Сны и видения Фирузе

Нет ничего лучше, чем возвращаться туда, где ничего не изменилось, чтобы понять, как изменился ты сам. Нельсон Мандела.

      Карета качнулась в последний раз и плавно остановилась, сопроводив перестуком колёс по родной земли усталое ржание лошадей. Хюмейра впервые за всю дорогу позволила себе пошевелиться и как следует потянуться, прогнув затёкшую спину. Ей показалось, что прошёл ни один год прежде, чем она вернулась на родину. Путь был долгим, одиноким, наполненный страхом и пустотой, среди которых Хюмейра боялась даже выглянуть в окно или сделать неверное движение. Какой бы пейзаж – будь то море, лес или поле – не сменялся вокруг неё, она не обращала на его красоты никакого внимания, думая лишь о предстоящей встрече с братом. Они столько лет не видели друг друга. Хюмейра так давно не слышала его голос и не смотрела ему в глаза, что иной раз удивляли и пленили её своей красотой. Её гложили беспощадные мысли о том, как отреагирует Тахмасп на её предательство. Как он изменился за последние несколько лет? Изменилась ли она?       К Хюмейре сразу пришло пугающее осознание того, что карета стоит, а значит, её путешествие подошло к концу. Теперь ей нужно выйти, выразить почтение Тахмаспу традиционным поклоном и всё ему рассказать. От одного только понимания, что за дверью её ждёт покинутый дом и семья, Хюмейре становилось дурно, к горлу подкатывал тугой ком тревоги, в груди что-то поднималось и неприятно стесняло дыхание. Вскоре Хюмейра заметила, что её похолодевшие руки мелко дрожат, и она не смогла себя заставить выйти из повозки. Шумное взволнованное дыхание с бархатным эхом разбивалось о стены кареты, так что хатун испугалась, как бы его не услышал весь Дворец. К голове прилила кровь, неприятной тяжестью расположившись где-то на затылке, по спине пробежал озноб, заставляя Хюмейру поёжится от неизвестно откуда взявшегося холода.       Хюмейра не знала, сколько времени прошло до того момента, как она, всё же, взяла себя в руки и на ватных ногах спустилась на землю, подставляя лицо летнему ветерку. Солнце тут же ослепило её, знакомые благоухания садовых цветов вскружили ей голову, чуть не лишив чувств, под ступнями она ощутила рельеф тех самых тропинок, по которым так любила гулять в детстве. Хюмейра покинула карету, вступая в поток собственных воспоминаний, и от представших перед ней образов родного Дворца и сада захотелось закрыть глаза, чтобы убедится, что это – не сон.       Скупые слёзы украдкой собрались под вздрагивающими веками Хюмейры, но, когда она снова окинула сощуренным взглядом своё гнездо, ничего не исчезло, а наоборот приобрело ещё более чёткие очертания. Ей понадобилось несколько мгновений на то, чтобы поверить в происходящее. Сознание словно затмило тенью, тело не слушалось, и сердце окрылённой бабочкой пархало в груди, будто жаждая впитать в себя дух этого места. Хюмейра прошлась тоскливым взглядом по виднеющейся старой стене высокого Дворца, задержалась на каждом деревце, которое помнило её отъезд, с наслаждением сделала несколько нетвёрдых шагов по усыпанной мелкой крупой камней тропинке и, наконец, замерла, позволив сну ворваться в реальность. Она дома.       «Где же ты, братец? – в панике подумала Хюмейра, не разглядев рядом со стоящей на обочине Фирузе шаха Тахмаспа. – Я вернулась домой».       – Хюмейра!       