Из альфы в омегу

      Бенджамин вприпрыжку сбежал с лестничных ступеней и побежал к набережной, выставив руки в стороны, словно вырвавшаяся на свободу маленькая птичка. Широкая улыбка цвела на его еще бледном лице, вторя нежному закатному солнцу, освещающему все вокруг в красивый оттенок.       Гин, улыбаясь, следовал за ним. Неторопливо, смакуя каждый шаг. Наконец-то стены больничной палаты остались позади. Понадобилось много времени и возни с документами, но теперь все это уже было не важно. Бенджамин снова был на свободе и снова был с ним. Живой и здоровый.       Когда альбинос поравнялся с ним у перил набережной, Бен так и рухнул в руки альфы, улыбаясь своей самой дурацкой улыбкой на свете. Он был переполнен чувствами, и те теперь так и фонтанировали из него, выливаясь в желание лишний раз коснуться любимого человека.       И как тут было не улыбнуться ему в ответ такой же улыбкой?       Так они и стояли на набережной, тесно обнимая друг друга, улыбаясь дурацкими счастливыми улыбками и привлекая непонимающие взгляды прохожих. Те не знали, через что эти оба прошли, чтобы, наконец, оказаться в этом самом моменте. Они этого заслуживали.       Бен слегка оторвался, затем привстал на самые носочки и, обхватив альфу ладонями за лицо, ласково и коротко поцеловал. Он так долго ждал этого момента, когда сможет покинуть надоевшие белоснежные стены больницы с ее характерным запахом. Так долго ждал, что теперь его переполняли эмоции, которые он не знал, как еще выразить.       Ведь теперь у него была уверенность в завтрашнем дне. Уверенность в том, кто он такой есть. Уверенность в том, что он таким и останется.       После встречи с Йеном, а также оформления всяческих бумаг он снова поговорил с Бенджи на эту тему. Теперь уже без лишних свидетелей, тет-а-тет. Ведь им было о чем поговорить.       Пусть сначала Бенджамин и ненавидел этого парня, сейчас его ненависть сменилась на жалость и искреннее желание вытащить этого ребенка из пропасти, в которую он отчасти загнал себя сам. Кто бы мог подумать, что все это время тот пытался заставить себя жить, как обычный омега. Пытался убедить себя, что отношения с альфой — это то, что ему нужно. Не удивительно, чего у них с Гином ничего не клеилось.       Но все равно Бен его не оправдывал за то, как тот обошелся с альбиносом. Он все еще был уверен, что этот парень был несправедлив с альфой, и даже жесток. Он мог все это ему рассказать. Конечно, Бенджамин не знал, как бы отреагировал Гин, узнай он гораздо раньше о проблемах Бенджи и его ориентации. Чем бы все это закончилось?       В любом случае, сейчас мужчина считал, что все хорошо, что хорошо кончается. Ведь Бенджи решительно подтвердил ему, что эта смена тел была окончательной. Теперь они навсегда останутся альфой и омегой, что поменялись местами, ведь в телах друг друга им было куда комфортнее, чем в своих собственных. Поэтому мужчина точно был уверен — теперь это тело принадлежало ему. Навсегда. Как он и хотел.       — У нас столько дел впереди… — пробормотал Бен, прикрывая глаза и опускаясь обратно с носочков.       Разрывать поцелуй до ужаса не хотелось. К тому же в этот самый момент на улице пошел первый снег, отчего целоваться хотелось еще сильнее, так как это только усиливало в нем этот романтический настрой. Но Бенджамин все равно заметно продрог в легкой куртейке, которую все же следовало сменить на что-то более утепленное.       — Дела подождут, — Гин погладил его по макушке и теснее прижал омегу к себе, видя, что тот начал замерзать. — Тебе нельзя еще перенапрягаться. Куда нам торопиться, ты ведь сам говорил?       Бен весело надул губы уточкой. Говорить-то говорил, но теперь ему самому не терпелось поскорее приступить к выполнению всех их планов. Ведь они задумали их еще до того, как он вернулся в родное тело. Они уже столько времени упустили!       — И чего снег в этом году пошел так рано? Еще только начало октября… — отвлекся Бен, когда снежинка упала ему прямо на кончик носа, заставив омегу мило поморщиться.       Гин улыбнулся, ощутив новый укол преданной любви к этому человеку, чье любое, даже самое мимолетное, действие заставляло его дуреть на глазах от переполняющих чувств.       — Давай пока просто погуляем, а потом поедем домой и поспим? Я так соскучился по твоим объятиям во сне, — перехватив ладони Бена, Гин коснулся их губами, мысленно благодаря мироздание за то, что оно сохранило этому парню жизнь, несмотря на такую угрозу.       Бен счастливо согласился. В нем кипела энергия, но насколько долго ее хватит после стольких дней лежания на больничной койке без должного движения — вопрос был риторический.       Они пошли вдоль набережной, ленивыми и влюбленными взглядами наблюдая за течением речного искусственного канала, в котором отражались блики розового заката, и хороводом снежинок вокруг.       Тишина была как никогда уютной и мягкой, но Бенджамину отчаянно хотелось поговорить. Снова обсудить все то, что и так лежало на поверхности.       — Гин… Давай переедем из этого города?       — Ты ведь говорил, что тебе нравится старый город с его улочками. Уверен, что хочешь переехать? Куда бы ты хотел?       — На противоположный берег страны, — сразу же ответил Бен, не долго думая над этим ответом, так как успел подумать обо всем еще задолго до выписки. — К солнцу и морю. Знаю, солнце твой заклятый враг, но с нашими средствами и планами ты можешь всю жизнь роскошно прохлаждаться в тени, мой любимый, — посмеялся Бен.       Гин улыбнулся ему в ответ.       — А как же Бенджи? Оставишь его тут?       — Лучше. Предложу Йену карьерное место его мечты. Придется опять немного смухлевать, но где моя не была. Я узнал, что в высший институт исследования психики требуются молодые специалисты с большим опытом. Эти ребята те еще карьеристы, как раз подстать Йену. Уверен, они моментально сработаются и найдут друг в друге родственные души. И их база находится прямо там, где нужно.       — А как же кавалер Йена? Ты упоминал, что он планировал выходить замуж?       — Ничего, раз этот кавалер настолько серьезен к Йену, значит он точно уважает его желания и цели. Будь я таким человеком, я бы так и сделал — отпустил бы, а точнее, поехал за ним следом. Уверен, тот так и сделает.       — Ты судишь о человеке, не зная его.       — Ну и что? Когда я ошибался в суждениях о людях?       Гин посмеялся. Бен был неисправим. Но именно за это он его и любил.       — Значит, решил переехать всей семьей, так сказать?       — А почему бы и нет? Йен получит повышение и доступ к куда большим возможностям, а потому будет счастлив не в себя. Его кавалер тоже наверняка будет счастлив, потому что счастливый Йен — это та еще булочка с корицей. Тогда и Бенджи будет у нас под боком, и мы сможем приглядывать за ним, чтобы он оправился. А мы сами… Построим самую настоящую сказку!       Гин не сдержался и, приостановившись на секунду, наклонился и украл мимолетный поцелуй с губ Бенджамина. После чего продолжил путь как ни в чем не бывало.       — Мне нравится твой план. Очень, — улыбнувшись, альфа крепче сжал ладонь омеги в своей.       — А то ж! — Бен расплылся в широкой и теплой улыбке.       Домой они вернулись уже поздним вечером, нагулявшись от души. Все снова возвратилось на круги своя: опять их маленькая однокомнатная квартирка в спальном районе города, опять шумные соседи сверху и прокуренный первый этаж подъезда. Казалось, мир ненадолго остановил свое движение, но теперь он снова начал крутиться, стоило Бенджамину вернуться туда, где был его настоящий дом.       Сил на разговоры уже не было. Оба парня лениво помогали друг другу раздеться, а потом сладко заснули в крепких объятиях на старенькой, но уже такой любимой кровати.       Отныне, по официальным документам для всего остального мира, Гин являлся опекуном Бенджамина, который следил за его психическим здоровьем. Доктор Йен Максвелл числился его лечащим врачом, который подписывал все документы и разрешения для своего подопечного. Бенджамина такой расклад совершенно не удручал. В конце концов, все с ними случившееся никак не вписывалось в рамки обыкновенного мира, а выходить за них он не планировал. Пусть все идет по правилам, своим чередом. В конце концов, наличие необходимости опекунства и разрешений от врача ничуть ему не мешали достичь тех целей, о которых он мечтал.       