Слайд-шоу

Выставка, как и ожидалось, закончилась скандалом. Была надежда, что это произойдет не сразу, хотя бы дня через три, но это случилось в первый же день. Вслед за съемочной группой с местного телеканала, приехала милиция, попросила посетителей на выход и стала интересоваться организаторами. Организаторов на месте не оказалось, оказался только грустный Рома, который провел очень странную ночь в странном клубе. Стражи порядка попросили проехать его с ними. Рома отказался, сославшись на плохое настроение, и тогда на него во второй раз за сутки надели наручники. На этот раз, правда, обошлись гораздо гуманнее, в отделении продержали недолго, взяв объяснительную, отпустили. Прострация была полной — за один миг ничего не стало. Ни друзей, ни дома. Антон по телефону сообщил, что он в Испании, очень занят и помочь в решении проблем с выставкой не может. Сама выставка закрыта, да еще и журналисты, которые успели снять задержание Ромы как лютого рецидивиста — в наручниках и под конвоем, теперь, бог знает, где появятся эти кадры и под каким заголовком. Настроение было гадким. С того самого момента, как Саша завязала Ромке глаза, он ее больше не видел, да и не хотелось. Идти было некуда, потому без особых раздумий Ромка отправился к Нику. Узнав о закрытой выставке, Николай решил вывезти все работы. Сказал, что эта история отлично вписывается в концепцию современного искусства. Как творческая личность Ник знал цену подобного труда, чем очень тронул Ромку. Но смысла в этом Рома уже все равно не видел — что толку от работ, которые никому нельзя показать? Но и здесь Ник заверил, что сможет помочь с новой экспозицией. Ромка пытался отговорить его, и даже подумал, что Ник старается просто произвести положительное впечатление чтобы еще раз попытать счастья в соблазнении, но даже сама эта мысль после минувшей ночи с Максом воспринималась с равнодушием. Вызволить удалось лишь несколько работ, их пришлось буквально выкупать у дежурившего милиционера. Цены страж порядка ломил как на аукционе «Сотбисс» и торговался на понижение неохотно. Денег хватило лишь на пять работ, остальные Ник демонстративно назвал пошлостью и брать отказался в надежде, что продажный страж испугается потерять единственного покупателя, и все-таки еще скинет цену, но тот проявил принципиальность, и сделка не состоялась. Рома в разговор не встревал, надеясь незаметно пробраться в комнату, где осталась коробка с негативами, это решило бы проблемы с новыми отпечатками, но комната оказалась закрыта и опечатана. Зато как утешительный приз на белом подоконнике одиноко стоял черный пластиковый цилиндр с единственной уцелевшей пленкой, непонятно кем, как и почему оставленный здесь. Рома быстро спрятал коробочку в карман, гадая, какая именно пленка ему досталась. Сам факт того, что приходилось платить за собственные работы, был диким. И вообще, все, что произошло с ним за последние сутки, было похоже на параллельную сумеречную реальность. Выставку Ник действительно открыл, но масштаб был совсем не тот, несмотря на то, что Рома напечатал несколько работ со спасенной пленки. Экспозиция носила скорее частный, если не сказать камерный характер, и ее посетителями были лишь знакомые Ника и знакомые знакомых. Зато все они были «люди искусства», что само по себе могло послужить неплохой рекламой. Хотя видеть интеллигентную тоненькую старушку, задумчиво рассматривающую метровое фото эрегированного члена со стальным кольцом у основания, все же было странно, был в этом некий диссонанс. Самое забавное, что даже после того, как Рома честно признался, что это всего лишь фото для рекламы стрип-клуба. Почтенная публика совершенно серьезно отыскала в его работах немало скрытых и свежих смыслов. Так Рома познакомился с тенденциями современного арт-рынка и со столичным андеграундом. Но дальше ночных посиделок с красным вином под