Знакомый голос ворвался в сознание хатун, прорезав полотно воспоминаний и невольно заставив раздвинуть губы в широкой улыбке. Хюмейра с замиранием сердца повернулась на звук своего имени и увидела в лучах дневного солнца стройную фигуру Фирузе Хан, со всех ног бегущую к ней навстречу. Хатун залилась непонятным ей самой смехом и с нескрываемой тоской полюбовалась изящными движениями племянницы, угадывая в них её знакомую дерзкую манеру. Их взгляды встретились, и Хюмейра не без удивления прочла в её всегда серьёзных глазах нетерпение, смешанное с неподдельный радостью. Лицо госпожи сияло, точно полная луна, идеально ровные волосы развивались за её спиной, привычная бежевая рубашка прилипла к телу, позволяя выделить взглядом чёткие линии мышц и ребёр. Словно во сне Хюмейра сошла с места и быстрыми широкими шагами устремилась к ней, сама ещё не зная, что хочет сделать. В разуме потухли мысли о том, что Фирузе – госпожа, и надо бы поприветствовать её как положено. Хюмейра была слишком счастлива её видеть и понимать, что в острой на язык племяннице ничего не изменилось.       Подбежав совсем близко, Фирузе набросилась на плечи Хюмейры, крепко обнимая её. Хюмейра даже ахнула от неожиданности и не сразу ответила на столь внезапное проявление эмоций со стороны госпожи, с которой у неё никогда не складывались отношения. Неужели Фирузе Хан настолько сильно скучала по ней? Хатун спустя секунду расслабилась, растворяясь в тёплых объятьях племянницы, и блажённо зажмурилась, прощупывая под пальцами текстуру её рубашки и вдыхая полной грудью свежий аромат прямых волос, немного запутавшихся после бега. Она почувствовала, что если Фирузе простоит так с ней ещё хотя бы мгновение, она не выдержит и расплачится прямо у неё на плече, не взирая на вежливость и почтение. Хатун и не заметила, как начала дрожать под уверенными прикосновениями сильных рук госпожи к её спине, а над ухом различила ненасытное дыхание родственницы.       – Эмре, ты вернулась, – на выдохе прошептала Фирузе и также порывисто отстранилась, крепко сжимая худые плечи Хюмейры. – Мы так испугались за тебя, когда получили известие о том, что тебя раскрыли! Думали, ты будешь казнена на вражеской земле, и мы больше не увидимся.       Хюмейра заглянула в обеспокоенные и вместе с тем счастливые глаза Фирузе и открыла рот, намереваясь ответить, но вдруг поняла, что не знает, как ей выразить свою радость и печаль. Она так долго ждала минуты этой встречи, а вместо брата её встретила и первой прижала к себе высокомерная госпожа, с которой она не ладила. Из глаз сами собой хлынули удерживаемые слёзы, однако Фирузе по-своему истолковала их значение и мягко провела ладонью по щеке Хюмейры так, будто делала это не в первый раз. Хатун дала волю горьким рыданиям и самозабвенно прильнула к руке госпожи, цепляясь за неё, прижимая тыльной стороной к губам, ещё раз отвечая на её объятья и всё проливая накопившуюся в груди боль и скорбь. Когда-то она решила, что больше сюда не вернётся, а теперь ей хотелось верить, что она никогда отсюда не уезжала.       Фирузе с необычайной, но весьма умелой лаской, какую раньше за ней никто не замечал, утешила Хюмейру, как свою старую подругу и предложила прогуляться по саду. Хюмейра уже окончательно пришла в себя, недавние слёзы высохли под излучением солнца, и она была совсем не против снова освежить в памяти знакомые тропы и извилины вокруг Дворца. Каждый шаг внушал ей спокойствие и долгожданное умиротворение. Она почувствовала себя важной частью вновь обретённого дома, одиночество постепенно заполнялось внутри неё ароматами цветов, бликами лучей на молодой траве, шуршанием листьев и тенью под величественными платанами, чьи стволы стали крепче и толще за прошедшее время. Хюмейра глубоко вбирала в себя дух родного дома, наслаждалась царящим кругом счастьем, даже сыграла с Фирузе в догонялки, пока они вместе гуляли по каменистым дорожкам и болтали обо всём на свете. И всё же, что-то мешало Хюмейре отбросить все сомнения и тревоги, оставив лишь радость. Это было что-то угнетающее, омрачняющее её покой, нечто, натакливающее её на мысль, что она до сих пор не видела своего брата. Где же он? Почему не пришёл её встретить после стольких лет разлуки? Может, он не знает, что сестра уже вернулась?       