И уже со следующей недели он принялся за их исполнение.       Первоначально он помог Бенджи закончить все дела с фирмой, которые не успел сам. Как и намеревался, он пересадил в кресло директора многообещающего новичка, который горел амбициями и целеустремленностью, но и умел ценить коллектив.       Притворяясь новым секретарем Кидда, он из тени наводил последние штрихи, прежде чем поддельный Бенджамин Кидд сможет со спокойной душой покинуть это здание, оставшись лишь держателем части акций. В конце концов, оставлять Бенджи совсем без денег он не планировал.       Затем он разобрался с личными проблемами, такими, как работа в компании старого приятеля. Там все были удивлены его «выходкой», и хотя Бенджамина раздражало то, что все его считали самоубийцей, обижаться на правду он не мог. На его руках сияло два жутковатых шрама, которые только подтверждали, что вся эта долгая больничная реабилитация ему не приснилась. И пусть это не он вскрыл себе вены, факт оставался фактом — весной он сам намеревался прыгнуть с моста.       А на правду, как говорится, обижались только дураки.       Когда с этим всем было покончено, Гин продал их маленькую квартиру вслед за Бенджамином, который избавился от всех своих домов вместе с машинами. С ней было очень тяжело расставаться, но нужно было смотреть вперед в будущее. В совершенно прекрасное и амбициозное будущее, поэтому было не время оглядываться назад. Этот этап они благополучно прошли. Пора было двигаться дальше.       Прошло уже полтора месяца с момента выписки Бенджамина, когда все трое сели, наконец, в частный самолет и перелетели на южное побережье страны. Климат здесь был гораздо теплее, и солнце выглядывало гораздо чаще к неизменной досаде альбиноса и радости двоих Бенджаминов.       На часть средств Бен и Гин выкупили роскошную и красивую виллу на побережье в небольшом элитном секторе в пригороде. Бенджи предложили пожить с ними, но тот отказался, заявив, что не хочет мешать влюбленным. Лишь попросил Кидда снять ему какую-нибудь простенькую квартиру в городе, а дальше он сам пообещал разобраться.       Простенькое в понимании Бенджамина оказалось совсем не простеньким, поэтому он снял люксовые апартаменты рядом с центром города, откуда открывался панорамный и воодушевляющий вид на ближайшие жилые районы с красивой бухтой.       Мало того, Кидд был весьма строг с омегой, очутившимся в его теле. Он запретил тому питаться одним фаст-фудом, запретил запускать тело, а также заявил, что сам будет обновлять весь его гардероб, если тот не научится стильно и грамотно одеваться, как подобает альфе его статуса и внешнего вида.       Конечно, Бен понимал, что требует очень многого от человека, находящегося в глубочайшей депрессии, и все же он надеялся, что парень найдет в себе мотивацию, если хотя бы не жить, то сначала — помаленьку — следить за собой. А там, через мелочи, глядишь, он и выйдет к свету, к здоровой счастливой жизни. Но без Йена, медикаментов и когнитивной терапии тут было никуда.       Переезжали они около двух недель, так как Бенджамин вечно был недоволен выбором мебели для виллы. Он хотел, чтобы все было идеально, а потому крайне скрупулезно подходил к выбору даже мельчайших пылесборников. Нанятые дизайнеры от него рвали волосы на голове. Гину оставалось только растерянно посмеиваться и наблюдать со стороны. Ему многого для комфортной жизни не нужно было, да и к подобной роскоши он будет привыкать еще долго.       Когда же с переездом было покончено, Бенджамин сумел устроить для бывшего собеседование в институте. Пришлось снова подергать кое-где за ниточки, устроить очередной бал-маскарад с подменами ролей, но все это того стоило. Ведь кандидатуру молодого доктора Максвелла действительно рассмотрели и приняли, поэтому спустя месяц с переезда этой троицы, и сам Йен, наконец, переехал в южный город.       Тогда же Бен и познакомился с его женихом. Того звали Скай Вэйл. Йен явно любил мужчин покрупнее, потому что это был очень массивный альфа. Крупнее даже его настоящего тела! Он обладал сильным маскулинным запахом, крепкими мощными руками и грудными мышцами, которые было не скрыть ни под какой одеждой. Довершало облик, правда, абсолютно безобидное и даже милое выражение лица.       