Слайд-шоу

Жить стало легче. Не то чтобы что-то кардинально поменялось, но само отношение к происходящему стало каким-то заинтересованным, а зачастую этого достаточно, чтобы черно-белый мир заиграл красками. Получив возможность фотографировать, Рома быстро позабыл о своих переживаниях и горестях. Оказалось, что Макс был прав: работа для Романа — лучшая терапия. Рома понравился Антону — директору стрип-клуба, и тот решил отснять всех своих соблазнительных сотрудниц для рекламы заведения. Скорее всего, он еще планировал использовать эти фото для привлечения «особых» клиентов вне стен клуба, так сказать «индивидуальные» предложения, в простонародье — эскорт и проституция. Дима по секрету поведал, что любого сотрудника вплоть до официантов и гардеробщицы можно заказать вне рабочего времени, и прибыль, которую получал Антон, едва ли не перекрывала доходы самого клуба, но Романа эти подробности не интересовали, и лишних вопросов он не задавал. Антон был подвижным, еще молодым, но уже лысоватым толстячком с небольшими блеклыми, но очень цепкими глазками. Одевался дорого, но не броско, однако вкус все равно уступал престижу и ценнику. Модный массивный телефон всегда держал на виду, ключи от БМВ тоже клал на стол. Торговался Антон неистово, за каждую копейку, как за собственные фаланги пальцев, причем делал это ради спорта, поскольку для снижения цены мог угостить дорогим коньяком или виски, что, в общем-то, сводило его материальные намерения к нулю. От самого факта уступки Антон испытывал душевный, но очень глубокий оргазм. Любимой фразой его было: «Отлично, теперь давай подумаем, как это можно сделать дешевле!» Зато достигнутые договоренности выполнял четко и без лишних сожалений. Съемки проходили не каждый день, а сотрудниц оказалось достаточно, чтобы работа растянулась на три недели. И ближе к завершению Антон всякий раз старался усадить Романа за столик и за бутылочкой виски обсудить дальнейшие совместные планы. Сексуальный подтекст в этом отсутствовал, Антон был простым и незатейливым натуралом, и ему не хватало достойной компании для законного поглощения казенного алкоголя. Со своим персоналом он, естественно, пить не мог, с гостями тоже надо держать лицо. А Рома не был ни тем ни другим, он оказался идеальным собутыльником. И всю третью неделю после каждой съемки, перед открытием заведения, они садились за лучший столик и вели разговоры об искусстве, неторопливо выпивая «по двести» виски со льдом. Искусство, о котором велись беседы, конечно же, имело отношение и к деятельности клуба, и к фотосессиям — другое директора не интересовало. — Вот Снежана, — говорил он, указывая на полуобнаженную блондинку, отрабатывающую новую программу на пилоне, — двадцать лет, сиськи и жопа! Ну растяжка хорошая — все! Я точно знаю, что она за ночь стоит двести долларов, но я могу ее продать как эксклюзив — за пятьсот. Но вот чего я не могу понять, это как ты, Роман, умудряешься находить в них тонкие отличия и подаешь в таком интересном свете, что мне теперь жалко ее даже за тысячу отдавать. Стыдно сказать, но я до встречи с тобой был уверен, что голых баб любой сфотографировать может… Ты меня удивил! — Все требует опыта и навыков, — смиренно принимая похвалу, отвечал Рома, отхлебывая из запотевшего широкого стакана. — А знаешь, я хочу тебе предложить сотрудничество. — Всегда готов… — охотно отозвался Рома. — Мы можем устроить выставку твоих работ! — И кому мы ее покажем? — Всем! — заявил Антон. — В этом-то и фишка! Для пробы развесим шедевры в клубе, а потом я договорюсь с одним залом с хорошим именем, и под соусом «высокого современного искусства» мы пропихнем твои фото. Тебе слава и почет, а мне — малюсенькая гордость как хозяину этого курятника. Издревле Москва славилась своими меценатами. Идея была сумасбродной и больше напоминала пьяный треп, но Рома уже хорошо изучил Антона, чтобы понять, что он к этому разговору готовился заранее и не шутил, а значит, в его предложении были и смысл, и выгода. — Не знаю… — неуверенно ответил Рома, — а что с доходами и расходами? — Ну, экономика копеечная, — оживился Антон, добравшись до любимой темы финансов, и по-простецки почесал нос, — аренда зала будет стоить немало денег, плюс реклама, так что с самой выставки хорошо бы в ноль сработать, а не в убыток, но это я на себя возьму. Ну а расходы, пленки-фото — это уж все по твоей части, как говорится, на свое будущее имя работаешь! — Все это хорошо, но пленки-фото для целой выставки — это приличная сумма… для меня, а вот после выставки живые модели в цене раза в два вырастут, да и имидж заведения твоего поднимется — реклама все-таки, — словно размышляя вслух, задумчиво сказал Рома. — Ну ладно-ладно! — Антон поспешил оборвать Ромкины догадки, — оплачу я твои расходы, сколько там? — Плюс время, — словно не слыша, продолжал Рома. — Не наглей! Это реклама не только для меня, но и для тебя, — уже почти обиженно возмутился Антон. — Да, но и собрать такое количество работ — это тоже не один день, я же не могу за «расходы» жить все это время. — Не переживай, с голоду не помрешь, кормить буду! Слушай, а может, я команду дам своим передовицам, и натурой возьмешь? Захочешь — они тебе такой омлет сварят из подручных материалов! — Нет, спасибо, — рассмеялся Рома, поражаясь в очередной раз безудержной находчивости и нежеланию расставаться с деньгами. — Сколько? — погрустнев, обреченно спросил Антон. — Если ты, как обещал, организуешь зал, а не только выставку у себя в холле и сортире, то дорого не возьму… На свое имя же работаю! — весело напомнил Рома. — Конечно! Сделаем, как в Лувре! — обрадованно заверил Антон. Истинные мотивы Антона выяснились позже, когда работа над проектом уже кипела. Оказалось, что «Стрип-Хауз», которым руководил Антон, был не единственным заведением под его началом. Был у него еще один клуб, где он являлся полноправным хозяином. Заведение было подпольным, и только для избранных, в лучших традициях конспирации клуб регулярно менял локацию и даже название, неизменными оставались лишь правила клуба и его гости. Он был и «Фараоном», и «Колесницей», и даже «Пирамидой» — египетская линия в названии была важнее самого названия. И чтобы не путаться в новых невзрачных вывесках, между собой его так и называли — «Ебипет». По сути своей это было закрытое и дорогое свингерское сообщество, где предлагалась и обширная развлекательная программа, например, показательная порка. Гости могли участвовать в представлении как в роли «палачей», так и «наказанных», скудное освещение, латексные маски или тряпичные мешки на голове делали представление аутентичным и полностью анонимным. Для разогрева, как правило, выпускали в зал на все готовую девушку, и присутствующие, которых было никак не меньше тридцати человек, делали с ней всё, строго соблюдая очередь и взаимное уважение. За безудержным весельем и страстью профессионально приглядывала команда секьюрити, не