No more will my green sea Go turn a deeper blue. I could not foresee this thing Happening to you. If I look hard enough Into the setting sun, My love will laugh with me Before the morning comes. — The Rolling Stones — Paint It, Black
На вершине было очень холодно. Осмунд закутался поплотнее в чёрный шерстяной плащ, защищаясь от пронзительного ветра. Здесь, на верхушке Королевского Костра, он был особенно силён, и больная нога ныла немилосердно. Лорд поморщился, но внутрь не пошёл. Самая высокая башня Харренхола представляла из себя идеальную смотровую площадку. Верхушка башни расплавилась и обвалилась, когда король Эйгон на своём драконе сжёг семейство Харрена Чёрного, но самый верхний из ещё доступных этажей располагал прекрасным круговым балконом, почти целым. В каменных перилах, правда, было несколько проломов, через которые неосторожный человек мог бы свалиться вниз, но Осмунд старался держаться от них подальше. Здесь, на вершине, и обустроился штаб Осмунда, состоящий из него самого, щербатого командира гарнизона и личной стражи. Осфрид оставался внизу, командовать воинами на земле и стенах. Чёрные вороньи крылья взмыли в безрадостное зимнее небо. Осмунд проследил за птицами взглядом, пока те не исчезли вдали. Это были последние два ворона, что знали дорогу до Винтерфелла. Если они не смогут достучаться до Сансы, то не сможет никто. Осмунд даже всплакнул, когда сочинял своё последнее письмо. Хотя, по правде говоря, в помощь от Старков он уже слабо верил. Дурость всё это, и Харренхол обречён. Но сначала он им покажет, ох и покажет же! Да уже начал. С Костра поле битвы было видно как на ладони. И замок со всеми своими чёрными башнями, башенками, строениями и дворами, полными копошащихся муравьёв-людишек. И полоса земли за ним, покрытая талым снегом, остовами сожжённых осадных башен и смутным узором мёртвых тел, похожим на ковёр гнилых листьев. С начала осады прошёл уже месяц. Враг провёл два крупных штурма и с полдюжины мелких, и каждый раз откатывался назад от неприступных стен замка. Противник потерял несколько тысяч, но потери Осмунда были ещё хуже: несколько сотен. Треть гарнизона выбыла из строя, убитыми или ранеными. И это за один сраный месяц! К счастью, погода благоволила осаждённым. Потеплело, снег растаял и стал грязью, сделав пейзаж под стенами поистине адским. Внутри замка между башнями текли грязевые реки. Снаружи же осадные башни просто-таки тонули в дерьме, даром что были вдвое больше обычных. Ползущие понизу люди были идеальными мишенями. Один воин из двадцати добирался до стен, но уж те, кто добирался, давали хороший бой. Солдаты Долины были прекрасно выучены, даже когда речь шла о простых пехотинцах, а когда на стены в окружении своих людей взбирался рыцарь в латах, то гарнизон Харренхола терял просто неприличное количество людей, прежде чем его удавалось остановить. Накануне солдаты Осмунда заметили признаки подготовки к новому штурму. Судя по масштабам суеты в осадном лагере, этот обещал быть ещё крупнее предыдущих. Это было немудрено: грязь наконец подсохла, и стало возможно хоть как-то по ней пройти. Правда, к ночи старики предрекали дождь, но это было лишь дополнительной причиной торопиться: после дождя земля снова размокнет, и тогда осаждающим придётся ждать ещё несколько недель. А у них были причины спешить: ест вся эта орава как крупный город, да и боевого духа горы трупов под стенами замка не добавляют. Армия настолько крупная не может долго существовать, особенно зимой: она либо будет действовать быстро, либо пожрёт сама себя. Осмунд нутром чувствовал, что сегодняшний штурм будет решающим. На балкон вышел Осфрид, поднявшийся с рапортом. Брат был одет в чёрную кольчугу и тяжёлый красный плащ поверх неё, защищавший от зимней стужи. Островерхий шлем сидел на его длинных чёрных волосах. Осмунд выслушал брата, нетерпеливо постукивая пальцем по парапету балкона. Мысли его блуждали. — Мы тогда с Бейлишем поговорили наедине, — сказал он. Осфрид поднял бровь. — Я заметил, что вы уединились на балконе. У меня чуть челюсть не отвисла. Уже стал прикидывать, как скоро Мизинец с этого балкона полетит. Но решил не мешать. — Правильно. Он пообещал мне быструю смерть, если они схватят меня живым… — Я бы не верил этому козлу. — …А я пообещал то же самое ему. Осфрид посмотрел на брата неуверенно, как на тронувшегося умом. — Это, мягко говоря… не та вещь, о которой нам стоит волноваться в первую очередь, — осторожно сказал он. — Да знаю я, — отмахнулся Осмунд, раздосадованный тоном брата и тем, как глупо выглядел он сам, — Ясно, что мы его в плен не захватим, не жужжи над душой. Это просто… вежливость. Просто… на всякий случай, если я погибну, и если вдруг… — Я обещаю, брат, — сказал Осфрид очень серьёзно, — Если я выживу, и если это будет в моих силах, я исполню это. — Спасибо, — Осмунд выдохнул. Дурость, конечно, полная. Но хоть какое-то своё обязательство он напоследок намеревался выполнить. А не как всегда. Некоторое время они молчали, глядя на оживающую в утренней зыби крепость с высоты птичьего полёта. Затем Осфрид неожиданно