Несмотря на грозный внешний вид, мужчиной тот оказался, как и его лицо, добрым и веселым. Гин так и вовсе очень быстро сдружился с ним, так что Бен не удивился, когда однажды вечером альбинос заявил, что Скай стал его первым лучшим другом в плане обычной закадычной дружбы. Наоборот, он был безумно рад за альбиноса. Ведь тому всегда было крайне сложно строить отношения с другими людьми, неважно, были они чисто формальными и рабочими или же дружескими. Для альфы, пережившего тяжелое детство в приюте, вся эта социальная составляющая была тем еще испытанием.       К счастью, Вэйл оказался достаточно простым и добродушным парнем, чтобы принять Гина таким, какой он есть, и искренне подружиться.       — Он передал, что находится у тебя в вечном долгу. Ведь получив свою карьеру мечты, Йен наконец-то дал согласие на свадьбу, — посмеиваясь, добавил Гин, когда они сидели вечером в гостиной и наряжали новогоднюю елку перед кануном ежегодного праздника.       — О, значит, скоро будем праздновать? — посмеялся Бен, щеголявший вокруг елки в новогоднем свитере с оленями, леггинсах и мягких теплых носках. — Надеюсь, Йен позовет меня быть его другом на свадьбе.       — Хороший же друг у него будет на свадьбе. Его же бывший, — весело фыркнул в ответ Гин.       — А ты все никак не перестанешь припоминать мне это, да, ревнивец?       Пощекотав альбиноса под подбородком, словно недовольного кота, Бенджамин наклонился и украл мимолетный поцелуй, пользуясь элементом неожиданности.       — Я буду долго хохотать, если ты в итоге поймаешь его свадебный букет, — усмехнулся Гин, хватая парня за кисть и заставляя рухнуть к нему на колени для дальнейших ласк и дурачеств.       Бен в ответ рассмеялся, прекрасно понимая, о чем тот говорил.       Ведь, к слову, о букетах.       Сами Бен и Гин обручились и поженились вскоре после переезда. Они сделали это, как и хотели, без лишних свидетелей, скромно и тихо — пришли и расписались.       Бенджамин тогда надел нежный и очень красивый светлый костюм, подчеркивающий элегантную фигуру омеги. В свои кудри, собранные умелым стилистом в изящную прическу, он вколол две пышные белые розы. Образ довершали нежные жемчужные серьги и перчатки из белого полупрозрачного кружева.       Гин, как и подобало альфе, выглядел заметно скромнее. Они заказали для него классический черный костюм по снятым с альфы меркам. Ателье было именитое, дорогое, но ради такого события, как долгожданная свадьба, денег было не жаль никому. И результат тогда превзошел все ожидания.       Костюм идеально сидел на альфе, подчеркивая все его достоинства. Теперь, вместо сутулившегося, фриковатого парня, одевающегося в то, что первым выпадет из шкафа, перед омегой стоял роскошный мужчина с прямой осанкой, статным профилем и влекущей изюминкой в виде распущенных длинных волос, которые добавляли своей белизной экзотичности и даже сказочности его образу.       Одним словом, он заставил Бенджамина влюбиться в себя снова с еще большей силой, ведь этот образ ему так шел!       Назначенным днем был, как ни странно, понедельник. Народу вокруг было мало, зевак и подавно, ведь основная масса уже не гуляла по городу, как в воскресенье, а сидела на работе. Это именно то, чего хотелось им обоим. Чтобы создалась иллюзия, будто во всем мире остались только они вдвоем.       К тому же все ведь так любили начинать жизнь с нуля именно с понедельника?       После свадьбы и очень горячей брачной ночи Гина словно подменили. Альфа так и лоснился от удовольствия, ходил с вечной улыбочкой на лице, был легок на подъем и, казалось, его больше ничто уже не сможет опечалить. Бену оставалось только ухмыляться над тем, как же мало тому было нужно для счастья.       Но оно и было понятно. Бен прекрасно помнил, что тема брака была одной и самых болезненных у альбиноса. Тот очень хотел жениться, завести полноценную семью, но эта возможность так и оставалась для него недосягаемой до сего момента. Теперь он своего добился.       