Пепел

      Иритилл завораживает. Застывший ледяной город кажется невозможной сказкой, пока не шагнешь на его проклятые, оскверненные улицы. Я не помню, чтобы раньше мне хотелось так сильно прервать чье-то существование. Но эти улицы стоят крови, и я уже знаю, кому предъявлять счет. Но даже творящееся на улицах меркнет перед тем, что открывается глазам внизу. Когда я вижу приближающееся многолапое нечто, стрела срывается с тетивы быстрее, чем разум успевает осознать увиденное. Не дать коснуться и краем.       Вокруг входа в дальнее поместье я кружу долго. Тварей много, но когда я поднимаюсь по лестнице в кухню — понимаю, что это стоит каждой потраченной стрелы и еще сотен сверху.       В очаге мирно потрескивает пламя. Обычное, живое — оно кажется настолько нереальным, что если бы мертвая плоть чувствовала — непременно ущипнула себя, чтобы проснуться. Огонь. Мирно кипящий котелок. Слабый, едва уловимый запах чего-то давнего и забытого за невозможностью. Дома. Я замираю, боясь спугнуть, разрушить тихую невозможность. Я шагаю вперед, не в силах сопротивляться мягкому зову пламени. И вздрагиваю, услышав совсем рядом похрапывание.       — А, о-о-о! Прошу прощения. Кажется, я задремал, — Сигвард дремлет, не снимая доспехов. Как и мы все здесь. Он подвигается в сторону и похлопывает латной перчаткой рядом с собой — Здесь так тепло, садись.       Я безмолвно опускаюсь рядом, все так же глядя в пламя. Это было? Это когда-то было. Я сидела с кем-то у горящего пламени. Он говорил о солнце. Что с ним стало потом? Или это было раньше? Намного раньше. До того, как все началось. Память подводит, смутные образы размываются, оставляя перед глазами только рыцаря в громоздких доспехах, который тихо побулькивает, как стоящий на огне котелок, и размешивает простым половником золотистое варево.       — Ну и ну, что же так долго! — Сигвард досадливо качает головой и снова садится. В прорези лукового шлема поблескивают внимательные глаза. — Рад видеть тебя.       Я медленно киваю. Пара наших прошлых встреч была далеко не такой мирной — и пусть сидение в колодце чуть лучше встречи с огненным демоном, но остаться в этом месте совсем без доспехов… Наверное, встретиться с демоном все же чуть лучше.       Сигварду не сидится, он самую чуточку суетливо встает, гремит чем-то, а потом возвращается с двумя полными кружками, над которыми поднимается пена и легкий дымок. Сигбрау. Удивительный напиток, вкус которого может почувствовать даже нежить.       — О, кажется, я упустил свой шанс в прошлый раз, так что… — Сигвард приосанивается, стараясь выглядеть как можно внушительнее, а голос гулким эхом отдается в большом шлеме — Я, Сигвард из Катарины, выражаю свою глубочайшую признательность.       Мне хочется смеяться. В этом мире так мало вещей, способных вызвать смех. Но я сдерживаюсь, лишь склоняясь в точно выверенном поклоне. Это уместнее. Но Сигвард кажется видит больше, чем я хочу показать.       — И небольшой подарок в придачу. Это тебе, — пальцы не смыкаются вокруг огромной кружки, но я удерживаю ее вновь опускаюсь на пол у огня. Сигвард снова крутится у своего котелка, помешивает, пробует, что-то подсыпает и снова мешает. Мне кажется, я почти засыпаю, убаюканная забытым покоем и чувством безопасности.       — Не хочешь отужинать вместе? — голос Сигварда возвращает к реальности, но я лишь непонимающе смотрю на него. Нежить не нуждается в пище. Даже опустошенные, нападая, гонятся лишь за призраком тепла, а не чем-то вроде еды.       — Я делаю чудесный суп из эстуса, — речь Сигварда ускоряется, он немного суетливо обводит рукой кухню, — И вот, я тут кое-что тушу.       Я все еще молчу и Сигвард добавляет со странно звучащей в густом голосе мягкостью:       — Даже нежить иногда заслуживает чего-то нормального.       Да. Иллюзия нормальности. Но чашка с супом действительно греет пальцы, а запах кажется ужасно привлекательным. Настоящим. Полумрак мягко скрадывает черты, но я все же медлю, прежде чем снять маску и широкополую шляпу. Мне еще ни разу не попадались зеркала, но и без них я знаю — отравленной меткой плоти достаточно, чтобы разрушить любую иллюзию нормальности. Первый глоток супа обжигает гортань, и я запоздало осознаю, что он слишком горячий. Что я могу чувствовать такую мелочь, как вкус. Пальцы, сжимающие ложку дрожат, и мне приходится поставить чашку рядом, чтобы не расплескать драгоценное содержимое. Нормальность внезапно оказывается не иллюзией.       Сигвард наблюдает. Я чувствую его мягкий и такой понимающий взгляд. Катарина — древнее место. Я помню ее рыцарей той давней, полузабытой памятью, что сохранила образы Горнила и Первозмеев. У Сигварда, должно быть, ужасно долгая вечность. И очень значимая цель, если он до сих пор сохранил рассудок. Рыцарь будто чувствует изменившееся направление моих мыслей, и его слишком громкий для иллюзий голос не позволяет сосредоточиться ни на чем ином:       — А теперь, по случаю нашей встречи, позволь мне произнести тост. За твою отвагу, за мой меч и за наш клятвенный долг! Пусть Солнце светит вечно!       Я поднимаю кружку с сигбрау в ответ. Пусть светит. Если не помнить, что солнце в этом мире зажигаем мы. Но это плохие мысли для такого хорошего вечера. И я позволяю себя забыть. Выбросить в зыбкость памяти все, кроме горячего тепла очага. Тихого чужого дыхания и ненадолго вернувшегося вкуса пищи. Негорящие ищут угли. Едва уловимые искры и отблески, помогающие разогнать темноту в голове и отсрочить безумие. Безжалостно вырывая их из чужих слабеющих пальцев. Я протягиваю руку к огню, ощущая, как от уютной нетишины чужого присутствия темнота внутри съеживается, укрываясь в дальних закоулках, выпускает из своих когтей новые смутные образы и осколки памяти.       — Ты знаешь? — Сигвард говорит тихо, а взгляд его прикован к пляшущему в очаге пламени. — Где-то здесь, в Иритилле, есть глубокое подземелье. А еще глубже — оскверненная столица. Там живет Йорм, гигантский повелитель-отшельник. И это напоминает мне об одном серьезном обещании…       Я смотрю прямо на Сигварда, забыв, что маска так и не вернулась на лицо, а угли внутри припекают тревожным предчувствием. Сколько не собирай — искры развеются пеплом из пальцев, как следует ужалив напоследок.