заговорил: — Если выживу, уеду отсюда. Осмунд глянул на него искоса. — К Данси? Брат отвлечённо улыбнулся. — Тридцать лет скоро, пора бы мне уже остепениться. — Она же шлюха, брат. Он ожидал было, что Осфрид разозлится, но тот только пожал плечами. — Ещё не поздно начать жизнь заново. Посмотри на нас: чем мы были, — он раскинул руки, будто пытаясь охватить всю громаду Харренхола, — и чем стали? Осмунд криво усмехнулся. — В Королевской Гавани мы не задержимся, — продолжал Осфрид, — Приеду и тут же увезу её навсегда из этой поганой дыры. В Старомест, может, поближе к родителям, — его лицо помрачнело, — Если выживу. Если выживу. Осфрид давно мог покинуть брата и уехать к своей подружке. Ещё до начала осады. Но он остался здесь… До конца. Осмунд почувствовал, как что-то защекотало его глаз, затем щёку. Он отвернулся. — Спасибо тебе, — глухо сказал он, — Спасибо. — «Выкован навеки крепким», брат. Осмунд повернулся к нему снова, распахивая свои широкие объятия. — «Выкован навеки крепким». Осфрид ушёл, и у Осмунда на душе стало как-то тоскливо. Одиноко. На этой промозглой чёрной вершине у него не было ни одной родной души, только сырость и боль в костях. Неужели так выглядит власть? Лишь мерзкие рожи прихвостней да завывание стылого ветра. Он желал замок и титул, он боролся за них, он жертвовал своими и чужими людьми, и он добился своего. В конце концов, он познал вкус успеха: это был вкус червяка в яблоке. Осмунд повернул голову и столкнулся взглядом с Ари. Он вздрогнул, отшатнулся, больно ударился бедром о каменные перила. Ари сидела на них же в нескольких шагах от него, беззаботно болтая тощими ножками над бездной. Ветер трепал её невесомые льняные волосы, бросал ей в лицо. Рубаха девчонки была залита кровью из дыры, зияющей в её груди. В руке Ари сжимала своё собственное сердце. Кровь капала с её ладони, будто вода с плохо отжатого белья, пятнала каменную кладку балкона. — Будь у меня сердце, я бы скормила его волку, — заявила Ари, протягивая его Осмунду. Тот судорожно сглотнул. Зимний ветер визжал в его ушах. На его глазах сердце в руке Ари вспыхнуло огнём, стало плавиться, стекать с маленькой узкой ладошки, разбрызгиваясь по камню широкой раскалённой струёй. Когда оно истаяло целиком, Ари показала ладошку Осмунду, будто делясь секретом о какой-то презабавной шалости. Она была обожжена до черноты, на глазах Осмунда на ней бугрились и лопались кровавые пузыри. Кажется, он заорал. Ари лучезарно улыбнулась, — не только ртом, но и глазами, и всем лицом, словно беззаботный ребёнок. Она всё ещё улыбалась, когда тонкая струйка крови начала стекать из уголка её рта. — Млорд! Млорд! Над ним на фоне серого неба расплывалось две мерзких физиономии. Осмунд узнал своего командира гарнизона, обладателя толстого носа с волосатыми ноздрями и щербатого желтозубого рта, остро пахнущего чесноком. Затылок лорда холодил твёрдый камень. Несомненно, он грохнулся. Хорошо ещё, что не с балкона. Щербатый и второй вояка помогли ему встать. — Вы в порядке, млорд? — пробубнил второй, боец с растрёпанной чёрной бородой, в которой можно было разглядеть извивающихся личинок. Осмунд рассеянно кивнул. Он бросил взгляд на парапет, туда, где только что сидела Ари. Её там не было. — Она же была тут… — пробормотал Осмунд, подходя ближе, — Неужели она свалилась? Она же… Она же разобъётся… — он посмотрел вниз. Завывающий ветер бросал ему в лицо спутанные чёрные локоны, да и трудно было разобрать, что там, внизу. Высота была слишком велика. Щербатый и чернобородый неуверенно переглянулась. — Милорд? Всё в порядке? Вы… вы упали… — Вы ударились? — предположил бородач. Осмунд поморщился. Он выглядел дураком. Нехорошо. Очень нехорошо. Толкнув бородача плечом, он быстро пошёл с балкона. Солдаты последовали за ним. По витой каменной лестнице Осмунд спускался осторожно, боком. Сначала ставил вниз здоровую ногу, медленно переносил на неё вес, потом опускал больную. Опирался на стену, словно пьяный. Дерьмово быть калекой. Осмунд слышал за своей спиной тяжёлое дыхание подчинённых, которым приходилось топтаться на месте, ожидая вожака. Спуск на один поганый этаж занял целую вечность. В большом круглом помещении под смотровой площадкой, занимавшем целый этаж толстой башни, располагались солдаты его стражи. Сейчас они сидели в полном боевом облачении, с оружием наготове, ожидая начала боя. Скорей всего, битва не дойдёт до их башни, но ожидать нужно всего. Так рассуждал капитан стражи, и Осмунд с ним согласился. Блестели полированные панцири, пластинчатые и кольчужные, сверкали стальные шлемы, лезвия мечей и топоров. Везде были нагромождены щиты, копья, стрелы. За одним из столов сидел бард с лютней. Он был из жителей Харрентона, маленького городка при замке, которых перед началом осады запустили внутрь. Кто-то спрятался в обширных подвалах Харренхола, кто-то помогал воинам на стенах, таская стрелы и камни. Для нужд гарнизона в обязательном порядке были реквизированы кузнецы, скоморохи и девки. Бард пел песню.Когда из яви сочатся сны, Когда меняется фаза луны, Я выхожу из тени стены, веселый и злой.