Переезд и свадьба были первыми пунктами их плана, первыми исполненными мечтами. Третьей мечтой стал ресторан.       Оформив все брачные договора, проставив все штампы, они наконец-то подписали доверенности на владение общим бизнесом. И вслед за этим выкупили очень красочное местечко под ресторан, находящееся в черте города с видом на побережье.       Ресторан занимал первые два этажа здания, которому уже исполнилось больше ста пятидесяти лет. Оно было выполнено из камня и покрыто краской устричного розового цвета. По стенам здания кое-где расползалась красивая лоза, под окнами находились объемные кашпо, усаженные разноцветными петуниями. Окна же дома были обрамлены белой лепниной, что добавляло последних штрихов особой ретро-эстетике.       Стеклянные двери в ресторан располагались с обеих сторон здания. Одно было с пешей улицы, где всюду были мелкие кофейни, лавочки и атмосферные магазинчики со всякой всячиной. Эта пешеходная улица вообще была одной из популярнейших туристических мест города и любимой панорамой фотографов.       Второй выход был уже на террасу и однополосную набережную, за которой начиналась кромка каменистого берега и пенящиеся морские волны. Запах моря доносился сквозь все здание и придавал всему свою чарующую атмосферу.       Аренда такого помещения стоила баснословных денег, под ресторан такие траты были не совсем оправданы, но Бенджамин знал, что делал. К тому же он уже не видел никакого другого места под дело всей их будущей жизни.       Следующие два месяца все было очень загружено делами: закупка техники на кухню, обустройство помещений, закупка столиков, услуги дизайнеров, подбор персонала, подготовка маркетинговой и рекламной части кампании.       Когда все было готово, Бенджамин даже не верил. Они оба были очень измотаны всей этой подготовкой, поэтому были как во сне в первый день работы ресторана. Посетителями он заполнялся быстро, и нанятый персонал неплохо справлялся со своими обязанностями.       — Что ж. Поздравляю нас с успешным стартом общего бизнеса, — произнес Бенджамин тост, поднимая бокал с вином.       Они сидели на втором этаже, являвшимся своего рода внутренним балконом, ведь в центре отсутствовал пол, и можно было наблюдать за происходящим на первом этаже. Снизу раздавалась живая музыка от нанятого коллектива, играющего на классических инструментах.       — Да. За успешный старт, — кивнул Гин, касаясь своим бокалом бокала омеги и улыбаясь на их характерный звон.       — Ты вообще веришь, что мы сделали это? — улыбнулся Бен, подперев голову рукой и любуясь плодами своих трудов.       — Честно? Верится слабо. Ощущение, будто я сплю и вижу сказку какую-то.       Омега посмеялся. У него было ровно такое же впечатление. И оно ему настолько сильно нравилось, что не хватало никаких слов, чтобы описать это приятное чувство. Когда ты так хорошо и тяжело поработал, всегда приятно наблюдать за результатом своих трудов.       — Мы исполнили третью нашу мечту.       — А прошло всего-то ничего, скажи?       — Да, — снова улыбнулся Бен, пряча свою загадочную улыбку в бокале с вином. — Но остались еще две.       Еще две не исполнившиеся мечты. Метка и общий ребенок.       С этим были некоторые сложности. Из-за большого эмоционального стресса и резкой потери большого количества крови здоровье этого тела немного подкосилось, сбив цикл течки. Когда ее ждать, никто не знал. Получится ли зачать ребенка — тем более никто не знал, и это уже не говоря о том, что Бенджамин ужасно мандражировал перед таким опытом.       Одно дело мечтать о ребенке и опекать омегу, который носит его, чтобы обеспечить ему максимальный комфорт, и совсем другое — самому быть этим самым омегой. Бенджамин ничего не знал о том, что обычно было очевидным для подавляющего большинства омег. Недостаток знаний он восполнял книгами, но все равно больше ощущал себя закостенелым альфой в этом вопросе. Как он будет нянчить и заботиться о грудном младенце, он не имел ни малейшего представления.       