мешая общему веселью, они могли незаметно вывести из зала буйного гостя, так и не дав ему достичь оргазма. Таковы строгие правила клуба без правил. Если же вы стеснительный новичок, к вашим услугам имелись уютные столики, меню и бар. На небольшой сцене разворачивалась своя программа: мускулистый стриптизер грациозно драл изогнутую в немыслимой позе стриптизершу. Иногда артист раскачивал ее на качелях или помогал ей с упражнениями на пилоне, но всякий раз он непременно ебал ее под лучами софитов, время от времени вынимая свой скользкий глянцевый хуй для обозрения и любования. Были и кабинки для уединения. Изысками они не отличались, комфортом тоже, но были весьма функциональны, несмотря на занавески вместо дверей. В этом заведении не было тайн и стыда, правильнее сказать, здесь презирали тайны и стыд. Чтобы провести вечер в этом клубе, требовалось либо обладать клубной картой, либо значиться в специальном списке, либо быть с тем, у кого есть карта, но в любом случае непременным условием была плата в четыреста долларов с самца, если он с дамой, и восемьсот — если один. Одинокие девушки платили только депозит за бар, но в остальном процедура пропуска для них была общая: либо карта, либо список, либо титул «Мисс Вселенная» полученный за последние три года. Ходили слухи, что именно в этом клубе многие вновь прибывшие Золушки находили себе столичных принцев. «Ебипет» был неприметным, но логичным продолжением официального стрип-клуба и для работников, и для посетителей. В «Ебипте» можно было все то, на что лишь намекали в легальном «Стрип-Хаузе». Когда Роман первый раз попал туда и осознал всю суть, первое, что пришло на ум, было затасканное: «Индивидуальный подход к каждому клиенту! Команда профессионалов! Мы воплотим вашу мечту в реальность!» Данное заведение полностью бы оправдало подобные банальные слоганы. И поскольку Рома находился не на отдыхе, а пришел для ознакомления, то расслабиться ему не удалось, но надо признать, атмосфера кружила голову. После работы с Паулем, Романа было непросто чем-то удивить, но здесь он себя почувствовал юнцом. Еще долго он вспоминал «Ебипет» как одно из чудес света, которое ему удалось повидать. Так чего же хотел Антон? Все просто: стрип-клуб не был его собственностью, там Антон был лишь наемным директором, а вот «Ебипет» был его кровным детищем, и мысль о том, что урезанный легальный набор удовольствий приносил больше прибыли, чем отвязные вечеринки, не давала ему спокойно спать. Но что с этим поделать? Неоновую вывеску не повесишь, по радио рекламу не дашь, лично раздавать карты проверенным клиентам — дело хлопотное и небыстрое. А вот культурный вернисаж мог собрать новых людей, заинтересованных и небедных, разделяющих либеральные взгляды на вопросы ебли. Подоплека «искусства» позволила бы повысить ценник, и волна свежих гостей всколыхнула бы новый интерес к порочному и тайному заведению. Да, Антон решил устроить порнографическую выставку, и им двигали куда более сильные корыстные мотивы, чем любовь к искусству и чувство меры. Рома не сомневался в том, что все закончится большим скандалом, но попытки вразумить Антона лишь слегка смягчили его намерения. И то, по-видимому, только для того, чтобы галерею не закрыли слишком рано. Все, что удалось отстоять Ромке, это право окончательного выбора работ для показа. День икс приближался, нервозности в отношениях с Антоном тоже добавлялось. Рома искренне поверил в то, что эта выставка — шанс выйти из коммерческого подполья и показать именно красоту. Потому со всей ответственностью подходил к выбору работ и по любому поводу бросался в очередной спор с Антоном. — Псих! — вскипел Антон, не привыкший к такому откровенному противостоянию. — Знаешь, Рома, ты… очень сложный человек! Он налил себе коньяк и, помедлив, налил Ромке тоже. — Я просто хочу, чтобы за выставку не было стыдно, — все еще не остыв, ответил Ромка. — Ну ладно, — помолчав, согласился Антон, — ты устал, давай я тебе пропуск по своей карте организую в «Ебипет» — расслабишься… скидка пятьдесят процентов. — Я не один — я с другом, — не подумавши, ответил Ромка. Прозвучало это как-то двусмысленно, и он поспешил добавить: — Я ему рассказывал, и он очень просил… а сам бы я еще и подругу взял. Это было правдой, когда Ромка впервые рассказал про «Ебипет» Максу и Саше, они вцепились в него мертвой хваткой, умоляя организовать им возможность увидеть это чудо собственными глазами. И каждый вечер, когда Рома возвращался домой, Макс непременно спрашивал, не появилась ли у него волшебная карта. И если бы Рома пошел один, ни Макс, ни Саша этого бы ему не простили. — Ну если ты за них ручаешься… — вяло согласился Антон. — Нет, не ручаюсь, они такие же психи, как и я, — буркнул Роман. — Ладно, — рассмеялся Антон, — если такие же, то пусть тоже идут. Прошло три дня, и поход в «Ебипет» состоялся как раз в ночь перед открытием. Все три дня с того момента, когда Рома объявил о предстоящей вечеринке, на которую они все приглашены, эта новость оставалась главной, даже о предстоящей выставке вспоминали куда реже — это задевало. Особенно не скрывал своих эмоций Максим. — Тебе-то какой интерес смотреть, как баб трахают? — удивлялся Рома. — Ну как это?! Вот ты что видишь в порно? — Вижу, как растягивают девок, а что там еще можно видеть? — пожал плечами Рома. — А я вижу парня, который трахает, а уже кого — это не так важно. — Ну… — растерялся Рома, — можно на это и так посмотреть… наверно. — Уж кто бы говорил, — весело встряла Саша, — сам же снимаешь порно, тебе ли не знать, что половой акт в качестве зрелища есть универсальное изощренное и извращенное удовольствие для всех и каждого! Вот участие накладывает свои ограничения, а полюбоваться — вряд ли кто откажется, хотя бы в качестве самообразования. — Вообще-то, зрелище в этом клубе — не главное, а главное — именно возможность участия. За этим туда люди и идут, — напомнил Рома. — Я не знаю, зачем идут туда остальные, а я иду посмотреть, — отрезала Саша, — и вообще, уже полгода в Москве, а я кроме своего цветочного и метро больше ничего не видела, хоть в приличное место сходим… — Из всех мест это, пожалуй, самое неприличное, — хмыкнул Рома. — Стоп, а ты туда зачем идешь? — с прищуром спросила Саша. — Ты что, там участвовать собрался?! — Посмотрим, — решил подразнить Рома, — вдруг там за участие шоколадку дают. Саша смерила его холодным взглядом, но промолчала, и шутка ей явно не понравилась. С момента их «пробного» секса прошло около месяца. Были еще регулярные попытки, в основном их инициатором становилась Саша. Но чем больше она пыталась, тем больше Рома понимал, что его эти отношения тяготят. Он демонстрировал равнодушие, рассчитывая, что его наконец оставят в покое, а Саша это воспринимала как личный вызов и еще больше усердствовала в достижении гармонии. Рома считал, что все это унижают обоих. И даже как-то пытался об этом сказать, но Саша весомо ответила, что