Осмунд остановился, выпрямился. Эти вояки уважали лишь силу, и показать слабость было худшим, что он мог сделать. «Нельзя расслабляться. Нужно держать себя в руках».Когда зелёным глаза горят, И зеркала источают яд, Я десять улиц уставлю в ряд, идя за тоб…
Последнее слово он допеть не успел: оказавшись после него, Осмунд схватил певца за горло. Резко замолчала лютня, стражники, как один, уставились на своего лорда. Осмунд держал шею певца в железных тисках. Тот с ужасом вытаращился на него, слабо пытаясь освободиться. «Мерзавец!», думал Осмунд. Злоба переполняла его, он просто задыхался от гнева. «Зелёным глаза горят», а? И не стесняется, подлец! Откуда он знает? Кто, кто ему сказал? Кто предатель? Осмунд швырнул певца через комнату, тот грохнулся плечом о едва покрытый соломой камень, застонал. Осмунд подошёл, стуча тростью, и пнул его. — На кого ты работаешь? На кого ты работаешь, сука, а? На Бейлиша работаешь? Ты на Бейлиша работаешь? Сколько тебе Бейлиш заплатил? — Млорд! — пропищал невесть откуда появившийся рядом с ним мальчишка. — Отстань! — Осмунд наклонился над бардом, — Отвечай! — Я не… — певец хныкал, скорчась на полу, — Я не шпион… — Лжёшь! — Осмунд пнул его ещё раз, ударил тростью по плечу. Тот вскрикнул. — Млорд! — не унимался мальчишка. — Отстань! — лорд оттолкнул парня. Тот так и сел с размаху на каменный пол, стал отползать подальше, — Этого, — Осмунд указал на барда, — сбросить с башни! Солдаты переглянулись, затем двое нехотя поднялись и взяли певца с обеих сторон. — Я не… — простонал он, — Я не понимаю. Солдаты потащили его к лестнице наверх. Тогда он что-то понял. — Нет, — заорал бард, — Нет, милорд! Я ни в чём не виноват, клянусь! Я просто пел песни, просто пел весёлые песни, пожалуйста!.. Прочие стражники и воины отводили взгляды, глядели куда угодно, только не на разыгрывавшуюся сцену. Иные смотрели в пол. Начальник стражи, хмурый красавец с квадратной челюстью, ел курицу, запивая её водой. Щербатый, всё ещё стоя у лестницы, ковырялся в носу. У лестницы бард, всё ещё истошно крича, раскинул руки и ноги, чтоб не пролезать в узкий проём. Стражи принялись грубо запихивать его, будто груз в мешок, затем просто стукнули пару раз. Бард привял. — Млорд! — взвизгнул внезапно мальчик, всё ещё в нелепейшей позе сидящий на полу, — Враг начал атаку! Башни идут! Все вздрогнули, подняли головы как один. Осмунд вытаращился на него. Враг! Бейлиш! Последняя битва началась! Осмунд почувствовал, как воодушевление растекается теплом по его телу. Все сомнения и страхи будто сдуло ветром. Волчья улыбка расплылась на его лице. Наконец-то. — Бард! — крикнул он, — Эй, бард! — он поискал глазами певца, нашёл его, втиснутого в лестничный проём, — Тащите его сюда! Певца усадили обратно на скамейку, всунули ему в руки оброненную лютню. — Сыграй ка-нашу, наёмничью! — заказал ему Осмунд, — Ну, ту, помнишь! Бард взглянул на него с некоторой опаской, убрал упавший на глаз медовый локон и начал:Нам наплевать на то, что думают другие про нас, На гнев богов мы просто машем рукой. Ты нынче платишь — ну так что же, мы с тобою сейчас, А завтра с нами будет кто-то другой!
— Давайте, ребята, подпеваем! — крикнул Осмунд. Солдаты понемногу стали оживать и втягиваться. Вот уже и начальник стражи пел, и щербатый командир гарнизона:Путем интриг и моря крови мы стремимся туда, Где чье-то золото призывно блестит. Из низких истин нам дороже только эта одна: «Кто больше платит — тот в войне победит!».
Осмунд доковылял до узкой бойницы, из которой открывался вид на восток. Лагерь долинцев действительно ожил, что-то происходило у требюшетов. Его солдаты на чёрных стенах уже были в движении. А через поле, покрытое талым снегом и грязью, к замку ползли три огромных осадных башни. Осмунд улыбнулся сквозь усы. Они идут, суки. И он готов. За спиной лорда воодушевившиеся солдаты уже хором горланили песню:Мы вне закона, что ж такого? Мы везде и нигде. Мы словно тени на дорогах, мы круги на воде. И наш девиз предельно ясен скоро станет тебе: «Предай их всех, останься верен себе!».