Беспокойство и нетерпение сопровождали Хюмейра до самого озера, куда привела её Фирузе. Хатун была удивлена, что сад почти не изменился, разве что деревья стали старше, да цветы побледнели. За каждым поворотом её ждали всё новые и новые воспоминания, вносящие её в счастливую пору детства и юности, когда она была беззаботной девушкой, не знающей любви, скорби и тоски по близким. Возле старого ветхого платана Фирузе опустилась на землю и жестом предложила Хюмейре устроиться рядом. Под раскидистыми ветвями было хорошо и прохладно, листья резвились на ветру, поворачиваясь к земле то одной стороной, то другой. Хюмейра с удовлетворённым вздохом прислонилась спиной и затылком к шершавой коре дерева, окуная пальцы в нежную травку. Фирузе понимающе хмыкнула, и они обе засмеялись, не имея на то какой-то веской причины. Хюмейра всем сердцем вернулась домой и теперь ощущала то самое тепло и неопровержимые чувство безопасности, душа была готова петь и пархать в чистом небе, а грудь наполнилась сладостью опьяняющей неги, привкус которой навсегда застыл на языке хатун.       – Где Тахмасп? – вслух спросила Хюмейра расслабленным голосом. В спящей тишине эти слова прозвучали слишком неестественно и громко. – Где мой брат?       Фирузе внезапно посерьёзнела, но Хюмейра даже не успела насторожится, поскольку её взгляд тут же прояснился и вновь сделался открытым.       – Он не пришёл, – беззаботно ответила она, запрокидывая голову, чтобы посмотреть в небо. – У него слишком много дел. Сказал, что встретится с тобой чуть позже.       Хюмейра кивнула, но в душу закрались непрошенные подозрения. С каких пор государственные дела Тахмаспу важнее, чем сестра, которую он не видел много лет? Хатун решительно отогнала эгоистичные думы, напомнив себе, что её брат – правитель, и у него действительно может быть что-то важное. Немного успокоенная этим оправданием, она снова повернулась к госпоже.       – Госпожа, – робко позвала она, – как вы узнали, что я приеду?       Фирузе ответила не сразу, будто подбирая слова, и Хюмейра воспользовалась случаем, чтобы рассмотреть её лицо вблизи. Годы не пощадили и её красивую племянницу, чей разглаженный лик запомнился хатун гладким и нежным, без единого изьяна. Теперь же в уголках глаз Фирузе Бегум Хан собрались морщины, губы от чего-то потрескались и приобрели более светлый оттенок, под глазами залегли призрачные тени, говорящие о беспокойном сне, а линия скул и подбородка стала более резкой и яркой, контрастируя с немного поблёкшими хрусталиками тёмных очей. Взгляд сделался непроницаемым и каким-то более прямым и уставшим, словно госпожа так много поведала в своей жизни, что все её переживания навеки нашли отражение в её глазах. Хюмейра посмотрела чуть ниже и едва сдержала вздох удивления, только сейчас заметив на шее Фирузе длинный розовый шрам, тянувшейся вдоль мышц и теряющейся где-то за воротом рубашки.       – Прекрати меня разглядывать, – с присущим только ей недовольством буркнула госпожа, и Хюмейра поспешно отвернулась, осознав свою оплошность. Внешне племянница, может, и изменилась, но её проницательность не сдала позиции даже за такой длинный срок. – Султан Сулейман прислал Тахмаспу письмо о том, что ты изгнана из Стамбула.       Хюмейра отвела глаза, пытаясь уловить в голосе Фирузе осуждение или разочарование, но она говорила об этом так просто, будто это было очевидно.       – Брат рассердился? – осторожно вильнула Хюмейра, внутренне боясь услышать ответ.       – Ещё как, – фыркнула Фирузе, и взгляд её мгновенно помрачнел и засветился незнакомой хатун ненавистью. – Он был очень зол, когда узнал, что его безупречный план провалился.       Хюмейра тяжело, но бесшумно вздохнула. Её опасения подтвердились, и теперь она с настоящим страхом ждала встречи, о которой мечтала во снах. Больше всего она боялась, что брат отвернётся от неё или отправит в ссылку, что ещё хуже. А вдруг он вообще отдаст приказ её казнить? Сомнения беспорядочно заметались в голове хатун, разрушая недавно восстановленный покой. Как же она осмелится посмотреть Тахмаспу в глаза?       – Но довольно об этом! – с преувеличенной бодростью отмахнулась Фирузе, натягивая вполне правдоподобную улыбку. – Твоя очередь рассказывать. Что ты делала во Дворце султана? Тебя так долго не было. Как вышло, что он обо всём узнал?       Вопросы госпожи посыпались на Хюмейру водопадом любопытства и искреннего недоумения, так что она на секунду оторопела от такого количества внимания. Она была готова открыться Фирузе во всём, но кое-что её беспокоило: есть ли между ними крепкая доверительная связь?       – Госпожа, – серьёзно обратилась к племяннице Хюмейра, разворачиваясь к ней корпусом, – я могу Вам довериться?       Фирузе замолчала и ответила не менее твёрдым взглядом. Вместо того, чтобы торжественно произнести клятву верности, она придвинулась к хатун ближе и взяла её руки в свои. Хюмейра удивлённо округлила глаза, но не отпрянула. Взгляд госпожи заискрился грациозным блеском требовательности.       – Рассказывай, – без напора приказала она.       Лёгкая улыбка тронула скулы Хюмейры, и она, глубоко вздохнув, начала с самого начала. Она выложила всё даже несмотря на то, что сперва её рассказ получался нескладным и слишком запутанным. Однако позже Хюмейра отбросила напряжение, и нужные слова полились сами собой, как только она добралась до первой встречи с Ибрагимом. Она настолько живо и трепетно описывала своё появление в Топкапы, что забылась и увлеклась рассказом, активно жестикулируя и во всех подробностях описывая интерьер вражеского Дворца. Фирузе внимательно слушала, не перебиваясь, и временами даже улыбалась, мечтательно перекрывая глаза. А потом Хюмейра перешла к истории другой, неизвестной девушки, чьи стремления и цели по иронии судьбы совпадали с её собственными, и звали ту девушку Фирузе. Хатун поведала госпоже о жизни Фирузе среди врагов, о её детях и бессмертной любви к падишаху и про решение отказаться от миссии. Сны и видения Фирузе привели её во Дворец, но не для того, чтобы убить, а для того, чтобы понять, кто она такая: Фирузе или всё-таки Хюмейра? Дойдя до смерти Мехмеда, хатун не выдержала и расплакалась, как наяву ощутив давно позабытую боль утраты, от которой в последние годы слышала лишь печальное эхо. Душой и мыслями Хюмейра снова оказалась в Топкапы, среди своих друзей, и ей понадобилось немало сил, чтобы закончить повествование на решении Сулеймана изгнать её из страны. Услышав про письмо, настоящая Фирузе нахмурилась и задумчиво кивнула, видимо, поняв, как всё всплыло на поверхность. Хюмейра закончила и уронила отяжелевшую голову на плечо госпожи, дрожа от судорожных всхлипов.       – Теперь мне всё ясно, – мрачно прозвучал над ухом голос Фирузе, и госпожа принялась гладить хатун по спине, желая утешить. – Так ты, выходит, влюбилась?       Хюмейра замолчала, подброшенная столь внезапным вопросом, и мгновенно залилась краской смущения. Бережно отстранившись, она вытерла слёзы и в немом изумлении уставилась на госпожу, пытаясь вспомнить, что она упустила в своей печальной повести. Единственное, о чём хатун ни словом не обмолвилась, была её глубокая привязанность к Ибрагиму.       – Да, – вырвалось у неё против воли, – но не в султана.       Теперь настала очередь Фирузе выкатить глаза от удивления.       – Неужели? А в кого же?       Хюмейра потупила взор, и в памяти вспыл образ Ибрагима, его очаровательные глаза будто снова смотрели ей прямо в душу, а голос нашёптывал какие-то ласковые слова. В груди сжалась тоска, отозвавшись в сердце сладостной трелью неразделённой любви.       – В Ибрагима.       – Не может быть! – вспыхнула Фирузе, повысив голос. – В того самого визиря, который купил тебя на рынке?!       – В того самого, – печально кивнула Хюмейра, поморщившись. – Только нам так и не удалось поговорить об этом. Я всё собиралась, но решила, что это глупо. Он ко мне ничего не чувствует.       – Откуда ты знаешь? – поддела хатун Фирузе, лукаво усмехнувшись. В глубине её взрослого взгляда блеснула коварная хитринка, придающая ей сходство с маленькой Зульфией. – Ты же даже не спрашивала.       – Зато я прожила с ним под одной крышей много лет, – покачала головой Хюмейра и поникла. – Всё в прошлом. Я вернулась домой и хочу увидеть брата.       С этими словами Хюмейра решительно встала и направилась прочь от уютного дерева, намереваясь свернуть на тропинку, но чья-то рука, схватившая её за локоть, не дала ей сделать следующий шаг. Обернувшись, хатун встретилась с обеспокоенными глазами Фирузе.       – Может, не стоит? – неуверенно возразила она, и Хюмейра опешила. Никогда ещё ей не приходилось видеть племянницу такой напуганной. – Давай потом. Ты столько всего пережила вдали от нас... Не думаю, что Тахмасп будет рад, когда узнает, что ты родила султану двоих детей.       Странное поведение Фирузе не на шутку встревожило Хюмейру, но она заставила себя неловко улыбнуться. Её взгляд сам собой упал на бледный шрам, скрытый тенью от подбородка, и хатун аккуратно протянула к нему пальцы, бережно докасаясь ими до рубца только затянувшейся кожи. Фирузе не дёрнулась, но в глазах её поселилась тень от гнева.       – Как это случилось? – тихо спросила Хюмейра, поспешно отдёрнув руку.       Фирузе неопределённо повела плечами и пренебрежительно качнула головой, из-за чего тёмная прямая чёлка закрыла ей лоб.       – Да так, пустяки, – увернулась она. – На тренировке.       – Правда? – изумилась Хюмейра и хотела снова прикоснуться к ужасному шраму, но госпожа молниеносно перехватила её руку, метнув ей в лицо свирепый взгляд. Хатун отпрянула, испугавшись.       – Он стал жестоким, Хюмейра, – глухо и почему-то надреснуто проронила Фирузе, с сожалением сощурившись. – Некоторых своих наложниц он лично наказывал, если ночь ублажения не пришлась ему по душе. А других избивал прямо в собственных покоях за то, что они посмели посмотреть на него без приказа.       Хюмейра всё больше отклонялась, в неверии открывая и закрывая рот. На неё нахлынул густой душный туман страха и отчаяния, вмиг вытеснив беззаботное счастье и радость. Нет! Её брат не может быть таким тираном!       – Почему? – только и смогла выдавить хатун, чувствуя, как всё вокруг сливается в один большой гул, давя на неё сверху.       – Потому что ты уехала! – огрызнулась Фирузе и внезапно кинула взгляд за спину Хюмейры. Лицо госпожи вдруг побледнело, а в глубине прежде дерзкого взора зародилась ярость, смешанная с презрением.       