Из альфы в омегу

      Следующий день встретил Бенджамина с чувством сильного похмелья. Он непонимающе застонал, ощущая, что голова готова разлететься вдребезги от боли. С чего его вообще так накрыло, ведь он не пил вчера? Да он вообще не напивался так, пока был в теле омеги!       Он раскрыл слипающиеся мутные глаза. Паранойя копьем впилась ему в сердце, и чем четче он начинал видеть, тем сильнее начинала кровоточить нанесенная этим оружием рана. Душу начал медленно раздирать изнутри ужас — он узнал свой дом, один из нескольких, в котором любил прятаться от всей жизни с ее отравляющей реальностью.       Поднявшись на кровати, он обвел взглядом спальню. Забавно, что второй Бенджамин выбрал жить тут, именно в этом доме, где слуги без специального вызова не приходили. Это был дом отчуждения, дом спокойствия, когда ты хочешь остаться один. Видимо, он тут один и сидел, наводя жуткий бардак. Убирать его сейчас Бенджамин совершенно не хотел, да и куда — альфа сидел в полном ступоре и апатии, понимая, что он вернулся в родное тело. Исхудавшее, утратившее былой лоск и мышечный пресс, но все еще его, родное.       — Класс, — вынес он вердикт, приходя к радикальному мнению, что в тело омеги он уже никогда не вернется.       Это было короткое и приятное путешествие на полгода. Теперь поездка закончилась, извольте заплатить и забыть о том, чтобы повторить его.       Все мечты, все планы, все — коту под хвост. И пусть Гин обещал ему, когда они говорили об этом, что в случае чего они со всем справятся и все решат, это уже было далеко не то. Двое альф не могут пожениться, не могут завести детей, пометить друг друга, не могут даже спокойно выйти на улицу, держась за руки. Они ничего не могут. И жить с этим, разумеется, не хотелось, пусть Бен и обещал Гину, что никогда больше даже не подумает о том, что ему не хочется жить. Обещание свое он, так или иначе, сдержит, но вот от депрессии, мигом вернувшейся к нему, никуда не денется.       Альфа устало встал с постели, ощущая себя непривычно в родном теле. Оно было выше, шире и тяжелее тела омеги в три раза, отчего ощущалось совсем неповоротливым. Теперь придется заново к нему привыкать, ведь оно уже совсем не ощущалось родным. Наоборот, теперь казалось, что он родился в теле омеги, но по ошибке попал в тело альфы. Все теперь казалось неправильным, неестественным.       Бенджамин нехотя поймал свое отражение в зеркале. От того, что на него теперь смотрел высокий статный мужчина вместо изящного невысокого юноши, горечь сдавила горло так, что пришлось впиться ногтями в ладони, лишь бы подавить приступ подступающей истерики.       Мужчина не сомневался, что Гин его найдет, поэтому просто отключил всю охранную систему в доме и на воротах, заранее открыл дверь. Сам он нашел в баре непочатую бутылку виски, пачку сигарет. Накинул на голое, в одних трусах, тело халат и вышел с этим суп-набором на балкон в виде небольшой террасы. Пейзаж как нельзя кстати подходил под его настроение, и ему было совершенно плевать на ноябрьский холод и его неподобающий для этой «прогулки» вид.       Он сел на деревянные половицы декоративной, служащей больше украшением интерьера, лестницы, и, понурив плечи, присосался к бутылке.       Когда Бен был омегой, он вообще не курил. Пить старался как можно меньше и ничего крепче вина. Мужчина заботился о том теле, в отличие от этого. Отчасти этому способствовал страх перед беременностью — он решил все строго проконтролировать: и свое здоровье, и свое состояние и готовность к подобной нагрузке на организм.       Но все это уже было неважно. Теперь он снова тут. Снова с зависимостью от алкоголя и сигарет, которые рано или поздно сведут его в могилу. Никакого стоп-крана для него теперь не существовало, чтобы вот так, медленно и целенаправленно, убить себя, не прибегая к радикальным методам суицида.       Сколько времени прошло, Бен не знал, впав в какое-то медитативное коматозное состояние. Однако запах альфы позади себя почувствовал и каким-то образом все же узнал в нем Гина. Теперь тот пах совершенно по-другому. Вроде бы запах был тем же, но воспринимался совершенно иначе. Не кружил голову. Не завораживал так, что пальцы на ногах поджимались сами собой.       И это открытие еще одним кинжалом впилось ему в и без того усыпанную ножами самобичевания спину.       Гин сел рядышком с ним, точно также уставившись в серый и мрачный ноябрьский горизонт. Они сидели молча, не решаясь заговорить друг с другом. Это был очень отчаянный момент, где реальность резала любящие сердца, не зная пощады.       — Хм, — наконец нарушил тишину альбинос. — Не думал, что Бенджамин Кидд такой алкаш.       С этими словами он отобрал у Бена бутылку, делая глоток сам.       — Ты уже пьяный в хлам или воспринимаешь еще речь?       — Да какое там, — удрученно вздохнул в ответ Бенджамин, жалея, что ему нужно слишком много, чтобы напиться действительно в хлам. — Чтобы настолько окосеть, мне нужно вылакать как минимум три такие бутылки, и то не факт. Правда в том, что Бенджамин Кидд жуткий алкаш, у которого целый погреб всякого разного алкоголя, который уничтожается им ежедневно. Курильщик он тоже жуткий, — продолжал он, не слезая с манеры говорить о себе в третьем лице. — Добро пожаловать в засранную холостяцкую обитель чокнутого старика, — заключил он, наконец, поднимаясь с насиженного места и выпрямляясь перед Гином, устало глядя на него.       Он-то привык к тому, как выглядел альбинос, а вот тот к нему…       Гин внимательно смотрел на выпрямившегося во весь рост Бенджамина. До этого он сознательно никогда не рассматривал лицо этого альфы, но теперь все было иначе. Сейчас они буквально знакомились заново, делая долгие паузы в словах.       Бенджамин был высок и чрезвычайно хорош собой. Красивый острый подбородок и скулы, выразительные карие глаза, прямой, вылепленный скульпторами античности, нос, широкие, не слишком пухлые губы. Теперь при детальном рассмотрении было понятно, почему он стал кумиром омег. Он буквально сошел с постамента идеала красоты для альфы. Что этот Бенджамин, что тот — оба были совершенно непередаваемыми по красоте людьми. Может, действительно судьба, что именно их души поменялись местами?       Гину все это было непривычно, да и самому Бенджамину явно было не легче. Ведь все разговоры о детях и метке, все это теперь пошло к черту. Для альф эти мечты были роскошью. Даже думать о них лишний раз было сродни мазохизму. Этот мир относился к нетрадиционным альфам куда категоричнее, чем к тем же омегам. И все это отчаяние очень хорошо читалось в глазах Кидда, что сейчас стоял над ним, явно продолжая полоскать себе мозги.       — Когда я впервые столкнулся с твоим телом нос к носу, даже не обратил внимания, насколько ты, оказывается, здоровенный. А я ведь весьма высокий по меркам альф.       Альбинос медлил, что-то для себя решая. Запах Бенджамина был совсем другой: крепкий, терпкий, крайне подавляющий, намного резче, чем его собственный. Готов ли он сам пропахнуть таким? Несмотря на всю природу альф и омег, более доминантные запахи все же цеплялись к партнерам с более слабым в таких вот однополых парах. Скрыть свои отношения с другим альфой было невозможно, по крайней мере, без помощи специальных средств.       — Хах, — Гин хмыкнул и поднялся следом, оказываясь лицом друг напротив друга с Бенджамином.       Тот действительно был выше на пару сантиметров, шире в плечах, в талии и бедрах. Был куда более крепким, и это при условии, что он заметно исхудал по сравнению с тем, что Гин краем глаза видел по телевизору. И тем не менее взгляд этих совсем незнакомых ему глаз был родным. Родным и совершенно разбитым.       — Ты… Другой. Совсем другой. Могу я… к тебе прикоснуться? — спросил Гин, но не дожидаясь разрешения протянул ладони навстречу, сдергивая пояс с халата альфы.       Рука проскользнула внутрь, очерчивая рельеф этого тела, изучая его.       — Нет тонкой талии… — рука сместилась ниже, уходя назад, пока не оказалась на ягодицах. — И здесь очень крепко.       Этой рукой он поднялся выше, касаясь поясницы, а второй накрыл пресс, ощущая под ладонями очень крепкое тело. Ничего схожего с омегой в нем не было. И все казалось, что Бенджамин ему сейчас врежет за все эти фривольности, но ведь это все еще был его Бен…       — Мне никогда не нравились альфы. Я никогда не задумывался об этом, и никогда не смотрел на человека одного со мной пола, думая при этом: «да, я хочу его».       Гин заметил, как при этих словах Бенджамин заметно вздрогнул.       — Дай договорить, прежде чем ты совсем станешь похож на скисшую капусту, ладно? — вздохнул альбинос, заключая альфу перед собой в замок из кольца рук.       — Все это было до того, как ты попал в тело моего бывшего. Бен, я ведь никогда тебя не обманывал. Я тебя люблю. Ты мой. И я пришел сюда не для того, чтобы разойтись сейчас, как в море корабли. Да, твой запах заставляет меня нервничать, но я привыкну. Я понимаю, почему другие альфы тебя не любят, он очень крепкий. Но я привыкну. Он мне уже начинает чем-то нравиться.       Гин приблизил свое лицо еще ближе, чтобы между кончиками их носов оставалось всего пара сантиметров.       — Я хочу именно тебя. Мне все равно в каком ты теле. Если ты, Бенджамин Кидд, в этом теле, значит, и я хочу это тело, — вслед его словам руки альбиноса прошли по торсу альфы, пока не достигли шеи, где и замерли, удерживая Бена на одном месте. — Ты очень красивый альфа, — склонив голову вбок, выдохнул альбинос, после чего приник губами к шее, прикусывая вначале кожу, а затем медленно, словно пробуя на вкус, поцеловал.       