Кому-то не хватает одной женщины, и он переключается на пятую, десятую. А другому не хватает жизни, чтобы любить одну-единственную. Константин Хабенский
Вслушиваясь в стук собственного сердца, которое, казалось, слышали все, кто стояли рядом, Фирузе бесшумно успокаивала себя глубокими вздохами, будто они могли помочь ей справиться с неотступным волнением и благоговейным страхом. Её раздельное белое платье, представляющее собой простую узкую юбку в пол и плотную полоску ткани на груди, оставляло обнажёнными руки, шею и рёбра, но имело при себе нечто в роде накидки, накинутое сверху и свободно прикрывающее её тело. В этом наряде Фирузе было легко дышать, но кожей она чувствовала ночной холод и совсем скоро продрогла до костей, идя по пустынному коридору в покои султана в сопровождении слуг. Она представляла себе, как её атакует смущение, когда она предстанет перед падишахом в столь откровенном виде, но перечить слову Хюррем Султан не смела, поэтому решилась. По рукам и спине бежал холодок, волосы, аккуратно собранные в высокий хвост, надёжно скрывали от посторонних глаз её татуировку, внутри всё трепетало и срывалось куда-то вниз от охватившей её тревоги. Махидевран Султан лично распорядилась, чтобы Фирузе получила лучший уход во Дворце Топкапы. Сперва её отвели в баню, где хатун опробывала на себе самые разные масла и мази, приятно увлажняющие её тело. Она с наслаждением поливала себя горячей водой, вдыхая запахи бальзамов, и смывала с себя всю кровь и грязь, что напоминали ей об ужасах невольничего рынка. Затем её накормили, но Фирузе поела совсем мало, потому что слишком много времени провела без пищи. Её организм ещё не привык к нормальной еде, да и глаза уже слипались от усталости, так что аппетита у неё не было. Заботливая добрая Нигяр калфа выделила ей место в углу гарема, но когда Фирузе пришла и забралась под чистое одеяло, все девушки уже спали и познакомиться времени не было. Всю ночь она ворочалась без сна несмотря на то, что её мышцы ныли, а в голове пульсировала усталость. Фирузе не находила себе покоя от мыслей о будущем и как никогда желала увидеть хоть один вещий сон, который бы подарил ей умиротворение и подсказал верный путь. Но этой ночью Аллах остался глух к её мольбами, так что на утро Фирузе проснулась вместе со всеми с осознанием того, что видела во сне лишь пустоту. День начался приятно и даже весело. За утренней трапезой Фирузе познакомилась с наложницами султана и по их просьбам рассказала им свою вымышленную историю. Но про своё появление во Дворце она врать не стала и даже с какой-то гордостью поведала новым подругам, как Ибрагим паша спас её из рабства. Девушки при этих словах многозначительно переглянулись, но значение этих взглядов Фирузе не поняла, а спросить не успела: пришла Нигяр калфа и позвала всех на занятия. К правилам во Дворце, выученным Фирузе в первый же урок, она привыкла быстро, потому что сама через всё это проходила, живя в своём родном доме. Разница была лишь в том, что на родине она преклоняла колени только перед своим братом, а здесь вынуждена была делать это почти перед каждым встречным. Приходилось напоминать себе, какова теперь её роль, и держать ухо востро, чтобы ничего не заподозрили. Обитатели Дворца знали её под именем Фирузе и быстро полюбили её за покладистый характер и рвение к учёбе, а уже на вторую ночь Хюррем Султан лично, но с какой-то неохотой сообщила Фирузе, что султан желает видеть свою новую наложницу этой ночью. Радости Фирузе не было предела. Она весь вечер готовилась к визиту в покои падишаха, слушала наставление Нигяр калфы, старалась запомнить каждую мелочь, но все мысли словно нарочно вылетали из её головы, стоило ей подумать о предстоящей ночи. Она так долго этого ждала, так долго страдала ради своей цели и настойчиво прогоняла осознание того, что ею движет непреодолимое желание увидеть великого султана Сулеймана вживую. Она ещё даже не встречалась с ним, а уже чувствовала непонятное волнение и влечение, заставляющее её то сгорать от нетерпения, то оттягивать момент встречи до последнего. Ночь выдалась безоблачной и ясной. На небе уже сверкали звёзды, сопровождая луну в путь, когда Фирузе приблизилась к покоям падишаха, в полной тишине ловя собственное неровное дыхание, ставшее неестественно шумным, и мелко дрожа