Я стою, любуясь тенью, прилепившейся к ногам, Сам похож на привидение, демократ и полигам. У меня сейчас спросите — для чего я здесь стою, Вы лишь камеру включите — я открою жизнь свою. Павел Кашин «В рапиде»
***
Лопасти огромного вентилятора бесшумно вращались, отбрасывая косые тени. Казалось кружился весь съемочный павильон. Всполохи тонкой невесомой ткани взлетали вверх и медленно опадали. Яркие вспышки софтбоксов вырывали из темноты причудливые фрагменты обнаженной плоти; и вновь — тусклый «пилотный» свет; еле слышный писк таймера; щелчок затвора — и снова вспышка, как белая молния, озаряла павильон. Приглушенный голос фотографа; короткое движение моделей, словно роботов, оживающих на мгновение; и вновь вспышка — затвор. Осветитель и постановщик переговаривались шепотом, в темноте их почти не видно. Этот шаманский ритм света и звука, этот театр теней был когда-то, без преувеличения, смыслом жизни фотографа Романа Райца. Фотография стала его религией, его медитацией. Можно сказать, что фотография и являлась его жизнью… Но, разумеется, так было не всегда. Первая камера «Вилия» появилась еще в детстве. Если быть точным, ее подарили не Ромке, а старшему брату на четырнадцатилетие, но тот так и не проявил к ней интереса и после Ромкиных уговоров благодушно отдал ее со словами: «На, терзай!» И девятилетний Ромка принялся терзать! Зарядив первую пленку, он целый день снимал во дворе, каждый раз сверяясь с инструкцией, написанной мелким шрифтом, на глаз определяя экспозицию и фокус. Всего за какой-то месяц обычная квартира превратилась в фотолабораторию. И несмотря на протесты матери, Ромка почти забросил художественную школу, резонно заявив, что эра живописи прошла, настала эра фотографии — в его мире это так и было! Позже появился фотоаппарат «ФЭД». Количество кадров закономерно перешло в качество, но сами фото вдруг стали скучны и однообразны, а потому кроме старомодных семейных портретов со звонкой резкостью от той камеры так ничего и не осталось. И Рома заметно охладел к своему увлечению. Хотя позже отснял ещё несколько пленок первой школьной любви — Иры. Все снимки с ней казались по умолчанию прекрасными, не смущало даже то, что многие из них были похожи между собой, как кадры одного кино. Потом Ромка ушел в армию, а «ФЭД» отправился на полку. Следующей камерой стал «Зенит». Он выглядел внушительно на фоне заполонивших всё пластмассовых «мыльниц». Появление в городе салонов быстрой печати вдохнуло в давнее увлечение новую жизнь. Непривычно-сочные краски радовали глаз. Ромкины снимки часто отмечали работники фотосалонов и даже просили разрешения повесить некоторые из них на своих витринах в качестве рекламы. Рома соглашался и был горд собой! Но фотография по-прежнему оставалась лишь легкомысленным увлечением. Всё случилось позже. В павильон вошла девушка невысокого роста. Маша — исполнительный директор и по совместительству личный помощник Романа. Она же часто была и ассистентом на съёмках, и просто палочкой-выручалочкой на все непредвиденные случаи беспокойной творческой жизни фотографа. Но вместо того чтобы подойти, Мария осталась стоять на пороге, тихо закрыв за собой дверь. Она по опыту знала, что отрывать или, упаси бог, прерывать съёмку можно, только если в здании уже заканчивался пожар. Мария решала все вопросы: договаривалась с заказчиками, организовывала и готовила выставки, вела запись на съёмку, обеспечивала интервью в модных журналах, рекламу, участие в нужных светских мероприятиях. Роман без стеснения звонил ей в любое время. Да и поводы для звонка могли оказаться самыми разными. Это было утомительным, но хуже, когда Рома не звонил вовсе, такая тишина означала, что пора беспокоиться по-настоящему. Например, однажды, Мария ездила за ним в пригород — в какой-то притон… ночью, в воскресенье. Потому что в понедельник с утра Рома должен был, присутствовать на открытии факультета фотографии в дружественном вузе. Безусловно, это событие можно и пропустить — открыли бы и без него, но сразу после — переговоры с важным и, как водится, очень богатым депутатом о долговременном и выгодном сотрудничестве. Разное случалось в работе Маши, но она любила её и жила ею. Роман ценил помощницу, в чём часто признавался со всей откровенностью, несмотря на то, что и ругался с ней нередко, обвиняя во многих смертных грехах, главным из которых опрометчиво называл некомпетентность. К