Сны и видения Фирузе

Настоящая близость обычно начинается издалека. Владимир Жемчужников.

      В этом году зима покинула столицу рано. Снег только-только начал покрывать тонким слоем инея деревья и дороги, а уже на следующий день наступила весна. Птицы заливались звонкими трелями, вселяя в сердца неравнодушных людей удивление, блаженство и восхищение. В ярком безмятежном небе парили пушистые седые облака, лишь иногда закрывающие собой главное светило. Лучи пробивались сквозь их плотную завесу, неровными полосами пороздя землю, сверкая в капельках утренней росы и проникая в бутоны распустившихся цветов. Лёгкий ветерок нёс с собой жаркий удушливый воздух, который при каждом вдохе обжигал лёгкие и охватывал тело своими потоками, словно заключая его в объятья. На ветвях деверьев уже зародились новые почки, цветы снова ожили на своих привычных местах и вытянулись во весь рост, наполняя всё вокруг своими неповторимыми ароматами.       Под крышей временного шатра, где всегда царила спасительная тень, гулял ненапряжный сухой ветерок. Фирузе прищурилась, когда невидимые песчинки земли попали ей в глаза, прорезав внутреннее веко до неприятного пощипывания, и незаметно приокрыла рот, охлаждая вдыхаемый воздух. Он паром распространялся по стенкам её лёгких, согревая тело изнутри, и от этого становилось ещё жарче. Хотелось избавиться от тяжёлых украшений, липших к мокрой коже, от плотного платья, чья ткань теперь откровенно облегала женскую фигуру, и окунуться с головой в садовый пруд, не взирая на Дворцовые порядки и запреты. Фирузе с наслаждением распробовала во рту освежающий вкус холодного шербета, почувствовав, как сладкая жидкость стекает по её горячему горлу, приятно остужая голосовые связки. Пальцы стали влажными от контраста температур, что отразился водяными скоплениями капель на железном стакане, сознание немного отрезвилось, подавляя на миг желание уснуть.       Фирузе с какой-то непонятной тоской наблюдала за играми детей прямо перед собой, недоумевая, как они могут носится без передышки в такую жару. Перед глазами у неё уже мелькали разноцветные пятна их богатых одеяний, весёлый смех звенел в ушах, успокаивая и наполняя сердце отрадой. Среди двух взрослых шехзаде была и её Зульфия, которой на днях минуло десять лет. Теперь в ней всё больше угадывались черты будущей красивой девушки, которая, наверное, разобьёт сердце ни одному безнадёжному поклонику. С каждым годом дочь госпожи становилась красивее и удивительно похожей на мать. Такие же тёмные волосы, завитые от самых концов в природные кудри, плясавшие на её плечах при ходьбе, те же вишнёвые глаза, внутри которых огненным цветком расцветали непокорность и хитрость, ярко выделенные скулы, чёткая линия носа и стройное телосложение. От отца Зульфия унаследовала острый подбородок и такой же уверенный нрав, не терпевший возражений. Её тонкие руки были невероятно тверды, узкие плечи – гордо расправлены, а голова всегда чуть приподнята, демонстрируя длинную изящную шею, по которой заметными извилинами тянулись мышцы и артерии. Фирузе не могла не восхищаться пленительной красотой своей единственной дочери, цепляющей чужое внимание с первого слова, сказанного, или даже пропетого, звонким переливающимся голоском. Изысканные манеры, взгляд, словно кошачий, хищный, опасный и завораживающий, лишающий всякой воли. Движения и лёгкая поступь – грациозные, едва ли не бережные, но всегда с какой-то отрывистостью и чёткостью. И нестерпимый характер. Упрямая, гордая, а иногда даже острая на язык, госпожа редко находила общие темы со сверстниками, но зато прекрасно умела ладить со взрослыми.       