Врача, которого он начал активно посещать при переезде в новый город, беспокоила его целеустремленность забеременеть. Бенджамин не винил его, в конце концов у этого омеги на руках была его медицинская карта, где черным по белому стоял тяжелый эпизод депрессии и нервного психоза с попыткой самоубийства. Такому только в родильное кресло, да. Но ведь не рассказывать же ему, что этот диагноз относился вовсе не к нему самому, а к предыдущему владельцу тела?       В целом состояние его тела было удовлетворительным, но Бенджамин все равно продолжал заниматься всяческой поддержкой и укреплением. Пил витамины, занимался спортом, поддерживал здоровое питание. Делал ради этого тела все возможное, ведь оно было для него всем. Утраченным оазисом, который он сумел себе вернуть, заплатив весомую цену.       Он слишком любил это тело и дорожил им, понимая, каким стрессом для того окажется такая вещь как беременность и роды.       На полное восстановление всех биологических процессов в теле омеги потребовался еще месяц.       Ресторан вовсю развивался и уже начинал приносить первую, ощутимую прибыль. Его уже даже успел оценить критик, поставив заведению высокую оценку, что было для обоих его владельцев знаком отличия, что за все это время они действительно хорошо постарались.       На будущую неделю у них была запланирована встреча с инвесторами, которые хотели вложиться в ресторан и сделать ему еще большую рекламу путем добавления статуса интересного туристического места, но всем этим планам очень резко пришел конец.       — Ой-ей-ей!       С самого утра Бенджамин болезненно скрючился на полу, так и не закончив готовить завтрак. Они уже четыре месяца жили в своей чудесной вилле, где была божественная кухня специально под все запросы Бена, и именно там в то раннее утро его и свалила вернувшаяся после долгого затишья течка.       Он уже и забыл за столько времени, до чего эта зараза была больнючая без помощи альфы. Успев трижды выругаться, мужчина еле дополз обратно до комнаты, хватая с кровати подушку и от души швыряя в альбиноса, который почему-то до сих пор не проснулся, хотя он тут уже минут десять вонял на весь дом.       — А?!       Альфа подскочил, получив подушкой по морде. Пробуждение было резким и неожиданным, и парень не сразу сообразил, что вообще творилось у него перед носом.       — Ты чего подушками швыряешься?       — А ты понюхай!       Гин послушно принюхался и резко все осознал.       — Понял. Прости меня, пожалуйста!       Альфа резво вскочил с кровати, помогая Бенджамину встать и переместиться на мягкий матрас. Тот вновь мучился от боли, и Гину вновь было его жаль — казалось, это никогда не изменится. Но эта течка обещала стать особенной.       Ведь даже если у них и не получится зачать, уж одну мечту они сегодня точно исполнят.       — Собери мне волосы, чтобы не мешались, хорошо? — попросил ослабшим тихим голосом Бен, протягивая резинку от волос, которую оставил с вечера на прикроватной тумбочке.       Раздев омегу, Гин согласно кивнул и, усадив того поудобнее, нежными движениями собрал непослушные волосы в один пучок, дабы те не мешались в процессе.       — Готов? — шепнул он ему на ушко, когда со всеми мелкими приготовлениями было покончено.       Бен согласно кивнул, пока не слишком осознавая то, что за этим последует, потому что был всецело поглощен поедающей его внутренности болью.       Сколько бы они не занимались любовью, это никогда им не надоедало. Всякий раз они не могли насытиться друг другом, и всякий раз был как первый. Искренние чувства друг к другу наделяли то, что, казалось, уже могло десять раз надоесть своей однотипностью, огромным смыслом. Секс давно перестал являться для них простым способом утолить плотскую жажду.       Это был именно акт любви. Возможность высказать свои чувства не только словами, но и телом.       Хотя течке на все эти высокопарные чувства было плевать с высокой колокольни. Пробуждая спящие в подсознании животные инстинкты, она распаляла огромный пожар, сопровождаемый горячими стонами двух одурманенных любовников.       Бенджамин нервно кусал губы и комкал ладонями простыни. Ему безбожно хотелось перевернуться лицом к своему альфе, обхватить его мощные бедра своими ногами и вжать того в себя посильнее. Ему так недоставало возможности ухватить руками за шею Гина, повиснуть на нем и красть один поцелуй за другим. Смотреть в его одичалые от страсти глаза и возбуждаться еще сильнее.       