Он прижал Бенджамина к себе еще ближе. Это было так странно, но, к счастью, совсем не вызывало отвращения. Гину нравилось его касаться и целовать, отторжения у него не возникало, как и у Бена, который не пытался его отталкивать или как-то усиливать запах в попытке разобраться кто сильнее и кто прав. Это было своего рода облегчением. Их не тошнило друг от друга, да и сам Бен был жив и в относительном порядке.       — Что насчет меня? Ты сможешь быть со мной? Как теперь ты меня ощущаешь?       Бен все это время апатичным взглядом продолжал буравить Гина, ожидая его слов, в которых в глубине души очень нуждался. Когда тот встал, мужчина впервые понял, что теперь ему не придется задирать голову, чтобы видеть любимого, не нужно будет вставать на носочки и тянуться за поцелуем — а это была их любимая забавная игра, где Бен должен был чмокнуть альбиноса в губы, а тот специально не давался, заставляя омегу чуть ли не коалой ползать по себе, как по дереву, чтобы достать до заветных губ. Теперь в такие игры уже не поиграешь.       Теперь он снова был альфой. Альфой куда доминантнее, чем Гин. Как им теперь сосуществовать друг с другом? Может, был способ вернуться в то тело? Или, может, получится переселить душу Гина в тело омеги? Но Бен любил альбиноса еще и за его внешность, он привык к нему такому и менять ничего не хотел. Не говоря уже о том, что не знал как. Полный тупик.       Меланхоличные мысли альфы прерывались комментариями Гина, его приставаниями — в иной раз он бы точно врезал, не терпя подобных приставаний от личностей своего же пола, но как же круто все поменялось в их жизни…       И все же гора с плеч у мужчины хоть немного, но свалилась, оставив после себя, правда, кровоточащие борозды от скатившихся валунов. Гин не отказался от своих слов, чувств. Его близость и ласки сейчас были совершенно искренними. Он не выказывал отвращения, чего так боялся Бен, и мужчина отчетливо ощущал его влажные поцелуи на своей шее, полные любви и страсти. Ощущалось это все, конечно, непривычно, но со временем они оба привыкнут друг к другу заново.       Теперь настала очередь Бенджамина отвечать на вопросы Гина, но ему казалось, что все, что он мог бы сказать, было и без того очевидным. Поэтому он решил не отвечать на вопрос альбиноса, а доказать делом. И мужчина малость подзабыл, что больше не омега — из-за чего его действия выглядели весьма властно.       Он перехватил альфу за талию в ответ и резко развернул его, вжимая в стену, после чего накрыл губы поистине отчаянным глубоким поцелуем, в котором выплескивалась вся боль, вся трагедия и одержимая любовь. Поцелуй ощущался иначе, чем раньше, но теперь это было совсем неважно, и оторваться ему было крайне тяжело.       — Как видишь, — тяжело пробормотал он в губы альбиносу, наконец, отвечая на вопрос. — Я нормально тебя ощущаю. Пусть ты альфа, но я хочу тебя.       Гин, привыкший быть доминантом в паре как альфа, сейчас был просто сражен напором от другого мужчины. Это был отнюдь не тот напор, который он испытывал в детстве, в приюте, когда был вынужден защищаться от чужой агрессии. Здесь было нечто совсем иное.       Он получил свой ответ от Бена, который целовал его с таким остервенением, что у альфы мурашки пробежались до самой макушки, а голова тотчас закружилась от потрясения. От того, как Бен вжимал его в стену, держал за талию и целовал — от всего этого так и сквозило отчаянием. Кажется, Кидд действительно успел многое себе напридумывать и загнаться из-за собственных же мыслей. Что поделать, если, будучи альфой, Бенджамин умудрялся накручивать себе даже сильнее, чем в теле омеги. Обычно у простых людей все было с точностью до наоборот.       Их тела так тесно прижимались друг другу, и если у Гина еще оставались какие-то сомнения насчет того, встанет ли у него на такого же, как он, альфу, то теперь все эти сомнения окончательно рассеялись.       Бенджамин нехотя отстранился, делая полушаг назад.       — Н-да... У меня изо рта наверняка воняет помойкой. Многие омеги жаловались, что целоваться с курящим неприятно, — усмехнулся он и поежился от холода. — Пойдем в дом. Я замерз. А еще мы тут идеальная мишень для папарацци.       Альфа вошел внутрь, ногой отпинывая валяющийся на пути мусор. Халат он запахнул, оглядывая взглядом весь тот развал, что устроил бывший Гинги, и привычным делом нажал на кнопку умного дома, вызывая личную прислугу.       — Завтра с утра дома никого не будет. Убери тут все, пока не будет сиять как раньше.       Гин плелся за ним, но уже, честно говоря, немного тупил. Кровь прилила совершенно не к мозгу, а в противоположную ему часть, поэтому когда Кидд запахнул свой халат, плетущийся за ним альбинос незаметно скуксился. Он-то собирался сейчас заняться продолжением банкета, а банкет явно от него ускользал.       — А ты, оказывается, тот еще сноб. Там-то у нас все сам убирал, а тут? Спорим, ручки у тебя нежнее, чем у твоего омежьего тела? — поддразнил его Гин.       