матерные стихи потомственной поэтессы, дело не пошло. Все это время — пять дней — Рома жил у Ника. Секс с ним случился лишь однажды — в последнюю ночь, после очередной поздней и весьма алкогольной вечеринки. Акт был скорее для галочки. На этот раз Рома сам стал инициатором, его не покидало ощущение, что он все же чем-то обязан Нику. А Ник рассчитывал, видимо, на нечто большее, чем благодарность и любопытство, то есть на чувства. В результате каждый остался разочарованным… опять же, лишний алкоголь… В общем, на следующее утро Рома съехал без предупреждения и прощания. Так, кстати, и не увидев свой портрет… с точкой равновесия. Да и какое уж теперь равновесие. Куда? Домой по-прежнему не хотелось. И Рома вспомнил Виталика! А ведь и правда, если Макс теперь живет с Сашей, то место в общежитии освободилось. Насчет двусмысленности и вообще уместности своего появления там он не думал, просто надо было где-то ночевать. Виталик отреагировал на его появление настороженно, но, когда узнал причины, заверил, что Рома правильно поступил, приехав к нему. Естественно, Рома не стал рассказывать многих подробностей, а точнее, никаких. Сказал, что расстались с Сашей. Виталик не удивился, то ли он не поверил вовсе в саму возможность их отношений, то ли давно был в курсе, что они существуют. В любом случае это избавляло от необходимости рассказывать детали. За эту интеллигентную и равнодушную деликатность Рома сразу проникся к Виталику симпатией. По традиции общежития в честь приезда сходили в дальний магазин за алкоголем. И уже тогда Рома понял, что простым распитием напитков этот вечер не закончится. Виталик показался заинькой, а судя по тому, что когда-то он сам полез целоваться, симпатия была взаимной. Ромка все-таки не был до конца уверен, стоит ли ему оставаться, однако именно тогда, по дороге в магазин, он вдруг поймал себя на том, что более спокойного места ему сейчас не найти. Это возвращение было как будто логичным завершением какого-то стремительного и непростого круга событий. Что касается моральных аспектов, с ними не было проблем, та часть Ромки, которая отвечала за совесть, честь и прочую социальную чепуху, после той злополучной ночи в клубе упорно молчала. Рома и сам удивлялся, куда подевались принципы. Например, как любитель экспериментов над собою Ромка даже с Ником отчасти из-за эмпирического опыта все же решил вступить в связь, надеясь, что внутри что-то взбунтуется, но «внутри» молчало, словно его и не было. От прежней жизни ничего не осталось. Теперь был только словоохотливый Виталик… Его поведение при встрече можно было охарактеризовать как нарочито братское, но Ромка знал, что это всего лишь прелюдия. И охотно поддержал игру в «старых гетеросексуальных друзей», Виталику быстро надоела эта «официальная» часть, он был не против перейти к более тесному общению. Но Рома только вошел во вкус и разыграл почти неподдельное удивление и смущение. В общем, роль наивной девушки, которую пытаются затащить в постель, ему удалась. И когда Виталик, прикрыв глаза, вытянул трубочкой переспелые губы, Ромка оскорбленно его отпихнул. Задача оказалась непростой, нужно было этим жестом показать свой высокий моральный облик и в то же время не отпугнуть обольстителя окончательно. Как и предполагалось, это только еще больше распалило желание Виталика. И его возбуждение принимало даже агрессивный окрас. Роста они были примерно одного, физической силой обладали тоже одинаковой. Совращение быстро переросло в ребячью возню с элементами борьбы. Оказалось, что Ромка все-таки сильнее и, пользуясь правом победителя и податливостью соперника, он стянул с Виталика штаны. А судя по тому, что побежденный судорожно помогал в этом, раздвигая ноги, такой сценарий его вполне устраивал. Так они прожили две недели. Ромка был холодной неприступной стервой, что всякий раз заводило Виталика, и тот