Ему так хотелось перевернуться в любимую позу, но было нельзя.       Омега уронил голову лицом в подушку и громко простонал. Мощные движения уже успешно избавили его от боли, и теперь он испытывал только удовольствие. Море удовольствия, которое очень подстегивали два неизбежных факта.       Он не пил никаких противозачаточных таблеток уже четыре месяца. И его шея была как никогда беззащитно открыта перед клыками альфы, что мощно вбивался в его бедра и ждал того самого, подходящего момента.       Из-за того, что они часто этим занимались, в выдержке Гину было не занимать. Бенджамину казалось, что он сойдет с ума пока дождется этого сокровенного момента. Но тот все же настал.       Почувствовав, что альфа вдруг начал двигаться еще более рвано и резко, Бенджамин окончательно притих, забывая о том, что надо еще и дышать. Он боялся даже моргать, застывая от предвкушения. Ведь сейчас… Сейчас…       Одним мощным толчком Гин вбил его в подушку, после чего навис сверху. Яркий оргазм накрыл альфу с головой, распуская узел внутри. И именно в этот момент, одновременно со своей разрядкой, парень, наконец, вонзил зубы прямиком в холку омеги.       Бенджамин громко вскрикнул, когда это случилось.       Холка омег являлась их сплошной эрогенной зоной. Порой альфе было достаточно покусывать это местечко, не прокусывая до крови, чтобы заставить бедолагу испытать оргазм. Даже без проникновения и дополнительной стимуляции руками. До того это место было особенным.       Бенджамин исключением из правил не был. Даже когда Гин просто целовал это место, он полностью покрывался приятными мурашками. Как эта физиология работала, ему было невдомек, но одно он знал точно. И врачи, и простые обыватели, прошедшие через это, все рекомендовали ставить метку именно в течку.       И теперь Бен в полной мере осознал почему.       Прокуси Гин его холку в обычное время, это закончилось бы слезами и мучительной болью. Да, болью, перемешанной с удовольствием, но все же болью. Но вот в течку все было иначе. Та полностью нивелировала всю боль, ведь теперь помимо холки все тело омеги было сплошной эрогенной зоной.       Именно поэтому Бен не испытал никакой боли. Вместо нее он испытал такое удовольствие, какое не получал никогда. Ни с кем. Даже с Гином в самые лучшие их моменты. Это было нечто другое. Нечто особенное.       Мужчине показалось, что у него даже искры из глаз посыпались от того, что он ощутил в этот момент. Собственный член тотчас выстрелил ослепительным оргазмом, который все не заканчивался и не заканчивался. Из головки так и продолжала течь смазка, хотя в обычное время это длилось бы в лучшем случае минуту.       Омега заплакал, хныкая от переизбытка чувств. Холка горела огнем, заставляя все тело дрожать в оргазменной судороге, ведь альфа продолжал прочно держать его зубами, не разжимая челюсти. Член, казалось, сейчас уже готов был лопнуть от удовольствия с примесью боли, продолжая сочиться от оргазма. Сзади все распирало от долгожданного узла, обращающего пах омеги в огненную геенну.       — Гин… — простонал Бен с нотками отчаяния в голосе, ибо он совершенно не был готов получить настолько колоссальный опыт.       Но альфа его будто не слышал. Ведь те же самые правила работали и в противоположную сторону.       Да, альфа мог пометить омегу во время обычного секса или даже просто так. Да, он получит от этого огромное удовольствие, в отличие от омеги. Но это удовольствие никогда не сравнится с тем, какое испытывал альфа, метя своего омегу именно в течку.       Зрачки альбиноса опасно сузились. Не будь узла, он бы сейчас продолжил рьяно вбиваться в податливые бедра, и мог довести весь процесс до катастрофы. Но узел мешал ему двигаться, а потому он настороженно застыл, не разжимая челюсти.       То, что он испытывал в этот момент, трудно было описать словами.       