от гуляющей по коридору прохлады. На мраморных стенах играли кривые тени человеческих силуэтов, в глазах Ибрагима, что охранял вход в обитель своего султана, плясали искры пламени, придающие его серьёзному взгляду опасный блеск. Он встретил Фирузе у самых дверей и внимательно прошёлся по ней с головы до ног, цепляясь оценивающий взглядом за каждый участок её тела. От этого Фирузе стало неуютно, но она не подала виду даже тогда, когда глубокие глаза паши задержались на её открытых рёбрах, сверкнув каким-то странным огнём. Хатун отвела взгляд и переступила с ноги на ногу, осознав, что всё это время боялась дышать. Наконец Ибрагим веско кивнул, разрешая ей войти, но Фирузе помедлила, отчаянно пытаясь перехватить взгляд Великого Визиря, чтобы увидеть в нём хотя бы тень одобрения или солидарности. Однако в присутствии слуг Ибрагим держался на удивление холодно и безразлично, что, к замешательству самой Фирузе, глубоко задело её чувства. Она-то посчитала его своим самым близким человеком в незнакомом Дворце, который мог бы помочь или знак какой подать. А теперь, выходит, ему тоже всё равно, что она изводит себя страхом и волнением. В последний раз бросив взгляд на острый профиль Ибрагима, чьи идеальные черты подсвечивались светом факела, Фирузе сделала первый шаг, переступив порог покоев падишаха. Ей показалось, что она делала это целую вечность, словно во сне заставляя своё отяжелевшее тело повиноваться. Она вошла с опущенной головой, и неожиданное тепло и аромат тающего воска окутал всё её существо, внушая внезапное спокойствие. В груди Фирузе больно защемило, она не смогла вовремя сделать вдох, из-за чего следующий шаг оказался неуклюжим, а о стены покоев разбился её прерывистый вздох. Фирузе не знала, как поняла, что нужно остановиться, и медленно присела в поклоне, изучая расписной ковёр под ногами. В покоях стояла приятная тишина, нарушаемая лишь её сердцебиение и треском огня в камине. От столкновения холодной кожей с тёплым воздухом Фирузе несколько раз вздрогнула и в какой-то сумасшедший миг подумала, что она находится здесь одна и ещё не поздно убежать. Она хотела спрятаться, но вдруг прекрасно услышала шелест чей-то шёлковой одежды, а затем почувствовала, как всё её тело, от основания позвоночника до дрожащих от частого дыхания рёбер, покрылось мурашками, что дало ей точное представление о взгляде, который пристально её изучал. Фирузе шумно сглотнула и через сопротивление скованных мышц подошла вплотную к султану, чьи величественные глаза продолжали прожигать её насквозь властным, но в то же время ласковым огнём. Они провожали каждое её движение, без стеснения заглядывали ей прямо в душу, словно пытаясь отыскать там какие-то тайны. Фирузе опустилась на дрожащие колени, ледяными пальцами поднесла к губам подол господского кафтана и с удовольствием вдохнула аромат новой ткани. Она едва не встретила отторжение, когда незнакомый запах проник в её сжатые лёгкие, а кожа ощутила чужое прикосновение сильных пальцев до подбородка, и в груди всё сжалось так сильно, что на ноги она поднималась, не имея возможности дышать. По рукам пошли судороги, на глаза навернулись необъяснимые слёзы, а губы приоткрылись, хватая воздух. Чужие руки беспрепятственно ласкали её шею, голые плечи и волосы, и Фирузе вдруг подумала, что не выдержит и потеряет сознание прямо в присутствии повелителя. Какая-то неведомая сила заставила Фирузе оторвать плывущий взгляд от пола и посмотреть в лицо султану. Оно было точно таким, каким она его запомнила в своём первом сне. Зрелое, испещрённое в некоторых местах морщинами, но выражающее вежливое любопыство и нежность. В его глазах Фирузе боялась потеряться. На неё смотрели бездонные омуты власти и бесстрашия, которые сейчас скрылись под завесой ласки и лёгкой безобидной насмешки, словно его что-то позабивало. Фирузе позволила себе залюбоваться необычным цветом глаз падишаха и жадно подмечала в них малейшие изменения. Султан в ответ посмотрел ей в глаза, и сердце Фирузе без предупреждения пропустило удар. Его губы тронула мягкая улыбка, от всего мощного тела исходили волны страсти и желания. Фирузе даже сама не заметила как искренне улыбнулась султану, наслаждаясь его пленительной красотой и возбуждающей силой. – Откуда ты такая? – Голос словно шёлк окутал Фирузе, забрался под