снова и снова начинал бутафорские попытки «выиграть бой», но проигрывал, оказываясь в пассивной роли побежденного. Однообразие и строгое следование этому сценарию быстро приелось Ромке, но чувствовать над Таликом власть, оказалось забавно. Даже когда у Виталика в пылу страсти появлялась возможность трахнуть Ромку, он этой возможностью пренебрегал, зато охотно подставлял собственное тело для проникновения. Такое поведение не вязалось с тем, что о Виталике рассказывал Макс, видимо, дело было сугубо индивидуальное. Жаль, что Макс этого не сумел понять, пока они с Таликом были вместе, тогда, возможно, их отношения были бы до сих пор живы. Любая сила преклоняется перед еще большей силой, и мечтает хотя бы на время оказаться изящной слабостью. Правда, нашлось и общее с тем, что ранее рассказывал Макс: Виталик хотел всегда и почти не умел сдерживать желаний. Неудивительно, что Максу приходилось постоянно терпеть нападки и сдаваться под его натиском. Ромка же не испытывал никаких трепетных чувств, поэтому легко удерживал Виталика на расстоянии, заставляя его страдать и желать еще больше. Эти странные взаимоотношения вынудили Виталика даже на время оставить попытки обрести свое гетеросексуальное счастье, и он с головой окунулся в омут пассивной страсти, пуская в ход вечно влажные губы. И как ни странно, похоже, что он был счастлив. А Рома злился, он делал с Виталиком все что хотел, он был с ним нежным и внимательным, жестоким и грубым, он пытался почувствовать то, что чувствовал с Артемкой, но безрезультатно, пресловутые душа и сердце хранили молчание. — А ты веришь в любовь? — небрежно спросил Талик, когда улеглись спать и погасили свет. Спать Ромка предпочитал один, на кровати, которая раньше формально принадлежала Максу. — Нет, не верю. — Почему? У тебя же вроде был кто-то… — Вот именно был, — Ромка заворочался на своей расшатанной казенной койке, — если бы была любовь, то меня бы здесь не было… — Ну, может, просто не повезло? — Везение тут ни при чем, — Ромке не нравился этот разговор, тема слишком личная, но именно с Виталиком об этом все-таки можно было говорить. То есть не то чтобы сложились доверительные отношения, скорее наоборот, Ромка знал, что они скоро расстанутся навсегда без сожалений, и поговорить с ним — это все равно, что излить душу незнакомцу в поезде — выговориться и забыть. К тому же Рома очень хотел вернуть возможность снова относиться с трепетом к тому, кто рядом. А сейчас ему было отчаянно плевать на окружающих и на себя. Кстати, даже патологический страх венерических заболеваний бесследно прошел. Об Артике он теперь почти не вспоминал, слишком наивными казались те переживания. Саша представлялась лживой и даже опасной сукой, Макс — неудачником с заниженной самооценкой. Ник — чудак с комплексами старой девы. Дима — самовлюбленный качок, который рьяно следит за имиджем, но при этом имеет не меньше слабостей, хотя вслух этого не только не признает, но и высмеет любого, кто их не скрывает. И все хотят секса! Как ни странно, только незатейливый Виталик спросил его о любви, тот, с кем меньше всего хотелось бы это обсуждать. Казалось бы, самое время бросить все и уехать домой. Но не хотелось даже этого. Не хотелось предстать перед Артиком поломанным и бесчувственным существом. А если Артик уже разлюбил? Тогда и вовсе все напрасно. Вот оно, все-таки нашлось то, чего по-настоящему боялся Ромка — страх потерять последнюю надежду на ту самую любовь, о которой так невпопад спросил Виталик. Теперь было проще верить в нелюбовь, потому что после всего случившегося вера в любовь означала действия во имя этой самой любви, а действовать не хотелось, на действие нужны силы, Ромка же чувствовал себя опустошенным, и никакой силы в себе не ощущал. — Значит, ты тоже считаешь, что парень парня любить не может? — спросил Виталик из темноты. — Я вообще считаю, что никто