это будет не очень прилично. — Не очень прилично, — медленно и протяжно произносит Пак, словно оценивая эти слова, а затем кончиком языка проводит по губам. — Интересно. — Да, — шепчет Чон. — Как всё удачно складывается, я ведь сегодня невоспитанный мальчик, — произносит Чимин и загадочно ухмыляется. — Так да или нет? Ты не ответил. — Думаю, да, — говорит парень. — И что, я могу это сделать? — продолжает допытываться он, аккуратно разглаживая ворот его рубашки. — Сесть рядом со мной? — Вроде того. Я хочу нарушить твоё личное пространство. — Я не против, — отвечает Чонгук, чуть поведя плечом. — Рядом с тобой я чувствую себя вполне… Он резко замолкает на полуслове, когда Чимин вдруг берёт стул, ставит прямо перед его носом и вальяжно садится, разведя ноги. Парень легко опирается сгибами локтей на высокую спинку, а коленями нагло упирается в бёдра Чона с внутренней стороны, как будто в этом нет ничего такого. Это весьма откровенная и наглая поза, отчего расстояния между ними становится как-то слишком мало для позволительной черты приличия. Чёрт возьми, а это совсем не помогает собирать свой развалившийся на крупицы здравый смысл. Безупречное и такое красивое лицо Пака находится так близко, что Чонгук может рассмотреть каждую маленькую родинку или веснушку на нём. Он абсолютно не понимает, как раньше не замечал, что этот парень настолько естественно привлекательный? На первый взгляд кажется, что в нём нет ничего такого особенного, но на самом деле его красота такая абсолютная и неземная. Одновременно ангельские черты фантастически сочетаются с очень порочным, дерзким и неугасаемым огнём в его глазах. Почему никогда прежде его не смущала их близость? Они же делали столько тактильных вещей, которые обычно позволяют себе друзья: обнимались, спали в одной кровати, непроизвольно касались друг друга, но несмотря на это, ещё никогда его щёки так внезапно и стремительно не покрывались румянцем. Он неловко ёрзает и бесшумно выдыхает, когда по телу неожиданно пробегает странный дикий жар от макушки до кончиков пальцев на ногах, а губы сами собой приоткрываются и пересыхают. Ему становится так трудно дышать, а в горле всё горит от желания оказаться ещё ближе к нему. Чимин странно на него влияет. Но, стараясь игнорировать это очевидное возбуждение, которое в нём почему-то без видимых причин разгорается, он пытается не подавать вид, что всё это выбивает землю у него из-под ног. — …комфортно, — заканчивает Чон и тяжело вздыхает, на секунду прикрыв глаза. — Так нормально? — невинно спрашивает Пак, вопросительно выгнув брови. — Это тебе не у меня стоит спрашивать. Клэю вот это точно не понравится. Слишком мало пространства, — отвечает парень, проводя рукой между ними. — То есть тебя смущает только это? Что Клэй на это скажет? — спрашивает Чимин, стараясь сдержать злорадный смех. — Знаешь, я в принципе не очень понимаю, что происходит. Что ты делаешь? — Сегодня мы выясним все недомолвки между нами окончательно. — А они что, до сих пор есть? — удивлённо спрашивает Чон. — Благодаря тебе их предостаточно. У меня есть к тебе два главных вопроса. Хочешь того или нет, ты ответишь на них, — говорит Пак. — А если нет? — Я просил о честности, когда давал тебе шанс, помнишь? — Разумеется. — Тогда ты обязан исполнить это. — Чимин, сюда может кто-то войти и увидит, как ты… мы… — мнётся Чонгук, заметно нервничая и почёсывая затылок. — Это выглядит очень странно. О нас могут подумать что-то не то. — Что-то не то, — протягивает задумчиво Пак, разглядывая его с хищным прищуром. — Например, что ты гей? — Как этот разговор перешёл в тему моей ориентации? — недоумевает парень и нервно смеётся, отрицательно качая головой. — Кстати говоря, это не так. Не знаю, что ты задумал, но… — Хорошо, ты не гей, — говорит он, безразлично пожимая плечами. — И я об этом говорю, — произносит Чон и облегчённо вздыхает. — Ты бисексуален. — Да какого хрена?! — Разве я не прав? — спрашивает Пак и тихо усмехается, давно уже зная, что его догадки правдивы. — В сексуальном и романтическом аспектах жизни тебя привлекают женщины и мужчины. Но пока ты так катастрофически зациклен на гендерной принадлежности того, кто тебя привлекает, у тебя будут большие проблемы. — У меня нет никаких проблем, — недовольно фыркает Чонгук. — У тебя они есть, квотербек. Самопринятие — огромная проблема. Прекрати самому себе твердить о том, что это ложь. Просто прими себя. — С чего ты вообще сделал такие необоснованные выводы? — Давай сыграем, и ты получишь ответ на этот вопрос. — Ладно, — отвечает парень, глядя на него с вызовом. Чимин тихо хмыкает и мимолётно улыбается, нагло приподнимая подбородок. — Тебе нравятся девушки? — спрашивает он. — Да, разумеется, — отвечает Чон, согласно кивая. — А парни? — Нет. — Может, подумаешь ещё раз, прежде чем так торопиться с ответом? — А я могу игнорировать тупые вопросы? — Нет, отвечай, — настаивает Пак, не сводя с него пристального и любопытного взгляда. — Это достаточно просто. Хорошо подумай, были ли в твоей жизни моменты, когда ты думал об этом? Может быть, ты засматривался на кого-то? Возможно, у тебя к кому-то были неразборчивые эмоции, которые тебе тяжело классифицировать под дружеские? Чонгук задумчиво хмурится и медленно опускает взгляд. Он увлечённо рассматривает маленькие пуговицы на рубашке Чимина, постепенно погружаясь в ту часть своей жизни, в которую никогда и никого не впускал. Это всегда было заперто под сотнями замков и он ни с кем этим не делился, заведомо зная, что останется непонятым. Конечно, у него не возникало даже в мыслях когда-то желания начать отношения с мужчиной и он не видел себя с кем-то в счастливом будущем, но в его сердце определённо точно были и есть чувства, которые ему трудно определить под какую-то конкретную категорию. Тогда в юности они были так слабы и хрупки, словно нежный и едва оживший цветок после затяжной зимы, но уже в тот момент он их почему-то очень испугался. Как будто заранее знал, что это принесёт ему только проблемы. Он слишком хорошо помнил, как ему было больно расставаться с тем самым человеком, кто ежедневно делал его намного счастливее. До сих пор он не мог простить ни себе, ни своей семье того, что его лишили этого спасения в лице Пака. В школе он всегда восхищался больше положенного только одним лишь единственным парнем, так легко позволял ему даже спать с ним в одной кровати без задней мысли, держал его за руку, поддерживал, заботился, обнимал и дарил ему своё самое счастливое время, которое до сих пор не отпустил. Он всё ещё отчаянно цеплялся за каждый день, в котором они были беззаботными и самыми близкими друг для друга. Но несмотря на то, что уже тогда, похоже, эти эмоции были чем-то гораздо большим, он не понимал их глубины до конца. Ему казалось, что если удастся их заглушить, то всё неприменно пройдёт, и он их так жестоко и отчаянно душил в себе долгих одиннадцать лет. Только это не помогло. Спустя столько времени разлуки он до сих пор их чувствовал. Эти эмоции какого-то чёрта не утихли, а обострились до невероятной силы. Они раскрылись в новых красках, распустились как плотные бутоны, и он теперь хорошо понимал их характер, ведь у него появились определённые желания по отношению к бывшему лучшему другу. Чонгук практически постоянно думал о его невероятно красивых губах, не мог надышаться его пьянящим ароматом, насмотреться в его добрые глаза и наслушаться его нежным голосом. Ему всё время было мало его. Между ними сейчас не было той духовной близости, что прежде, но несмотря на это, они также были дороги друг другу. Между ними вновь выстроились нити дружбы, но они постоянно крепко натягивались от взаимного притяжения, потому что у них какие-то «недоотношения». Наверное, всё дело было в том, что как бы сильно Чон не отпирался, стоило признать очевидный факт — их взаимоотношения наполнены бешеной химией. — Знаешь, в эти два маленьких слова «я гей», «я лесбиянка», «я бисексуал» на самом деле входит так много многолетних сомнений и душевных терзаний, что просто уму непостижимо. В них таятся абсолютно все личные и самые глубинные страдания, которые носит в