одежду, впитался в кровь и беспрерывно раздавался в голове. Сулейман говорил вкрадчиво, почти воркуя, спускаясь до пронизывающего шёпота. – Я родилась и выросла в городе Рей, повелитель, – тихо ответила Фирузе, не отстранившись, когда Султан приблизился к ней вплотную. – На наш корабль напали пираты и взяли меня в плен, потом продали в рабство османам, а те привезли меня в Стамбул, на невольничий рынок. – Как твоё имя, прелестное создание? – пророкотал Сулейман, и Фирузе вздрогнула от испытываемого блаженства. Один только звук, одно лишь дуновение его голоса лишало её разума, заставляло забыть всё на свете, стоило начать вслушиваться в его неповторимые переливы. – Меня зовут Фирузе, господин, – всё с тем же почтением отозвалась хатун, хотя её связки натянулись до предела, из-за чего каждое слово выходило с трудом. – В переводе с персидского моё имя означает «камень счастья». Сулейман удивлённо приподнял брови, наклоняя голову в вежливой заинтересованности. Его тёплые мозолистые ладони обследовали всё тело Фирузе, поглаживая ровную спину, мягкий живот и чётко выраженные рёбра. Её кожа горела огнём в том месте, где скользила его рука, мышцы инстинктивно сокращались под чужими прикосновениями, но вскоре Фирузе привыкла и немного расслабилась, радуясь спасению от беспощадного холода. – Камень счастья? – переспросил Сулейман, ещё ближе наклоняясь к Фирузе. Она тоже незаметно поддалась вперёд, чувствуя, как каждое слово он выдыхает ей в губы. – Что же это за камень такой? – Этот камень зовётся бирюзой, повелитель, – прошептала Фирузе, срывая с языка нетерпеливые вздохи. – Древние люди верили, что бирюза приносит счастье в любви и примиряет супругов. Они верили, что бирюза образовалась из костей умерших людей, умерших, как они считали, от любви. – Разве можно умереть от любви? – с улыбкой спросил Сулейман. Фирузе непроизвольно дёрнулась, когда его рука задела ещё не совсем зажившую татуировку, а вторая проскользила пальцами по низу живота. – От любви можно не только умереть, мой повелитель, – трепетно вырвалось из груди Фирузе, и она, уже не в силах сдерживать порыв, оказалась ещё ближе к манящим губам падишаха. – От неё можно потерять разум, сойти с ума. От неё можно страдать, плакать или испытывать счастье. От любви можно получить новую жизнь. Сулейман бесшумно усмехнулся и бережно коснулся губами губ Фирузе. Она приподняла плечи, поднимая руки по рукам Султана на его грудь, и страстно ответила на его поцелуй, вложив в этот порыв всю свою страсть и нежность. Сладкие чувства затопили её, она закрыла глаза, беззвучно постанавыя от рвущегося наружу желания. Ей пришлось привстать на цыпочки, потому что Сулейман обхватил её спину и с осторожной порывистостью притянул к себе, увлекая в свои объятья. Фирузе без прежнего страха поддалась вперёд, прижавшись обнажённым телом к шершавой ткани его кафтана, и почувствовала, как мягкие пуговицы впились ей в кожу, настолько сильно Сулейман увлёкся охватившим его влечением. Фирузе растворилась в объединённом пении их сердец и совершенно забыла, кто она и где находится. Она не видела ничего, кроме завораживающих и лишающих всякой воли глаз Сулеймана, слушала только их прерывистое дыхание и старалась запомнить ощущения, оставляемые его ласковыми прикосновениями. Она даже испугалась, что умирает, но нет, она наоборот оживала, обретая новую жизнь в объятьях и ласках того, кого прежде видела лишь в своих снах.***
Фирузе протянула изящную руку Сулейману, давая ему рассмотреть кольцо. Тёмно-зелёный камень квадратной формы сверкал призрачной голубоватый дымкой в свете огня. Теперь на её тонком пальце он смотрелся ещё величественнее и красивее, а в переливах ночных теней становился похожим на необработанный алмаз. – Вот этот камень, повелитель, – пояснила Фирузе, наблюдая, как Сулейман мягко берёт её руку в свою, ближе разглядывая украшение. – Мой брат подарил мне его когда-то в честь моего имени. – Очень красиво, – восхищённо шепнул Султан, едва ощутимо проходясь пальцем по гладкой поверхности бирюзы. – Оно тебе подходит. Фирузе смущёно улыбнулась и положила голову на широкое плечо Сулеймана, словно спасаясь от ветра, гуляющего по террасе. На ней был лёгкий ночной халат с широким декольте, который свободно пропускал ночной холод. Сулейман будто почувствовал её дрожь