никого любить не может… — Насчет парней соглашусь, но в остальном я не согласен — любовь все-таки есть. — Если ты признаешь ее как нечто существующее, то тогда глупо отрицать такую возможность между мужчинами, — холодно заметил Рома. — Как ты себе это представляешь? — хмыкнул из темноты Виталик. — Представь, как люди будут смотреть на такую парочку. — Какая связь между твоим чувством и тем, как будут смотреть на это прохожие? — Ну что это за любовь, которую надо прятать? — неловко усмехнулся Виталик. — Ты просто зависим от общества. — Мы все зависим от него, только у каждого свои пределы зависимости. Ну вот скажи, влюбился я в парня, как я его должен родителям представить? Что я им скажу? Или друзьям, например, да меня ни на одну работу нормальную не возьмут, о чем уж тут дальше говорить… — Не о чем, — мрачно согласился Рома, — если это для тебя так важно и так просто любить по заказу — люби. Только это уже не любовь, а трезвый расчет. — Ну не скажи! Я ведь могу и с теми, и с теми… — Знакомо, — тяжело вздохнул Рома, — сколько же нас развелось-то свободных и на все готовых… — Ты тоже би? — оживился Виталик. — Я уже и сам не знаю, кто я… — не разделяя восторга, ответил Рома. — А Макс мне говорил, что ты гей, только еще не раскрылся. Поэтому у вас и с Сашей не получилось… — Врет твой Макс! С головой он не дружит, заигрался со своими хомячками и черепахами вот и видит кругом то, чего нет! — Он тебе что-то плохое сделал? — Нет, — буркнул Рома. И даже сам не понял, соврал он или сказал правду. — Просто он достал меня своими непоколебимыми выводами. — Зря ты так, — осторожно вздохнул Виталик. — Он и правда очень неглупый, да и обычно, хоть и чокнутый, говорит по делу. — Что же вы тогда с ним не вместе, если он такой хороший?! — Да я же только что говорил, — растерялся Виталик, — я с ним хоть до конца жизни готов тайно встречаться, но нормальные-то отношения должны же быть, а он этого понять не хочет. — Это как? — Ну кто такой Макс? Это же несерьезно, — словно объясняя очевидное, ответил Талик. — То есть Макс не заслуживает нормальных отношений? — Почему не заслуживает? Пусть тоже встречается для вида, это же никак не мешает нам. Не вижу в этом ничего плохого… И он, кстати, это сам прекрасно понимает… То, как Макс «все понимает», выяснилось на следующий день, когда он неожиданно появился на пороге комнаты. Рано или поздно это должно было случиться, о том, что Макс хоть и редко, но все-таки навещает Виталика, Рома знал. И может, даже в глубине души хотел, чтобы тот застал их вместе. Макс заламывал руки, матерился, пытался кидаться стульями, но тут же передумал. Даже посуды не побил. От попыток мордобоя тоже воздержался. Вершиной его эмоционального порыва стало то, что он кинул попавшейся под руку Ромкиной футболкой в лицо Виталику. Конечно, ничего такого Макс не увидел: он пришел в тот момент, когда Виталик спокойно читал учебник, а Ромка валялся в джинсах на кровати. Но догадаться об остальном, зная обоих, не составляло труда, никто особо и не отпирался. Виталик нехотя успокаивал Макса, стандартно бормоча, что это «не то, что ты подумал». Все это было похоже на плохо сыгранное представление. Один изображал негодование, второй — раскаяние. «Это не Артик», — вдруг с тоской подумал Ромка, тот бы разнес все и бешеной кошкой вцепился в сонную артерию любого, кто попался под руку. — Нет, Макс, это как раз то, что ты подумал, — не выдержал Ромка, сев на кровать, — ты же сам говорил про «среду обитания» и что всем так будет лучше… Вот и получай… Макс бессильно опустился на стул. — Кстати, как там Саша поживает… с новой девушкой? — Нормально… — растерянно ответил Макс. — Очень рад за них! А ты сам-то как вписался в новую «среду»? — с неискренней заботой снова спросил Ромка. — Нормально… — снова неуверенно ответил Макс. — Ну и отлично! — Ромка зевнул и вновь улегся на