Шехзаде Мустафа и Мехмед, на удивление, хорошо общались с Зульфией. Несмотря на то, что у обоих наследников уже были свои собственные санджаки, они всё равно довольно часто приезжали в гости к сводной сестре, и вместе они играли и веселись в саду, совсем как в детстве. Вот и сейчас они весело носились по полянке друг за другом, позабыв о статусах и обо всём на свете. Рассудительный Мехмед, сын Хюррем Султан, резво догонял Зульфию, поднимая в воздух неостывшие капли росы, а храбрый и благородный Мустафа, отпрыск Махидевран, корчил ей рожицы на краю поляны, подстёгивая сестру своим заразительным смехом. Зульфия с наигранным возмущением бросалась в погоню, придерживая полы простого платья, и продолжала хохотать в то время, как её завитые локоны отливали застывшей бронзой в лучах весеннего солнца. Фирузе не могла не умилиться их тесной дружбе и взаимной симпатии друг к другу, так что даже не заметила, как залюбовалась их беззаботной игрой с широкой улыбкой на губах.       – Шехзаде так быстро растут, – нарушил шорох ветра мечтательный голос Хюррем Султан, сидящей на тахте посреди навеса. Перед ней стоял поднос со свежими сочными фруктами и нежным шербетом.       Фирузе и Махидевран одновременно повернулись на звук её бархатного тембра, и Фирузе первая ответила старшей госпоже лёгким кивком.       – Ваша правда, Хюррем Султан, – в свою очередь отозвалась Махидевран, любуясь своим взрослым сыном. – Наши дети такие счастливые, когда играют все вместе. И малышка Зульфия заметно подросла! Я помню её совсем крохой!       Фирузе прикрыла глаза, хватаясь за нахлынушие воспоминания. За десять лет она ни разу не допустила оплошности в воспитании Зульфии и берегла её, как и обещала. Возможно, в какой-то момент она совсем на этом помешалась, поэтому теперь её дочь терпеть не может, когда ею командуют. Но Фирузе всё равно любила своё дитя, ничуть не обделяла лаской и даже за всё это время не написала Тахмаспу ни одного письма. Она навсегда вычеркнула из памяти свою миссию, словно это был страшный сон, и наслаждалась спокойной жизнью во Дворце, который успела полюбить как собственный дом.       – Совсем скоро Зульфия вырастет и станет госпожой, как её мать, – лучезарно улыбнулась Хюррем, обратив ласковый взгляд на Физуре. – Я чувствую, она станет такой же красивой и не одно сердце похитит!       Трое госпожей хором рассмеялись. Фирузе почувствовала, как сердце её окутывает тепло, блажённой свежестью растекаясь по венам и цветком расцветая в груди. В такие моменты она отчётливо осознавала, насколько сильно привязалась к неразлучным подругам, Махидевран и Хюррем, с которыми познакомилась много лет назад в Топкапы. Они стали её семьёй, поддержкой и опорой, давали ценные советы и всегда не прочь были вот так посидеть в саду все вместе, болтая и смеясь. Фирузе до сих пор дивилась тесной связи между двумя султаншами, которые в далёком прошлом враждовали за сердце Сулеймана, а Махидевран однажды даже пыталась избить любимую жену падишаха до смерти. Но с того дня утекло много воды, Махидевран смирилась со своей болью, научившись жить ради себя и сына, Хюррем повзрослела и превратилась из ревнивой вспылчивой фаворитки в мудрую справедливую госпожу, чьё мнение теперь было на вес золота. Фирузе восхищалась ими и гордилась тем, что ей выпала честь стать подругой таких великих правительниц.       – Я слышала, повелитель уже занимается поиском нового учителя для твоей дочери, Фирузе, – подала голос Махидевран и наклонилась вперёд, чтобы посмотреть на подругу, сидящую по правую руку от Хюррем, на подушках.       – Да, я тоже слышала, – подтвердила Хюррем, также поворачиваюсь к младшей госпоже. – Как ты думаешь, кого он выберет?       Фирузе замялась, немного сбитая с толку таким вниманием подруг, и с трудом нашлась с ответом.       – Мне кажется, повелителю виднее, госпожа, – вежливо отозвалась Фирузе, беспокойного ёрзая на своей подушке. – Я никогда не обсуждала с ним эту тему. А Вы что думаете?       Хюррем отклонилась, добродушно улыбаясь, так что на подтянутых временем щеках залегли знакомые ямочки, присущие госпоже с молодости.       – Я считаю, что лучше всего подошёл бы на эту роль Ибрагим паша, – смело заявила она. – Он умный, смелый, расчётливый...       – ... Добрый, справедливый, и взгляд у него опасный и пленительный, словно запах розы, – чуть слышно закончила за Хюррем, Фирузе, даже не заметив, что мечтательно прикрыла глаза. Опомнилась она только тогда, когда поймала на себе измулённые взгляды двух султанш. – То есть... – поспешила выкрутиться Фирузе, чувствуя, как по спине расползается холодный озноб, – я хотела сказать, что он в самом деле подходит на эту роль.       Фирузе поспешно отвернулась, заливаясь краской стыда, и сделала вид, что ей безумно интересен узор на её платье. Внутри неё всё сжималось и неистово билось, будто готовясь защищаться от нападения. Она чувствовала на себе изучающий взгляд Хюррем, и ей начало казаться, что ткань её одежды вот-вот задымится под натиском беспощадного огня светящихся глаз госпожи.       – А ты стала задумчивой, Фирузе, – с плохо скрытым беспокойством заметила Хюррем, наклоняя голову набок. – У тебя какие-то тайные мечтания, дорогая?       Фирузе встрепенулась и лихорадочно покачала головой, натягивая улыбку.       – Нет-нет, что Вы, госпожа! – горячо отмахнулась Фирузе, отчаянно жестикулируя. – Какие у меня могут быть тайны от Вас? Я всего-то согласилась с Вашими словами по поводу Ибрагима.       «Я всего лишь сказала правду».       Хюррем недоверчиво прищурилась, но спорить не стала, и Фирузе облегчённо вздохнула. Сердце всё ещё было не на месте, однако она заставила себя расслабиться. Напряжение постепенно разжало свои когти, позволив ей глотнуть ягодного шербета.       – Мы все восхищаемся Ибрагимом пашой, – констатировала Махидевран. – Когда он был молод, наша Хатидже Султан мечтала выйти за него замуж. Она так страдала от любви к нему, но им не суждено было построить своё счастье.       – Хотите сказать, у Ибрагима нет семьи? – уточнила Фирузе. От чего-то в её груди воспылали жаркие языки надежды и какого-то непонятного ожидания. – Что же случилось?       – Чувства госпожи оказались безответны, – печально вздохнула Махидевран, потупив взгляд. – Тогда Хатидже была сама не своя от горя, вышла замуж за первого встречного и покинула Топкапы навсегда.       Фирузе отвела глаза, задумавшись. Выходит, Ибрагим никогда и никого не любил?       – Неужели он такой бесчувственный? – вслух поразилась Фирузе.       – Многолетние воины сделали его жёстким и равнодушным, – не без сожаления отозвалась Махидевран. – Теперь для него нет ничего важнее преданной службы государству.       Разочарование и неведомая тоска острием кинжала воткнулись в грудь Фирузе, оборвав вдох. Она пыталась отнестись к словам подруги спокойнее, не выдавая своего замешательства, но почему-то последняя фраза так глубоко въелась ей в память, что сопровождала своё существование изнывающей болью. Ибрагим, её любимый Ибрагим, совершенно глух и безответен к женским чувствам. Он свято исполняет свой долг, никогда не говорит больше, чем от него требуют, придерживается правил и манер. Он не тот, за кого Фирузе принимала его все эти годы.       «Моё сердце страстно стремится к тебе, я одержим любовью», – прозвучала в её голове фраза, которую Ибрагим сказал ей много лет назад. Та гвоздика уже давно зачахла и отцвела, но эмоции и чувства Фирузе от тех мгновений были свежи до сих пор. Её охватывало знакомое блаженство, знакомое ощущение безопасности и страх потерять контроль над собой. С того дня она каждую осень приходила в тот укромный уголок Дворцового сада и цепляла напротив сердца новый налитый кровью бутон своего любимого цветка.       Стоило трём султаншам затронуть загадочную личность Великого визиря, как он сам вскоре объявился на поляне, направляясь к отдыхающим госпожам. Фирузе приосанилась и с трепетом следила за каждым шагом Ибрагима, жадно пожирая взглядом его мощное тело и стратегически поставленные движения. Тёплый воздух замер где-то в горле, выталкиваемый наружу разшалившимся сердцем, и множеством шипов впивался в грудь Фирузе.       