Испытание

      Тяжелая дверь закрывается прямо перед носом Катрин. Она не успевает буквально на долю секунды и корит себя за потерянное время. Ключ в замке поворачивается.       — Нет… Нет, — произносит сначала тихо, потом срывается на крик.       Девушка стучит кулаками по металлу, спустя несколько мгновений понимает: собьёт руки в кровь, навредит себе. Замирает. Она слышит его шаги, в коридоре, мужчина так близко… Сейчас уходит, заперев её, словно Катрин какая-то драгоценность. Чувство обиды воспламеняется вновь.       — Ублюдок! Чтоб тебя! — кричит она, чтобы Карл услышал.       Тяжело дыша, она пинает железку, об которую спотыкается и едва не разбивает себе колено. Деталь отлетает. Доносится скрип лифта.       — Будь ты проклят…       Она не смотрит ни на старый кухонный гарнитур, ни на мебель, просто уходит в комнату, садится на край кровати. Все же зеркало с гребнем становятся друзьями в тот момент, и всю свою злость девушка вымещает на свои волосы, активно расчёсывая их. В итоге получается желанный результат. Она чихает от пыли, витающей в воздухе, когда пытается освободить кровать.       — Как так можно жить? — задает риторический вопрос, естественно, на него не находится ответа или того, кто бы мог его произнести.       В одиночестве, в тишине её терзают сомнения, Катрин даже жалеет, что убежала.       «А если я стану одной из этих тварей? — мучит её мысль. — Или меня отдадут им на растерзание? Тот истинный джентльмен по имени Мудила в шляпе, ничего не рассказал мне… Что делать?»       Она еще некоторое время материт его в уме, вспоминает прошлое, понимает, в какую ловушку попала с вечным своим желанием свободы, которое и заставило её убежать. Оно на пару с желанием простого человеческого счастья вновь начинает свою заунывную тираду мыслей, от который кошки на душе скребут, а мир становится чёрным и мрачным. Катрин плачет, поддается слабости, теперь её рука опускается на живот, давая сознанию разблокировать одну из самых главных ран в её жизни. Через некоторое время, после слез, она попросту засыпает.       Она не знает, сколько времени бродила во сне, часов на стене попросту нет. Но девушка слышит чужое дыхание, открывает глаза. Сонная, она сначала едва различает Карла, сидящего напротив кровати и ожидающего её пробуждения. Тот, кажется, в хорошем настроении, улыбается даже.       — Утро доброе, — произносит мужчина, доставая из кармана сигарету.       Катрин сбрасывает с себя плед, и подмечает, что она засыпала без него. Его доброе настроение выводит её из себя.       — Твой завтрак, — снова говорит он, выпуская сигаретный дым.       Как и прежде, на столе размещаются сэндвичи и бокал с напитком. Она не шевелится, единственное, что она делает под его пристальным наблюдением — отвечает тем же. Молчание, поведение её, очевидно, выводит Карла из себя. Девушка чувствует, как воздух дрожит от непонятной силы, пытается упорно это игнорировать.       — Зачем вам я? Что это за люди в деревне? Кто те женщины? Я жду ответы на вопросы.       Гейзенберг улыбается, выдыхая сигаретный дым.       — Так много вопросов…       — Не надо говорить, что ответов почти нет и я их не заслужила.       — Ты в этом так уверенна?       Он встает. Медленно подходит к девушке, берет за подбородок и заставляет ту сползти с края кровати и подняться.       — Единственное, что тебе надобно знать: с этой деревни ещё никто не выбирался живым или невредимым, так что сиди себе в этих комнатках под моей протекцией да делай, что хочешь… Хрен вас разберет, женщин, чем вы там любите заниматься.       