Бен обернулся к нему и закатил глаза в своей привычной манере. Тело было другим, а привычки все те же. И Гин не мог этому не улыбнуться.       — Ладно, — резюмировал Кидд, — пора начинать жизнь заново. В третий чертов раз. Будешь жить тут со мной? Я уже все продумал. Закрою фирму, выплачу всем двойные оклады, распущу и продам офис. Вся выручка также уйдет на наш ресторан. Но теперь директором будешь ты. Моя репутация малость подпорчена, ибо твой бывший не отвечал ни на звонки, ни на сообщения, и вообще, кажется, носа не выказывал из этого дома, заказывая кучу жратвы из доставки. Но ты не волнуйся о директорском кресле. Я буду как серый кардинал помогать тебе управлять из тени, — хмыкнул он, доставая удачно найденную под рукой пачку сигарет и прикуривая, выглядя при этом крайне эстетично.       Гин осмотрел большую комнату, особое внимание уделив не заправленной кровати. Нет, в этой комнате он заниматься сексом точно не хотел, не на этой кровати. Черт его знает, чем его бывший тут занимался. Нужно было намекнуть Бенджамину выбросить этот кусок мебели к черту и купить новую постель, прочную и широкую, специально под них.       И когда он заметил, как Бенджамин поджигал кончик сигареты и затягивался, он испытал какое-то колоссальное удовольствие, в своем уме продолжая эту красивую картину представлениями о том, как через десяток минут войдет в это крепкое тело и… Черт, почему его так это возбуждало?       — Бен, тебе не кажется, что тебе стоит поменьше все анализировать? Счастливее будешь, честно тебе говорю. Твое желание все контролировать и продумывать на сто шагов вперед, особенно сейчас, в теле альфы, какое-то слишком уж сильное. Видимо поэтому от тебя омеги и сбегали, м? В любом случае, что бы ты там не распланировал, я все это приму. А ты примешь тот факт, что если у нас обоих уже сперма из ушей пойдет из-за жажды течной омежьей задницы, то это будет только тройничок и никак иначе, — поставил условие Гин, прикусывая губу и поводя плечами.       Он ощущал себя словно какой-то девственник-подросток, который собирался впервые заняться сексом, а потому начинал специально хорохориться перед будущим любовником.       — Я не могу не анализировать, — возразил Бен, еще не понимая, что происходит.       Будь он омегой, он бы сразу почувствовал запах возбужденного альфы, а сейчас до него это доходило с очень далеким запозданием, пока он позволял Гину утащить себя в соседнюю гостевую и чистую комнату.       — Я бы и дальше продолжил говорить о важных, взрослых вещах, но, черт возьми, Бен… У меня уже член болит. Я хочу сдернуть к черту этот халат… И твое дорогое бельишко, — подойдя совсем близко, Гин перехватил Бенджамина за талию, вжимая его пахом в себя, а лицом приближаясь к губам возлюбленного, в которые и продолжил шептать: — Войти в твои прекрасные губы, а затем в тебя сзади, и заставить эти уста стонать.       Он впился в губы Кидда жадно и жарко, стаскивая по пути к кровати дурацкий махровый халат. Руки забродили по всему телу, забираясь туда, куда Гин никогда даже не думал забраться. Обычно он не грезил о том, чтобы протиснуть пальцы между ягодиц альфы, чтобы нащупать тугую дырочку, обещающую все виды удовольствий на ближайшие полчаса. Но, черт возьми, это же был его Бен, его любимый Бен, которого он так сильно любил. Сейчас альбиносу не было никакой разницы. Он привыкнет к этому телу, к напору и сильному запаху, из-за которого, казалось, Бена было действительно много.       Бенджамин не противился его натиску, сам удивляясь своей реакции. Видимо, психологическая привязанность к определенному человеку сказывалась, отчего пол уже не играл никакой роли. Он позволял себя вести в сторону кровати в гостевой комнате, позволял брать бразды правления над собой, поддаваясь и прогибаясь под кого-то. Раньше о таком, будучи альфой, а не омегой, он и помыслить не мог.       Его опрокинули на диван, и он заметил кое-что, что оставалось неизменным — безумный взгляд похоти и обожания в глазах Гина, улегшегося между его ног. Словно ничего не изменилось, словно он все еще в теле омеги.       Член начинал наливаться кровью в ответ на все эти ласки, и осознание, что дальше последует секс, буквально взорвало мозг. Пожалуй, единственное, что его утешало во всем этом — это его родной крупный член, пусть и выполнять свою роль по назначению ему явно уже не предстояло. Хотя… Раз они застряли в таком положении, что ему мешает попробовать Гина? Эта мысль страшно его завела, что тоже стало неожиданностью. Он не ожидал, что так возбудится и захочет другого альфу, но вряд ли альбинос согласится на подобное. По крайней мере не сейчас.       Сам Гин испытывал непередаваемое удовольствие с самого момента, как прижал Бена к кровати и стащил с него мешающее белье. Вездесущие пальцы забрались меж крепких ягодиц и столкнулись с кое-чем, что явно решило нарушить все их планы.       — Тут сухо… Непривычно… Боюсь, без смазки мы вообще ничего сделать не сможем, — обреченно вздохнул уже раскатавший губу альбинос.       Ему голову дурманила мысль обладания таким сильным альфой, отчего он был не совсем «трезв».       Бенджамин вздохнул.       — А ты что хотел? У меня была смазка для омег, не знаю, подойдет она для альфы, но можем попробовать. Ждать доставку из секс-шопа ты же явно не станешь.       Гин в подтверждение этих слов покачал головой. Какое ждать, когда он тут оторваться не мог, покрывая поцелуями тело Бенджамина, прикусывая соски, сжимая талию и постепенно опускаясь ниже. И вот перед его глазами возник уже вставший член мужчины. Совсем не омежий, такой же крупный, как и у него самого; у которого может так же раздуться узел. Жаль, в альфу его спускать было нельзя — слишком болезненно и травматично.       Гин снова не испытал никакой брезгливости. Он прошелся языком по твердому стволу, дразня уздечку. Обхватил губами чувствительную головку, ощущая усиливающийся запах Бена. Такой запах у него был изначально, запах его любимого человека — разве сейчас все не так, как должно было быть?       Гин все дальше и глубже заходил в «лес», понимая, что ему уже действительно наплевать.       — Люблю тебя… — резко поднявшись вверх, он даже как-то грубовато поцеловал Бена, теперь уже не боясь сделать больно своим напором или задавить случайно маленького омегу.       Бенджамину перехватывало дыхание от всего, но он еще держал собственный ум в узде, что напоминал ему о важном.       — Гин… Смазка. Она должна быть в аптечке, в ванной. Соседняя по коридору комната…       Эти слова ненадолго привели альбиноса в себя. Тот ушел искать смазку, перерыв всю полку в ванной, но, к счастью, нашел ее. Это был специальный медицинский препарат для омег, у которых были трудности с собственной выделяемой смазкой. Вызывало вопрос то, действительно ли это средство им подойдет, но сейчас за неимением лучшего сгодится и это.       Опыта в подобном однополом сексе им обоим явно не хватало, но хотя бы работающая голова на плечах присутствовала, поэтому они все делали с максимальной осторожностью.       Бен ощущал прикосновения холодных, щедро смазанных пальцев к своим ягодицам и ловил себя на мысли, что природа была не дура — как же все-таки удобно, когда твоя задница сама генерирует этот необходимый лубрикант в щедром количестве. Попки омег вообще становились мягкие и податливые, когда те возбуждались и настраивались на определенный лад, что и позволяло альфам без проблем и длительной подготовки входить в желанное тело. С альфами, увы, такой трюк не прокатывал, и это определенно было проблемой.       Наконец, спустя некоторое время альбинос ввел в него первый палец, начиная медленно и крайне нежно растягивать совершенно неподготовленные к подобному мышцы. Радовало то, что бывший Гина, очутившись в теле альфы не пошел по другим альфам, ибо одна мысль о том, чтобы в нем хозяйствовал кто-то иной, кроме альбиноса, вызывала у Кидда тошноту. Единственный, кому он мог позволить прикасаться к себе так, как сейчас, и так уже нависал над ним сверху, с завороженным видом разглядывая то, как неподатливые стенки раздвигались под напором его пальцев.       Ощущения эти были донельзя странными. Их вообще нельзя было сравнить с тем, что он ощущал, будучи омегой. Все же к подобным анальным играм альфам приходилось долго привыкать. Кто-то говорил, что у них все же есть какая-то чувствительная точка внутри, смягчающая нижним альфам весь процесс, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что было у омег — все нутро одна сплошная эрогенная зона с парой секретов внутри. Думая обо всем этом, Бен честно старался не унывать, расслабиться и смириться, задумчиво прислушиваясь к реакциям своего тела.       И, в отличие от него, Гин испытывал такой восторг от всего происходящего, словно открывал какой-то не открытый ранее континент. Каждый сантиметр тела был ощупан, каждая родинка была зафиксирована глазами. Альбинос был безумно возбужден, испытывая даже некоторую боль от этого. Он увлекался все сильнее, что было опасно — не хватало еще перевозбудиться. Теперь его любимый Бен не омега, и он не хотел навредить ему и причинить боль.       Сейчас у них был акт «воссоединения», а не доминантное унижение одним альфой другого. Неважно кто был снизу, а кто сверху — они были равными друг для друга, и Гин старался быть нежным, чтобы мужественное и красивое лицо Бенджамина не искажалось от боли и очередных надуманных проблем.       