это просто сложный период привыкания и потом будет всем легче. Ромка не хотел «легче», он хотел простого счастья сразу. Весь последний подготовительный день оказался загружен, и Саша с Максом вечером приехали за Ромой в студию. — Ого, Роман, да ты художник! — с нескрываемой иронией восхитился Макс, увидев огромный снимок обильно смазанной маслом женской промежности, частично прикрытой узловатой мужской рукой. Рома был без сил и лишь устало улыбнулся в ответ на прямолинейную шутку. Он так увлекся, что даже забыл о предстоящем посещении Ебипта. Саша воздержалась от комментариев, молча обошла всю экспозицию, внимательно рассматривая каждую работу. — Ну что вы какие грустные? — весело подбадривал Макс. — Будто не в клуб идете, а на завод в ночную смену танки собирать. Рома и Саша и правда молчали всю дорогу. Ромке хотелось знать ее мнение о выставке, а она, словно дразня, хранила молчание. В конце концов Рома решил, что, независимо от ее мнения, которого он так и не узнал, выставка все равно состоится завтра, и сделать или исправить уже ничего нельзя, и он успокоился. Тем более что клуб встретил их стробоскопами и сочными плотными басами трансовой музыки. Народу было достаточно, хотя программа еще не началась. На маленьких сценах, отражаясь в бесчисленных зеркалах, извивались вполсилы девушки, и по их кожаному наряду в металлических заклепках можно было догадаться, что предстоящая вечеринка посвящена БДСМ. Через пять минут пребывания в клубе Макс растворился в толпе, оставив Сашу и Рому вдвоем. Без него разговор и вовсе не клеился, а тут еще и громкая музыка. В общем, оба молча смотрели на стриптизерш, причем Саша делала это куда более жадно. Народ прибывал, музыка стала громче, стробоскопы мигали реже, и наконец под аплодисменты в зал выкатили большой куб на колесиках, накрытый черной плотной тканью. Музыка почти стихла, и сквозь шум конферансье стал рассказывать незамысловатые правила игры и поведения: — Уважаемые гости! Все имеют собственный вкус. Кто-то любит стройных, кто-то предпочитает пухлых, кому-то нравятся блондинки, кто-то с ума сходит от брюнеток, но так ли уж важны эти различия? Может быть, дело в самом желании? Это мы и решили узнать в нашем следующем почти научном и беспристрастном эксперименте, а выводы делайте сами! И он торжественно, под всеобщее одобрение сорвал покрывало с куба, обнажив с четырех боковых сторон эффектные голые попки участниц. Сами обладательницы прелестей скрывались в недрах куба. Ни их лица, ни возраста, ни цвета волос определить было невозможно. Тут же выстроилась очередь желающих. Куб медленно вращался, давая возможность детально изучить каждую «сторону» и выбрать наиболее понравившуюся. Слышались шлепки и одобрительные возгласы. Наконец музыка снова стала громче, куб остановился, и тогда его со всех четырех сторон принялись трахать. Действо продолжалось ровно час. К концу можно было видеть, как в разных темных углах под аплодисменты и улюлюканье отсасывали разгоряченные полуголые посетительницы, чуть ли не всем желающим. Саша вела себя скромно, лишь в самом начале не удержалась и тоже похлопала все четыре попки. Пока она в толпе мужчин пыталась ухватить аппетитные булочки, ее саму уже ощупывали, приобнимали, поглаживали и приглашали составить компанию. Она же будто не замечала этих знаков внимания и кажется даже получала удовольствие. Спокойно высвободившись, Саша снова заняла свое место возле бара, жадно потягивала коктейль и внимательно следила за происходящим. Глаза ее горели все сильнее. Ромке тоже хотелось поучаствовать, но он почему-то не решился оставить Сашу одну. Он вдруг осознал, что все-таки ревнует ее. Странное это чувство, вроде и любви так и не случилось, и даже временами была бессильная злоба от непохожести и невозможности понять друг друга, а вот отпускать Сашу не хотелось. Признаться, Рома втайне надеялся, что этот поход в клуб сможет устранить напряжение, которое невидимой стеной стояло между ними. В голове надолго засела фраза, которую Саша произнесла в их первую ночь: «не люблю наглых», но вот парадокс, именно наглым с ней и хотелось быть. Саша будто провоцировала на это, а потом всякий раз приходилось сдаваться и каяться. И опять чувство вины, разбавленное горечью очередного поражения. — Ну что вы здесь стоите как приклеенные? — радостно поинтересовался внезапно появившийся Макс. — Там трех поросят чпокают. — Каких поросят? — удивился Рома. — На трех смелых надели большие резиновые головы поросят, и теперь каждый может трахнуть «свинку». — Сомнительный аттракцион, — буркнул Рома. — Фу, какие вы скучные! — рассмеялся Макс. — Да он только на словах смелый, — вдруг с пренебрежением сказала Саша, — а на деле так и будет весь вечер около меня стоять. — С чего это ты так решила? — возмутился Рома. — Ну сам же говорил, что сюда за участием идешь, а за весь вечер ни на шаг не отошел, — с усмешкой и даже с презрением сказала Саша. Рома поставил на стойку стакан и молча поднялся. Саша с явным удовольствием провокатора наблюдала за ним. И Роме ничего не оставалось, как решительно пойти на поиски трех поросят. Найти их было несложно, они были в окружении плотного кольца гогочущих зрителей. Рома втиснулся в круг, скинул рубашку, взял из стоящей вазы презерватив, без смущения расстегнул джинсы. Рядом, подбадривая, зааплодировали новому участнику. Свободных «свинок» не было, и Рома ждал своей очереди. Никогда он не чувствовал себя более глупо, стоя со спущенными штанами в кругу незнакомых людей и ожидая своей очереди засадить переодетой «свинье». Для придания атмосферы свинарника, девушек поливали сливками, кетчупом, шампанским и прочими жидкостями, которые были в наличии. Очередь дошла довольно скоро, и Ромкин «поросенок» оказался весьма упитанным, попа была огромной, и Ромка на ее фоне казался карикатурной соломинкой. Он замешкался, хотел подождать следующий вариант, но рядом смеялись, хлопали по плечу и подталкивали — отказываться было поздно. И Рома вставил член, пытаясь не испачкаться в разноцветной жиже, стекающей по женским ягодицам. «Главное — побыстрее кончить», — думал Ромка. Но фрикции получались слабыми, и тогда, окончательно плюнув на брезгливость, Рома ухватил толстые ляжки: пальцы соскальзывали, то и дело приходилось перехватывать, вновь и вновь ощущая жирную скользкую массу провансаля и кетчупа. О скором оргазме можно было и не мечтать, Рома уже чувствовал, как сам весь перемазался, и даже по его мошонке медленно стекали и щекотали струйки этой противной жижи. А при каждом шлепке об ягодицы он слышал громкий чавкающий звук. Нелепость ситуации довершали еще двое чумазых участников, которые также со смешанными чувствами на лице драли оставшихся двух «поросят». Рома пожалел, что постеснялся снять штаны, теперь на них были кровавые пятна кетчупа, и как возвращаться в такой одежде домой, лучше было уже и не думать. В толпе зрителей Рома заметил Сашу и