***
Башни, ползущие к громадной стене, были для защиты обтянуты мохнатыми шкурами. Это делало их похожими на странных угловатых животных, будто бы движимых какой-то неведомой силой. «Жутко». Одна уже подползла, уцепилась за край стены своими лестницами, похожими на усики гигантской улитки. Башни были громадные, заметно больше обычных, и всё равно долинцам пришлось крепить лестницы к их верхушкам, чтоб хоть как-то доставать до вершины крепостной стены Харренхола. Кажется, бой начался. С Костра Осмунду было сложно разглядеть отдельных людей, слишком высокой была эта его башня. Он стоял на балконе в чёрном доспехе, том самом, в котором сражался на Бродах. Ледяной ветер трепал его длинные чёрные волосы, тронутые сединой, и он чувствовал, как на его бороде и усах оседает иней. А над башнями Харренхола в недостижимой вышине висели чёрные тучи, предвещавшие дождь. Природа будто не могла определиться, какой ей быть сегодня. Осмунд прищурился, силясь разглядеть битву. Людишки ползли по тоненьким усикам-лестницам, будто жуки по стеблю, или будто росинки, стекающие задом наперёд. Лужица этих росинок на вершине стены расползалась, ширилась: его солдаты отступали под неумолимым напором. Осмунд живо представлял тесный, потный, оглушительно громкий ад схватки, который там разворачивался: он сам бывал в таком не раз. Но сюда, в вышину, доносились лишь рассеянные отзвуки. Вот лужица перестала расти; атакующие выдохлись, и инициатива перешла к другой стороне. Некоторое время казалось, что ничего не происходит. Но вот пятно начало съёживаться. Мигнула последний раз и исчезла светлая точка, что была знаменем Арренов. Воины Харренхола укладывали нападавших одного за другим, и даже те, что продолжали подниматься по лестницам, не могли изменить ситуацию. Вот кучку долинцев на стене отрезали от края, окружили. Ветер донёс радостные крики: несколько крестьян втащили наверх здоровый чан с кипящим маслом. Совместными усилиями его приволокли к краю и перевернули прямо на башню. Осмунд мог только представлять нечеловеческие вопли тех бедолаг, что в этот момент карабкались по лестницам, или стояли на верхней площадке башни. Но вот вниз один за другим полетели крохотные искорки-факелы. Облитая маслом башня быстро занялась огнём, вспыхнула. Тогда уже жуткие крики боли услышал и Осмунд. Теперь он позволил себе сесть на табурет, чтоб дать отдых уставшим ногам. Вот вторая башня подползала к стене, а поодаль копошилась в грязи и третья. У лагеря стояли ещё три наготове, а подле них — стройные ряды воинов, над которыми мельтешили точки-знамёна. Битва тянулась и тянулась, и грозила продлиться ещё долго. Можно и поберечь себя. Он потянулся к графину с вином, налил, пригубил. Попивая вино, Осмунд смотрел, как башни медленно-медленно ползут к замку, осыпаемые горящими стрелами. Наконец, одна из них оказалась под стеной на некотором расстоянии от первой, всё ещё горящей. Снова завязался бой. Некоторое время спустя подоспел чан с горящим маслом, но к осадной башне было не пробиться. Тут к стене причалила третья, и защитникам пришлось уже отбиваться в двух местах. Осмунд опёрся локтем о каменные перила балкона, глядя на битву, которая долгое время будто бы ни к чему не двигалась. Его опытный глаз подмечал мелкие особенности, детали боя, и те ему не очень нравились. Разорванные на два фронта защитники испытывали трудности. Лорд полагался на мастерство Осфрида, но беспокойство всё-таки дало небольшой росток в его душе. Кликнув мальчишку-посланника, Осмунд передал ему приказ подтянуть на стены резервы. Тот убежал. Медный кувшин с вином опустел, принесли второй. Оборона Харренхола, меж тем, слабела. У одной из башен враги прорвались к внутреннему краю стены и опрокинули отбитый котёл с маслом на лестницу, по которой взбиралась наверх подмога. Иные воины, обварившись, полетели с лестницы и разбились насмерть, другие покатились по ней вниз, сбивая с ног своих товарищей. Люди Бейлиша разразились торжествующими криками. Над их головами Осмунд разглядел знамёна Росби и Стонтонов. Наверняка сам мальчишка Оливар вёл своих людей в атаку. Осмунд стиснул зубы. Надо было всё-таки перерезать вражеских лидеров, когда был шанс. У последней осадной башни, меж тем, контратака Кэттлблэков развивалась более успешно. Свежие силы, стянутые с других укреплений замка, обрушились на уставших солдат короля Эйгона, смяли их и погнали обратно к башне. За час ожесточённой резни они смогли очистить этот участок стены от долинцев. Теперь на нём остались лишь люди Осмунда и горы трупов. Мальчишка Оливар остался один, и его начали теснить. Осмунд с удовлетворением наблюдал, как штурмующие сдавали позиции. Было бы совсем хорошо, думал он, если б удалось загнать лорда Росби в осадную башню и поджечь во время бегства. Да, стоит представить физиономию леди Даллы, когда ей принесут это известие! Осмунд пригубил вина. Затем что-то случилось. Осмунд долго не мог понять, что происходило. Какое-то расстройство в рядах его воинов, какой-то беспорядок, спешная беготня туда-сюда во дворе внизу. Часть солдат, теснящих Росби, зачем-то отступила со стен и отправилась в угол замка, где вообще не должно было быть никаких врагов. Осмунд встал с табурета. Ветер надрывно выл над рукотворной бездной, проникая в щели доспеха и гоняя мурашки по его коже. Одновременно с этим по спине лорда, под слоями ткани и металла, стекала предательская струйка пота, неприятно щекоча кожу. Что-то происходило. Что-то плохое. Ответ принёс всё тот же мальчишка. Сорванец был барабанщиком ещё на Бродах, и тогда он спас им всем жизнь. Но теперь он пришёл с мрачными вестями. — Млорд, они прорвались внутрь и