Альбиноса буквально трясло мелкой дрожью, пока он снова и снова погружал пальцы внутрь. Бен глухо вздыхал, морщась поначалу. Он даже и не догадывался о том, насколько сейчас был сексуален в глазах Гина. Ведь не каждый омега мог выглядеть так в этот момент, заводя своего партнера не на шутку. Пресс, еще не полностью убитый нездоровым образом жизни, заметно проступил от напряжения, маленькие соски затвердели и покраснели от ласк, а кожа соблазнительно поблескивала выступившим потом, отчего общий вид был только краше.       Растяжка продлилась, казалось, мучительно долго. Гин потерял счет времени, то ли полчаса, то ли час — он так боялся «не додержать», поэтому решил: уж лучше они подольше полежат, целуясь друг с другом, помогая Бену достаточно растянуться, чем альбинос причинит тому невыносимую боль, отвадив желание заниматься этим навсегда.       К тому же время шло совсем незаметно, ибо все это время в голове Гина била одна и та же мысль: за все время, что они занимались этой подготовкой, Бен ни разу не сказал «хватит». Он не остановил его, не оттолкнул. Наоборот. Лежал такой раскрытый, такой податливый, возбужденный. А ведь Гин проигрывал ему во всем с физиологической стороны, и тем не менее… Этот сильный альфа был перед ним как на блюдечке с синей каемочкой.       Гин то и дело касался крупного члена другого альфы — видеть такое перед собой было странно. Он никогда не видел его вблизи, что уже было говорить о том, чтобы коснуться или приласкать языком.       Он совершенно отчетливо понимал сейчас, что перед ним его альфа. Красавец Бенджамин Кидд выбрал его для себя и не передумал даже сейчас, в такой сложный и ответственный момент. Что ж… Омеги, упустившие свой шанс, могут хоть подавиться. Теперь этого мужчину никто никуда не отпустит и никому не отдаст.       Перед тем, как перейти к следующему этапу, Бен все же остановил Гина и попросил его надеть резинку. Той у альбиноса, конечно, не было — они ими в принципе не пользовались. Течку без узла омега прожить не мог, а в обычное время риск зачатия был настолько мизерным и несущественным, что опасаться было нечего. Да и ни с кем другим они не спали, поэтому риск серьезного заболевания также отпадал.       — Я тут подумал… С альфами твой бывший не был, это я четко ощущаю, но он мог быть с омегами. И мало ли с кем он там трахался. На всякий случай надень. В тумбе в спальне должна быть упаковка. Размер у нас одинаковый, так что она нормально сядет.       Снова альбиносу пришлось найти в себе силы оторваться и сходить в другую комнату. Когда он вернулся, Бенджамин был уже морально готов ко всему.       Гин надел на себя резинку и пристроился между его ног, попытавшись уложить те себе на плечи по привычке, чего Бенджамин ему сделать не дал. Он смутился того, что увидел — привычное любимое тело белоснежного альфы, но вместо стройных сексуальных ножек омеги на его плечах вдруг нарисовались крупные икры и массивные мышцы. Гин в ответ лишь улыбнулся и спорить не стал, разводя ноги альфы в стороны, чтобы поудобнее было входить.       В следующий момент Бен шумно и тяжело вздохнул, начиная заметно размереннее дышать, ибо почувствовал, как крупный орган начал медленно проникать внутрь. Он и омегой в эти моменты замирал и еле дышал, что уже было говорить про альфу.       От напора мужчина прикрыл глаза, чуть хмуря складку между бровями. Он прислушивался к своим ощущениям — было заметно неприятно, но не так больно, как он рассчитывал. Все же долгая растяжка вкупе с сильным возбуждением, а также доверие к партнеру делали свое дело.       Гин продвигался все глубже внутрь, и, о, Бенджамин не представлял насколько у него самого сейчас в этот момент было сексуальное выражение на лице. Из-за этого альбинос ощутимо дернулся внутри.       — Тц. Аккуратнее, — тихо попросил Бен, накрывая ладонью собственный член и проходясь по стволу, чтобы как-то увеличить дозу удовольствия, хотя уже радовало то, что тот не упал от подобных махинаций.       Гин начал медленно двигаться в нем, и по одному лицу его было понятно, до чего ж ему было узко. Это было одновременно и приятно, и болезненно. От этих медленных и плавных движений красивый, проступивший монолитный пресс Бенджамина тихонько вздымался от каждого тяжелого вздоха, так и притягивая взгляд. Но долго пялиться на себя альфа не дал, резко и властно схватив Гина за шею, заставляя того лечь на себя грудью. И все ради того, чтобы дорваться до губ и затянуть в долгий, очень развязный и грубый поцелуй с языками, который был начинкой что надо к этому медленному, изучающему друг друга с нуля сексу.       Постепенно действие становилось все более горячим, а их поцелуи все грубее, жарче и глубже. Они увлекались по мере того, как Бен все больше втягивался в процесс и расслаблялся. Все больше это начинало походить на то, каким их секс был до этого. Только теперь уже с мощными мужскими вспотевшими телами, низкими бархатистыми стонами и яростью двух львов, которые то и дело вырывали друг у друга доминацию из рук, наплевав на то, кто там в кого входил.       