и приобнял за талию, прижимая к своему боку. Его рубашка тоже обнажала мощную грудь, но падишах не чувствовал неудобства от разбивающегося о её поверхность воздуха. Было уже далеко за полночь, когда Фирузе и Сулейман решили отдохнуть на террасе у покоев Султана. Им на стол подали свежие фрукты, спокойная обстановка внушала в наполненное сердце Фирузе лёгкое счастье и безмятежность. Она словно обрела новую жизнь с того момента, как падишах ублажил её в своём ложе. Тогда она не думала о последствиях этого опрометчивого решения, а просто наслаждалась вновь обретённой способностью дышать полной грудью. Она даже ни разу не вспомнила про свою миссию и про странные сны. Ей хотелось расслабиться и отгородиться от внешнего мира наедине с Сулейманом. – Слышите? – вдруг спросила Фирузе, привстав и навострив уши. В сердце её проник незнакомый звук, напоминающий гул, который приятно ласкал ей слух. – Что это? Сулейман тоже приосанился, чутко прислушиваясь, но потом снова расслабился, ласково улыбнувшись хатун. – Не бойся, это просто ветер шумит, – успокоил её он, поглаживая пальцами её податливое тело сквозь скользкую ткань. Фирузе мечтательно закрыла глаза, что-то себе представив. На её губах задребезжала блажённая улыбка. – Это, наверно, песня Шадхавара, – с наслаждением протянула она. Сулейман пошевелился и вопросительно посмотрел на хатун, не переставая улыбаться. – Песня Шадхавара? Фирузе ласково рассмеялась. – Шадхавар – легендарный единорог, живущий в стране Рум, – поведала Фирузе. – Видом он напоминает газель, а на голове у него длинный рог с полыми отделениями. Их ровно сорок два. Когда дует ветер и проходит через эти полости, раздаётся приятный звук, который заставляет других животных сидеть и слушать. Лицо Султана озарила восхищённая улыбка, глаза загорелись, словно вспыхнувший огонь. Он заворожённо слушал Фирузе, не сводя с неё ласкового взгляда. – Рога Шадхаваров использовались как флейты. Когда играют на одной их стороне, звуки заставляют людей улыбаться, когда на другой – плакать. – Красивая легенда, – одобрил Сулейман, дослушав до конца. – Так ты считаешь, что это рог Шадхавара? – Я не уверена в этом, повелитель, – расслабленно засмеялась Фирузе, облегчая скованность в груди. – Но помню, что в детстве я иногда мечтала сбежать в лес и поймать этого чудного зверя, чтобы он пел свои песни только для меня. – Мы обязательно съездим в лес и поищем этого Шадхавара, – заговорщически понизил голос Сулейман, наклоняясь к уху Фирузе. На поверхности его взгляда сверкнул хитрый огонёк. Фирузе не выдержала и усмехнулась, не зная, шутит ли султан или говорит серьёзно. Она хотела отшутиться в ответ, как вдруг воздух пронзила вполне настоящая мелодия, раздававшееся совсем рядом. По телу Фирузе пробежала приятная дрожь, сердце замерло, не в силах сделать жизненно необходимый удар, а дыхание с шумом прервалось. Она без труда узнала нежные, дрожащие переливы скрипки. Той самой скрипки, которую она слышала в своём сне. Её душа будто разрывалась на части, мысли в голове путались, а музыка всё нарастала, пробуждая в ней сильное желание пойти на звук и узнать, кто же всё-таки так красиво и утончённо владеет этим инструментом. – Какая трогательная мелодия, – севшим голосом прошептала Фирузе, испугавшись, что любое неверное слово может запросто разрушить волшебство этих мгновений, обратившихся из её сна в реальность. – Ибрагиму не спится, – добродушно усмехнулся Сулейман, поворачивая голову в сторону соседней террасы. Оттуда звуки скрипки сливались с ночным ветром и расползались по стенам Дворца, словно разгоняя тьму. – Согласен, это великолепно. – Ибрагим? – одними губами произнесла его имя Фирузе, стараясь не обращать внимание на то, что её сердце снова безнадёжно споткнулось. – Он нам играет, – подтвердил Сулейман, прикрывая веки от удовольствия. – Никогда не переставал восхищаться музыкой, что слетает с его струн. «С его струн? – Фирузе зажмурилась, силясь представить всегда холодного и очуждённого Ибрагима с хрупким инструментом в руке. У неё не вышло, но знакомые до щемящей истомы в груди звуки словно отбирали у неё сердце, высасывая воздух, а затем снова его вдыхая. Робкие, доверчивые трели касались её губ и разгорячённого тела, словно желая оставить внутри неё своё присутствие. – Это струны его души».