открыли постерну! Враги пролезают через неё их очень много! Через постерну! Те маленькие ворота, что выходили наружу над землёй. Через них два раза из Харренхола сбежала Арья Старк. Осмунд выругался под нос. Но как?.. Он схватил отчаянно размахивающего руками юнца за плечи и спросил. — Млорд… там… Ничего не понятно, но кажется… Они закинули крюки и забрались, затем открыли её, затем стали впускать своих… Крюки! Осмунд едва удержался от того, чтобы взвыть. Всё было понятно. Джон Хилл. Ублюдок. Отвернувшись от перепуганного мальчишки, Осмунд окинул взглядом замок внизу. На поле боя творился хаос. Новые отряды врага пёрли через башню Росби и другую, которую так и не успели поджечь, и его воинов там было теперь слишком мало, чтобы остановить их. Со стороны постерны, закрытой от взора лорда одной из гигантских башен замка, шёл шум боя. С той же стороны бежали отдельные бойцы, без порядка, без оружия. Осмунд был уверен, что это его люди, которые не смогли остановить внезапную атаку и были разбиты. Он отослал мальчишку с приказами, в действенность которых уже и сам не верил. После этого ему оставалось лишь наблюдать. Оборона замка разваливалась. Его бойцы, ряды которых изрядно поредели, сдерживали врага в трёх местах, и ни в одном не преуспели. Ручеёк бегущих от боя превратился в поток. Осмунд беспомощно смотрел, как его бойцы покидали позиции, оружие, боевых товарищей. Точно так, как и предсказывал его отец. Что было с Осфридом, был ли он вообще ещё жив, оставалось только гадать. Три осадных башни врага, что до этого стояли в резерве, теперь ползли через поле, и бесчисленные полки копошились вокруг них блестящими мухами. Осмунд не был даже уверен, что от обороны останется хоть что-то к тому времени, когда они подойдут. Всё было потеряно. Он проиграл. Отчаяние охватило Осмунда. Он живо представил, как его, закованного в кандалы, бросят на траву перед Бейлишем и лордами Долины. Неужели нет выхода? А Санса? Он так надеялся на помощь Старков, а она так и не пришла! Не вполне осознавая, что он делает, Осмунд принялся обшаривать взглядом небо: не летит ли ворон от Старков? Может, ещё не поздно? Может, вести о подходящей армии Севера заставят Бейлиша отступить? Должен же быть какой-то выход! Наконец он заметил высоко вверху крохотную птицу, парившую в небе на фоне тяжёлых стальных облаков. Казалось, ворон летит прямо к замку. Это должен быть он! Ворон от Старков! На губах Осмунда появилась тёплая улыбка. Затем он услышал шум за спиной. По узкой витой лестнице на верхнюю площадку заявилась целая ватага. В основном это были его стражники во главе со своим капитаном, но был тут и щербатый командир гарнизона, потрёпанный и запачканный кровью. Смотрели они хмуро. Осмунд вошёл внутрь навстречу им. — Эй-эй, ребята, зачем такой толпой? — воскликнул Осмунд, всё ещё улыбаясь, — У меня хорошие вести: кажется, я заметил птицу из Винтерелла. А как обстановка внизу? Мы их сдерживаем? — Обстановка отлично, — ответил щербатый, оглядывая его с головы до ног. — А сейчас станет ещё лучше, — заявил капитан, здоровенный красавчик с квадратной челюстью, делая шаг вперёд. Осмунд насторожился. — Вы чего задумали? — Простите, млорд, — щербатый развёл руками, — Похоже, у этого замка меняется владелец. — Важно быть на стороне победителей, — кивнул капитан стражи. Осмунд покачал головой, усмехнулся в бороду. — Говно собачье, — он перебросил трость в левую руку и вынул меч из ножен, — И давно вы сговорились? — Позже, чем следовало, — сказал щербатый, — Боюсь, вы не вполне дееспособны, млорд. — Ты слаб, — сплюнул капитан, — И помешался рассудком. Все это давно приметили. Солдаты закивали головами, утвердительно забормотали. — Лучше, если ты не будешь сопротивляться, калека, — сказал капитан, кивая на меч Осмунда, — Дай сюда эту игрушку. Осмунд гневно фыркнул. — Приди и возьми. Солдаты расхохотались. Двое выступили вперёд, один с копьём, другой с моргенштерном. Они приблизились к хозяину замка, чтоб схватить его. Не озаботившись защитой. Осмунд рубанул копейщика поперёк пухового гамбезона — глубоко, ибо дурак подошёл совсем рядом. Заверещав, тот повалился навзничь, вздымая в воздух облако пуха, будто отцветающий одуванчик. Второй замахнулся было шипастым навершием, но вскрикнул, когда в его ногу вонзился наконечник трости, опустил оружие и едва отскочил от замаха лордского клинка. Первый как раз поднимался, когда обратным движением меча Осмунд перерубил ему горло. Прочие оторопели от неожиданности, и лорд воспользовался заминкой, чтоб отступить на балкон, пятясь спиной. — С-суки, — прошипел Осмунд, тыча в их сторону клинком, — Ну что, крысы, нападайте же! Нападать они не решались, ошарашенные внезапным сопротивлением раненого зверя. Тогда вперёд снова выступил капитан стражи. На губах наглая ухмылка, в руках клинок, мускулистое тело облачено в блестящую сталь. Этот хоть что-то в сражениях понимает, хоть и опыт свой получил в закоулках Блошиного Конца и стычках с Братством Дондарриона. Своими уверенными манерами и широкими плечами он напоминал Осмунду самого себя в лучшие годы, а лицом даже посмазливей был. Достойный соперник, тем более для калеки. Если Осмунду повезёт, этот соперник его и убьёт. Капитан осторожно переступил через всё ещё дёргающийся труп, приблизился к Осмунду. Видимо, он рассчитывал покончить с этим быстро, поскольку первая атака была довольно небрежной. Осмунд отбил её, хоть и с усилием. Капитан ударил ещё раз, и эту атаку Осмунд тоже отбил. На лбу капитана появилась несвойственная ему морщина: его раздражало, что у калеки получается оказывать ему сопротивление, да ещё и на виду у подчинённых. Лицо врага исказила