Я хотел бы быть клише Чтобы не париться Кому и что во мне опять не нравится Кому и что во мне хочется поменять
Вокруг фонарного столба — Клише
Надгробие ещё свежее: не поцарапанная железная вставка, не заросший мхом фундамент. Причудливый знак — символ Конохи, а под ним два имени, ещё не стершихся из памяти. Они любили фиалки; они все любили эти цветы настолько сильно, что даже после смерти принимали только их: другие почти сразу увядали, не составляя трагичной картины, а фиалки стояли, стояли день — второй, неделю. И лишь затем, иссыхая до тонких, скрученных стеблей, менялись на новые, молодые. За могилой ухаживали. Бережно вытирая от пыли и грязи, постоянно заменяя цветы. У этой пары не было большой семьи или известности. Одна лишь дочь, да и она была всеми забыта. Хотя нет. Скорее люди видели лишь её оболочку из слухов и домыслов, а не душу. Точно так же, как люди читают сухой текст на надгробии… Тяжело вздохнув, Хана улыбнулась. Два года уже прошло с тех пор, как Кьюби напал на Коноху и уничтожил их дом. Родители погибли… будь Хана чуть моложе, то громко бы вскрикнула: так им и надо! Но сейчас ей уже тридцать и, потеряв их, Хана поняла, что детские обиды не забываются, а лишь притупляются. Все же простить им ту сделку она не смогла бы и при более плачевных обстоятельствах. Просто как-то… грустно? Пальцы поправили сползший бутон фиалки, а после остановились на выбитом имени. Отец… как же много они не успели обсудить. Да и мать хороша — выгнала дочь из дома, когда та в нём так нуждалась. Пять лет назад было тяжело. Очень. Да и сейчас не лучше. Хана помнит, как еще совсем молоденькая бегала с командой по заданиям. Это было такое чудесное время. Чудесное и опасное. Никакой риск смерти не мог напугать её. Хоть Хана и не отличалась силой или умом, она старалась выкладываться на все сто процентов. Жаль, что Конохагакуре оценила её навыки так низко, дав лишь ранг чуунина. Хотя большинство её одноклассников и других детей сейчас всё ещё бегают генинами, а самой Хане повезло, её это не устраивало. Конечно, когда твой отец — джоунин в отставке, как можно больше десяти лет оставаться жалким чуунином? И тогда она впервые встретила своего мужа. Лучше бы этого никогда не происходило. Кто же знал, что их случайные встречи в резиденции Хокаге — вовсе не случайность. И то, что те букеты и сладости вовсе не от её бывших ухажёров, а от вполне себе будущего… Хоть Хана и всегда выкидывала эти «подарки», находя их наличие уж слишком подозрительным, её тайный воздыхатель на это не обижался. Ему было просто фиолетово. Ведь уже через некоторое время на столе родителей лежал брачный контракт, за столом сидела она, а рядом — некрасивый мужчина с повязкой на лице. Некрасивый и пугающий. И ему было плевать на её мнение даже тогда, когда они стали супругами. Все эти пять лет Хана всегда вспоминает с мурашками по всему телу, слезами и фантомной болью. На её теле всегда распускались фиалки. Иногда пустого места просто не было: бутоны обвивали шею, кисти рук, пухлые щёки, порой даже лодыжки и икры, не смотря на то, что раньше Хана носила открытую одежду. Фиалковое поле расцвело в их первую брачную ночь. Хотя назвать изнасилование, жестокое и беспощадное, так романтично — абсурд. Хана поднялась с корточек, поправив свое тёмно-сиреневое кимоно. Мышцы её потягивало. Она с неохотой вытянула руки вверх, послышался приглушенный хруст. Хана слабо улыбнулась, понимая, что отсутствие нагрузки плохо сказывается на теле. Надо с этим что-то решать. Может ей попроситься вновь пойти на миссию? И…* * *