себе человек, хорошо осознающий всё это. Но гораздо важнее даже не это, а то, что фактически эти слова означают «я устал и больше не хочу лгать», — почти шёпотом говорит Пак, задумчиво глядя перед собой, будто вспоминает не самый простой период из своего прошлого. — В первую очередь это отрицание лжи перед самим собой и только уже во вторую — перед тем, кто дорог сердцу. Это доверие совсем иного уровня, если такую тайну кто-то может доверить именно тебе. Обычно с такими вещами приходят поговорить сначала с самыми родными — с родителями. Я, например, сказал маме самой первой. — И как она отреагировала на это? — робко спрашивает Чон, мельком бросая на него взгляд. — Заплакала, — тихо отвечает Чимин, болезненно морщась. — Она ушла в другую комнату и плакала там около десяти минут, пока я мысленно успел себя возненавидеть за эту правду. Эти минуты, пока я слушал её тихие рыдания, были для меня адом. Я думал, а в чём же я виноват? Почему я такой? Почему это причиняет ей боль, ведь я по-прежнему её сын? Я так и не нашёл ответы, но затем она вернулась и крепко обняла меня. Она извинилась за эти слёзы и объяснила, что причина не в моём признании, а в том, что она сожалеет о том, что не почувствовала этого сама. Я понимаю, что для неё это всё было шоком, поэтому эта реакция была ещё очень спокойной. Ей просто требовалось время, чтобы осознать услышанное. — У тебя прекрасная мама. — Суть в том, что когда ты произносишь такое вслух впервые, то за глубиной этих простых слов скрывается маленькая, но такая безумно важная истина, которая называется «мне нужна поддержка». Как правило, не всегда такие тайны остаются понятыми, но моя мама смогла это сделать. И раз в твоей жизни нет такого человека, то ты можешь этим поделиться со мной. Только в том случае, если тебе это правда нужно. Я действительно хочу помочь тебе, Чонгук. Но для этого и ты должен помочь мне, а не закрываться каждый раз, когда я завожу об этом разговор, — мягко говорит Чимин, пытаясь расположить его к доверию и поднимая на него глаза полные надежды. — Будь со мной искренним, пожалуйста. И Чон совсем не может перед ним устоять, потому что после такого важного откровения понимает, насколько необходимо Чимину знать правду. Умом он прекрасно осознаёт, что должен это сделать ради них обоих, но произнести это вслух совсем не просто. Он хочет от него так мало — всего лишь откровенности. В масштабе тех чувств, что Чонгук сейчас испытывает, и которые разрывают его на части от своей силы, эта невысказанная правда кажется такой значимой и жизненоважной. Она должна быть раскрыта когда-то, а его сердце обнажено, потому что этот груз на душе слишком велик для одного человека, и поэтому он наконец-то решается это сделать, глубоко вздохнув. — Были, — тихо произносит Чон, нервно покусывая губу. — Неразборчивые чувства в моей жизни были. — И теперь я повторю вопрос: тебе нравятся парни? — мягко говорит Чимин, внимательно его рассматривая. — Возможно, — робко и шёпотом говорит он, а после хмурится. — Похоже, что да. — Значит, ты бисексуален, — заключает Пак и мягко толкает своим коленом его ногу, с трудом скрывая ликующую улыбку. — Эй, но в этом нет ничего плохого, ты ведь это понимаешь? Я такой же. Разве я плохой человек? — Нет. — Я отличный сын, успешный адвокат, замечательный друг и почти идеальный отец. Исходя из всего перечисленного, никого и близко не должно волновать, каким образом и с кем я хочу удовлетворять свои сексуальные и моральные потребности. Тоже самое относится и к тебе, понимаешь? — спрашивает Чимин, склоняя голову на бок. — В этом нет ни черта плохого. Нет такого понятия, что гетеросексуальность — нормальная ориентация, а другие — отклонение. Нет, чёрт возьми. Это особенность личности, а не какая-то болезнь. И я так сильно ненавижу твою мать за то, что она вдолбила противоположное в твою голову. — Спасибо, что сказал это. Мне нужно было услышать это от того, кто знает о чём говорит, — произносит Чон, заметно нервничая и потирая шею. — Но тебе стоит всё же сесть на полшага дальше. Если кто-то случайно зайдёт, то… — Чонгук-и, расслабься, — шепчет Пак и нежно проводит ладонью по его колену, отчего тот резко втягивает воздух носом, — я запер дверь. — Но… — смущённо произносит он и запинается, мило заломав брови. Парень бросает беглый взгляд в сторону выхода, а затем в его глазах мелькает осознание. — Ты всё предусмотрел. — Да, этот разговор — мой продуманный план. Послушай, всё, что ты скажешь здесь сегодня, останется между нами, если ты действительно этого хочешь. У меня нет цели донести твои секреты до всего мира, они нужны только мне. Серьёзно, я пойду на это ради тебя. В этих четырёх стенах останутся все твои тайны, тебе стоит лишь попросить меня об этом. Но если ты сделаешь снова шаг назад, то я больше не буду пытаться достучаться до того, что очень давно сидит здесь, — говорит Чимин, ласково кладя руку на его грудь. — Несмотря на то, что я рискую всё испортить между нами, я всё равно очень прошу тебя о честности. Мне это нужно. Это не так много, верно? Быть собой кажется очень легко, но не для тебя. Но сломи себя, сделай это ради собственного комфорта. — Да, — едва слышно говорит Чонгук и медленно моргает, заворожённо глядя на его губы и чувствуя тепло его ладони в области солнечного сплетения. — Не для меня. — Попробуй, пожалуйста. Я с тобой честный, а ты готов со мной быть таким? Больше я не попрошу об этом, если ты не хочешь. Не в моих силах заставить тебя пойти на такое. Только это наш с тобой последний шанс. — Последний шанс? — Да, мне нужно знать тебя настоящего. Я не могу вечно жить в иллюзиях. К сожалению, я делал это слишком долго и сейчас погружаюсь в них снова из-за того, что творится между нами. Или опровергни мои мысли, или подтверди их, — поясняет он и легко улыбается, подбадривая его. — Я ведь этого заслуживаю? — Да, — говорит Чонгук и прерывисто вздыхает. — Ладно. — Значит, мы играем, — напоминает Чимин и нервно постукивает пальцами по спинке стула. — Да, играем, — соглашается парень и неуверенно кивает. — Правда и ничего кроме неё. — Да. Хорошо. — Тогда мой первый главный вопрос: я тебе нравлюсь? — прямо спрашивает Пак и замирает в волнительном ожидании. Чон шумно усмехается и протяжно стонет, запрокинув голову. — Вот такие будут твои вопросы? — спрашивает он и чувствует, как сердце начинает сходить с ума в груди. — Ты мог бы быть поделикатнее и повременить с этим. Зашёл бы издалека. — Да или нет? — Чимин… — Твою мать, хватит бегать от ответов, — настаивает Пак и мягко хватает его за рубашку, вытягивая руку вперёд и потом притягивая к себе. Его лицо замирает в нескольких сантиметрах от лица парня, и он переходит на шёпот полный мольбы. — Прекрати издеваться надо мной, будь честным. Это нужно не только мне, но и тебе. Именно тебе станет легче. Я хочу, чтобы ты всегда чувствовал эту свободу, как в тот момент, когда убегал от своей матери. Скажи нам обоим правду. Чонгук неотрывно смотрит в горящие глаза напротив, которые буквально вынуждают его покорно сдаться. Он тонет в них и поддаётся их настойчивому натиску. Чимин смотрит на него так нагло и свирепо, дерзко приподняв подбородок, будто бросает последний вызов. В нём столько эмоциональной мощи, что он вновь заметно робеет и теряется. Может быть, действительно хватит уже бегать от этой правды? Да, у него больше нет ни единого шанса спихнуть все откровения на сильное опьянение, но он и без влияния алкоголя говорил ему много важных и слишком значимых вещей, например, тогда на стадионе, рассказывая о своём прошлом. Если этот разговор нужен настолько сильно им обоим, что Пак готов пойти на такую авантюру, то стоит уже послушно сдаться в его плен и пойти ему навстречу. Это будет большим шагом, не так ли? Он сокрушённо вздыхает, закрывая глаза на несколько мгновений, и мысленно отсчитывает секунды. Ему так трудно сейчас здраво мыслить, потому что он полностью сосредоточен на том, что объект его тайных желаний сидит прямо перед ним ближе, чем было обычно позволено, и практически требует признаться в том, что он чувствует к нему. И мало того, что эти чокнутые