Макса, им было весело. Макс что-то сказал ей на ухо, и та беззаботно засмеялась. Ромка видел ее такой лишь однажды, когда вечером перед отъездом в столицу они вместе с Артемом обсуждали план переезда. Обычно Саша всегда была сдержанна в проявлениях веселья, как будто боялась показаться недостаточно взрослой или легкомысленной, по крайней мере так она вела себя рядом с Ромой. Снисходительная улыбка — это максимум, чем она могла одарить. Сейчас она смеялась как ребенок на детском утреннике. «Какие разные ситуации и какие похожие эмоции», — философски подумал Рома, чувствуя, как оргазм все-таки приближается. Ромка не стал медлить, быстро стянул презерватив, латексный конец раскачивался под тяжестью спермы, как доказательство того, что Ромка выполнил миссию честно — народ одобрительно зашумел, и Ромка бросил использованный контрацептив в мусорное ведро. Ромку оттеснили, и кто-то следующий уже вставлял откормленной «хрюшке». — Да, в таком виде тебя в такси не посадят, — деловито и с нотками брезгливости изрекла Саша, оглядывая Ромку. Макс ржал. — Ты же сама сказала, что я нерешительный, — напомнил Рома, безуспешно вытирая джинсы бумажными салфетками. — Да уж, у тебя что ни подвиг, то по уши в дерьме, — довольно заключила Саша. — В конце коридора, туалет есть, идите с Максом — отмоешься. Между тем ведущий снова стал вещать, подготавливая публику к следующему номеру. — Господа и дамы! Большинство из нас — здравомыслящие и умные люди, не скованные предрассудками, а скорее уставшие от них. Я же, покорный ваш слуга, стараюсь помочь вам решить некоторые внутренние противоречия в веселой и, по возможности, приятной форме. Следующий номер — исключение. Хотя как знать… — конферансье, стриптизер со стажем в широком кожаном чокере вместо бабочки, довольно улыбнулся и закончил: — Потому что речь пойдет о боли. — Что есть боль? — снова с патетикой воскликнул он и сам же себе ответил: — Вот тут мне подсказывают, что боль — это страдание. Отвечу: это чушь! Страдание — это страдание, а объективно боли не существует — это лишь слово, которым мы привыкли обозначать гамму неприятных ощущений. Но вот вопрос: для всех ли эти ощущения неприятные? А вот другой вопрос: а что лежит за этими ощущениями? Еще большие страдания? Или все-таки линейное мышление здесь неуместно? Хотите узнать новые возможности вашего тела? Тогда приглашаем смелых и отважных отдаться в сильные руки нашему почетному гуру БДСМ и профессору человеческих слабостей… Окончание этой пламенной речи Рома дослушал уже в туалете, оттирая водой злополучные джинсы. — Ты бы их лучше снял да нормально постирал под краном, — посоветовал Макс, выйдя из кабинки и застегивая ширинку. — Ну вот еще! Я что, здесь без штанов стоять буду? — Так ты уже стоял без штанов, — усмехнувшись, напомнил Макс и, дурачась, добавил: — Или ты меня стесняешься? Ромка молча стянул мокрые джинсы и сунул их в раковину. Макс скептически следил за неловкими манипуляциями под краном. — Так ты только размажешь грязь. — Может, тогда сам постираешь? — Давай, — неожиданно просто согласился Макс. Ромка на секунду замер в нерешительности, но потом подумал, что грех отказываться, тем более что намокшие джинсы стали твердыми и неподатливыми. — В армии тебе бы цены не было, — глядя, как ловко Макс управляется со стиркой, съерничал Рома. — А чего ты вообще решил помочь? — Нравишься ты мне, — буднично ответил Макс. Это было уже далеко не первое подобное заявление от Макса в последнее время, но раньше в них был только намек, доля шутки, а вот сейчас это прозвучало вполне серьезно. Максим как потенциальный сексуальный партнер не интересовал, и даже как друг — тоже. Макс воспринимался скорее как неизбежность. Вот, например, вы переехали в Москву, а в Москве, оказывается, есть метро, и с этим ничего не поделаешь — нужно принимать это как данность. А Ромке вместе с метро достался еще и Макс, и это тоже данность, но хотеть его или тем более любить — это как-то странно. Общаться с ним было непросто: все разговоры, на любые темы Максим пересыпал туманными аллегориями и сводил к однополым отношениям, которые, по его мнению, не могли быть счастливыми, по крайней мере долго. Круг интересов тоже был далек от Ромкиного, он так и занимался животными в зоомагазине, но пылкой любви в этом не было и увлеченности тоже. Он безропотно, точнее даже с удовольствием выходил на работу и в свои выходные тоже, но при этом Рома ни разу не слышал от него, чтобы тот хоть как-то рассказал о каком-нибудь любимом питомце. Это было сложно понять, например, Ромке нравилось фотографировать, и если бы его спросили, он мог бы часами об этом увлеченно рассказывать, но если бы ему это не нравилось, то он и не стал бы заниматься этим вовсе. Максим же на вопросы о работе отвечал почти равнодушно и односложно, хотя, скорее всего, она ему нравилась. Для чего требовалось так глубоко прятать свои чувства — Ромке было непонятно. Даже по поводу разрыва с Виталиком почти не было внешних эмоций, хотя он, по его же словам, испытывал к нему очень глубокие чувства. В общем, для Ромки Макс был человеком в футляре — непонятный и неблизкий. Одно в нем было хорошо: пока он жил у них, отношения с Сашей становились если не лучше, то проще — точно, да и в быту Максим был аккуратен и ненавязчив. — Прости, но мое сердце отдано другому, — все же попытался свести к шутке Рома, переминаясь с ноги на ногу на глянцевом кафеле. — Да нахер мне твое сердце, — не отрываясь от стирки, заверил Макс, — вот ты только представь: живем мы все равно втроем, Сашка будет не против, даже наоборот… Хочешь со мной, хочешь с ней — малина! Ты же говоришь, что ты би, вот я тебе и предлагаю… привычную среду обитания. — Привычную среду обитания своим хомякам и рыбкам предлагай, — ощетинился Рома, чувствуя себя сейчас без штанов крайне неловко. Максим никак не отреагировал и продолжал увлеченно стирать Ромкины джинсы. И тут у Ромки возникли сомнения: — Вы что, с Сашей эту тему обсуждали? — осторожно спросил он. — Не совсем, — замялся Макс, — просто она жаловалась, что у вас… не все гладко… в этом смысле… Без подробностей, конечно, — ты не подумай. — И ты предложил ей создать питомник, — нетерпеливо подытожил Рома. — Вроде отстирались, — сообщил Макс. — Давай выжмем. Ромка взялся за штанины, и они стали выкручивать неподатливый жгут. — Вот взгляни со стороны: я до сих пор жду Виталика, хотя дураку понятно — не дождусь. Саша всегда любила Софу… может, даже до сих пор… Ты забыть не можешь своего Артемика… или как там его? Все хотят невозможного и занимаются какой-то унылой фигней. Виталик цепляется за баб, Саша хватается за тебя, ты — за нее… Все боятся остаться без любви, но там, где мы ищем, ее нет. Неужели вы не видите этого абсурда? — И что ты предлагаешь? — не глядя спросил Рома, продолжая выкручивать джинсы. — Да ничего особенного, просто посмотреть правде в глаза. Любви нет — это плохо, но это только