Наконец, Гину удалось убедить его сменить позу и встать на четвереньки. Бенджамин раскачивался долго. То, что было для него естественно в теле омеги, вызывало стыд и легкое сопротивление в родном. Однако с каждой минутой он раскрепощался, забывая о том, что он альфа. Забывая о том, что никогда не принимал подобных решений, пусть и не плевался открыто в сторону подобных пар, сохраняя толерантность. Забывая о порицании, вбиваемом с детства в голову, что альфа — мужчина и абсолютный доминант, негоже ему прогибаться под другого альфу.       От смены позы сменился и ракурс — Гин так засмотрелся, что не сразу опомнился. И прежде чем вставить вновь, прошелся языком вдоль позвоночника, шумно сглатывая от вновь прилившего кровью возбуждения.       — Мне очень нравится твое тело. Такое отзывчивое… Ничего, что не омеги. Еще очень возбуждает и эта штучка… — альбинос ухватился за чужой напряженный член, усмехаясь новому открытию.       Будучи омегой, Бен кончал несколько раз за один раунд, говоря, что не может терпеть — слишком хорошо ему было, что несомненно тешило эго Гина. Да и вообще это была особенность омег, им не требовалось много времени и усилий, чтобы достичь пика удовольствия, в отличие от альф. Но теперь Бен снова был альфой, и они оказались буквально в одной лодке — это навело альбиноса на мысль попробовать кончить одновременно, если, конечно, получится. Не сейчас, так в следующий раз.       — Расслабься, — ласково шепнул он на ухо, прикусив следом мочку уха, после чего вошел в уже заметно расслабленное нутро, вырывая из груди Бенджамина новый стон.       Одна из его рук улеглась на бедре Кидда, а вторая так и продолжила надрачивать член, чтобы они оба могли кончить и получить удовольствие — ведь сейчас вряд ли Бенджамин был в состоянии достичь оргазма только от стимуляции сзади. Однако толчки Гина все же приносили удовольствие — весьма своеобразное, но не такое уж первичное. Остаточные воспоминания от опыта в теле омеги никуда не девались, отчего Бенджамин был все еще возбужден и хотел больше, позволяя альбиносу вытворять с собой все, что вздумается, нисколько не противясь его желаниям.       Конечно, теперь он был не такой гибкий, да и сам секс был каким-то сложным, выматывающим — марафоны им точно уже не светят, и из регулярного секса останется только ласки без проникновения да минет. Но зато… этот секс был с любовью. С такой ошеломительной, такой ощутимой, словно она была осязаемая.       Бен хрипло застонал, когда альфа задвигался в нем на запредельной скорости, после чего, в последний раз громко и возбуждающе шлепнувшись об ягодицы, с тихим рыком, от которого у Бена пробежались мурашки по коже, кончил. Сразу же он вынул член — оба прекрасно понимали, что больше никаких узлов.       Ласкать Бенджамина Гин не перестал, сжимая рукой ствол все крепче, пока не почувствовал горячую сперму на ладони и не услышал облегченный стон мужчины, которого он тотчас перевернул на спину. И, наклонившись, Гин медленно и нежно его поцеловал.       — Не знаю, что я буду делать, если когда-нибудь ты захочешь быть с омегой. Кажется, я окончательно помешался на тебе. Я даже не задумывался, не осознавал этого раньше, что ты для меня как воздух. Остаться без тебя - это единственное, чего я не переживу, — прошептал он еле слышно свое признание в губы Бена, после чего просунул под его талию обе руки и прижал к себе, жмуря от переизбытка чувств глаза.       Бенджамин едва отошел от оргазма, вспомнив, какой он был у альф и вновь осознав всю разницу, которая все же существовала, как снова был ошеломлен признанием.       — Поверь, — наконец, тихо выдохнул он в ответ, — ты лучше любого омеги на свете. Я также одержим тобой. Мне больше никто не нужен. К черту все эти условности, бумажки и трудности. Мы уже семья. А если уж так приспичит ребенка… ну трахнем вдвоем какого-нибудь доступного и согласного выносить дитя. Поверь, на деньги эти мотыльки слетятся в один миг. Но ты навсегда останешься и будешь моим. Никто не затмит тебя, — закончил он ответное признание, после чего затянул альбиноса в медленный и влажный поцелуй, незаметно меняя их местами, чтобы целиком и полностью насладиться вкусом этого усталого, закрепляющего их акт любви поцелуя.       — Я люблю тебя, — тихо добавил мужчина напоследок, с заметным трудом отрываясь от чужих губ.       Гин ослепительно улыбнулся. Он был счастлив, несмотря на свалившиеся новые трудности. Теперь они точно миновали самое страшное — дышалось как-то легче и свободнее, когда то, чего они так боялись, уже случилось. Все стало сложнее, но в итоге все разрешилось. Альбинос надеялся, что так оно будет и впредь.       Бен был прав — к черту этот брак. Они относились друг к другу, как родные. Никого ближе друг друга у них не было, поэтому все эти жалкие бумажки уже не играли никакой роли. А кольца они могли носить и так, никто им этого не запретит.       