злоба. Осмунд было обрадовался, что смог вывести противника из себя. Зря. Третьим ударом капитан стражи разрубил его трость. Осмунд не ожидал этого. Должен был, но не сообразил. Спасли его лишь отработанные годами воинские навыки. Чудом удержав равновесие, он отступил в сторону балкона. Чуть не вскрикнул от боли, когда пришлось слишком быстро перенести вес на больную ногу. Он не должен показывать слабость! Не должен! Осмунд стиснул зубы, чтоб не закричать, а капитан, меж тем, уже наносил новые удары. За одну только довольную ухмылку на его роже Осмунд возненавидел его ещё сильнее. Пара ударов скользнула по чёрным латам лорда, один укол, направленный в лицо, Осмунд едва успел отбить. Хоть и отступая, он ещё держался, но это давалось ему дорогой ценой. Выносливость его была не та, что раньше, да и больная нога давала о себе знать. С каждым ударом Осмунд ожидал, что рухнет от изнеможения прямо к ногам своего бывшего слуги. Сердце стучало как бешеное. Держаться. Держаться. Предатели за спиной капитана воодушевлённо ревели, смеялись. Их крики доносились до разума Осмунда эхом из другого мира, сквозь звон клинков, сквозь боль в уставшем теле. Холодные ветра зимы выли вокруг него, залезали в щели доспеха, трепали его волосы. Лорд едва успевал вовремя переносить вес со здоровой ноги на больную и обратно, и боль в калечной ноге пульсировала, отдаваясь во всём его теле. Осмунд сам был удивлён, что всё ещё жив: видно, мастерство давало о себе знать. Капитан же набрасывался на него, словно дикий зверь. В его движения не было продуманности, не было выучки, только сила, наглость и гнев. Он был… Он был предсказуем. В какой-то момент боя Осмунд уже ясно видел, что может предвидеть каждый удар, каждое движение противника. Сделав усилие, Осмунд поймал момент. Клинок его меча скользнул по клинку капитана, и их стальные нагрудники глухо стукнулись один о другой. Враги оказались лицом к лицу. Капитан, не ожидавший этого, не успел оценить ситуацию. Хоть он и был, в отличие от Осмунда, здоров телом и душой, он всё же был бандитом, а не солдатом. Он был убийцей, а не машиной для убийств. Прежде, чем противник мог сообразить, что произошло, Осмунд ударил лбом ему в нос. Капитан отшатнулся, освобождая меч Осмунда из хватки своего клинка, и тогда лорд нанёс удар, скользнув лезвием вдоль сочленения доспехов капитана, справа, с внутренней стороны бедра. Тот отошёл ещё на пару шагов, чтоб увеличить дистанцию с противником, остановился в дверном проёме, ведущем внутрь… и именно тогда его мужественное лицо побледнело. Капитан опустил взгляд. Меж пластинами его доспеха сочилась кровь, стекая по штанине: по всей видимости, Осмунд рассёк ему кровеносный сосуд. Медленно, чтоб не выдать боли, Кэттлблэк пошёл вперёд. Капитан отступил внутрь, и лицо его было искажено болью и страхом. Меч выпал из его руки, и тут же он прижал её к ране, силясь остановить кровь. Осмунд сделал выпад, тот испуганно отшатнулся и с размаху сел на пол, совсем как мальчишка перед началом битвы. Осмунд замахнулся сверху, и капитан поднял свободную руку, левую, в отчаянной попытке закрыться ей. Осмунд схватил её за запястье, дёрнул вверх, открывая для удара подмышку врага. — Ты не похож на победителя, — сообщил ему Осмунд, всаживая туда клинок. Меч вошёл в левую грудину капитана, рассекая кольчугу, рубаху и мягкие ткани плоти, сминая сердце, будто тряпку. Жертва дёрнулась, вытягиваясь в струну, затем обмякла. Осмунд отпустил труп, и тот растянулся на полу. Теперь на чёрном камне лежало два окровавленных тела и бесполезная уже трость Лариса Стронга, перерубленная пополам. Предатели столпились в дальнем углу комнаты, те шестеро, что были ещё живы. Если б они набросились на Осмунда сейчас, то могли бы легко прикончить его, но они будто оцепенели. Командир гарнизона выглядел так, будто готов был сдаться и молить Осмунда о милости. Его лицо побелело от страха, щербатый рот был нелепейшим образом разинут. Осмунд поднял на них взгляд. На его лице расплылась жестокая, хищная улыбка. — Ну, ребятушки, кто следующий? Думали, можете вот так просто взять и повязать лорда-калеку? Что не смеётесь больше? Не смешно? — рявкнул он с неожиданной яростью. Вояки вздрогнули, — Давайте, суки, подходите, я убью вас по одному или вместе, мне насрать! Слышите, крысиные дети? Я один и без ноги сильнее вас всех, вместе взятых. Я тут сила, я тут власть, а вы, вы — дерьмо на моём сапоге! А, с-суки! — он пнул труп капитана, — Вы черви под моими ногами, а я, даже побеждённый и поверженный, я, я, я — хозяин этого замка, я — Осмунд Кэттлблэк, и это я — единственный. Лорд. Харренхола!!! Эхо его ревущих слов залаяло, отскакивая от сводов замка. Солдаты тряслись, как осенние листья, глаза их вытаращились, лица побледнели, и на всех их был написан неописуемый, неестественный ужас. Осмунд ухмылялся с чувством глубокого удовлетворения. С этим народцем только так и можно. Они понимают только язык страха, и он заставил их вспомнить страх. В этот момент, на вершине своей башни посреди своего маленького гибнущего царства, он чувствовал себя победителем. Щербатый наконец отошёл от своего паралича. Его рот задвигался, и наконец произнёс: — Это не птица. Осмунд нахмурил брови. Птица? Слова были бессмысленными. Тут он обнаружил, что смотрят солдаты не на него, а за него, в дверной проём, выходивший на балкон. «Что…». Чудовищный рёв разнёсся по воздуху, будто раскат близкого грома. Солдаты закричали, и Осмунд осторожно, чтоб не наступить на больную ногу, обернулся. Над полем боя сгустились чёрные тучи, тяжёлые и плотные. А под ними парил, раскинув крылья, стройный силуэт, который Осмунд незадолго до