счастью, Маша никогда ничего не принимала близко к сердцу: ни похвалу, ни обвинения — она и без того знала себе цену. Успех, которого достиг Роман за последние четыре года, являлся, несомненно, и заслугой Марии. С личной жизнью у Маши все шло как по намеченному плану. Год назад познакомилась с парнем, и уже через месяц они поженились, а теперь Мария ждала ребенка — восьмой месяц. Живот стал огромный, но при этом она продолжала исполнять все свои обязанности. Этакий курносый колобок с хвостиком на голове, в джинсовом комбинезоне, строго отчитывающий техников. Рома шутил, что парень у нее тоже по графику: не успел опомниться, как уже выходил из загса законным супругом. На это Маша невозмутимо отвечала: «Вас, мужиков, надо всегда смело под уздцы брать и объезжать правильно, как лошадей. Не получилось — значит, плохо объяснил, получилось — держи яблочко! И все победы общие». Рома смеялся, но не возражал. Муж у Маши выглядел довольным. Поначалу, конечно, ревновал новоиспечённую жену к работе и, в особенности, к Роману. Однако, стоило позволить ему провести день на площадке, как все вопросы отпали: утомлённый процессом, он в конце концов незаметно уснул в уголке павильона, а проснувшись в неудобном кресле, долго растирал затёкшую ногу, ворчал что-то про кошмары, которые ему снились, про дурдом и трудоголиков. Опираясь на Машу и прихрамывая, он покинул студию. Протяжно запищал таймер — съемка окончена. Плавно разгорелись диммерные плафоны. На сцене засуетились ассистенты, визажист и осветители. Кто-то укрывал модель пледом, кто-то сматывал шнуры и менял фон. — У нас есть сорок минут, потом съёмка Никоновой в первом зале — её уже готовят… — Решено! Никонову будем снимать «Никоном»! — Рома поднялся со стула и направился к выходу. — Надеюсь, у нее есть друг Кэнон? — Очень смешно, Рома! — Маша привычно не отставала ни на шаг. — Ты же знаешь, её друг совсем не Кэнон, её друг — очень нефотогеничный бандит, которого нам, к счастью, снимать не надо. Смотри, на площадке так не пошути! В общем, двадцать минут отдыхай, я пока здесь на завтра всё подготовлю. А потом обсудим кое-что срочное. — Хорошо, моя госпожа! — Там тебе два звонка было интересных — на столе номера оставила, перезвони, пока свободен, — уже в спину бросила Маша. Рома скрылся за дверью. На столе еще дымился свежесваренный кофе, рядом лежал обещанный листок с номерами. Роман взял чашку и, не взглянув на листок, подошёл к маркерной доске, на которой Маша расписывала день — предстоящая съёмка последняя на сегодня. Сделал пару глотков, достал из пачки сигарету и направился на крышу. Раньше курил прямо здесь в кабинете, но потом Маша запретила. Наверху стояла скамейка и круглый обшарпанный столик. Была и небольшая клумба — жалкая пародия модных зимних садов, которые разбивали все успешные бизнесмены на крышах своих офисов. Идея прекрасная, но забытая, и дальше обычной курилки дело не пошло. Панорамный вид тоже не на пятерку. С одной стороны угрожающе нависала высокая стеклянная многоэтажка, рядом с которой хотелось съёжиться, ощущая свою ничтожность, с противоположной простирались доживающие последнее пролетарские «хрущевки». А ближе к вечеру в ясную погоду приходилось жмуриться от низкого солнца. Последние полгода Роман работал, что называется, без огонька. После того, как Мария организовала бесконечный поток клиентов и сформировала четкую очередь, дела пошли заметно лучше. Деньги, конечно, рекой не полились — слишком велики оказались расходы на содержание павильонов, офиса и персонала, но появилась определенная стабильность в заказах. Разумеется, Мария всегда оставляла окно для незапланированных фотосессий. В основном, они возникали по заказу молодых особ, имеющих богатых покровителей. Юные сердцеедки понимали, что их романы могут закончиться столь же стремительно, как и начались, а потому торопились урвать побольше, и стоимость съёмки их не особенно волновала. И тогда Маша со вздохом, словно делала нечто невозможное, назначала за такие «встречи без очереди» цену, в пять раз выше обычной. Таким образом, сетка дня всегда заполнялась полностью, зато сверхурочные остались в прошлом. Маше требовалось свободное время для обустройства личной жизни, и она нашла отличное решение для всех. Работа приносила доход, не выбиваясь из временного графика среднестатистического офисного служащего. Рома и сам не заметил, как из уличного