пока. Потом, когда-нибудь, мы ее найдем, но не здесь и не с нами… — Гениальный вывод! — мрачно усмехнулся Ромка. — …И пока мы ее ждем, что нам мешает удовлетворять потребности тем способом, которым нам нравится, не насилуя себя и свою природу и оставаясь честными с собой и другими? — Я свою природу не насилую! — заявил Рома, отбирая отжатые штаны. — Врешь… Сам себе врешь… — устало вздохнул Максим. — Слушай, Макс, что ты ко мне цепляешься? Хочешь жить, как считаешь нужным, — живи! Я-то тут при чем? — Вот мы и пришли к началу… — К какому началу? — не понял Рома. — Нравишься ты мне, но ничего серьезного… — как раз то, что тебе надо! Вот и цепляюсь. — Вот откуда ты знаешь, что мне надо?! — Всем надо одно и то же — счастье, — пожал плечами Максим и добавил: — Ну и чтобы по пути к нему фиалками пахло. Угадал? Рома не ответил, судорожно пытаясь надеть штаны. — Они все равно мокрые, под сушилкой подержи. — Хорошо, только давай их сушить молча! — нервно попросил Рома. — Я, наверно, пойду, дальше и сам справишься, — холодно ответил Макс и вышел. Ромке стало неловко за свою несдержанность. В голове, словно пчелиный рой, гудели разные мелкие мысли. Но почему он так разозлился? Раздражение ушло, злоба утихла, и стало тоскливо — почти во всем Макс был прав, просто не хотелось самому себе в этом признаваться. Даже думать не хотелось, потому что все ответы были жесткими и неприятными. Сушить пришлось долго, эмоции отступили, и захотелось напиться. Первым делом Рома отправился к бару, где до этого сидели с Сашей — Саши там не было, Макса тоже. Вместо них пожилой одессит настойчиво угощал бесплатным алкоголем блондинку за тридцать в надежде на ее скорую благосклонность. Рома сел неподалеку, залпом осушил первые сто грамм разбавленного коньяка и попросил еще. Разговор у соседней парочки зашел в тупик, и блондинка встала, чтобы уйти. Кавалер не выглядел расстроенным, но страстно заверял, что будет ждать ее до конца жизни и не сойдет с места. Дама игриво улыбнулась, но все же ушла. Рома усмехнулся, видимо, это получилось как-то заметно, и осиротевший ловелас тут же добродушно поинтересовался: — А вы чего улыбаетесь, молодой человек? — Простите, — смутился Ромка, — невольно подсмотрел… — Подсматриванием надо заниматься либо в детстве, когда еще нельзя, либо в старости, когда уже нечем. А в вашем возрасте — это извращение… Рома виновато улыбнулся. — …Эх, мне бы ваши годы! — мечтательно вздохнул незнакомец. — И что бы вы с ними делали? — скептически спросил Рома, невольно вспомнив весь ворох свежих переживаний. — Как что?! — искренне всплеснул руками случайный собеседник. — Конечно ебал! Ебал бы все, что имеет подходящее отверстие. Ебал бы днем и ночью, не зная усталости. К черту учебу, работу, деньги, в моем возрасте это уже не имеет никакого значения. Единственное, что вспоминается, это удивительные женщины, которых я познал. И все, о чем я жалею, это о том, что в вашем возрасте я был слишком романтичным и разборчивым. У меня была такая шевелюра — африканский лев от зависти рыдал! Мое тело было как рояльная струна нижнего регистра. Я мог играть своими мускулами, как Толя Карпов в шахматы не играл. Я подтягивался на турнике тридцать семь раз, семь последних уже были не нужны, потому что на тридцатом все дамы были в обмороке. Я прыгал голым из окна второго этажа, а вслед мне летели цветы в горшках, так мамаши и мужья-рогоносцы провожали меня, если застигали врасплох. Я мог брать любую, но брал только лучших, считая себя эстетом, комсомольцем и просто культурным советским человеком. Как я сейчас себя презираю за ту нерасторопность. Жизнь слишком скоротечна! Ничего не откладывайте на потом. Потом будет только лысина, бессонница, простатит и мягкие тапочки. — И сколько же у вас было женщин? — Как у Буденного лошадок — ближе к тысяче! Ромка восхищенно присвистнул. — А вы сидите здесь — филоните, на вашем месте я бы сейчас был вон там, — незнакомец указал на кучку народа, явно заинтересованную каким-то зрелищем. Рома не возражал, поставил стакан и, не попрощавшись, послушно отправился посмотреть, что же там происходит. А зрелище было следующим. К двум скамьям были привязаны девушки, на головах мешки. На телах краснели свежие ровные следы от ударов плеткой того самого гуру, о котором ранее вещал конферансье. Сам гуру скорее напоминал переодетого программиста: борода, толстые очки в широкой оправе. Остальное вроде соответствовало его роли: кожаный фартук, клетчатая «фермерская» рубашка и, конечно, высокие черные сапоги с заклепками. Мастер не спеша прохаживался вдоль скамеек и почти бережно поочередно наносил удары. С виду удары были совсем слабыми, но кожа под ними сразу багровела, а тело девушки выгибалось, веревки на запястьях и лодыжках врезались в кожу. Зрители стояли затаив дыхание. Рома испытал странный коктейль чувств. С одной стороны, срабатывал детский стереотип, что причинять боль — это ужасно и надо защищать слабых. С другой — сексуальное возбуждение от вида зрелища было странным и незнакомым. При внезапной страсти оно не такое, оно импульсивное, мгновенное, как колеблющееся пламя, в любой момент грозящее потухнуть. Сейчас возбуждение было похоже на шипящую ровную плазму газовой горелки: холодное с виду, ровное, но и сила его не в пример больше, таким пламенем можно резать металл. Рома завороженно смотрел на происходящее, впрочем, как и остальные. Несмотря на театральность действа и добровольное участие, несложно было представить, какое запретное наслаждение испытывали зрители в средневековье при публичных казнях. Смесь ужаса, отвращения и сексуальных желаний парализовала волю. Позднее в своем творчестве Рома еще не раз возвращался к этой теме. — Вот ты где… — вдруг на ухо вполголоса проговорил Макс, — а то я тебя потерял… Ромка ничего не ответил, продолжая следить за происходящим. — …Мне кажется, Сашка победит эту сучку, — не унимался Макс. — Какую сучку? — не понял Ромка. — Ну это же соревнование, — Макс кивнул в сторону привязанных участниц, — кто дольше выдержит, приз тысяча долларов и вечная слава на доске почета… — А Сашка тут при чем? — Как при чем? — удивился Макс. — Вон же она слева лежит. Рома вгляделся в тело с мешком на голове, и точно — на лопатке знакомая родинка. — Вот, блин! — волна переживаний тут же захлестнула и погасила все наслаждение от зрелища. — Зачем она согласилась-то? — Я же говорю, приз — тысяча «зеленых»! Их сначала пятеро было — три уже сдались, — увлеченно сообщил Макс. — А ты что не сначала смотришь? — Нет, я в баре был… — Чувствуется, — принюхавшись, заключил Макс. — А здесь, кстати, Дима в охране… — Он тебя узнал? — Не… — расстроенно ответил Макс и, словно оправдываясь, добавил: — К нему какая-то взрослая баба клеилась — он меня не видел. — Он не любит геев, — вдруг почему-то решил сообщить Рома. Его раздражало спокойствие Макса и еще то, что он позволил Саше участвовать. Хотя как бы он мог ей помешать? — Ну