Хюмейра резко обернулась, так что несколько позвонков с приятным хрустом встали на свои места, и не сразу решила, как ей реагировать на появление Тахмаспа. Если бы она не поговорила с Фирузе, то, не задумываясь, бросилась бы ему на плечи, но теперь сомнения и страх настойчиво удерживали её на расстоянии. Она ожидала прилива радости или осознания того, что сильно скучала по брату, но сейчас в её груди было пусто, за исключением тяжёлого стеснения и разрывающей сердце боли. Одного лишь взгляда, брошенного на падишаха, ей хватило, чтобы понять, что он изменился. Его походка стала целеустремлённой и гордой, подбородок был властно вздёрнут, открывая миру беспощадный пронзительный взгляд, некогда прекрасные глаза затмились тенью жестокости и бесконечной злобы, а расправленные плечи и сжатые в кулаки руки говорили о готовности вершить, пускай и несправедливое, правосудие. Хюмейра отметила, что кафтан Тахмаспа был вышит из дорогой иностранной ткани со множеством узоров и драгоценных отделок, а на голове он нёс ослепительно белый тюрбан, также окантованный золотом и экзотическими перьями, чего прежде никогда не делал.       Хюмейра с трудом переключилась на стройную спутницу, идущую под руку с её братом, и почти тут же узнала в этой женщине Сахие, на которую однажды обратил внимание Тахмасп во время праздника. Она держалась с наглой уверенностью и важностью, степенным шагом сопровождая падишаха. Хюмейра почувствовала приступ отвращения, наткнувшись на её змеиный взгляд и, подстать ему, хищный оскал вместо улыбки. Но нельзя было не отметить её красивую фигуру, гармонично подобранное зелёное платье и блестящее обилие украшений. Хюмейра сглотнула, стараясь ничем не выдать неудобство, и внезапно почувствовала себя неуютно.       Как только Тахмасп и его верная Сахие вышли на главную дорогу, Хюмейра заметила за их спинами высокого молодого человека, чей симпатичный профиль с мягкими чертами подчёркивал голубого цвета глаза и тонкую линию губ. Красавец имел длинную гладкую шею, белоснежную кожу и широкий разворот плечей, придающий ему сходство с каким-нибудь принцем. Хюмейра невольно залюбовалась его твёрдой походкой, крепким телосложением и игрой натруженных мышц, что просматривались через шёлковую ткань богатого кафтана. Взгляд юноши был веско брошен сверху вниз из-под сведённых густых бровей, а тёмные, отросшие пряди бликующих на солнце волос закрывали часть лба. Хюмейра наклонилась к Фирузе, понижая голос до шёпота.       – Кто это сзади Тахмаспа идёт? – спросила она, вопреки всему изнывая от жгучего любопытства.       – Это шехзаде, – также тихо ответила Фирузе, склоняясь к уху хатун. – Сын Тахмаспа и Сахие. Он родился спустя год после твоего отъезда. Ему уж восемнадцатый год пошёл.       «Восемнадцатый? – изумилась про себя Хюмейра. – Меня не было почти двадцать лет...»       Тахмасп подходил всё ближе и, когда его чужой взгляд отыскал на полянке Хюмейру, остановился, какое-то время молча сверля её пронизывающих взглядом. Даже на приличном расстоянии хатун одолел внезапный холод, в горле пересохло от волнения. Шах отдал немой приказ Сахие и своему сыну, призывая оставаться на месте, а сам быстрым шагом направился к ней, никак не меняясь в лице. Хюмейра поёжилась, но не отступила и кивнула Фирузе, попросив госпожу удалится. Ей было необходимо поговорить с братом наедине.       Тахмасп замер совсем близко, и Хюмейра поклонилась, на всякий случай чуть ниже склоняя голову. Поборов страх, она подняла на брата мягкий взгляд, но едва не отшатнулась, встретив настоящее отторжение и холодную ярость в его глазах. Время до неузнаваемости избороздило его черты морщинами и новыми шрамами, подбородок покрылся острой, кое-где поседевшей щетиной, шах заметно вырос, окреп и будто стал сильнее в несколько раз. Непоколебимая власть и мощь, веющие от него, заставили Хюмейру свести плечи и опустить глаза. Это был не её брат.       – Что ты здесь делаешь? – грубо и с презрением бросил Тахмасп, окидывая хатун пренебрежительным взглядом. Хюмейра покрылась мурашками ужаса от того, что пониженный и теперь более густой голос шаха подёрнулся беспощадным льдом злости. – Ты давно уже должна была гнить в земле!       – Не говори так, – умоляюще прохрипела Хюмейра, в отчаянии пытаясь разглядеть в образе правителя хоть что-то близкое и родное от любимого брата, которого она оставила в этом Дворце двадцать лет назад. – Это я, твоя сестра, Хюмейра. Ты не мог меня забыть, брат!       – Не смей обращаться ко мне так! – в бешенстве рявкнул Тахмасп. Его глаза полыхнули остервенелым гневом. – Я шах Тахмасп! А ты, презренная предательница, отныне будешь называть меня своим повелителем! Ясно?       – Д-да, мой повелитель, – севшим голосом ответила Хюмейра, пятясь назад. Ей вдруг стало так невыносимо видеть брата, что она захотела убежать подальше от этого места, которое считала своим домом. Сердце обливалось кровью, последняя надежда окончательно угасла без шансов на возрождение былого доверия и любви. Отныне она обречена жить в постоянном страхе за свою жизнь среди чужих ей людей.       – Как ты могла так меня подвести?! – набросился на Хюмейру Тахмасп, пыша от ярости. – Ты столько лет писала мне письма о том, что приближаешься к цели, а теперь выходит, что это была ложь?       Хюмейра уронила голову, борясь с рвущейся наружу болью. Ей хотелось плакать, но она не смела показывать брату свою слабость, поэтому собралась с силами и ещё раз заставила себя посмотреть на него.       – Прости меня, – прошептала она, внезапно почувствовав себя жалкой и беспомощной. Всё тело задрожало, а сердце взбесилось от страха. – Я не могла тебе признаться. На самом деле... Я отказалась от миссии в первый же день после ночи с султаном. Я полюбила его...       – Ты что?! – взревел Тахмасп, нависая над съёжившейся фигуркой своей сестры.       – Я не хотела его убивать, – дрожащим голосом созналась Хюмейра, опуская глаза. Горло сдавило когтями леденящего ужаса, в груди стало так тесно, что невозможно было вздохнуть. – Я соврала Вам. И продолжала врать почти двадцать лет. В то время, как Вы думали, что я приближаюсь к Вашей цели, я мирно жила во Дворце и растила султану наследников...       Мощный удар оглушил Хюмейру, повалив с ног на мягкую траву. Она отрешённо замерла, упираясь руками в землю и опустив голову, и задрожала всем телом от беззвучных рыданий. Перед глазами замелькали кровавые пятна, голову прорезала сокрушительная боль, а кожа горела огнём в том месте, где брат отвесил ей сильную пощёчину. Хюмейра потерялась в окружающих звуках, почувствовав слабость, сознание медленно начало отключаться, к горлу подкатила тошнота, а спина покрылась холодным потом. Она даже не находила сил, чтобы испугаться, как тут тень Тахмаспа накрыла её, сообщив о том, что он сделал шаг к ней.       – Ты обманула меня, – холодно, звенящим от ярости голосом, прошипел брат. – Гнусная изменница! Я покажу тебе, как унижать правителя Иранских земель! Ты пожалеешь о том, что вернулась!       Прошуршал подол кафтана, и Тахмасп ушёл прочь. Хюмейра в изнеможении упала на траву, не в силах заплакать. Лёгкие судорожно сжимались, вынуждая её хватать воздух ртом, между рёбрами болезненно защимило, но внутри она чувствовала лишь опустошённость и сожаление. Хюмейра жалела, что согласилась на это. Жалела, что не призналась во всём Ибрагиму, жалела о том, что её не казнили. Больше всего она жаждила заснуть вечным сном и никогда больше не просыпаться.       «Что это? Кровь? – сквозь темноту подумала Хюмейра, ощутив металлический привкус алой жидкости на губах. – Кажется, я умираю...»