бунтаря и скандального фотохудожника превратился в ремесленника, который монотонно исполнял за деньги прихоти заказчиков. Всё чаще он соглашался, всё чаще ночевал дома. Даже увлекся правильным питанием, и Маша исправно следила за тем, чтобы он регулярно посещал выбранный ею спортзал. Кажется, этот абонемент был частью какого-то рекламного договора или что-то вроде того. Поначалу Рома ходил только в сауну, почти не проявляя интереса к тренажёрам, пил кислый фреш в фитобаре, тайком разбавляя его принесенным с собой виски, и допивал остатки карманной фляги в раздевалке. Изредка под настроение крутил педали велотренажера. Беговую дорожку, упорно называл «ходячей», но потом она все же оправдала свое название. Рома побежал. А через некоторое время вдруг обнаружил, что втянулся! То есть буквально: втянулся живот, расправились плечи, на руках снова проступили очертания мышц, словно время пошло вспять! Всё чаще Рома стал обращать внимание на свое отражение в многочисленных зеркалах тренажёрного зала, а в колких Машинах комплиментах в его адрес, кроме лёгкого сарказма, стали проскальзывать и искреннее восхищение, и гордость! В студенческие годы Мария работала на ипподроме — ухаживала за лошадьми. Она так полюбила их, что умудрялась вставлять чуть ли не в любой разговор тему «этих удивительных созданий». И даже уговорила Романа снять серию с лошадьми. Тема казалась избитой до безвкусицы, но это уже был талант Ромы — отыскивать уникальное в тривиальном и раскрывать заново старые сюжеты так, что набирал сто очков вперёд. Правда в последнее время это удавалось всё реже. Рома это чувствовал, но Маша убеждала в обратном. И однажды, когда закончились оптимистичные аргументы, она сказала: «Даже если и так, Рома! Любой может ошибиться, и его забудут на следующий же день — от этого никто не застрахован! Ты это знаешь лучше меня. Сейчас у тебя нет вдохновения, но есть возможность отработать то, что ты уже накопил. Так давай отработаем, а когда найдутся идеи получше, тогда и станем их реализовывать». Рома понимал, что она права. За свою жизнь он не раз оказывался, что называется, без гроша в кармане. И в двадцать пять это не пугало — имелись силы, была энергия. Он начинал заново и добивался большего. Но сейчас этих самых сил уже не хватало, или Роман стал бояться, что не хватит? Так или иначе, весь этот размеренный и удобный график отнимал эти самые силы, и блестящие идеи больше не посещали. Возрази он тогда Маше, она сказала бы, возьми отпуск, съезди на море и к вечеру подобрала бы ему тур на десять дней «все включено» в приветливой Анталии, но для Ромы речь шла о куда большем сроке. Маша этого не позволила бы по понятным причинам и привела бы свои логичные и веские аргументы; беда в том, что Рома и сам не знал, что ему надо и сколько на это может потребоваться времени. Одно знал точно: он не снял еще своего лучшего кадра. И чем больше делал «удивительные», «безупречные» и прочие фото, тем больше боялся, что тот самый лучший снимок ускользает, превращаясь в несбыточную мечту. Да, Рома чувствовал себя очередной лошадкой Маши, которую она умело дрессировала. И «яблоки» оказались вкусными. И вообще, все было бы здорово, если бы не это прогрессирующее ощущение опустошенности… — Ты перезвонил по тем номерам, которые я тебе оставила? — Маша тяжело поднималась по ступенькам, придерживая круглый живот. — Нет, — завидев Марию, Рома привычно встал и отошел на почтительное расстояние, чтобы до нее не доносился сигаретный вишневый дым. — Там приглашение на чтение лекции. И еще одно предложение — свадебное… Барвиха. Все вопросы я там решила, остались только личные пожелания — тебе самому надо поговорить, — Маша поудобнее устроилась на скамейке. — Мы снова стали брать свадьбы? — нарочито сухо, поинтересовался Рома. — Это не свадьба, Рома, это наш подарок судьбы! Это мне «декретные» на полгода, а тебе… тебе, может, и на вечер в баре не хватит… Ты умеешь широко отдыхать. — Тогда я согласен! Кто будет моей женой? — К счастью, это еще не твой день! Невеста — Наталья Мельникова, недвижимость городами продает. Дама «за пятьдесят» решила «усыновить» прекрасного сына Англии по случаю его совершеннолетия. — Ого! А что, у нас свои прекрасные «сыны» закончились? — Рома докурил, затушил окурок и сел рядом с Машей. — Ходят слухи, что дело в европейском дворянском титуле, — Маша жмурилась от рыжих вечерних лучей