Многие жаловались, что альфы легко устроились — могли пометить омегу, а потом идти гулять по другим, в то время как омега превращался в порченный товар, с которым больше ни один альфа не захочет быть вместе. И дело было вовсе не в шраме на холке, а в запахах и перестроившихся феромонах, из-за которых и меченого омегу, и альфу, не состоявшего с ним в паре и решившегося на близость, неминуемо тошнило и рвало друг от друга. Это полностью убивало всякую возможность встречаться с кем-то еще после оставленной по ошибке метке.       Глядя на это — да, слова о легкой участи альф были справедливыми. И все же Гин сейчас ощущал, что это было не совсем правдой.       Да, на альфе не оставалось никаких внешних следов, и он мог без последствий переспать с другим омегой. Но едва ли это приносило должное удовольствие, какое он мог испытать с тем, с кем был помечен. Их феромоны связывались в единой комок принадлежания друг другу. Ни с кем другим ты уже не мог быть настолько удовлетворен, как с тем, кто тебе принадлежал на физиологическом уровне.       По крайней мере Гин сейчас ощущал, как его намертво связывало с Бенджамином. Клыки, наконец, перестали зудеть от нестерпимого желания, которое не покидало его с самого момента полового созревания. Все его естество, наконец, заполучило то, чего желало. Омегу. Одного единственного. Своего.       Гин сам не понял, сколько у него ушло времени на то, чтобы банально прийти в себя. Наконец помрачение отпустило его, сознание вернулось в разум, и альфа шумно выдохнул, разжимая челюсти.       Бенджамин под ним слабо охнул.       — Черт… Ты как?.. Прости… Меня совсем из реальности выбило… — пробормотал Гин, как загипнотизированный глядя на следы зубов на шее омеги и текущие вниз струйки крови.       У Бенджамина не было сил даже что-то отвечать.       Гин поцеловал его в плечо извиняющимся поцелуем, а потом слизал кровь, текущую из ранок. До появления лекарств альфы так и делали — зализывали метку, защищая своих пассий от кровопотери. Сейчас в этом уже не было нужды, но Гин не смог удержаться. Ведь кровь омеги в этот момент была такая удивительно сладкая. Недолго было себя и вампиром ощутить.       Все же Гин выпрямился и потянулся к заранее подготовленным медикаментам, лежавшим на прикроватной тумбочке. Следующую минуту он обработал рану ватным диском и перекисью, а потом приложил специальную ватную повязку, закрепив ее вокруг шеи мягким эластичным бинтом.       — …       Когда с этим было покончено, альфа уронил голову лбом промеж лопаток омеги.       — Поверить не могу… Теперь ты действительно мой…       Бен нашел в себе силы легонько усмехнуться.       — Теперь больше не будешь ревновать к солнышку и фонарному столбу?       — Буду… — буркнул Гин в ответ. — Просто не так сильно, как раньше.       — Хочу обнять тебя…       Услышав пожелание, альфа развернул их на бок и крепко обнял Бенджамин со спины. Расцеловав хрупкое плечо, он прикрыл глаза. Честно говоря, ему хотелось заплакать. Такой момент, а он как маленький — лежит, еле сдерживаясь от слез.       — Поплачь, если хочется, — улыбнулся Бен, накрыв его руки сверху своими. — Я не буду считать тебя слабым или еще каким, если ты поплачешь, когда тебе хочется поплакать.       Гин улыбнулся и покачал головой.       Нет, сейчас было не время для слез. Его заветная мечта исполнилась. Тот, кого он любил больше всей жизни и так нелогично ревновал ко всему на свете, теперь принадлежал ему на всех уровнях. На ментальном и на физическом.       — Бен… Бенджамин… Я так сильно люблю тебя… Спасибо, что выбрал меня… Спасибо, что согласился стать моим…       Бен слабо улыбнулся, держась за сознание из последних сил.       — Ну что ты, дурашка… За что ты меня благодаришь? Ведь я тоже люблю тебя. Очень сильно. И я тоже благодарен тебе. Благодарен за то, что ты выбрал именно меня. Неважно, в каком я был теле, ты выбирал меня. Спасибо. И спасибо за то, что стал моим альфой.       Гин улыбнулся широкой улыбкой, наконец, сморгнув слезливое наваждение. Подхватив подбородок омеги пальцем, он повернул его лицом ближе к себе, после чего наклонился и страстно поцеловал.       И когда поцелуй был разорван, получилось так, что в унисон сказали то, что было на уме у обоих:       — Я люблю тебя.