этого принял за птицу. Солдат был прав. Птицы не бывают такими большими. У птиц не бывает чешуи и кожистых крыльев. — Драко-о-он! — завопил один из предателей, — Семеро, это дракон! — Чей это? — простонал другой голос, — Наш или не наш? — Какая разница? — нашёлся наконец щербатый, — Валим отсюда! Бегом! Послышался поспешный топот по узкой лестнице, затем он стих внизу. Осмунд остался наедине с мертвецами, призраками, и тенью, приближавшейся к его замку. Кэттлблэк привалился к дверному проёму, повис на нём, силясь не сползти на пол. Схватка с капитаном пожрала все его силы, и теперь он едва мог даже стоять. Каждый мускул в теле болел, не говоря уже о правой ноге, перед глазами плавали пятна, а сердце колотилось, как бешеное. Силуэт дракона в пасмурном небе всё рос; скоро чудовище будет над лагерем долинцев. Судорога свела лицо Осмунда, когда он оторвался от проёма и рывком добрался до каменных перил балкона. Лорд тяжело упал на них грудью, больно ударившись, застонал. Из глаз его брызнули слёзы, которых, к счастью, некому уже было увидеть. Он посмотрел вниз: остатки его вояк, — те, что не прятались по норам, как крысы, — перегруппировывались на площади плавленого камня, строились в боевые порядки, чтоб дать победителям последний отчаянный, обречённый бой. Осмунд прищурился, пытаясь высмотреть среди них алый плащ Осфрида, но не нашёл. Может быть, брат лежал где-то раненый. Может быть, он был мёртв. Осмунд стиснул зубы. Он поднял взгляд на дракона, которого теперь, видно, заметили и враги на его стенах. И правда, кто это был? Неужели король Эйгон наконец решил помочь своим вассалам? Но ведь он застрял на Западе! Получается, это один из его соперников, пришедших Осмунду на помощь? Может статься, его письма Старкам достигли своей цели, и чёрные крылья воронов, вопреки всему, принесли ему победу? Какого цвета там должен быть дракон Эйгона? Осмунд наморщил лоб, пытаясь вспомнить, но не смог. Дракон, меж тем, пошёл на снижение, кружа над лагерем Бейлиша. Со своей высоты Осмунд чётко видел прямые ряды палаток, мог разобрать неверное мельтешение между ними, которое было людьми. Огонь лизнул лагерь гигантским языком, в один миг поглощая и палатки, и людей. Осмунд вздрогнул от неожиданности. Огненная полоса пересекла вражеский лагерь, и ещё одна возникла тут же, на его глазах, когда дракон развернулся и атаковал снова, поливая вассалов Эйгона чёрно-багровым пламенем. Войска, стоявшие у лагеря в резерве в боевых порядках, едва тронулись с места, когда огненный шквал обрушился на них, растопил, как наледь на крыше. Выжившие бросились врассыпную, а дракон снова ударил по лагерю, в котором уже и без того расползались пожары. В несколько ударов сердца огромная армия Петира Бейлиша перестала существовать. Осмунд медленно, поражённо выдохнул, встал прямо, опираясь руками о парапет. Он покачал головой, всё ещё не в состоянии поверить в происходящее. Испуганный многоголосый крик врагов на стенах был музыкой для его ушей. Санса прислала помощь! Санса спасла его! Он зажмурился, открыл глаза снова, но дракон не исчез. Одним росчерком огненного пера зверь подпалил три осадных башни, ползущие через поле, словно громадные свечки. Выжившие воины Бейлиша, забыв про порядок, в панике бежали, но спасения не было. Из леса, окружавшего Харренхол, со всех сторон возникли стройные ряды всадников. Конница заполнила поле, где совсем недавно доминировали долинцы, окружая, преследуя и добивая ошмётки их армии. Осмунд смог разобрать цвета знамён: они были зелёными. Тиреллы! Это была победа. Победа полная и безоговорочная. От армии Бейлиша остались лишь те войска, что успели войти в замок, но какое они теперь смогут оказать сопротивление? Осмунд подумал о том, что сейчас было с Бейлишем. Удастся ли захватить его живым, или он так и остался в своём богатом шатре, сожжённый дотла? Меж тем, огромная крылатая фигура пронеслась вдоль захваченных неприятелем стен Харренхола, поливая их пламенем. «Хорошо, что там не осталось моих парней», подумал Осмунд. Так ведь можно было и своих поджарить. Нужно будет переговорить с этим драконьим всадником, когда всё закончится. И всё-таки, кто это был? С Костра было не разобрать, слишком уж быстро дракон летал туда-сюда. Да и какая разница, впрочем? Осмунд присягнёт своему спасителю, конечно, но сначала пожурит за то, что тот едва не пожёг его людей. Внизу, на площади плавленого камня, его люди приветствовали избавителя-дракона радостными криками. Осмунд-то хоть видел драконьи черепа в подвале Красного замка, а эти простолюдины никогда ни с чем подобным не сталкивались. Он был красавец: огромный мускулистый зверь с чёрной чешуёй, с красным гребнем, бегущим через всю спину от головы до кончика хвоста, и с красными же кожистыми перепонками на крыльях. Выпущенное им пламя горело чёрно-багровым вдоль чёрной каменной стены Харренхола, и в нём ещё мельтешили корчащиеся, воющие нечеловеческими голосами вояки Бейлиша, ещё недавно полные злорадного торжества. «Да, так их!», подумал Осмунд, жестоко ухмыляясь, «Это вам за то, что посмели напасть на мой замок!». Звуки битвы всё ещё доносились со стороны задней калитки, скрытой от взора Осмунда одной из громадных башен замка. Дракон залетел туда, и звон стали сменился криками боли. Осмунд нахмурился: это уже было совсем неаккуратно. Там ведь были его парни! Нет, конечно, он не будет жалеть, если какую-то часть его людей дракон заденет, — спаситель, всё-таки, — но уж всяко нужно быть осторожней в таких вещах! Он увидел охваченные огнём фигурки, бегущие по грязи, прыгающие в лужи в попытке потушить пламя. Чьи это были солдаты. невозможно было разобрать. Тут же и