Катрин кажется, что кровь в жилах стынет, вместе с этим ощущением, столь неведомым и неприятным, как новая находка ученых, после которой в мире начинаются беды, приходит и непонятное покалывание изнутри. Электрический ток? Нет… Такого быть не может. Он за все это время находится к ней максимально близко, на том расстоянии, когда чувствуешь дыхание человека, его запах, специфический и, возможно, неповторимый. Ей он неприятен: этот аромат то ли гнили, то ли разложения, едва уловимый, едва присутствующий, запах пота, железа, сигаретного дыма, который, кажется, пропитывает одежду. Складывается ощущение, что человек этот тяжело болен, и морально и физически. Хотя… После тех чудищ на странном собрании ей кажется, что мужчина ещё здоров или начинает заболевать потихоньку.        — Закон здесь я, по крайней мере в своих землях. Так что сиди и не высовывайся.       Он отпускает её. Легко, столь быстро, как и подобрался раньше. Стремительно выходит. И… Молот его перемещается к руке, словно его притаскивают магнитом. Катрин не верит своим глазам, встряхивает головой, чтобы избавиться от наваждения и прийти в реальность, вскакивает на ноги, видит, как мелькает его пальто в дверном проёме, после этого двери закрываются, несколько щелчков сообщают, что они и запираются.       — Прекрасно, — пинает она ближайший деревянный стул. — Просто великолепно!       Злу её нет предела, и после скудного завтрака девушка решает выместить все эмоции в уборке.       Приходит он через некоторое время. Заставая её с импровизированной шваброй в руках.       — А, явился, — бурчит девушка себе под нос. — Отлично.       Узница лорда подходит к кухонному гарнитуру, открывает дверки тумбочек; некоторые отваливаются, падают на пол или застывают в воздухе, так и норовят слететь с петель, и одним лишь им известно, какой болт держит их на старом дереве.       — Надеюсь, робота несложная, здесь гением инженерии быть не нужно. Чтобы пару болтиков вкрутить, любой дурак справится, — девушка окидывает его взглядом и удивляется.       Мужчина хмыкает, через минуту возвращается с ящиком инструментов в руках, не произнося ни слова. Уборка продолжается. В тишине они проводят еще некоторое время, пока Карл не собирает отвертки в ящик и не отходит с ними, предоставляя девушке результаты его работы. Что удивляет её, к просьбе он отнёсся безропотно, даже, наверное, ловит кайф от неё. Появляется он снова в тот момент, когда Катрин, убрав помещение, с легкостью присаживается за стол. Гейзенберг не один. Несколько мужчин, идущих следом, заносят в комнату ящики с продуктами, спешно, безмолвно, едва ли не дрожа от страха, так же быстро удаляются.       — Это моя рубашка? — спрашивает он, поднимая тряпку, которой девушка мыла пол.       — Другого подходящего старья в шкафу, увы, не нашлось.       — Нужно было тебя отдать в горничные Димитреску, — бурчит он, присаживаясь за стол.       Катрин не медлит. Проверяет принесенные продукты и в одной из коробок находит миски и другую кухонную утварь.       «Конечно, всё не как у меня дома. Не новое, но, если хорошо отмыть, готовить можно», — думает девушка.       Размышления вновь пытаются подсунуть ей воспоминания, но она отмахивается от них.       — Кто такая Димитреску? — спрашивает Катрин, как будто невзначай, не надеется на ответ.       — Гигантская баба в белом платье, — неожиданно произносит Карл. — Та, с куклой руках — Донна Беневиенто, а куча непонятной жижи — Сальваторе Моро, ну и Матерь Миранду ты, наверное, запомнила. Так что знакомься. Моя… Семья.       Катрин в недоумении оборачивается.       — У вас же фамилии разные.       — Потом узнаешь, — ухмыляется тот.       Он закидывает ноги на стол. Наблюдает за тем, как девушка моет сначала посуду, потом думает, что же приготовить, и в конце-готов приступает к процессу. В тот день им удается поговорить немного на отстранённые темы, он даже пробует её еду, что удивляет Катрин, и кажется, в тот момент они как-то сближается, начинают друг другу доверять.       Впрочем, это ей на руку, когда на следующий день, узница лорда замечает, что дверь не заперта. Можно свободно выйти из комнат. Девушка хватает пальто и аккуратно, осторожно, пытаясь не шуметь, идет по коридору. Путь не сложный, и вскоре она находит лифт. Оглядывается — вокруг никого. Спускается на первый этаж и находит выход из здания, хоть здесь пусто, безлюдно, но ощущение, что за ней кто-то следит невидимым, взглядом никуда не девается.       