да, конечно… — усмехнулся Максим, — это поэтому он мне после съемок свой номер оставил? — Да ладно! — не поверил Рома. — И ты ему звонил? — Звонил. Виделись, но просто места не нашли, где можно уединиться — он тоже не один живет… — Он же сам говорил, что натурал… — Все говорят… — философски заключил Макс, пожав плечами. Известие не сильно удивило Рому, но некоторое разочарование кольнуло. Нет, чужая ориентация его не беспокоила, сам факт лжи оказался куда досаднее. Конечно, при знакомстве с Димой они не клялись говорить только правду, но навалилось неприятное чувство, что кругом мелкая ложь, жажда секса, незамысловатых удовольствий и денег. Ведь Дима был первым и чуть ли не единственным в этом городе, кто предостерегал его от нелепых ошибок и учил житейским особенностям выживания в столице. Разумеется, это все было лишь в голове Ромки — никто и ничего ему не обещал, но все же… исчезла какая-то последняя крупица доверия ко всему, что окружало. Саша выиграла тот конкурс. Соперница неожиданно сдалась — продержалась еще минут пять. Под восхищенные возгласы и аплодисменты обеим участницам вручили по бокалу шампанского, клубные карты, а Саше еще и обещанные призовые деньги. Мужчины пытались что-то наперебой шептать ей на ухо, но по ее лицу было видно, что победа далась ей нелегко. И все-таки она была довольна собой, да и внимание ей теперь нравилось. Этого она уже не скрывала. — Зачем ты это сделала? — с нотками ревности спросил Рома. Алкоголь давал о себе знать, потому и экспрессии хотелось больше. — Чтобы победить! — просто ответила Саша и залпом допила остатки шампанского. Ей нравилось, что Рома ревнует. — Ты же сама говорила, что идешь сюда не за участием, а «посмотреть»! — Но тебе же понравилось, — вкрадчиво шепнула Саша и, прищурив глаза, добавила: — Вон как штанишки оттопырились. И она будто невзначай задела этот самый бугорок, а Рома мгновенно позабыл все, что хотел сказать. — Мне, кстати, еще один приз полагается, — довольно сообщила Саша. Сейчас она была другой, холодной, независимой, надменной, какой она и была при знакомстве. — Какой приз? — Тут есть вип-комнаты, одна из них в моем распоряжении до утра. Если хочешь, можем посидеть там, — тон Саши хоть и был игривым, но сквозило в нем нечто зловещее. И все-таки предложение оказалось заманчивым, и Рома, предвкушая приключение, покорно пошел за ней следом. — Эй, а меня возьмите? — просительно вслед крикнул Макс. — Позже! — не оборачиваясь, гордо ответила Саша, таща Ромку за руку как свою добычу. Комната оказалась неожиданно мрачной. Стиль ее определить сложно, будто из средневековой пыточной пытались обустроить современный гостиничный номер, но, не доделав, бросили эту затею. Так, например, в углу примостился вполне современный кожаный диван и журнальный столик, над диваном висело овальное зеркало в антикварной раме, но уже по бокам от него торчали бутафорские факелы. Стены окрашены багровой дешевой краской, из освещения лампа на потолке и несколько настенных софитов, подсвечивающих плетки, стеки, цепи и мотки веревки, развешанные на одной из стен. Окон не было, потолок невысокий, и в дальнем углу свисала черная мелкая цепь. Были еще деревянные колодки и столб, а также ведро с водой, назначение которого было не до конца ясно. Выгодным отличием этой комнаты от остальных было наличие двери с массивным засовом. Хотя было ли это достоинством, вопрос спорный. — Ну что, готов? — спросила Саша. — К чему? Если вы видели в своей жизни плетку или хлыст, скорее всего, вам это покажется игрушкой и не более. Безусловно, в опытных руках и обычный карандаш может причинить нестерпимую боль. Но присутствие в такой комнате, даже при условии добровольного праздного любопытства, невольно вызывает совсем иные чувства. — Как к чему? — удивилась Саша. — Свою порцию боли я сегодня уже испытала. Теперь твоя очередь получить незабываемый опыт. Раздевайся! — Слушай, я что-то не уверен, — попытался честно отказаться Рома. — Не трусь! Тебе понравится, обещаю! — слегка смягчившись, но не без ноток презрения заверила Саша. Все опять шло не так, как успел нафантазировать себе Рома, но и отказываться глупо, в самом деле, не сбегать же из комнаты с криками «Караул!». И Рома покорно снял с себя одежду. Саша тоже была почти голой, но узкие трусики на ней все-таки имелись, и еще темная накидка, тонкая, но плотная, до пола, ее набросили после конкурса. К слову, атласная ткань то и дело распахивалась, обнажая грудь, но это ничуть не смущало Сашу даже в толпе поздравляющих. Сейчас такой ее наряд производил какое-то мрачное, но торжественное впечатление. Дома она предпочитала шорты, реже — просто стринги и Ромкины футболки. Саша деловито ознакомилась с представленным арсеналом подручных средств. Рома внимательно следил за ее экскурсией. Наконец, она взяла узкую черную полоску ткани и повязала ее Ромке на глаза, даже не особо заботясь, чтобы она полностью лишила его способности видеть — Ромке пришлось самому поправлять ее. В это время Саша ловко застегнула на его запястьях широкие металлические браслеты. Это не были обычные наручники — толстые полоски стали, изогнутые явно кустарным способом. В отверстие посередине Саша пристегнула карабин цепи, свисающей с потолка. — Мне кажется, повязки было бы достаточно, — уже даже не пытаясь скрыть своего беспокойства, сказал Рома. — Тот, кто сильный, тот и должен решать: когда достаточно, а когда нет, — многозначительно отозвалась Саша, словно на что-то намекая. И тут же Ромка почувствовал, как и на его щиколотках сомкнулись такие же холодные кольца. — Теперь мы будем играть в маркиза де Сада? — нервно пошутил Рома. — Расставь ноги… Рома послушно развел ноги, и в этот момент цепи натянулись, не оставив шанса вновь сомкнуть их. От неожиданности Рома чуть не потерял равновесие, но цепь с прикованными руками тоже рывком дернулась вверх. И теперь Рома напоминал испуганную Эйфелеву башню. Ромка пытался хотя бы сдвинуть повязку на глазах, чтобы подглядеть, но в этот момент послышался короткий свист стека, и острая боль поперек спины заставила оставить эти попытки. Ромка вскрикнул скорее от неожиданности, чем от боли, а боль пришла секундой позже. — Не смей ничего делать без команды! — с расстановкой ритмично сказала Саша, прохаживаясь вокруг беспомощного тела. — Это не смешно, это больно! — возмутился Рома. И снова короткий свист — удар, на этот раз по ягодицам. Ромка опять вскрикнул. — Команды говорить не было! — Мне что, вообще ничего нельзя?! — Только то, что я тебе разрешу! — вкрадчиво и почти игриво сообщила Саша. На этот раз вместо очередного удара Рома почувствовал на щеке легкое касание чего-то мягкого, но с каким-то неприятным резким запахом, это был кожаный язычок стека. Полоска кожи быстро соскользнула по шее, животу… Рома напрягся, ожидая очередного удара по самому чувствительному месту, но вместо этого стек легонько соскользнул ниже, до самой головки и лишь