эмоции сильны, как никогда прежде, его ещё и разносит в щепки приступ тупой и неуместной ревности. Внутри него происходят какие-то невообразимые микровзрывы, от которых его бросает из стороны в сторону. От одних сомнений к другим. От правды ко лжи. От желания открыться до страха остаться неуслышанным. Но больше всего на свете Чонгук боится потерять Чимина снова, и он это так чётко осознал, когда увидел его с другим парнем. Сегодня, кажется, он абсолютно не знает слова «стоп», после того, как понял, что может упустить из рук «своего» человека, который ему так сильно необходим. Он прекрасно понимает, что если в эту секунду, как обычно, струсит, то Пак уйдёт. Из этой комнаты или в другом смысле не так уж важно, главнее то, что он совсем не хочет отпускать его ни на секунду. Но, определённо, это будет точка невозврата для такого характера их отношений, которого он так сильно тайно желает и одновременно боится. Вероятно, Чимин вновь окажется в объятиях Клэя, а он просто никак не может этого допустить. Значит, сейчас или никогда. Он обязан переступить через свои страхи и озвучить то, что очевидно им обоим уже не первый день. Кажется, сейчас идеальный момент для этого, поэтому категорически нельзя больше тянуть. — Я нравлюсь тебе? — мягко повторяет Чимин. — Да, — говорит Чон, шумно выдыхая, и мгновенно чувствует себя так свободно после этого маленького слова. — Нравишься. — Ты же понимаешь, что именно я имею в виду? — спрашивает взволнованно он. — Да, понимаю, — отвечает парень и снова сталкивается с его потрясающими глазами, в которых видит целый бескрайний океан любви и облегчения. — Я не идиот. Пак прерывисто вздыхает, с трудом держа себя в руках. У него от скорости собственного сердцебиения закладывает уши. Глупый орган мечется в груди так неистово, что ему на несколько минут становится нечем дышать. Он совершенно точно не ослышался, но впервые в жизни ему кажется, что он просто бредит. Боже, неужели это с ним наконец-то происходит? — Ты это давно чувствуешь? — с трудом спрашивает он, прочищая горло. — Похоже, да, — отвечает Чонгук, неловко опуская глаза. — Так и знал, — усмехается Чимин, качая головой, и отпускает его из своей хватки. — Я не очень уверен, но мне кажется, что это произошло с тобой в школе. Возможно, ты не осознавал до конца, и я понимаю почему. У тебя было достаточно причин отрицать это и бояться. — Это не случилось по щелчку пальцев. На самом деле я шёл к осознанию долго. Так долго, что успел тебя потерять. Тогда я был абсолютно уверен в том, что должен избавиться от этого, — шепчет Чонгук, задумчиво глядя перед собой. — В тот момент, когда я сказал тебе, что поцелуй Рейч и Тэ был чем-то ужасным, то надеялся, что ты согласишься со мной. Это значительно облегчило бы мне жизнь во всех смыслах. Мне нужно было услышать от кого-то, что этот интерес к лучшему другу — ненормальная динамика отношений, понимаешь? — Но я не помог тебе в этом. — Да, и это лишь усугубило всю ситуацию. Я не понимал, что происходит со мной, но намеренно подавлял это. А тогда, прощаясь с тобой на стадионе, я чувствовал, что морально погибаю, только не мог найти причины этого. В те последние дни я так много думал о том, почему не испытываю радости от предстоящего переезда. Я же действительно хотел изменить свою жизнь, но так сильно боялся этого будущего. — Ты уже тогда понимал, что в нём не будет меня, — едва слышно говорит Пак, глядя перед собой пустым взглядом и стремительно осознавая, насколько давно тот всё это испытывает. — Господи, ты не хотел уезжать из-за меня. — Да, — соглашается он, а из его груди вырывается страдальческий вздох. — Я словно… предчувствовал, что всё разрушится. К сожалению, я оказался прав. Я не смог признаться, что ты мне по-особенному дорог и лишился тебя, как друга. Несправедливо. — Ты знал, что твоя мать всё уничтожит. — Догадывался. Но я был слишком трусливым, чтобы это бедствие предотвратить. Чёрт возьми, я так жалею об этом. Ты бы только знал. — Почему? — Я не должен был отпускать тебя, — признаётся Чон, поднимая на него печальный взгляд. — Так не отпускай меня сейчас, — говорит Пак. — Я и не смогу, — шепчет парень. У него пробегает целый шквал мурашек с ног до головы в этот момент, потому что он видит, как ярко после этих слов вспыхивает в глазах Чимина самый потрясающий огонёк счастья. Такого в них он не видел никогда прежде. Они буквально сияют такими маленькими, но самыми прекрасными искорками, будто в одно мгновение вся его жизнь обрела иное значение. Это так немыслимо красиво, что Чон продолжает неотрывно смотреть на него практически с минуту, как на самое восхитительное явление природы, а затем робко улыбается и смущённо отворачивается. — Знаешь, ты тогда хотел мне что-то сказать, но передумал после моего откровения про их поцелуй. И я все одиннадцать лет думал о том, что именно я так и не услышал от тебя, — говорит Чонгук, с явной надеждой получить ответ. — Скажи мне это сейчас. — Мой следующий вопрос, — тихо говорит Пак и глубоко вздыхает. — Лузер… — Значит, ты прекрасно знал, что мы не друзья. Когда ты затеял вернуться в мою жизнь, то уже понимал, что эти чувства больше, чем дружеские? — спрашивает он, игнорируя его умоляющий тон. — Да, — признаётся Чон. — Давно понимал? — Да. Если честно, ещё тогда, когда в последний раз звонил тебе по видеосвязи. — Когда ты спрашивал о том, почему не можешь влюбиться? — Да. — Но у тебя была девушка, — говорит Пак и хмурится. — Была, но я всё равно думал о тебе. А после того инцидента, когда я назвал... — замолкает Чонгук и резко зажмуривается, когда осознает, что сболтнул лишнее. — Я хотел сказать... было странно, что я постоянно думал о тебе и никак не мог от этого избавиться. — Подожди-подожди, какой инцидент? — удивляется Чимин. — Ничего интересного, это даже не стоит внимания. — Нет, стоит. Иначе бы ты даже не сказал об этом. Это случайно вырвалось из тебя, продолжай. — Боже, это чертовски неловко, — сконфуженно говорит Чон, потирая лоб. — Я просто… можно, не буду рассказывать? Это… я не могу. — Постой, тебе что, стыдно за это? — спрашивает Пак и задорно смеётся, замечая, как он быстро краснеет. — Да. — В каком это контексте ты обо мне думал, что тебе неловко говорить со мной о таком? — спрашивает парень, иронично улыбаясь. — Останови мои мысли, пока я не додумал чего-то лишнего. Ты что, назвал её... — Господи! Просто давай дальше! Задавай свой следующий вопрос, — прерывает его Чонгук и недовольно стонет, прикрывая глаза ладонью. — Ты фантазировал обо мне? — догадывается Пак, самодовольно ухмыляясь. — Твою мать. Ты это делал, находясь в отношениях с девушкой. Какого хрена, квотербек? Он начинает заливисто смеяться, не скрывая своего эмоционального ликования, а Чонгук готов сгореть в этот момент от острой неловкости и жгучего смущения. Меньше всего он хотел, чтобы Чимин об этом когда-либо узнал. Такой необъяснимый момент, когда он назвал свою девушку его именем во время секса, с ним действительно случился ещё в юности именно после их последнего разговора в сети, и это было невероятно странно. Он и подумать не мог, что это сорвётся с его губ, но списал всё на то, что очень много думал о прошедшем разговоре между ними. Из-за этого нелепого инцидента тогда он поругался с ней, и хоть вину за это быстро загладил, в глубине души сам же не отпустил ситуацию, а постоянно анализировал. Он просто не понимал, почему это произошло именно с ним, но в последнее время его осеняло отчётливое осознание. — Твою же мать, — произносит сквозь смех Чимин. — Давай, продолжай, и тогда я точно умру от стыда, — мило ворчит Чон, закрывая лицо руками. — Прямо во время секса с ней обо мне думал? — Отвали. — Ну в смысле... в процессе? — Замолчи немедленно. — Или когда кончил? Что, застонал моё имя? Какая неловкость. — Боже мой, я просто хочу исчезнуть. — Ты выходит, меня представлял на её месте? Понравилось? — Перестань издеваться. — Вот это она, наверное, удивилась. — Заткнись, пожалуйста. Ты усугубляешь ситуацию. — И часто с тобой такое происходило? — Нет! Зачем я вообще сказал об этом? — возмущается Чонгук и недовольно фыркает. — А сколько