Внезапно прямо навстречу ничего не подозревающему Ибрагиму вылетела разгорячённая погоней Зульфия и даже не заметила перед собой препятствие. Всё произошло так быстро, что Фирузе и ахнуть от испуга не успела. Её дочь на всей скорости столкнулась с Великим визирем, приложившись лбом о его рёбра, но паша растерялся лишь на секунду, а потом решительно подхватил маленькую госпожу за плечи, не давая ей упасть. Фирузе оцепенела, её главный орган пропустил очередной удар, она вдруг забыла, как дышать, и судорожно глотнула сухой воздух. Замешательство, мелькнувшее в глазах Ибрагима, сменилось обеспокоенным выражением лица, когда он наклонился к напуганной Зульфии, что-то воркуя ей на ухо. Фирузе встала и без разрешения и поклонов покинула подруг, выходя под палящее солнце. Она навострила слух, жаждая уловить каждое слово.       – Госпожа, прошу, ответьте, Вы не ушиблись? – настойчиво расспрашивал Зульфию Ибрагим, слегка тряся малышку за плечи.       Фирузе остановилась в двух шагах, не решаясь прервать разговор. Мустафа и Мехмед растерянно замерли рядом, то и дело переглядываясь. Видимо, они, как и Фирузе, впервые слышали звенящую в голосе паши тревогу.       – Я в порядке, паша, – робко ответила Зульфия. – Простите, я не смотрела, куда бегу.       Ибрагим ласково усмехнулся и потрепал маленькую госпожу по тёмным кудрям. Он делал это так свободно и нежно, словно перед ним была не господская дочь, а его собственная.       – В следующий раз будьте аккуратны, – наставил её визирь, отпуская худые плечи девочки. Его взгляд светился неподдельной любовью и лаской, какой прежде Фирузе за ним не замечала. – Вы тут играете?       – Да-да, играем! – мгновенно оживилась Зульфия, уже без прежней стеснительности поддаваясь к Ибрагиму. – Прекрасный сегодня день, Вы не находите?       Фирузе хотела сделать шаг, но так и замерла на месте, смотря, как Ибрагим с искренним восхищением и наслаждением обводит глазами поляну и небо над своей головой. Он всё с той же снисходительно улыбкой кивнул госпоже.       – Вы правы, – согласился он. – Мне такая погода по душе. Самое то, чтобы прогуляться по саду.       – Я люблю гулять по саду! – воскликнула Зульфия, подпрыгивая. – Там такие красивые цветы! Я их просто обожаю!       Неожиданно Ибрагим запрокинул голову, открывая вид на мощную шею, и по поляне разнёсся его пробирающий глубокий смех, с первых своих нот покоривший влюблённое сердце Фирузе своим чистым, несущим уют и свет звучанием. Она много лет не слышала этот смех. Как ей совладать с собой, когда всё тело просится к нему, словно под гипнозом?       – Давайте, может, вместе туда прогуляемся? – предложил паша, демонстрируя миру свои ровные зубы. – Вы покажите мне свои любимые цветы, а я Вам про них расскажу.       Зульфия радостно закивала, заставив локоны подрагивать у неё на лопатках, и прильнула к руке Ибрагима, хватаясь за неё маленькими пальцами.       – Я с удовольствием составлю Вам компанию, паша, – просияла дочь Фирузе, и Ибрагим осторожно сжал её крохотную ручку в своих больших ладонях. – Идёмте же, скорее!       Странная пустота заполнила Фирузе, стоило Зульфии и Ибрагиму вместе покинуть поляну под прицелом нескольких обескураженных взглядов. Солнце проливало вслед маленькой девочке и взрослому воину свои ослепительные лучи, ветер играл в их одеждах и волосах, их смех был слышен даже за шумом ветра, трепещущем по волнистой траве. Их силуэты уходили всё дальше и дальше от Фирузе, теряясь в тени огромных платанов, семенящие подскоки Зульфии и сопровождающий их медленный шаг Ибрагима ещё долго стояли перед её внутренним взором, вызывая смешанные чувства, от горького разочарования до окрыляющего счастья. Что с ней не так? Почему она теряет тех, кому без сомнений доверила бы своё сердце?