слегка похлопал по ней. Теперь правила игры для Ромы стали абсолютно понятны, и от дальнейших вопросов он решил воздержаться. — Открой рот! — приказала Саша. Ромка подчинился. К губам прикоснулось что-то холодное и гладкое, и в рот потекла жидкость. — Глотай. Рома глотал — это было шампанское из бутылки. Оно текло не только в рот — неровные ручейки с шипящими пузырьками щекотали шею и грудь. — Ты уже говорил с Максом по поводу нашего дальнейшего сосуществования? — вдруг задала вопрос Саша. Судя по звукам, она уселась на пол, совсем близко и пила из той же бутылки. — Да, он что-то говорил про среду обитания… — И как ты к этому относишься? — в ее голосе было то ли безразличие, то ли затаенное любопытство и похоть. — Дурацкое предложение… И стек вновь коснулся его мошонки, повисла звонкая тишина. На спине у Ромки выступили капли пота. — А что я должен был сказать?! — не выдержал паузы Ромка. Кожаный язычок жокейской палочки мягко прошелся по внутренней части бедра. — Что тебя не устраивает в этом предложении? — Все! — нервно ответил Рома. — Ну тебе же нравятся парни? — Да с чего вы взяли-то?! — А как же Артем? — При чем тут Артем? — не удивился этому аргументу Рома. — Артем — это Артем! Другие мне не нравятся. — Артем — это парень, — задумчиво и даже с разочарованием отозвалась Саша. — Это исключение! Просто так получилось… — Хватит этой чуши про уникальность! — оборвала Саша. Рома замолчал. Снова повисла тишина, которую, учитывая и положение собеседников, и тон разговора, уже совсем нельзя было назвать дружелюбной. — Может, все-таки попробуем? — словно давая еще один шанс, холодно спросила Саша. — Нет! — твердо ответил Рома. — Ты пока подумай, а я сейчас вернусь… — словно не услышав Ромкиного ответа, сообщила Саша и вышла из комнаты. Хлопнула дверь, и по голому телу пробежал холодок. Все это было похоже на сон: желание Макса было неожиданным, неловким и странным, но все-таки, учитывая его сумасбродство, понятным, а вот почему Саша была так заинтересована в этом — было и непонятным, и нелогичным. И еще Рому злило, что уже не в первый раз при обсуждении его ориентации в пример приводился Артем. И если раньше удавалось отстоять исключительное право той истории, по которой нельзя было судить о его пристрастиях, то сейчас тот же самый ответ уже не впечатлял ни Макса, ни Сашу. От этого и уверенность самого Романа как-то пошатнулась. Дверь снова распахнулась, и по звуку шагов он понял, что Саша вернулась не одна. — О, Рома, ты в такой позе, что невольно хочется тебя или отлупить, или пожалеть, — довольно и манерно произнес Макс и добавил: — Попка у тебя — что надо! Возбуждает! — Зато ты меня никак не возбуждаешь, — устало буркнул Рома, опасаясь хлесткого удара, но его не последовало. Как ни странно, стыда или смущения Рома не чувствовал, хотя подобная пикантная и беззащитная поза должна была вызывать как минимум опасения. — А вот это мы как раз сейчас и проверим, — решительно сказала Саша. — Это нечестно! — сам удивившись собственной истеричности, завопил Рома. — Да ты не переживай, — успокоила Саша, — все как раз будет по-честному. — Это как?! — Сейчас Макс будет ласкать тебя, где ему захочется, кроме самых откровенных мест. Если у тебя не встанет — значит, правда не возбуждает. Ну а если встанет, значит, заживем по-новому! Так сказать, с твоего молчаливого, но убедительного согласия. Готов? — Блин, Макс, тронешь — голову откручу! — А почему это за интересные места его трогать нельзя?! — возмутился Макс, не обращая внимания на угрозы Ромы. — Всему свое время… — многозначительно пообещала Саша. И тут же Ромка почувствовал теплые прикосновения мягких ладоней на своей спине. Не было в них ничего эротичного или приятного, но и, как назло, неприятного тоже не было, и этого оказалось достаточно, чтобы Ромкин член предательски оживился. То ли страх, что эрекция все-таки может произойти, то ли эффект неожиданности, трудно сказать, но, когда руки Макса заскользили по животу, шансов на то, что член одумается и упадет, уже не оставалось. Ромка чувствовал, как краснеет, такого от своего тела он не ожидал. Эксперимент и правда оказался занимательным. Это уже не игра в автобусе с гипотетической совместимостью, это вполне реальный факт, с которым не поспоришь и которому не возразишь. Растерянности добавляло и то обстоятельство, что, даже положив руку на сердце, Рома мог твердо сказать, что Макс никогда не вызывал даже намека на сексуальное желание. — Мда, — задумчиво и даже как-то разочарованно произнесла Саша, — я думала, это будет хотя бы дольше и интереснее. Ромка молчал, что-либо говорить или оправдываться было унизительным и глупым. Он и сам был ошарашен результатом. А Макс, вдохновленный быстрой победой, увлеченно продолжал свои ласки. Он тоже молчал, но молчал так, будто с самого начала был уверен в успехе эксперимента, и его это более чем устраивало. — Ну что ж, я пойду, — сообщила Саша, — а вы пока развлекайтесь… — Ты куда?! — снова подал голос Рома. — Ты же говорила, втроем. — Начинайте без меня, я попозже присоединюсь. Ах да, Рома, там, на столе, шоколадка лежит, все, как ты и хотел, — за участие. Она твоя, заслужил! Послышались шаги и звук хлопнувшей двери, Ромка и Макс остались одни. Снова тихий звук закрывающегося засова — это Макс закрыл дверь изнутри. Теперь надежды совсем не оставалось. — Макс хватит уже! — устало и особо ни на что не надеясь попросил Рома. — Мы еще только начали… — довольно сообщил Макс, и его руки принялись за дело. Перехватило дыхание, и Рома больше ничего не успел сказать. Существенное и, пожалуй, самое разительное отличие однополого секса от традиционного — это то, что момент предварительных ласк весьма короток — нет дурацких пауз, когда парень уже полчаса назад готов «принять бой», а она еще только позволила расстегнуть вторую пуговичку на своей блузке. Делая над собой неимоверное усилие, «завоеватель» продолжает осаду из лобзаний и поглаживаний, тщетно ожидая какого-то особого сигнала в виде «белого флага». Да и как это вообще возможно понять? Если в природе мужчины-охотника заложено метать копье в добычу сразу, как только она оказывается в зоне поражения, а не тогда, когда дичь успеет помолиться и написать завещание. Может, поэтому в однополом мужском сексе этот переход «от слов к делу» весьма стремителен и понятен обоим, есть эрекция — значит, нужно ее использовать. К тому же кто сказал, что ласки должны быть именно предварительными? Они вполне могут быть и сопровождающими, и даже завершающими. Разумеется, в длительных отношениях возможны варианты, чтобы растянуть или разнообразить сам процесс. Но не при первой встрече, это точно! — Если ты не расслабишься, то будет очень больно, — посоветовал Макс. — Я не хочу! — Не болтай ерунды! Я-то вижу, как ты «не хочешь»! Спорить было бесполезно, особенно учитывая закованные руки и ноги. И Рома последовал совету. Сам удивившись, насколько безразлично ему