Paint it Black

Он слышал эту историю тысячи раз. Она передавалась из уст в уста, об этом были написаны книги, но ни одна вариация событий тех дней не говорила о главном - он не хотел этого. О да, он был зол, но не меньше, чем злости, в нем было отчаяния. Он был один против всех, он понимал, что сейчас его убьют и из-за него для всех, абсолютно всех гришей все вернётся обратно к мертвой точке вечного страха и вечных гонений, станет даже ещё хуже, чем было. Он ведь правда верил тогда, что если люди увидят, что гриши не чудовища, а такие же мужчины и женщины, просто обладающие особенной силой, то все изменится. Верил, что им больше не придется прятаться по лесам, скрывать свои силы, верил, что им позволят жить, а не выживать в этом мире, занимая в нем место, которого они были достойны. Верил, что на него больше не будут охотиться те, кого он же и защищал. И поняв, как глубоко заблуждался, шаг за шагом все больше проваливался в пропасть глубочайшего разочарования и отвращения к людям, жажды мести, отчаяния и ярости загнанного в угол зверя. Убитые жена и сын, сотни нацеленных в его грудь стрел, трусливый страх в сотнях взирающих на него глаз - все это было лишь последний толчком перед краем бездны, которая всегда жила в нём. Люди называли это скверной, но сам Александр не знал этому названия. Первородная тьма, беззвездное небо, черная бездна, с готовностью откликающаяся на его зов, покорная его воле. Порою шепчущая незнакомыми голосами, вечная, как и он сам, не имеющая границ исполинская мощь, которой он никогда не просил. Выпуская ее, Черный Гриш лишь хотел поставить своих врагов на колени, сделать силой то, что не получилось сделать убеждением и терпением, но откликаясь на его боль и ярость, его тьма превратилась в лавину, сметающую все на своем пути. И даже если не брать в расчет моральную сторону в виде того, что он обратил тысячи ни в чем не повинных людей в чудовища и разрубил страну, которую считал своей родиной, пополам, Александр совершенно не собирался создавать себе т а к и е проблемы. Проблемы, растянувшиеся на века, единственная надежда на решение которых сейчас стояла рядом с ним и смотрела так открыто и доверчиво, что Морозов был не в силах вынести этот взгляд. О да, его действительно любили и уважали, в созданную им легенду о семье Дарклингов верили, но в конечном итоге все это было не больше, чем самообманом и Багра была, как всегда, права: он был чудовищем. Теперь, по прошествии стольких лет, даже худшим чудовищем, чем тогда, когда создал каньон - тогда, в полной мере осознав, что именно натворил, Александр ощущал ужас и отчаяние, теперь же воспринимал Неморе лишь как оружие, а обитающих там волькр - как досадную помеху, а не как живых людей, преображенных его тьмой. Он и обычных то людей уже давно воспринимал как фигуры на шахматной доске или безликие цифры на карте военных действий, чью ценность составляли лишь количество нулей. Их жизни были смехотворно коротки, а все их мечты и страсти имели лишь один конец - могилу. Он не желал к ним привязываться, ни к людям, ни к гришам, и даже рядом с самыми верными и талантливыми из своих солдат никогда не забывал: однажды каждый из них умрет. Иван, Федор, Зоя, Богдан, красавица Женя, его вернейший полковник Михаил, с которым они воевали на этой войне уже тридцать лет, - все. Все вокруг Александра рано или поздно умирали, он был обречён быть один, но отчего то от этого простого слова "умру", сорвавшегося с губ Алины, вся его суть воспротивилась. - Нет, - гриш произнес это так резко, что, наверное, это прозвучало странно, - Ты не умрешь, - его руки, опирающиеся об край парапета, на мгновение сжались так, что под пальцами правой закрошился изъеденный водой и ветрами ажурный камень. Повернув к девушке лицо, он пару мгновений смотрел в ее глаза - открыто, тяжело, почти с отчаянием, а потом отвел взгляд, - И нет, не только поэтому. Да, Заклинательница Солнца была его шансом, оружием, но за эти недели, проведенные рядом с ней, Александр понял, что даже если ничего не получится, чертов олень будет ловиться ещё лет пятьдесят, а Равка окончательно расколется и рухнет, боится он вовсе не этого. "Будь я вами, я бы не захотела ничего менять. Не потому, что хотела бы всеобщего уважения или страха, а затем, чтобы не бояться ничего самой" - Дарклинг очень давно ничего не боялся, и не имел ничего против всеобщего страха, уважения, проклятий или нездорового восхищения своей силой. Но с тех пор, как в его жизни появилась Алина Старкова, с каждым днём он все больше боялся только одного - потерять её. - Думаю, твоя мать была гриш, - отвечая на предыдущий вопрос, генерал перевел тему, бездумно проводя рукой по воде и выловив оттуда плавающую там почерневшую ветку, разломал ее пальцами одной руки, выкидывая в сторону, - Шуханские гриши вынуждены скрывать свои силы, прятаться.. Вполне возможно, что она обладала такой же силой, что и ты, и это объясняет твои сложности: твои предки прятали свои способности много веков подряд. Из темноты отражения на него смотрел растрёпанный темноволосый мужчина с растерянным взглядом - смутно знакомый человек, не виденный генералом в зеркалах уже множество сотен лет. В лице этого незнакомца не было привычной уверенности в себе, властности и спокойствия вечности - вместо них были смятение, надежда и страх. Когда-то, сотни лет назад, Морозов знал, как называется это чувство, раскачивающее его сердце, будто на качелях, но произнести это слово было слишком опасно даже в мыслях. Подняв голову, гриш на несколько мгновений закрыл глаза, подставляя лицо поднявшемуся холодному ветру, а когда открыл их снова, то уже смог заставить смятенные чувства улечься на самое дно души, как лежали на дне фонтана утопленные в нем камушки и монеты. Достав из кармана первую попавшуюся мелочь, валявшуюся там для подаяния нищим у стен храмов, Дарклинг бросил ее в воду, и блестящие серебристые и медные кругляши, красиво бликуя под скупыми лучами солнца, выглянувшего из-за облаков, опустились на каменное дно. Морозов прекрасно знал, что мечты и желания исполняются не богами, а лишь собственными руками, но все равно по-мальчишечьи загадал, как бы глупо себя не чувствовал: пусть Алина всегда будет с ним. Она стояла совсем рядом, и впервые за все дни после поцелуя в саду, поворачиваясь к ней, гриш протянул руку, беря тоненькие пальчики в свою кисть. Рука девушки оказалась очень холодной, но соприкосновение их сил мгновенно отдалось теплым током. Он не собирался взывать к ее сиянию, просто взял вторую ее руку, соединяя изящные кисти и накрывая сверху своими ладонями в попытке согреть, спросил: - Ты ненавидишь его? Черного Еретика? Считаешь его чудовищем?