раз? — не унимается Чимин и продолжает тихо смеяться над ним. — Ответ должен быть «да» или «нет», так что давай остановимся на этой минуте моего глобального позора. — Так получается, больше одного? — спрашивает он, подозрительно прищуриваясь. — Ради Бога, давай уже закончим эту пытку! Я дико жалею, что это ляпнул, — говорит Чон и жалостливо хнычет, как ребёнок. — Охренеть. Вот это неожиданность. — Я ненавижу всё это. — Ты меня хочешь так давно? — Прекрати! — стонет парень. — Почему ты этого так боишься? — шёпотом спрашивает Пак, аккуратно хватая его руки и убирает их от его покрасневшего лица. — Это тоже нормальные вещи. Это то же самое, что хотеть девушку. В этом нет ничего ужасного. Люди разные и у всех свои сексуальные желания. — Но я не все. Я не могу себе этого позволить, — едва слышно говорит Чонгук и начинает учащенно дышать, пристально глядя на него. — Понимаешь? Не могу. — Нет, не понимаю. Я знаю, как это трудно — сдерживать свои желания, но это не значит, что так правильно, — говорит Чимин, мягко поглаживая его ладони большими пальцами, и не сводя с него выразительного взгляда. — Да ты даже прямо сейчас не способен себя контролировать. Посмотри на себя, ты заводишься просто от существующего напряжения между нами. — Нет, я могу себя контролировать. Просто… это всё ты. — Я? — С тобой я всегда веду себя по-другому, как идиот какой-то. Ты плохо влияешь на моё самообладание, — говорит Чон и невольно тягостно вздыхает. — Я не могу устоять, но одновременно… не могу так, понимаешь? — Нет, не понимаю. Что в этом плохого? Ты даже вслух боишься сказать о том, что хочешь меня. — Ничего, — шепчет Чонгук, опуская глаза. — Ничего, но… — Тогда прекрати издеваться над собой, — настойчиво говорит Пак, нежно приподнимая его лицо за подбородок и вынуждает вновь посмотреть на него. — Тебя влечёт ко мне? — Я не уверен. В смысле да, наверное, но я не… Господи, я такой придурок, — сумбурно бормочет он и крепко зажмуривается. — Извини. — Да или нет? — Я не знаю, что ответить на это. — Просто не лги мне, пожалуйста. — Я правда не понимаю, насколько ярко выражено может быть это чувство к тебе. Я его подавлял внутри себя, — говорит Чон, с сожалением глядя на него, как будто извиняется. — Когда я подумал о чём-то... таком впервые, то ты был далеко от меня. Я так корил себя за то, что даже допускаю эти мысли. Глупо, наверное, но я пытался найти этому логичные оправдания. А их нет, поэтому я действительно не знаю, что со мной было. Чимин пристально смотрит на него несколько секунд прищурившись, а затем начинает понимать, в чём на самом деле заключается проблема. Всё просто, ведь и в этом вопросе Чонгук находится в полном разногласии с самим собой. Они были на разных концах света друг от друга, когда парень впервые почувствовал к нему сексуальное влечение, тогда откуда же ему знать, что эти эмоции могут творить с ним? Ему кажется, что такого рода влечение он не должен испытывать из-за того, что это тоже для его гомофобной матери строгое табу. Она годами вкладывала в его голову искажённые понятия о том, что это плохо и отвратительно, чего тогда можно ждать от него? Он чудовищно мечется, потому что его тянут в разные стороны разум и сердце. И все эти его внутренние проблемы идут длинной цепочкой друг за другом, а значит, и распутывать их нужно постепенно. И у него сейчас есть прекрасная возможность доказать ему, что в этом чувстве взаимного рвения кем-то обладать нет абсолютно ничего грязного и неправильного. Чон резко вздрагивает от неожиданности и слегка отшатывается назад, опираясь ладонями на матрас за своей спиной, когда Чимин вдруг без всякого предупреждения убирает стул и уверенно садится на него сверху. Он растерянно заглядывает в пылающие глаза напротив и приоткрывает губы в тихом выдохе. Ему сложно поверить в то, что происходит, но когда он на своих бёдрах чувствует вес его тела, то понимает, что это не неприличный сон, а реальность. Наяву он ощущает жар чужого дыхания так близко, что оно обжигает, и Чонгук безнадёжно тонет в пугающе прекрасном ощущении невообразимого по своей силе и такого трепетного волнения. Он взбудоражен тем, что может так сильно мечтать к кому-то прикоснуться, но продолжает себе в этом отказывать. А Пак, как будто наперекор его мыслям, кладёт ладони на его плечи и как ни в чём не бывало продвигается немного вперёд, чтобы ещё сильнее сократить расстояние между ними и тем самым вгоняет его в ещё больший ступор. На мгновение Чонгуку кажется, что его буквально парализует. Он не способен двигаться, говорить и даже осознанно думать. Он лишь не моргая ошеломлённо смотрит на Пака, который умело лишает его самоконтроля, но спустя несколько мгновений наконец-то ему удаётся сделать едва уловимый и прерывистый выдох. Он абсолютно не понимает, как вести себя в этой незнакомой ситуации, но даже не пытается сопротивляться или отстраниться, потому что ему слишком нравится всё происходящее. На своё удивление, он ловит себя на такой очевидной мысли, что эта близость была ему гораздо больше необходима, чем всё это время он думал. Из его груди непроизвольно вырывается судорожный вздох, больше напоминающий тихий скулёж. Прилагая колоссальные усилия, он глубоко втягивает горячий воздух носом, и в ту же секунду чувствует волнующий и упоительный аромат парфюма Чимина, который исходит от его кожи. Он каким-то чудом находит в себе силы и растерянно поднимает глаза на него, а затем быстро моргает, пока тот с нескрываемым интересом изучает его реакцию на этот внезапный выпад. Пак сканирует его так настойчиво и долго, пытаясь понять, что Чонгук чувствует. Заметно, что он не испытывает неприятного дискомфорта или дикой неловкости, но даже несмотря на это, его милые щёки начинают пылать бледным румянцем ещё сильнее, и совсем не ясно от чего именно: от того, что ему это слишком нравится, или от того, что он совсем не ожидал такой провокации, поэтому сильно растерялся. Положительной динамикой определённо служит то, что он не пытается оттолкнуть его или хоть как-то увеличить расстояние между ними. Наоборот, он даже покорно прикрывает глаза от предвкушения дальнейших событий, когда Чимин, собирая всю свою решительность, мягко кладёт ладонь на его твёрдую грудь и плавно ведёт ею вверх к его шее. Он и сам практически вслух утробно стонет от того, насколько ему приносит удовольствие это элементарное действие. Наверное, причина в том, что он ждал этого шанса слишком долго. Именно поэтому жар желанной кожи кажется таким неистовым и животворящим, что он ощущает его даже сквозь одежду. Чимин так учащённо дышит, что готов сам задохнуться в круговороте собственных эмоций, но наблюдать за тем, как трещит по швам завидная выдержка Чона, гораздо увлекательнее. Он пытается сконцентрироваться только на нём, поэтому медленно поднимает руку выше и ласково касается кончиками пальцев вздувшейся от напряжения пульсирующей артерии. — Так стало понятнее? — ласково спрашивает Пак. — Что ты творишь? — шепчет Чон, восхищённо и одновременно изумлённо глядя на него снизу вверх, приподняв голову. — Хочу, чтобы ты наконец-то разобрался в себе, — говорит парень, осторожно сжимая в мягкой хватке его кожу. — Что чувствуешь? — Мне... нравится это, — робко отвечает он и начинает учащённо дышать. — Нет желания остановить? — Нет. Точно нет. — А продолжить? — уточняет Чимин, вопросительно приподнимая бровь. — Что ты имеешь в виду? — Хочешь прикоснуться ко мне? — Ты ненормальный, — говорит Чонгук с нервной усмешкой. Он с трудом наконец-то делает полноценный вдох, когда Пак убирает ладонь с его шеи, и судорожно сглатывает. Ему казалось, что эта сладкая пытка наконец-то закончена, но, похоже, для него всё только начинается, чёрт возьми. Он медленно опускает глаза к его груди и внимательно, с полным недоумением на лице, наблюдает за тем, как парень, сидящий на его коленях, неторопливо расстёгивает пуговицы на своей рубашке одну за другой, как будто отсчитывает момент приближения секунды разрушения его последних возведённых оборонительных стен. Какого хрена он творит? Это неприлично, неправильно и очень странно. Но, как бы сильно Чон не