Ворота фабрики было открыть легко, как и пройти к мосту. Свежий воздух приятный девушке, после столь долгого сидения в помещении. Судя по солнцу и по внутренним ощущениям, сейчас примерно одиннадцать на часах. Катрин быстро и ловко проходит по горной тропе, по памяти сворачивает в деревню и…       — Леди Катрин, какая встреча!       Голос раздается за спиной, как только девушка проходит мимо нескольких деревенских жителей, которые по неведомым причинам кланяются ей.       — Герцог, — она подходит к нему, смотрит на проходящую мимо пару, которая тоже соизволит склониться при виде её. — Что здесь происходит?       Наверное, лицо Катрин в тот момент выказывает всю степень удивления и непонимания, иногда у неё столь яркая мимика, что актер может позавидовать, наверное, со стороны это смотрится комично: растерянная девушка и неимоверных размеров толстяк.       — Слухи в деревне распространяются со скоростью света, — торговец улыбается, — особенно, если в компании одного из лордов видят чужеземку, которую он охраняет. Вступать в конфликт с Гейзенбергом себе дороже, поэтому и перестраховывается народ.       — Я ничего не понимаю в происходящем, — выдыхает она.       — Время расставит все на свои места, — он улыбается. — Не хотите поиграть? — меняет тему Герцог. — Инструмент попался в руки мне недавно, но, увы, здесь в глуши мало кто умеет с ним обращаться.       Пухлым пальцем он указывает на пианино, стоящее возле подвозки.       — Не спрашивайте, откуда оно у меня, — отвечает на незаданный вопрос торговец.       — Я бы с радостью, но помню лишь несколько произведений и то…       — Не беда, — Герцог перебивает её, достает из сундука тетрадь в твердой обложке и протягивает её. — Вам это пригодится больше, чем мне.       Катрин без лишних вопросов берет нотную тетрадь, открывает её, не веря свои глазам. Кажется, человек посреди мрачной деревни, недалеко от кладбища — колдун еще тот.       — Произведение на странице семь выглядит забавно, — добавляет тот.       — Это «Песня без слов» Шпиндлера, легкое произведение, — задумчиво произносит она.       Герцог уставляется на неё в ожидании. Девушка, вздохнув, садится за инструмент. В полном наслаждении. Музыка, столь лёгкая, как ветер, кажется, стихия даже поутихла, а солнце стало греть теплее. Заворожённая, она не отрывает от клавиш взгляд: прогоняет несколько раз произведение, переходит к следующему, хочет играть, ставит пальцы в попытке выдать первые ноты, как поднимает голову, замечает недалеко стоящую старуху, наблюдающую за происходящим. В руках её посох с черепами, а серые одежды, подранные, увешанные костями. Мелодия сбивается, страх поселяется в душе, руки начинают дрожать. Катрин отгоняет неприятное чувство.       «Наверное, эта дама сошла с ума на старости лет, вот чего нацепила на себя», — думает и смотрит на неё опять.       Место, где находится устрашающая незнакомка — пусто. Девушка вздрагивает, после — забывает о старухе сосредоточившись на игре.       — Вам нужно больше практиковаться, — начинает Герцог.       Толстяк умолкает, когда видит появившегося неподалеку парня. Тот кланяется, подходя ближе, кладет к ногам Катрин несколько роз. Едва ли не дрожит, как осенний лист в ветряную погоду.       — Что? Зачем? — изумляется она.       Впрочем, незнакомец не медлит, как только цветы оказываются у её ног, он убегает со всей прыти, скрывается за одними из трех врат. Ей остается лишь переглянутся с торговцем: тот спокойный. Она поднимает прекрасные розы, вдыхает их приятный аромат.       — Что ж, могу только поздравить, вам только что сделали первое подношение, леди Катрин.       Фраза, произнесённая Герцогом, становится молнией посреди ясного неба, цветы едва не оказываются на земле опять, правда она сжимает их, чтобы не выронить из рук, но забывает о шипах. Острых.