кровать, прикрыв глаза, предложил: — Оставайся с нами, здесь тоже создадим новую «среду», ну вот что тебе среди баб делать? Повисло молчание. Было ужасно любопытно посмотреть на лицо Макса, насладиться моментом, но Ромка хотел полного триумфа актерского мастерства в этой заезженной пьесе, потому лежал спокойно, закрыв глаза. Перевес сил теперь стал иным. Раньше при разговоре с Максом Рома всегда ждал подвоха, и нередко это было оправдано. То есть у Максима находились острые шпильки для Ромы, и он колол их изощренно и даже с удовольствием. Рома был уязвим для него и имел слишком много слабых мест, на которые «нечаянно» любил давить Макс. Рома чувствовал его превосходство в спорах так же отчетливо, как чувствовал и собственную слабость. Потому даже рядовой разговор всегда проходил в напряжении, не сказать, что это было чем-то явным, скорее наоборот, едва заметным, потому почти неощутимым, где-то на уровне подсознания. И вот система дала сбой. Что-то щелкнуло внутри, безвозвратно треснуло и осыпалось, словно подтаявший лед. Теперь дышалось легко и свободно. Рома и сам не понял, что произошло с ним, но внутренние перемены были столь очевидны, что сейчас он был готов расцеловать и Виталика, и Макса, и даже весело исполнить свое предложение по поводу создания «среды», правда, только разок, не больше… — Ты бы хоть сказал, что ты здесь, Саша за тебя переживает, не знает, где искать… — Так может поэтому я и не сказал, чтобы не нашла, — усмехнулся Рома. — И Дима тебя тоже искал… — совсем слабым голосом сообщил Макс. — Зачем? — Пауль приехал… Ромка вскочил и стал бодро собирать свои вещи. — А он тебя тоже позвал поучаствовать? — наивно поинтересовался Рома у Макса, давая понять, что и этот эпизод тоже может стать известным Виталику. — Нет, — напряженно выдавил Макс, пытаясь понять, насколько Ромка был общительным с Виталиком и насколько далеко готов зайти в своих дурацких вопросах. — Пока, Малыш! — Ромка забрал у ошеломленного Виталика из рук свою футболку, которую в него кинул Макс. — У тебя шикарные губы, я буду скучать… И, не дожидаясь ответа, направился к Максу. — Ты не бойся, я ему ничего не рассказывал, правда, и про клуб тоже, — Ромка бесстрашно встал перед ним почти вплотную и сейчас рисковал все-таки получить по морде, но Макс сидел как парализованный, а в глазах была лишь немая мольба — заткнуться и убраться. Не дождавшись хука справа, Рома вздохнул и хотел по-блядски пошлепать Макса по щечке, но сдержался, разумно решив, что это будет совсем перебор, и всего лишь легонько потрепал его по коленке, как в тот раз, в клубе. — Пока, гомики! — попрощался Ромка. — Любите друг друга… если хотите… Аминь. Рома боялся вспоминать ту ночь в клубе. Сам того не осознавая, он захлопнул память как исписанный ежедневник и не желал в нем копаться. Рома тщетно надеялся, что сможет бесследно вычеркнуть этот эпизод, словно нечаянную надпись затереть поверх другими. Ощущения и правда теперь были смазанными, но грязи стало только больше, и чистым лист уже все равно не стал. Рома почти без раздумий отдался Нику и, посчитав это недостаточным, охотно согласился на соблазнение Виталика. Конечно, Рома не думал о нравственной стороне, и вообще о необходимости совершать эти поступки; все, что ему бессознательно хотелось, — это избавиться от мучительного воспоминания о насилии. Да, теперь Рома отчетливо понимал, что тогда в клубе это было все-таки насилие. Он долго уговаривал себя, что, хоть там и присутствовали очевидные элементы игры, он только сам виноват в случившемся и это был просто неудачный жизненный опыт. То есть связала его Саша, причем с позволения самого Ромки, но она его не насиловала, более того, ее и вовсе не было в комнате, когда все происходило. Насиловал Макс, но он не проявлял силы, и не связывал Ромку, и даже действительно позволил Ромке после сделать с собой то же, что и