убеждал себя, что обязан отвести взгляд ради элементарных границ собственной морали или остановить его, просто физически не способен этого сделать. Вместо этого он лишь нагло и плотоядно пожирает глазами, как голодное животное, каждый сантиметр обнажённой кожи, который открывается ему всё больше и больше. Этот грёбаный вечер не закончится для него ничем хорошим, если он совершенно не способен был совладать с собой уже сейчас. Но с другой стороны, разве это плохо? Чимин прав, это желание не делает его плохим человеком, тогда почему он должен бояться этого так сильно? Да, похоже, его в самом деле неимоверно влечёт к нему и в этом не должно быть ничего постыдного, потому что из него просто дико прёт природная сексуальность. Чонгук не чувствует этого к другим парням, он его единственное исключение. Но как бы там ни было, это говорит о том, что все слова на его счёт верны. И это не должно заставлять его испытывать глупый стыд и не должно вынуждать его корить себя за истинные чувства, скрытые за множеством бесполезных по своей сути масок. Вот что по-настоящему неправильно — ненавидеть себя за правду. И ему так сильно хочется выкинуть эти тупые мысли о фальшивых и навязанных нормах, которые в нём так умело взрастила родная мать. Он глубоко вздыхает и наконец-то без стеснения смотрит на полуобнажённое тело Пака. Сложен так идеально, что у него моментально всё внизу живота отзывается слабым и таким приятным импульсом, как часто бывает, когда он испытывает сексуальное возбуждение. Ему нравится любоваться им, невыносимо нравится. Чон так много раз представлял его в своей голове, и как оказалось, он именно такой, каким был в этих грязных фантазиях. Боже, его тело очень хорошо подтянуто и с аккуратно выраженными мышцами в нужных местах. Он достаточно худой, но в меру жилистый и крепкий, а это говорит о том, что Чимин уделяет этому значительное внимание и намеренно занимается в зале, день ото дня работая над собой. Даже в этом проклятое совершенство. Он восхищённо пялится на него и облизывает вдруг пересохшие от такого зрелища губы. И оживает он лишь в тот момент, когда чувствует, как тот ласково берёт его ладонь и кладёт её на своё бедро с внутренней стороны, ничего при этом не объясняя. — Ожидание соответствует реальности? — спрашивает Пак самодовольно улыбаясь. — Да, — шепчет робко Чон. — Значит, тебе нравится? — Как будто ты вообще можешь не нравиться. — Так тебе стало яснее то, что ты чувствуешь? — Я... не знаю. Это всё странно, слишком странно. — Скажи честно, ты хоть раз чувствовал ко мне желание настолько сильное, что готов был перешагнуть через свои барьеры? — выпытывает он, не сводя с него подозрительных глаз. — Чимин, — тихо и протяжно стонет Чонгук, легко качнув головой. — Мне так нужна правда от тебя, ведь только тебе она известна. Не бойся, пожалуйста. — Я правда не знаю ничего об этом. Чего ты хочешь от меня? — Для тебя это новые ощущения. — Вот именно. — Тогда изучи меня, — тихо говорит Чимин, проводя пальцами по его шее. — Ты совсем не знаешь, что можешь чувствовать, касаясь парня. Хочешь это узнать? — Это всё меня пугает, — признаётся Чон, глядя на свою ладонь, лежащую на его ноге. — Наверное, нам стоит остановиться сейчас. — Я задал тебе вопрос. Да или нет? — Лузер… — Уже поздно. Не проси меня остановиться, мы зашли слишком далеко на этот раз. Да или нет? — Я не знаю. — Ты хочешь этого? — Да, — честно говорит Чонгук и вздыхает. — Хочу, но... — Тогда действуй, — говорит Пак, призывая его что-то изменить. Чон несколько секунд задумчиво разглядывает свою руку, которая так идеально смотрится на его ноге, и потом скользит по его телу рассеянным взором. Сложно решиться на это, когда ставят перед фактом, поэтому он ищет поддержку там, где всегда её находил. Он с надеждой заглядывает в карие глаза напротив, и его молниеносно накрывает удивительное облегчение. Это то, что ему так сильно необходимо. В уверенном и красноречивом взгляде он находит свой надёжный якорь, который без слов говорит, что то, что он чувствует — нормально. Как же Пак таким удивительным образом, не проронив ни звука, способен утешить все его многолетние сомнения и глубинные терзания? Но ответ так предельно прост, он — его спутник. И в этот раз, снова находя в нём такую важную опору, Чонгук наконец-то ощущает уверенность в себе и поэтому довольно смело ведёт своей рукой вверх по его бедру, отчего Чимин резко и шумно вздыхает. Кажется, он ждал этого мгновения намного больше него самого. Чонгук видит за краями чужой распахнутой рубашки, как красивая кожа стремительно и прямо на глазах становится гусиной, покрываясь множеством предательских мурашек, выдавая уязвимость, а грудь начинает быстро вздыматься вверх-вниз, когда его дыхание резко сбивается. Это всё с ним происходит от такого простого движения, с ума сойти, как же сильно он хотел этого, что совсем не может контролировать эмоции? Он медленно и спокойно скользит второй рукой по другому его бедру, а затем предельно аккуратно берёт его за талию под мягкой тканью, будто боясь, что он рассыплется на крупицы от любого неосторожного движения. Ему, откровенно говоря, безумно хочется пойти дальше, но это так до дрожи боязно и волнительно. Всё, что происходит, похоже на какой-то безумный и удивительный сон. Ему кажется, что в любой момент он может очнуться, открыть глаза и вновь осознать, что его фантазии никогда не осуществятся, а это всё лишь затяжной и сладкий дрём. — Смелее, квотербек, — просит Пак и плавно спускает рубашку со своих плеч, а затем бросает её на пол. Он проводит пятернёй по своим растрёпанным волосам, зачёсывая их назад, и с вызовом выгибает бровь, будто провоцирует его наконец-то сделать то, чего они оба так хотят. Чон зачарованно смотрит ему в глаза целую маленькую вечность и просто вконец погибает в этой пылкой и неземной агонии, что синхронно охватывает их. Зрачки Чимина максимально расширены, а в янтарной радужке полно такого дикого и страстного огня, что становится внезапно ещё страшнее от того, что может быть с ним, если он перестанет себя сдерживать. Но одновременно с этим он ясно понимает, что если, поддавшись страхам, отступить и на этот раз, то это будет неимоверно глупой ошибкой. Вероятно, одной из самых непростительных для него. Он уже проделал такой неимоверно большой путь ради этой секунды, поэтому сделать шаг назад — значит согласиться с мнением его жестокой матери. А меньше всего он хочет испортить то, что между ними сейчас зарождается из-за травмирующих слов, которые ему говорят изо дня в день. Сейчас ведь он понимает, что нет ничего страшного и плохого в том, что испытывает его сердце. Это никому не причиняет боль и не делает его ужасным человеком, он всё тот же Чонгук, только намного счастливее и свободнее. Рядом с Паком он ощущает себя живым, полноценным и счастливым. И эти эмоции дарят ему именно медленно расцветающие пионы под рёбрами, это чувства к нему. Быть честным с самим собой очень сложно, но это того стоит, хотя бы ради той секунды осознания, в которой Чон тонет прямо сейчас. Находясь в этой неконтролируемой и сказочной эйфории, ему хочется пойти ещё дальше, разрушить собственные рамки и расширить их. После этого их отношения точно не будут прежними, потому что они вновь переходят абсолютно непозволительную черту для друзей, но им никогда и не быть ими. Они оба это уже слишком хорошо осознают. Невозможно дружить, когда испытываешь такое сильное и безудержное желание овладеть человеком, словно это важнее, чем дышать. А сейчас он чувствует именно это, и ему уже так чертовски наплевать на то, что правильно, а что нет. Он просто делает то, чего тайно хочет, но больше не скрывает, и поэтому ласково сжимает его талию, а затем притягивает к себе ближе одним резким движением. Вот чем, оказывается, он по-настоящему одержим, это не футбол, не победы, не игры. Чимин — его единственная неистовая одержимость. Сам же объект его безумных чувств небрежно и расслабленно обнимает его одной рукой за шею и пристально наблюдает за этим ожидаемым осознанием, мелькающим в больших глазах. Чонгук долго и практически не моргая смотрит на него в