сам дракон вылетел из-за башни, оглашая замок триумфальным рёвом. Он полетел над чёрными башнями, залами, дворами, раскинув свои широкие кожистые крылья. Теперь Осмунд мог лучше разглядеть его сверху, но фигура всадника всё ещё угадывалась слишком смутно. Лорд прищурился. Дракон выпустил чёрное пламя на солдат Осмунда, вставших на площади, вмиг разметав их ряды. Осмунд вскрикнул от неожиданности. Сердце неприятно кольнуло. Это… это были его люди! Его отросшие ногти судорожно царапнули по чёрному камню парапета, один сломался до крови. Дракон внизу продолжил своё полёт, выжигая оставшихся в замке солдат Кэттлблэков. Они бросали оружие, пытались бежать, но чёрное пламя находило их. Затем дракон поднялся выше, и Осмунд мог лишь беспомощно смотреть, как чудовище облетало весь замок, один за другим сжигая установленные в нём стреломёты. Эти штуки стояли тут ещё до Осмунда, но никто из его вояк не умел с ними обращаться, поэтому их не использовали. Теперь стреломёты горели жарким пламенем, будто диковинные свечки. Что это? Почему это происходило? Осмунд был растерян, ужас поразил его. Затем нахлынуло понимание, страшное и неотвратимое. Дракон прилетел не для того, чтобы спасти Осмунда. Он прилетел для того, чтобы выжечь бандитское гнездо дотла. Осмунда охватила паника. Бежать, выбираться, прятаться! В Харренхоле много потаённых уголков. Можно спрятаться в подвалах вместе с крестьянами, сойти за одного из них. Он развернулся, пошёл прочь, опираясь на трость… трость, которой не было. Раненая нога подвернулась под ним, посылая спазм по всему телу, и Осмунд грохнулся на пол, врезался щекой в холодный чёрный камень. В груди что-то взорвалось, и он закричал от боли. Тело Осмунда непроизвольно каталось по полу, стонало, дёргало конечностями. Его рука судорожно царапала по нагруднику, силясь достать до разболевшегося сердца. В голове били молоты. На какое-то время Осмунд превратился в бездумный сгусток боли. Болело всё и везде. Перед глазами плавали яркие пятна, складывавшиеся в образы. Войска под пёстрыми знамёнами, подходящие к стенам Королевской Гавани. Оглушительный бой колоколов. Ряды полок с горшками. Рыжебородый лорд в перекошенным от гнева лицом, выкрикивающий приказ. — Столица погибнет, — донёсся до него сквозь пелену боли тонкий голосок, — Они все погибнут. И Бенджи со своей бандой, и Ворона, и Катайя с дочкой. Осмунд смог рассмотреть девчонку. Та сидела на парапете над ним, одну ножку свесив и болтая ею в воздухе, а другую прижав к себе, уткнув тощей коленкой в подбородок. — Ари… — прохрипел он, нащупав рукой столбик перил, чтоб подняться, — Что… Что… — Пламя, — сказала она грустно, без капли злорадства, — Я же говорила тебе. Пламя до небес. Пламя. Дым от пламени виднелся со всех сторон. Осмунд приподнял себя с пола, стал медленно вставать, держась за каменные перила. Они были тёплые не ощупь. Девчонка исчезла. Рука Осмунда уцепилась за край парапета, лорд подтянулся, встал на ноги и тут же чуть не рухнул обратно от неожиданности. Дракон завис в воздухе прямо напротив балкона. Чёрные крылья с багровыми перепонками били вверх-вниз, закрывая собою небо. Жуткая зубастая морда смотрела прямо на Осмунда, будто разглядывала его из любопытства. Кэттлблэк весь затрясся: он много ужасов испытал за свою жизнь, но ничего более жуткого не встречал никогда. Будто демон поднялся из седьмой преисподней по его душу. На спине чудовища сидела хрупкая белокурая девушка, похожая одновременно и на Данаю, и на Ари. Жар, исходящий от зверя, овевал лицо Осмунда. Его тело под стальными латами взмокло от пота, а во рту пересохло. Осмунд застыл, будто разбитый параличом. — Ну что же ты стоишь? Осмунд вздрогнул и осмотрелся. Он был в доме Данаи, в её бальной зале. Огромные окна выходили на реку, а стены от пола до потолка были закрыты зеркалами. Изящное платье из чёрного шёлка струилось по фигурке его возлюбленной, а её серебристые волосы были собраны на голове. Даная беззаботно рассмеялась над его недоумением, прикрывая рот маленькой ладошкой. — Что с тобой, Осмунд? Он помнил тот день, тот тёплый летний день в Волантисе, когда она учила его танцевать. Как давно это было, в жизни даже не прошлой, а позапрошлой. Как мало осталось от него тогдашнего. В груди защемило, и Осмунд почувствовал, как горькие слёзы собираются в уголках его глаз. Даная прильнула к Осмунду, взяла его лицо в ладошки, вгляделась пристально. — Милый мой, ну прекрати. Всё ведь в порядке. — Даная… — слова застревали в горле, — Я боюсь, я… не смогу танцевать. Даная Блэкторн очаровательно надула губки. — Глупенький. Я ведь для этого и привела тебя сюда, чтоб научить. — Я не могу, — Осмунд опустил взгляд вниз, на свои неуклюжие чёрные латы, на правую ногу, пульсирующую болью, — Прошло моё время. Даная фыркнула. — Абсурд, мой милый Осмунд. Танцевать могут все. Она весело улыбнулась. Озорные зелёные искры плясали на дне её лиловых глаз. — Тебе нужно просто очистить голову от забот и расслабиться… «Это, должно быть, очень жестокий демон». Даная встала на цыпочки, нашла губами его ухо и зашептала: — Отпусти все свои глупые страхи. Они не нужны тебе здесь. Они тебе ничем не помогут. Осмунд обнял Данаю закованными в железо руками, прижал к себе. Заря занималась, сквозь большие окна заливая залу ослепительным зелёным светом. «С чего вы так решили?». — Прислушайся к своему телу. Отдайся своим ощущениям. «У него женское имя». Губы Данаи легко щекотали его ухо. Её дыхание обжигало кожу. — Танцуй. Драконья всадница прокричала что-то, и ощущения захлестнули Осмунда. Свет, сиявший ярче тысячи солнц. Вопль, в котором не было ничего человеческого. Запах горелого мяса.