сделал сам. Но это Саша, а не Макс придумала те правила, которые на тот момент даже Ромке показались «честными», и Макс всего лишь им так же честно следовал. Опять же лишний алкоголь. И вообще, до этого дня, Ромка не знал ни одного случая насилия над парнем, и ощущать себя виноватым оказалось проще, чем жертвой. Ошибку может совершить каждый, даже не одну, за ошибку можно попросить прощения, ее можно искупить, а вот признать себя пострадавшим — это больно и навсегда. Потому Рома искренне считал, что виноват сам. Потому не посмел поделиться этим ни с Ником, ни тем более с Виталиком. Но сейчас, покинув общежитие, Ромка наконец признал, что тогда с ним случилась жуткая вещь и, хочет он того или нет, с ней придется жить дальше. Никакие последующие поступки уже не изменят того эпизода. Искать виноватых — дело неблагодарное, но свалить всю вину за случившееся только на себя оказалось неубедительным. Окажись Рома тогда способным сопротивляться, ничего не случилось бы… Именно эта мысль окончательно вернула равновесие. Теперь надо жить дальше, тем более что впереди ждала встреча с Паулем, по которому, даже удивительно, Ромка успел соскучиться. — Ты опоздал! — сухо заявил Пауль, но ему было сложно скрыть радость. — Я приехал сразу, как узнал, что ты в городе… — подыграл Ромка, изображая виноватость. — Рад тебя видеть, — окончательно растаял Пауль и даже распахнул свои волосатые руки для объятий, но обнимать не стал, а вместо этого широким жестом предложил присесть. Ромка плюхнулся в кресло, Пауль занял диван, по привычке поджав одну ногу другой и широко откинув руку на спинку. Вид у него был усталый, но довольный. — Завтра я снимаю последний день… — объявил он и замолчал, ожидая Ромкиной реакции. Рома погрустнел. За один день много не заработаешь, и тут было от чего расстроиться. — Я привез тебе презент, но я надеялся, что ты сможешь его чуть-чуть отработать, — Пауль словно размышлял вслух и гадал, стоит ли теперь вручать его Ромке или нет. Рома кротко молчал. — Ты хороший фотограф, я хорошо продал твои фотографии, но твой фотоаппарат — это непрофессионально… — с этими словами Пауль вытолкнул из-под дивана картонную коробку и жестом предложил ее открыть. К этому времени Рома успел уже обзавестись новым «Никоном», но объективы, которые удалось найти, оказались на порядок хуже того единственного, который когда-то был уничтожен в пылу страсти. Коробка оказалась обычной, слегка мятой. Внутри лежал чуть потертый, но все еще дорогой кожаный кофр, Рома даже боялся подумать, что может быть внутри, но интриги больше не было, это действительно был двести пятый «Хассельблад». Выглядел он так, будто только вчера его привезли из магазина. Поверить в реальность происходящего было сложно, да и видел его Ромка всего однажды на картинке, в той самой толстой книжке. — У меня нет таких денег, — восхищенно разглядывая аппарат, признался Рома, даже не надеясь, что Пауль может его отдать, за один день предстоящих съемок. — Я знаю, — довольно заявил Пауль. Подарок был оценен по достоинству, но насладиться моментом Паулю ничто не мешало. — В Москве стало тяжело снимать, слишком большие расходы, — доверительно сообщил он, сделавшись серьезным. — Я завтра снимаю последний раз и еду Санкт-Петербург. Там много хороших модель. Думаю, это будет отличный тур. Рома внимательно слушал, не выпуская из рук драгоценную камеру. — Ты мог бы поехать со мной? — то ли предложил, то ли спросил Пауль, словно боясь отказа, его голос дрогнул, а может, ему просто было неловко просить. — Я понимаю, что у тебя здесь много дел, я готов подождать немного, если потребуется… Мне будет нужен помощник. — Много дел? — усмехнулся Рома, — я их как раз только что все закончил… Поехали. В самом деле, теперь, лишившись последнего прибежища в общежитии, жить больше было негде, разочарований тоже хватило… Так почему бы и не Питер?