ответ, словно прося у него одобрения или разрешения продолжить поступать так смело. А Паку за тёмной карей радужкой видна разрушительная борьба его сильных эмоций и здравого смысла, и в этот раз, по всей видимости, побеждают чувства. Наконец-то. Чон немного нерешительно, но с явным нестерпимым желанием, горящим в его больших зрачках, всё же касается живота парня. Сначала так аккуратно и робко, только лишь кончиками прохладных пальцев, а потом всё увереннее, и кладёт на него всю ладонь. Тепло чужой кожи в тот же миг просто пробивает его разрядом электрического тока до самых костей и уничтожает все крохотные остатки абсолютно бесполезного сопротивления. По всему его телу проносится приятное и такое трепетное покалывание, поэтому он осторожно скользит рукой вверх, с каждым вздохом теряя контроль всё сильнее. Он даже никогда не предполагал, что это может быть настолько приятно. Разве можно получать столько головокружительного и острого удовольствия от таких элементарных вещей? Он лишь коснулся его один чёртов раз, но уже на седьмом небе от восторга. От странного напряжения между ними, которое практически видимо искрит в воздухе, его резко накрывает горячая и разрушительная лавина похоти, и на лбу выступает лёгкая испарина. Он тяжело дышит и слышит собственное выпрыгивающее сердце, которое каждым мощным ударом разносит в пух и прах ему грудь. Это что-то совершенно новое для него, но это так поистине прекрасно. За эти годы взрослой жизни он так много раз прикасался к девушкам во всех возможных местах, но обычно их формы мягкие и очень плавные, а здесь он чувствует поразительно приятное сочетание твёрдых мышц под невероятно нежной кожей, и это просто с ума его сводит. Но что нравится ему гораздо больше — реакция Чимина на всё это. Он разрушается намного быстрее него. Он прикрывает глаза от чувственного удовольствия и так сладко и тихо стонет, поднимая голову к потолку, что внизу живота у Чонгука всё переворачивается. Этот звук вызывает внутри него абсолютно подлинное и нестерпимое желание удовлетворить все его потребности. Он медленно и осторожно ведёт ладонью по его груди, а после кончиками пальцев трепетно и нежно касается плавных волн изящных ключиц. Наверное, он не видел ничего красивее этих пленительных изгибов. Это одновременно так сексуально и изящно. В этом вся естественная суть Чимина, его внешняя красота невообразимо нежная и хрупкая, но внутри он полон запретной похоти и дерзости. Отсюда и возникает это желание поддаться вместе с ним всем грехам на этом свете без всякого сожаления, а затем бережно окутывать его любовью. С большим трудом Чонгук подавляет в себе внезапный порыв прикоснуться губами к той самой милой родинке на элегантно выпирающей кости, что сводит его с ума не один день. Интересно, сколько ещё их на его теле в тех местах, где ему не довелось увидеть? Наверное, можно составить целую карту. Он хорошо знает ещё об одной в таком удобном для ласковых и коротких поцелуев местечке на задней части шеи, всегда обращал на неё внимание. Он понимает, что его просто к чертям уносит в нирвану от всего, что происходит, и поэтому в его голове рождаются сотни неприличных мыслей, но не может держать себя в руках. Ему никогда ещё не хотелось кого-то так сильно, как прямо сейчас его. Это сладострастное наваждение. От разгоревшегося вожделения внутри он пылает в прямом и переносном смысле. Это что-то ненормальное, но при этом он совсем не чувствует себя дискомфортно. Ему наплевать на всё, кроме его самой главной слабости, которую он держит в своих ладонях. — Что ты чувствуешь? — шепчет Чимин у его губ, мягко подаваясь вперёд и запуская пальцы в его волосы на затылке. — Мне… нравится, — говорит Чон с трудом, тихо вздыхая. — Чёрт, слишком нравится. — Ты меня хочешь? — Прекрати, пожалуйста. Ты опять заставляешь меня гореть от стыда. — Значит, ты преподчитаешь гореть от явного желания ко мне и готов пылать от стыда, только бы не говорить об этом вслух? — спрашивает он, хитро ухмыляясь. — Сказочный идиот. — Что же ты творишь? — шёпотом спрашивает Чонгук, ведя ладонями вверх по его выступающим рёбрам. — Ты напрочь лишаешь меня рассудка. — Ты был так близок к победе в нашей маленькой игре, — медленно на выдохе говорит Пак и практически касается его губ своими. — Но я же не лгу. — Нет, но ты и не говоришь мне всю правду до конца. Мне этого мало. — Чего ты хочешь? — Всего тебя, — отвечает Чимин, мягко подаваясь вперёд. — Я так нуждаюсь в тебе. — Это звучит так... чёрт, — сдавленно бормочет парень, сжимая пальцами его кожу. — Я могу дать тебе ещё одну попытку ответить на этот вопрос, — говорит он и нежно целует его в шею. — Подумай хорошо, прежде чем что-то сказать. Чон сильно вздрагивает и прерывисто вздыхает каждый раз, пока нетерпеливые губы мягко касаются его кожи снова и снова. Боже мой, это что-то просто неописуемое. Он будто проваливается в чистое и совершенное блаженство. В данный момент из-за этих настойчивых и влажных поцелуев он, кажется, не способен ни о чём думать. Тело всё больше накаляется, как железо в умелых руках, и он спустя какое-то время невольно издаёт глубокий стон облегчения. Он, следуя собственным инстинктам, медленно отклоняется назад на локти и откидывает голову назад, чтобы получить как можно больше волшебной ласки. А Пак, довольно улыбаясь, следует за ним. Он медленно и чувственно целует его чётко выраженную линию челюсти, так смазано и небрежно скользя губами по его горячей коже, но затем этот осторожный темп внезапно меняется на безжалостный натиск. Чимин начинает слегка ёрзать на его бёдрах от собственного желания и сжимает его волосы в кулак. Он склоняется к нему всё ниже, практически укладывая его на постель, и увеличивает напор жадных поцелуев. Он долго и мучительно терзает ими, и это с каждой секундой дурманит их обоих всё больше, что даже становится невозможно дышать. Чонгук, закатывая глаза от удовольствия, тихо ругается и абсолютно не понимает, как он мог отказывать себе в этом? Его просто разрывает на части от того, насколько это невероятно ощущается. — Такой ответ меня устраивает. Стало всё понятнее, — говорит Пак, заглядывая в его опьянённые глаза и медленно выпрямляясь. — Что именно? — удивляется Чон, учащённо дыша. — Ты просто безнадёжен, если дело касается меня, — самодовольно говорит парень, словно приговор, и вскользь проводит ладонью по лёгкой выпуклости в области его ширинки. — Довольно красноречиво. — Все эти чувства… они пугают меня, — признаётся он, хмурясь. — Почему? — Что мне с ними делать? — Дарить мне. — У тебя же есть Клэй. — Господи, ты такой идиот, — заливисто смеётся Чимин. — Ты именно сейчас думаешь об этом? Когда я завёл тебя настолько, что у тебя встал на меня? — Но я просто… — Ты что, так сильно ревнуешь, что мозгов лишился? — спрашивает он, широко улыбаясь. — Да, — говорит Чон и согласно кивает. — До этого вечера такое с тобой было? — Нет. — Значит, сработало, — говорит себе под нос Пак и мило морщится. — Ай да Грейсон. — Не понимаю, что ты в нём вообще нашёл. Нет, он не самый худший вариант, но ведь… чёрт. Да, меня просто это всё бесит, — с раздражением говорит Чонгук и недовольно сжимает челюсть, глядя на него. — Почему ты с ним? — Не хочешь мной с кем-то делиться? — игриво спрашивает парень, проводя рукой по его животу. — Не хочу. — Но я никому и не принадлежу, кроме самого себя. — Я понимаю, но... ладно. Чимин закатывает глаза и вновь негромко смеётся. — Что? — недоумевает Чон. — Давай, твой шанс блеснуть интеллектом. Подумай. Парень сводит брови на переносице, удивлённо разглядывая его несколько секунд, а после медленно соображает. — Вот чёрт, — шепчет он, понимая, что его просто развели. — У меня ничего нет с ним, Чонгук-и, — в подтверждение его мыслей говорит Пак и мягко улыбается. — Это всего лишь провокация. — То есть… вы не встречаетесь? — спрашивает Чон. — Конечно, нет. — Но он же гей. — Да, но я же не со всеми геями на этом свете встречаюсь, квотербек, — говорит Чимин, проводя рукой по его волосам. — Прости, но это была вынужденная мера. — Вот же я тупица, — бубнит Чонгук, забавно прищуривая один глаз и отрицательно