солнца. Рома молчал и ждал продолжения увлекательной истории, но его не последовало. — Я вчера в больнице была… — Да? А по тебе не скажешь — до сих пор беременная. — Перестань, Рома! — улыбнулась Маша. — Ты чего какой колючка в последнее время? Устал? Рома выдохнул, не зная, что ответить, все еще приводя мысли в порядок: — Прости, может действительно отдохнуть надо. Ну, так что там, в больнице твоей? — Сказали, на сохранение нужно ложиться, и до самых родов… — Вот это новость! — Прости, Рома, не смогла я до последнего дотянуть… — Я же буду скучать по тебе, бездельничать и скучать! Ты же меня знаешь… — А я буду звонить тебе каждый день по сто раз и скидывать по электронке твое расписание на день. Остальное теперь — сам! Ассистента тебе найти не успела: думала, еще есть время… — На тебя это не похоже, — снова не упустил возможности поддеть Рома. — Да, мой косяк, признаю! Рассчитывала, что за две недели до ухода простажирую замену. А за один день, сам понимаешь, змею в мешке подбрасывать не хотелось. В любом случае придется тебе в курс дела вводить. Но я там список кандидатов накидала, посмотришь, кого оставить. Завтра они по одному начнут приходить. Справишься? — Придется… — Ну и умница! Табаком от тебя сильно пахнет. Когда уже курить бросишь? Даже дома от твоего запаха избавиться не могу. — Не ругайся, Конек-горбунок. Придет время — обязательно брошу. Когда на работу возвращаться думаешь? — Хотелось бы после родов месяцок в себя прийти, а потом уж и на работу. Учись пеленки менять, — пыталась приободрить его Маша, — из офиса детскую комнату сделаем… — Значит, в общей сложности два месяца у нас выпадает. — Не совсем… уже есть график на неделю вперед — выполнить надо обязательно! А дальше станем брать только сверхурочки, чтобы у тебя запары не было — я же не смогу целый день на телефоне висеть. Потом тишина и детские крики радости, и постепенно в график встанем. Так что, надеюсь, только месяц выпадет. Отдохнешь от меня, зануды! Снова себя вольным художником почувствуешь, как в старые добрые времена, — сил наберешься! Только грибы больше не ешь! — Ты, как всегда, права, Моя Счастливая Звезда! — Рома попытался ответить бодростью. — А грибы — всего лишь разовая ностальгия по культурной столице… и теперь нет желания вспоминать ни грибы, ни культурную столицу. — Ну не грусти, Рома, я вернусь… и не одна! — Да, все к лучшему. — Рома смотрел на угасающее изломанное отражение солнца в стеклах многоэтажки. Всего лишь первые дни августа, а уже витает дыхание осени… — Кстати, завтра придет первый кандидат с утра — Никита. Мальчик совсем юный, но неглупый и воспитанный, работать сильно хочет! Сразу своим матом не пугай! По скайпу поговорить не удалось — в глаза не видела, если честно. Но по телефону мы с ним долго общались — из всех самым вменяемым и воспитанным показался. У остальных хоть и резюме гораздо интереснее, но почти все себя уже звездами мнят… — А этот что, только воспитанностью зацепил? — Ну не только, — уклончиво ответила Мария и, помолчав, добавила: — Ты смеяться будешь или ругаться… И, изображая стыд, Маша закрыла лицо руками и сквозь них сказала: — Он еще лошадей любит! — Ну, Машенька, — Роман расхохотался, — такого я от тебя не ожидал! Что, на позднем сроке гормоны совсем покоя не дают? — Ну не смейся! У меня уже у самой крыша едет — делаешь что-то и сама себя одергиваешь: то ли это бред беременной, то ли и правда так надо… Знаешь, как тяжело! — Ладно, окружу вниманием твоего конелюба! — Рома ободряюще приобнял Машу. — Не поверишь, знаю, как это бывает, последний год так и живу: то ли сон какой-то, то ли так надо. Уже перестаю понимать, кто я, где я и зачем… — Давно уж тебе говорю: «Жениться, вам надобно, барин». А то в последнее время невыносимый стал — дядька-истеричка. Хуже меня, ей богу! — с нотками обиженного ребенка пробубнила Маша. — Женится тот, кто утратил веру найти лучшее! — Или уже нашел его, — возразила Мария и с нескрываемым женским любопытством спросила: — Как там ваши дела с Ксенией продвигаются? В загс тебя еще не зовет бумажки подписать? — Нет, она пока изучает повадки «жертвы» и метит территорию в моей ванной и спальне. — Да, Рома, с такими метафорами ты еще не скоро женишься. — Там на съемку не пора? — Ой, точно! Через пять минут начало! Пошли. — Маша тяжело встала, привычно придерживая огромный живот рукой. И они вместе направились к лестнице.