стало. Может, это действие алкоголя или просто физическая беспомощность. Макс вовсю орудовал пальцами внутри Ромы. А Ромка пытался понять, что же он все-таки чувствует. «Понять» — это подходящее слово, то есть сам факт проникновения, разумеется, ощущался, а вот интерпретировать его — нравится или нет — не получалось. Словно отключилась какая-то эмоциональная надстройка, и память, как кинолента, беспристрастно фиксировала происходящее. — Не бойся. Я буду аккуратен… — шепнул на ухо Макс. И от его слабого касания по шее и между лопаток побежали мурашки. — Знаешь, что я потом с тобой сделаю? — Знаю. Потом ты сделаешь со мной то же самое… Рома плохо помнил что было дальше, только обрывки, словно чужие фотографии, случайно попавшиеся на глаза. Как все происходило? Так, как и обещал Макс, — больно почти не было, лишь сами движения внутри были слегка раздражающими. Насчет приятных ощущений тоже сказать трудно — организм реагировал странно, с одной стороны, Ромке совсем не нравилось, что его трахают без согласия, с другой — его собственный член то стоял колом, то мгновенно бессильно опадал. Стыдно не было, больно тоже, Макс трахал плавно. Без резких движений, словно играл на скрипке. Ромка вдруг подумал, что рано или поздно такое с ним должно было приключиться. Было сожаление, что все это произошло не с Артиком. Артику Ромка отдался бы без раздумий и, безусловно, получил бы удовольствие, даже если бы выл от боли. Именно мысли об Артике вывели в медитативное и даже почти блаженное состояние. Больше не хотелось ни о чем сожалеть, не хотелось думать, не хотелось грезить о далеком и светлом. Макс освободил Ромкины ноги и руки. Желание его поколотить давно прошло, да и это уже ничего не изменило бы, тем более что Макс неплохо постарался в искусстве возбуждения и просто хотелось разрядки. Макс стоял раком на диване, ожидая своего «наказания», и, поколебавшись полсекунды, Ромка приступил к делу. Двигаться он старался так же плавно, как это только что делал Макс, и вообще, получив только что новый опыт, он уже по-иному смотрел на весь процесс. Стало понятно, что имел в виду Артик, когда говорил, что мужской секс иной. Сила должна быть сильной, но не резкой; нежность должна быть нежной, но не слащавой; ласки должны быть понятными и желанными, а не внезапными и хаотичными по всему телу, как вражеские взрывы на передовой во время артобстрела. Да и гамма чувств иная… Жаль, что Рома это понял только сейчас, а не тогда. Саша так и не появилась. Пожалуй, это даже к лучшему. Когда Ромка и Макс кончили в лучших традициях синематографа — почти одновременно, оба были слегка смущены произошедшим, даже Макс стыдливо отводил глаза и суетился с одеждой. Рома допил остатки шампанского, тоскливо посмотрел на упаковку горького шоколада, который оставила Саша. — Ну и как тебе? — не глядя и непривычно робко спросил Макс. — Кажется, мы только что все испортили… — тихо ответил Рома. — В каком смысле? — В прямом, — вздохнул Рома, — раньше мы были странными, но каждый «в себе», каждый по-своему… Я даже как друга тебя успел принять… А теперь? — А что поменялось-то? — искренне недоумевал Макс. — Все поменялось, — Ромка, поставил на пол опустевшую бутылку. — Мы как краски, выжатые из тюбика, были яркими, потом перемешались, и теперь мы одинаковые — серо-коричневые, как фекалии. И как только Сашка на это согласилась? — Ты что, ничего не понял? — А что я должен был понять? — Это же она сама все и придумала. — Врешь! — Зачем мне врать? — пожал плечами Макс. — Она уже давно меня агитировала, просто я сначала думал, что она шутит. — А ей-то зачем это надо?! — Ну, у нее же девочка новая появилась, вот, наверно, и не знала, как тебе сказать… — Какая девочка?! — В цветочном… на работе… с клиенткой какой-то познакомилась, ну и у них типа теперь роман. Давно уже… А ты разве не догадывался? — Что за бред?! — вконец растерялся Рома. — А мне-то почему сразу не сказала? — Откуда мне знать?! — испуганно ответил Макс. — Наверно, ей не хотелось глупо выглядеть… Это ведь не каждый может честно признаться, что пошел гульнул, да еще и влюбился… — И она решила нас с тобой спарить как кроликов, чтобы себя меньше виноватой чувствовать? — Нет, — замялся Макс, — она говорила, что после и свою подружку тоже в наш «кружок» приведет, а там уж, в открытую, все сами разберутся, кому и с кем лучше… Говорила, что так честнее будет… — Что-то не очень верится… — Не знаю, мне показалось, что она хочет, чтобы у всех все было хорошо. Просто Саша сама по себе ненормальная, потому и поступки у нее такие… а так она классная! — Значит, она месяц встречается с девушкой, а мне лапшу на уши вешает про то, что мечтает, чтобы у нас все наладилось, потом уговаривает тебя, чтобы ты трахнул меня, и это должно нас всех сблизить? Да, Саша очень классная! — Она просто боится тебя потерять, что в этом плохого-то? Она же тебе не с парнем изменяет… — Макс, ты сам такой дурак или это тебе Сашка так мозги прокапала?! — не выдержал Ромка. — Ты мне правда нравишься, — вдруг смущенно и невпопад ответил Макс, — не сразу, конечно… так что Сашке долго уговаривать меня не пришлось, я сам захотел… От растерянности Ромка замолк, обдумывая, что на это ответить, но так и не нашелся. Очевидным было одно: как бы друг к другу все ни относились, сам Ромка оказался невольным участником и даже определенной жертвой в чужой, от того и неприятной игре. Если расспросить Сашу, она смогла бы многое объяснить, и все стало бы, как всегда, понятным и простым. Даже если поговорить с Максом подольше, он бы тоже наверно смог кое-что прояснить. И, возможно, мотивы были бы самыми лучшими. Но сейчас Ромка чувствовал во всем этом только ложь, которую никак не удавалось скрыть даже самыми благими намерениями. Да, Рома и сам не был ангелом. И история с Артиком, и рабочие связи, и даже то, что так и не смог стать для Саши близким, все это не делало ему чести, но он никого не обманывал и ни во что не впутывал ради своего спокойствия и благополучия. Артема он честно и искренне полюбил как умел и даже в мыслях допустить не мог, чтобы в чем-то его обмануть или солгать ему для собственной выгоды. С рабочими связями тоже все предельно ясно, там уж точно не было никаких обязательств, кроме финансовых. Что касается самой Саши, то даже с ней он старался оставаться честным, хотя и получалось это непросто. Вот так и выходило, что поступки вроде у всех схожи, а причины этих поступков настолько разные… — А я-то тебе нравлюсь? — робко спросил Макс. И легонько толкнул Ромку плечом. — Чего? — Ромка словно очнулся от своих раздумий. — Я спрашиваю, я тебе нравлюсь? — Нравился… почти… У нас однозначно могло бы что-нибудь получиться, я это прям чувствовал, но что-то пошло не так, прости… Рома сжал колено Макса, изобразил грусть и вышел из комнаты. Конечно же, он соврал — просто вдруг захотелось причинить боль и тоже заставить Макса сожалеть об упущенном или несбывшемся.