качает головой, а затем неловко улыбается. — Тэхён всё знал и лишь провоцировал меня. — Разумеется, — отвечает Пак и невинно пожимает плечами. — Засранец, и даже вида не подал. — 1:1. Ты уговорил его, чтобы со мной встретиться тогда в ресторане, а я уговорил его, чтобы устроить этот разговор, — говорит Чимин, и на его губах появляется озорная улыбка. Чон протяжно стонет, осознавая свою глупость, и смущённо краснеет. Боже мой, как он так легко повёлся на всё это? Ему даже в голову ни на одну секунду не пришло, что это может быть подстроено намеренно, ведь он слишком был занят собственным чувством собственничества, которое было слишком сильно задето. Эта озвученная правда приносит ему заметное облегчение, и он легко и с чистым сердцем вздыхает. Он рад, что между Паком и Грейсоном нет абсолютно ничего романтичного. Конечно, он этого никогда не скажет, но точно уверен, что может сделать его намного счастливее, чем кто-либо в этом мире. Никто не позаботится о нём так, как способен это сделать он. Ведь именно он знает ценность каждого мгновения рядом с ним. Между ними на какое-то время повисает напряжённое и странное молчание, а они оба с нескрываемым желанием смотрят друг на друга, находясь в этом странном положении. Полуобнажённый Чимин сидит на нём сверху, так и не сдвинувшись, а Чонгук как заворожённый смотрит на его соблазнительные губы. В эту секунду он не думает ни о чём другом, кроме них. Они слишком манящие и такие доступные в этот миг, стоит лишь решиться. Его мечта так близко, что это до ужаса пугает, но на этот раз он не отступает, а перекрывает им обоим путь к побегу. Он резко принимает сидячее положение и замирает. Оба учащённо дышат, не сводят томного и цепкого взгляда друг с друга, и понимают, что разговор на самом деле ещё не закончен, только никакие ответы уже не нужны им, если только ещё несколько. Пак изучает его лицо таким любящим взглядом, что Чонгук теряется. Он чувствует себя драгоценностью, несмотря на то, что виноват во многих недомолвках между ними. Чимин едва заметно улыбается уголком губ и так ласково проводит большим пальцем по его скуле, что он тихо вздыхает и прикрывает веки на пару секунд от удовольствия. Ему так нравится эта хрупкая и такая необходимая нежность, с которой к нему относится единственный человек, который имеет для него значение. Поразительно, что он всегда был с ним именно таким. Только он, чёрт возьми, и никто другой, даже несмотря на то, как иногда паршиво себя вёл сам Чон. Эта не самая значительная мелочь в его поведении служит для него сильным катализатором и последним подтверждением тому, что его желание сейчас должно непременно исполниться, но ему так чудовищно страшно, что холодеют руки. Он не очень решительный человек, поэтому не может найти в себе смелость сделать это. Боже, так боязно, ведь он никогда не делал ничего подобного. Об этом даже думать запредельно губительно, но он этому поддавался. И сейчас он понимает, что Пак прав, разве желание кого-то поцеловать делает его плохим человеком? Нет, он всё тот же мальчишка. Тогда какой смысл продолжать бегать от самого себя, ведь он хорошо знал, что именно ему нужно, и кто именно способен сделать его счастливым? Верно, абсолютно никакого. — Лузер, — едва слышно шепчет Чонгук, медленно поднимая на него влюблённый по уши взгляд. — У меня остался второй главный вопрос. Всего один и последний на сегодня, — тихо говорит Пак и почему-то заметно нервничает. — Чимин, — вновь настойчиво произносит он, мягко притягивая его к себе за талию. — Я… — Подожди, позволь я спрошу. Для меня это важно. Так мы по-твоему на самом деле друзья? — Перестань, — отвечает Чон и глубоко вздыхает, прикрывая веки. — Нет, ответь. — Нет. Конечно, нет. — А кто же я тогда для тебя? — Я не знаю. — Не знаешь или не хочешь знать? — Есть вещи, на которые так сложно ответить, — шепчет Чонгук, медленно теряя всю уверенность в себе. — Нет, разница в том, что ты боишься произнести это, — настаивает Пак, глядя на него с такой мольбой, будто от этого признания зависит вся его жизнь. — Давай же, скажи. Ты хочешь чего-то большего со мной? — Боже, Чимин, я не... — Ответь. Одно дело, если я просто тебе нравлюсь и привлекаю физически, но другое — если ты действительно хочешь быть со мной. Мне нужно знать, ты... Он не успевает задать вопрос снова, потому что внезапно получает свой самый долгожданный и ясный ответ, а Чонгук свой драгоценный подарок — то самое моральное удовлетворение, потому что в этот момент чувствует себя безгранично счастливым человеком. Он, резко подавшись вперёд, сам целует его, больше не в силах сдерживаться. Он просто никак не способен держать внутри себя эти бешеные чувства, потому что они настойчиво просят выхода. Их стало слишком много в нём, и их сила так необъятна для его хрупкого сердца. Да, возможно, потом он будет корить себя за это, но сейчас это всё, что ему так сильно нужно, чтобы ощутить себя по-настоящему живым. Всё, чего он хочет — наслаждаться самыми желанными губами. И этот нежный и такой безумно долгожданный поцелуй — самое невероятное, что происходило с ним за все двадцать восемь лет, чёрт возьми. А особенно Чон в этом становится уверен, когда Чимин отвечает ему с таким же ненормальным напором. Пак хватает его лицо ладонями и протяжно стонет, крепко зажмурившись. Наверное, где-то на другом конце мира случился бы масштабный трагичный апокалипсис, если бы он не заткнул этот внутренний крик ликования, прижимая Чонгука к себе сильнее и продолжая впиваться в его сладкие губы. Этот стон легко мог бы перерасти в неистовый вопль, ломающий всё на своём пути, потому что ощущался он, как самая неземная и значимая победа на свете. В этот момент он по-хорошему разрушался и рассыпался на части, ведь это было до боли прекрасно. Внутри всё горело и превращалось в пепел, из которого тут же он возрождался вновь. Это напоминало сокрущающую и мощную волну атомного взрыва, которая проносилась по его телу прямо под кожей. Он дрожал от того, что никак не мог осознать своего счастья, хотелось плакать от избытка чувств. Оказывается, нет ничего восхитительнее, чем жадно, необузданно и ответно целовать губы, о которых мечтаешь годами. Это равносильно тому, чтобы дотянуться рукой до звёздного неба — кажется недостижимо, но удивительно прекрасно. Больше четырёх тысяч дней он грезил о них, как ненормальный, и уже не надеялся когда-либо получить этот бесценный дар, но он, всё-таки счастливчик, а не лузер. В его руках прямо в эту секунду была его самая заветная мечта, и от этого ощущения его переполняла слепая эйфория. У него мурашки пробегали по всему телу снова и снова, а волосы на затылке становились дыбом от того, что творилось внутри. Эти чёртовы цветы любви вернулись к жизни, и потому окончательно и стремительно разрывали его грудную клетку, распускаясь там слишком рьяно. Боль, копившаяся годами, больше не имела никакого смысла, потому что её полностью перекрывало то, что Чимин испытывал сейчас. Мир словно замер в этот миг, и значение имели только они, дарившие друг другу свои чувства. Это всё равно, что побывать в раю — чистое блаженство. Ни с чем другим это просто несопоставимо. В эти бесценные секунды для него словно весь земной шар вдруг терял силу притяжения, потому что он понимал, что все эти годы его тянуло только к Чонгуку. Где бы он ни находился, как бы далеко ни пытался убежать от него, в конечном итоге жизнь привела его сюда — к его Сириусу. К его самой яркой звезде, без которой всё вокруг казалось абсолютно серым и пустым. В глубине его души взрывались такие фантастические фейерверки, что он не знал, как совладать с собой от этого невыносимого восхищения моментом. Какое же это неистовое счастье, получить взаимность от того, кто владеет твоим сердцем. Их поцелуй получается такой одержимый и в нём нет ни капли робости или осторожности, а лишь дикая страсть, танцующая восхитительный и чарующий вальс с трепетной любовью. Это та самая высшая точка чувственности, которую они оба смогли наконец-то познать — идеальное слияние. Это лучше, чем парить и тонуть в ощущении свободы. Чимин отрывается от его губ на несколько секунд, тяжело дыша, и растерянно смотрит в испуганные огромные глаза напротив. Не верится. Это слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Он ласково гладит большими пальцами его раскрасневшиеся щёки и не может поверить в то, что это всё с ним происходит. Прямо перед ним родное лицо, оно действительно находится в его ладонях. Такое взбудораженное, с влажными губами и одурманенным взглядом. Он так сильно опьянён тем, что с ними обоими случилось, с ума сойти. Они ведь оба знали, что ходят по грани, чтобы сорваться, но когда это всё-таки произошло, то совершенно потерялись в пространстве. Паку хочется ущипнуть себя, чтобы развеять эту иллюзию. Он никак не может осознать, что наконец-то получил то, что было его мечтой так долго — Чонгука. Сам же квотербек выглядит так, будто обезумел. Он замечает, что Чимин сильно дрожит всем телом, поэтому мягко кладёт ладонь на его руку, пытаясь успокоить. Он крепче прижимает её к своей щеке и одними губами произносит: «всё хорошо», глядя ему в глаза, полные слёз счастья. Едва ли он понимал, что творилось с ним в этот момент, потому что это не он умирал от ожидания и любви столько времени. Но он хотел хоть каким-то образом подарить ему своё тепло, чтобы помочь прийти в себя, и это помогало. Пак чувствовал себя легче, но его разносило в клочья от мощи и количества эмоций. Впервые в своей жизни он поцеловал человека, которого всем сердцем любил просто до одури. Это не описать словами, потому что такое необходимо только познать на себе, чтобы понять. Какого чёрта он всё так же слаб перед ним? Выходит, что как бы сильно он не пытался вытащить из себя эту любовь, сейчас ему просто снесло голову от её избытка. В нём было её слишком много, а этот толчок послужил активатором того, чтобы выпустить её наружу, ведь, оказывается, это совсем другие ощущения. Поцелуй любви имеет совсем другое значение — это миг самого искреннего счастья, которое по-настоящему окрыляет. У него дух захватывало от того, насколько ему было хорошо в эту секунду рядом с ним. В висках безудержно стучало ненормальное для человека сердцебиение, а в груди всё сильно сдавливало, потому что у него никак не получалось сделать полноценный вдох. Он в самом деле в прямом смысле этого слова задыхался от любви к Чонгуку. Кажется, его одурманил этот непередаваемый восторг, потому что перед глазами всё плыло, а в сознании всё перемешалось. Это было похоже на сказку, потому что у него весь организм внезапно и ощутимо просыпался от очень затяжного сна, словно в сцене из тех самых книг, которые он часто читал дочери. Тот потрясающий момент, когда происходило разрушение всего угнетающего в королевстве. Когда принц целовал принцессу, и все злые чары моментально рассыпались, как осколки битого стекла. Его пронзала насквозь такая невыносимая волна удовольствия вперемешку с феноменальной страстью, что он просто не в силах был контролировать глухой выдох облегчения, вырывающийся из его груди. — Как же долго я ждал тебя, — шепчет Чимин надломленно и вновь подаётся вперёд. — Как же долго, Боже. Он так отчаянно хватает его за заднюю область шеи и притягивает к себе, будто боится отпустить хоть на долю секунды. Он сильно зажмуривается, ощущая колющую боль в груди, и, с трудом дыша, впивается в его губы вновь. Так ненасытно и горячо, будто от этого зависит всё в этом мире. Нет, лучше, словно Чонгук и есть его мир. Он терзает их ласками снова с удовлетворённым стоном, пылко перебирая и мягко покусывая. И в какой-то миг, кажется, он полностью теряет свой рассудок, потому что напрочь забывает собственное имя и где находится. Он лишь полностью отдаёт всего себя через этот поцелуй тому, кто имеет над ним практически самую высшую власть. А у Чона от каждого его настойчивого и властного действия в прямом смысле плавится кожа и горят лёгкие, ведь у него не бывало прежде такого внезапного всплеска желания к кому-то. Он пылает от любви к нему. Ещё никто его не целовал с таким грубым и одержимым напором, и это так пугающе хорошо. Пак безжалостно, не давая ни себе, ни ему перевести дыхание, вторгается языком в его рот, больше не спрашивая на это никакого разрешения, но и он совсем не хочет отставать от него. Чимин чувствует прохладные ладони, хаотично и требовательно скользящие по его телу, и у него от этого вспыхивает огнём каждая клетка и мышца. Он как будто перерождается от этих уже более уверенных ласк. Во всём так сильно ощущается их острая необходимость друг в друге, что становится страшно. И, кажется, Чонгук тоже тонет в океане собственных бешеных эмоций, потому что цепляется за него в этом хаосе, который они сами же и создают. С большим трудом, когда они оба уже совершенно не способны контролировать себя, Пак первый берёт право на такую важную передышку, или же они, похоже, разорвут друг друга. То, что случилось сейчас, какой-то просто чокнутый и колоссальный скачок вперёд в их непростых отношениях, и главное не напугать этим напором ни себя, ни его. Парень мягко и с тихим стоном отрывается от его губ, держа его лицо в ладонях, и затем ещё раз коротко целует, словно хочет убедить себя в том, что ему точно не показалось, что всё происходящее реально. И сразу же после этого его абсолютно неконтролируемо разрывает до невозможности довольная улыбка, которая заметно смущает Чона. — Прости, что тебе пришлось ждать этого одиннадцать зим, — тихо говорит парень. — Это мгновение стоило каждой секунды боли, — отвечает Чимин и не может отвести от него влюблённых глаз. — Я не знаю, — тихо говорит он и тяжело вздыхает, мягко сжимая в руках его талию. — Не знаю, правда, готов ли я к чему-то большему. Для меня это та сторона жизни, которую я намеренно избегал. Я не понимаю, как возможно даже то, что меня так сильно разрывает на части из-за тебя. Но то, что я испытываю к тебе, становится всё сильнее. Я боюсь этого, потому что у меня не получается с этим никак бороться. Это слишком мощно, намного сильнее меня. — Не бойся, Чонгук-и. — Ты боялся, когда влюбился в меня? — До сих пор боюсь. — Почему? — удивляется Чон, бросая на него недоумённый взгляд. — Всегда есть шанс, что ты разобьёшь мне сердце вновь, — отвечает Чимин, и уголок его губ едва заметно трогает горестная улыбка. — Это не совсем тот ответ, который бы тебе хотелось услышать, я понимаю. Но, наверное, то, что я не смог ни в кого влюбиться и совсем не способен отпустить тебя, о чём-то говорит? — Такой ответ мне подходит, — шепчет Пак и осторожно гладит его по щеке. Чон тихо и с заметным облегчением вздыхает, легко кивая, а затем закрывает глаза, нежась в этой мимолётной ласке. Он неосознанно льнёт к его ладони сильнее, будто так сильно скучал по обычному тёплому отношению к себе, что сил нет терпеть ненужные сантиметры лишнего пространства между ними. Без лишних в этот момент слов Чимин просто обнимает его за плечи и запускает пальцы в его мягкие волосы на затылке, аккуратно и нежно перебирая их. Ему хочется, чтобы этот загнанный во множество рамок парень не чувствовал себя неловко из-за того, что совсем не способен вот так легко и без сомнений броситься в омут с головой, как это умеют другие. Сегодня Чонгук сделал и без того огромный шаг, фактически сломав самого себя. Он признался во многих серьёзных вещах и позволил себе сделать то, что на самом деле очень хотел, поэтому должен гордиться своей смелостью. Спустя пару секунд их молчаливых объятий Пак чувствует, как он осторожно прижимается к нему сильнее, а широкие ладони медленно скользят по его спине, обхватывая её, словно своё единственное спасение. Он по-настоящему упивается этим и даже легко дрожит от переполняющих его тело эмоций. Такой хрупкий, но одновременно нечеловечески сильный мужчина, которым стоит восхищаться каждый день. — Я так нуждался в этом, — признаётся Чон. — И я это почувствовал. — Спасибо, — шепчет он, закрывая глаза, и глубоко вздыхает полной грудью с ощущением свободы внутри. — Я так благодарен тебе. — За что? — с искренним удивлением спрашивает Пак. — За пионы под моими рёбрами, — говорит Чонгук и безмятежно улыбается. — Это действительно волшебство, как ты и говорил.