На территории клана всегда было тихо. В доме её мужа — еще тише. Гробовая тишина, даже, казалось, не слышно бьющегося о дерево ветра или скрипа половиц. Хана никогда не любила этот дом. Но и там, где когда-то жили её родители, тоже не чувствовала себя в безопасности. Все же её выращивали, как товар на продажу… Она никогда не ждала прихода своего мужа. Он обычно появлялся бесшумно, пугая её своим лицом и настроением, а после долго мучал в спальне. Хана была рада, когда его не было рядом, когда он задерживался на работе или вовсе не появлялся дома сутками. Она могла назвать такие дни праздником или выходными. Поправив подол кимоно, она пугливо осмотрела спальню. Никого не было. Спать хотелось ужасно. Хана с привычной жалостью осмотрела стоящие в уголке футоны. Кровати не было, она считалась роскошью и пустой тратой денег. Это даже злило, но Хана полагала, что просьба купить недостающую мелочь мужа лишь разозлит. Однажды, когда Хана попросила денег на покупку нового холодильника, её муж заставил зацвести фиалки прямо на бледной коже щёк. Хана отчетливо понимала, что тратиться на капризы неугодной жены он не планировал. Хотя она была уверена, что денег у мужа было очень много, даже не смотря на львиную часть доходов, уходящую на содержания целой базы. Расстелив на полу то, что не вызывало удобств, но уже было привычно, Хана отправилась в смежную комнату. Она была небольшой, совсем крошечной. Там стоял сундук, в котором Хана хранила все личные вещи, забранные из дома, приданное и то, что было куплено на крохи собственного бюджета. Устало развязав белый пояс кимоно, она стянула его полностью. Тяжелая ткань оставила после себя послевкусие, Хана тут же облегчённо вздохнула. Под кимоно она всегда носила еще одно, белое, но более лёгкое и тонкое. Таковы были правила, и одеться по-другому было просто нельзя. Хотя, будь её воля, Хана бы нацепила что-нибудь гражданское, например, майку и шорты, чтобы не страдать в жару и не стеснять движения. Всё же шиноби буйствовал внутри неё, надрывно воя о своей неволе. На замену сиреневому кимоно пришло легкое хаори того же цвета. Было уже полегче и попрохладнее — в самый раз для спокойного ужина в одиночестве и сна. Потуже затянув резинку, чтобы поправить съехавший хвост каштановых волос, она отправилась на кухню. В полутьме заварив себе чая и, вытащив из холодильника купленный вчера вечером варабимоти, который нужно было съесть до прихода мужа (к сожалению, он не выносил даже запаха этого лакомства, каждый раз выкидывая его), Хана аккуратно присела на колени за низенький столик. Горячий напиток грел кожу рук, а приятная сладость варабимоти заставляла улыбаться кончиком губ. Такая малость, а в душе Ханы распускаются цветы. И это были не фиалки. На душе Ханы расцветали колокольчики. Чужое присутствие заметить было сложно. Он подкрался, словно хищник к жертве, смотрел неотрывно и как бы скучающе, так, как смотрят на копошащуюся рядом муху или соседского кота. Хана, вздрогнув, осторожно поставила чашу на стол и, сложив руки на столе, перевела взгляд в сторону наблюдающего. На неё смотрел единственный, как казалось незнающим, полуслепой глаз Шимуры Данзо. Её нелюбимого мужа. Тирана во плоти. Чудовища. Садовода, насильно засаживающего её чёртовыми фиалками. — Заметила наконец. — Добрый вечер, Данзо-сама. Сухие фразы: он говорил надменно, она — покорно. И всё всех устраивало. Так казалось. — Встать. Хана покорно поспешила подняться с пола. Шимура не заставил её долго ждать и, плывущей походкой отправившись в спальню, лишь взглядом приказал ей поспешить за ним. Она не смела ослушаться, лишь тоскливо опустила глаза на недопитый чай и надкушенную варабимоти. В спальне места было больше, несмотря на расправленный на полу футон. Остановившись на примерной середине комнаты, Хана в молчаливом ожидании вслушивалась в шаги Шимуры. Он ходил вокруг да около, пугая лишь одним своим присутствием. Ей было некомфортно, впрочем, как и всегда. Резко развернувшись к ней и окинув строгим взглядом с головы до ног, Данзо наконец заговорил. — Ты опять купила эти чертовы варабимоти? — Простите. — К чему твои жалкие извинения, цветочек? — Шимура злостно улыбнулся, без причины схватив её за волосы. Каждый раз, когда он называл её так, Хана начинала трястись. У Шимуры было явно плохое настроение. — Простите, Данзо-с-сама… — Бесполезная, глупая, уродливая кляча. Тремя несуществующими пощёчинами он заставил её содрогнуться и, зажмурившись, бормотать извинения. Паника. Страх. Ужас. Хана не могла понять своё состояние. Её мутило. Мотнув тяжёлой рукой, Шимура опрокинул Хану на пол. Больно стукнувшись коленями и кистями рук, та всхлипнула. Кожу головы обожгло — в руках Шимуры остался очередной клок волос. Когда-то её мама говорила, что у Ханы самые красивые в мире локоны и их нужно беречь, как зеницу ока. Заставив её упасть на пол полностью пинком, Шимура прижал Хану ногой, до боли надавливая на беззащитную спину. — Бесполезная дрянь. Я отдал за тебя целое состояние, а в итоге получил тупую и бесплодную тряпку, которой даже сортир грех вытереть! Мгновение — тяжесть исчезает со спины, давление спадает. Ещё одно — больной тычок по ребрам заставляет её взывать. Носок сандалий Шимуры врезается в тело Ханы очень болезненно, очень глубоко, прогибая кожу под собой. Хана уже знает, что после таких ударов на теле всегда расцветали фиалки. И исчезали они не сразу. А ещё очень неприятно. — П-пожалуйс-ста… Она молит. Иногда Шимура слышит её робкие просьбы прекратить, сразу приступая к унижению, но чаще всего он желает полностью выместить свою злобу на ней, как правило возбудиться от её жалкого вида, ведь такие люди, как Шимура только этим и живут, и только потом приступить к самому противному. Хотя во время секса Хана могла полноценно отдохнуть от боли. Приподняв Хану за волосы, тот влепил ей уже настоящую пощёчину. Кожу обожгло, голова мотнулась в сторону. Не желая смотреть в покрасневшее лицо супруга, Хана продолжала держать глаза закрытыми. Хотя так было куда страшнее. И больнее. — Тварина, — зашипел возле её уха, которое тут же обдало горячим дыханием. Шимура прижал её лицо к своему животу, словно обнимая, но на самом деле же болезненно сдавливая и пытаясь контактировать с возбудившимся половым органом. — А ведь я даже хотел тебя сегодня пожалеть, цветочек. Даже хотел разрешить сходить на миссию… Шумно выдохнув, Шимура навалился на неё сверху всем своим немаленьким весом. Щекочущее чувство от прикосновения чужих губ к коже шеи заставляло чувствовать себя грязной. Она старалась сдержать подступающие слезы, потому что они лишь сильнее разозлят Шимуру. — А ты, шлюха, опять делаешь то, что делать нельзя. Грубые руки одним движением развязали пояс белого кимоно, открывая вид на голое тело. Чёрствая кожа пальцев коснулась нежной на груди. Шимура сдавил ее до посинения, оставляя за собой фиалковые семена. Скоро там появятся первые бутоны. — Дан-нзо-с-а-ама… Хана постаралась сделать вид, что всё нормально. Она привычно отвернулась, совершенно не сопротивляясь потугам насильника возбудиться другим способом. Мысль о том, что Шимура сейчас был так же уязвим, как и она, не давала ей покоя. Но страшно было — до жути. — Цветочек, Цветочек, — что-то еле слышно забормотал Шимура, водя шершавой рукой по её телу. Когда же он наткнулся на оголённый пах Ханы, то без колебаний проник внутрь несколькими пальцами. Было сухо и туго. Хана скривилась от неприятных ощущений, рефлекторно цепляясь за плечи мужа. Тот грубо оттолкнул её, оскалившись от злости. — Ты как всегда сухая, шлюшка. Грубо перевернув несопротивляющуюся Хану на живот, тот с силой шлепнул ладонью по розоватым ягодицам, оставляя алый отпечаток руки. Хана вскрикнула от боли, выгнувшись в спине. Этого она никогда выдержать не могла. Опять боль, опять чёртова боль! Шимура прижал её к полу, придавив шею рукой. Ещё один шлепок — третий, четвёртый. Кожа приобретала фиалковый оттенок, ягодицы продолжали дрожать под чужой силой. Хана же уже не могла сдерживать слёзы. Вновь прильнув к ней, Шимура неуклюже потёрся о сиреневые ягодицы пахом, где изнывал требующий внимания член. Хана пыталась задавить истерику на корню, кусая себя за руку. Злить его ещё больше было страшно до жути. Развязав уже и свое кимоно, Шимура закрепил фиолетовый пояс на кистях Ханы, не дав ей и опомниться. Кое-как перетащив слабую девушку на футон, тот прижал её тело своим сверху. Скользкий и противный язык насильника пытался проникнуть в ротовую полость Ханы. Та же, превозмогая отвращение, открылась. Это было ужасное чувство. Хана никогда не любила, когда Шимура целовал её. Не понравилось ещё со свадьбы и первой брачной ночи, которая обернулась изнасилованием, не полюбила и потом, когда непонятный и даже сумасшедший в своих эмоциях Данзо лез к ней целоваться после жестокого избиения за любую мелочь, по типу криво завязанного хвостика или незакрытой дверцы на заднем дворе. Шимура целоваться не умел, но требовал этого наравне с сексуальной близостью. И хоть большинство их соитий проходило более мирно, больше всего целоваться тот лез именно после криков и слёз. Словно напитываясь её болью. Но Хана так же знала, что после этого муж становился спокойнее. Он словно видел её покорность в этом жесте. Поэтому Хана не стала противиться, хотя так хотелось этот чёртов язык ему откусить. Хана просто подыграла ему, сдержав брезгливость. Оторвавшись от опухших после прикусывания губ Ханы, Шимура распахнул и нижнее кимоно. Налитый кровью член уже не пугал её так сильно, как пару лет назад. Она даже более спокойно могла ублажать Шимуру орально, просто днём накатывало осознание, и становилось дурно. — Я больше так не буду, Данзо-сама, я не буду… Горячо зашептав лживые слова ему прямо на ухо, Хана ближе придвинулась к ненавистному телу. Слушая её, Шимура ухмылялся победоносно и лукаво, словно выиграл в сеги у гения из клана Нара. Отвратительно. Омерзительно. Хана бы сблевала ему прямо на лицо, будь в состоянии это сделать. Сейчас у неё впервые в голове появились крупицы революционных мыслей… — Да что ты такое говоришь, Цветочек, — издевательски протянул Шимура, проникая внутрь Ханы. Узкие стеночки влагалища затрепетали, не желая принимать названного гостя, но Шимура настойчиво качнул бедрами, проталкивая член всё глубже. Хана постаралась простонать, что есть сил натурально и сладко, ему прямо на ухо. Шимура вздрогнул от удовольствия. И когда Хана подумала, что выиграла хотя бы этот бой, Шимура оттолкнул её к полу, прижав за шею и, сдавив, начал ещё грубее вдалбливаться в её тело. Перед глазами поплыло, стало трудно дышать. Хана сквозь пелену услышала, какой-то неразборчивый полурык-полустон Шимуры. Еле разобрав значение, так постаралась прогнуться в спине и, расставив ноги чуть шире, хрипло застонать. Отвратительно. Хана, казалось, умирала. Но следуя за мимолетной мыслью, продолжала играть свою роль. В любом случае: если он её не убьет, то ничего же не изменится, да? Шлепки тел стали чуть громче и прерывистее. Хана даже сквозь слёзы поняла, что лицо Шимуры исказилось от подступающего оргазма. Понимание, что скоро всё это закончится, её успокоило. Хана даже преисполнилась слабой отвагой. Горячая сперма будто бы обожгла её тело изнутри. Шимура неспешно вышел из Ханы, тяжело дыша. Потное и дурно пахнущее тело мужа её отвращало, но Хана постаралась состроить спокойное выражение лица. Хотя бы. — Данзо-сама, прошу вас, позвольте мне сходить хотя бы на одну миссию… Отклонив в сторону налипшие на лицо волосы, тот устало уткнулся в грудь Ханы. И хоть той стало ещё больнее, малейший признак недовольства не слетел с уст. — Я подумаю над твоей просьбой, Цветочек… если ты почистишь мой член. Вперёд. Перекатившись на спину, Шимура жестом приказал ей переместиться в его ноги. Хана постаралась двигаться аккуратно, чтобы меньше задевать опухшую кожу ягодиц. Всё её тело ломило и выло от усталости. Вялый до этого член Шимуры сейчас показывал некоторые признаки активности. Пытаясь не обращать внимания на назойливый, противный запах его тела, Хана наклонилась к чужому паху. Тонкие пальцы обняли влажную и липкую кожу полового органа, стараясь не приносить дискомфорта. Шимура был шиноби, поэтому мог уловить в намерениях недобрые желания… Нужно было действовать так, словно он ей действительно нравился. Стараясь вспомнить свою первую любовь и секс или что-то вроде этого, Хана прильнула губами к головке члена. Данзо явно имел в виду минет, а не этот странный способ очищения, поэтому Хана приготовилась еще и к боли в шее. Окольцевав головку члена языком, та «игриво» ткнулась кончиком в дырочку. Шимура шикнул, но ничего против не сказал. Тогда, аккуратно заглатывая член, Хана начала в странном темпе качать головой. В слабых мечтах Хана представляла вообще любого мужчину, но только бы не его. В какой-то момент Шимура рукой надавил на её затылок, заставляя принять глубже, а сам, грубо толкаясь бедрами, кончил. Стараясь не обращать внимания на тошнотворный вкус его выделений, Хана подняла взгляд на лицо Шимуры. Он был доволен. Через неделю Хана отправилась сопровождать купца в страну Чая. Еще через день она отравила отправленных с ней Анбу и сбежала.