Гин не стал протестовать, когда его перевернули. Он сам даже немного развел ноги, ведь лежать так было удобнее. И впервые он чувствовал так отчетливо вес любовника, Бен-альфа не был такой легкой пушинкой как его омега-версия. И это ощущение ему нравилось, приятная тяжесть была. Хотя, к слову сказать, лежать с раздвинутыми ногами, между которых был альфа… Это смущало. Теперь он понимал Бена, который иногда стыдливо зажимался, пока они занимались сексом.       — Если у нас будет ребенок, я бы хотел, чтобы его отцом стал ты. Ребенку с обычной внешностью будет намного проще в этом обществе. Я совершенно не против, если этот мальчик будет похож на тебя. Я ведь говорил, вместе мы всегда найдем выход из любой ситуации, так что бросай пить, как конь. Все снова наладится, веришь?       — Верю. И, думаю, ты прав. Общество жестоко к людям, которые чем-то отличаются от других, и само же при этом диктует моду, что нужно быть оригинальным, выделяться из толпы. Противоречит само себе. Я надеюсь, твой бывший не пичкал мое тело наркотой, иначе мои гены тоже окажутся подпорчены.       — А он мог. Как-то я отобрал у него какой-то подозрительный блистер, который ему подогнали в клубе. В твоем теле он имел запасы денег, так что мало ли какую дрянь принимал. На всякий случай сдай анализы, так вернее будет.       Бен согласно кивнул.       Альбинос усмехнулся, о чем-то задумавшись. Они полежали какое-то время молча, а затем он шутливо шлепнул и ухватился руками за задницу Бена.       — Я очень боялся этого момента. Думал, вернись ты в это тело, и вдруг я не смогу? Какое это было бы предательство, после стольких дней вместе, после стольких слов и обещаний. Но вот мы здесь, нам было хорошо, и все супер.       Гин попытался было резко перевернуться, но Бен на него игриво зарычал. Началась возня, и они оба полетели с кровати на пол, совершенно не специально. Гин перекатился на живот и продолжил тихо смеяться, упираясь щекой в дорогой паркет. Кажется, на него напало какое-то ребячество, и он совершенного этого не скрывал.       Бен сам улегся спиной на пол, покрываясь мурашками от холода, который морозил разгоряченное тело. В душе разливалось тепло, ведь Гин сказал кое-что действительно важное. Слава богу, что их тела нормально среагировали друг на друга, поддавшись эмоциям.       Однако было кое-что еще, что Бен все же хотел спросить, ведь теперь это ему было тоже важно.       Они оба валялись на полу, и мужчина молча, влюбленным взглядом смотрел на альбиноса, который теперь воспринимался немного иначе. Теперь Гин для него был моложе, более худой и жилистый, чем он сам. Вообще другой и вместе с тем — все тот же его любимый Гин.       — Слушай, Гин… Возможно, я многое прошу, я пойму, если ты не захочешь, но… Я поймал себя на мысли, что… Тоже хочу тебя попробовать. Когда я был омегой, я об этом даже не задумывался по понятным причинам, но теперь… Ты так возбуждаешь меня. Я понимаю, чтобы привыкнуть и не шипеть от боли, а получать хоть какое-то удовольствие, нужно много времени и привычка… В общем. Я буду очень счастлив, если однажды ты согласишься.       Гин перевернулся на бок и подпер рукой голову, разглядывая альфу напротив. Он с самого начала понимал, что этот вопрос рано или поздно прозвучит. Что ж… Прозвучал он рано, возможно даже слишком, но…       Он внимательнее посмотрел на Бенджамина. Мужское тело альфы теперь уже казалось привычным, словно так всегда и было — удивительно, как быстро он к этому привык. Забавно.       Альфы получали огромное удовольствие отнюдь не задницей, как омеги. Разный пол, разные условия получения наслаждения — природа все продумала, но это был не их с Беном случай. И нужно было как-то подстраиваться.       — Ммм… Ага. Я знал, что ты этого захочешь, не знал только, как скоро. Я не против попробовать. Я тоже альфа и знаю, что ты чувствуешь. К тому же… — Гин провел свободной рукой по паху Бенджамина, — жаль оставлять такую красоту без дела.       Гин пожал плечами. Он не был уверен, что ему понравится. Да и было страшно до чертиков, если честно. Но ведь Бен сейчас прошел через тоже самое и ни разу не оттолкнул его, а ведь мог бы.       — Ха-ха, — рассмеялся он вдруг. — Я понял, о чем ты думаешь. Я меньше тебя, худой, плечи уже, запах слабее — словом, выгляжу как идеальный нижний.       Бен сдержанно прыснул, застигнутый врасплох.       — Да ладно тебе прикидываться святошей. Это все равно не означает, что я откажусь от удовольствия бывать в тебе, но я согласен на такое. Для наших тел это будет более комфортный сценарий, если так подумать. Мы явно не будем делать это часто, а если еще и чередовать, то и проблем с телами и здоровьем быть не должно.       Бен шокировано уставился на Гингу. Он даже слегка приподнялся со своего места, словно пытаясь убедиться, что не ослышался. Тот вопрос случайно, сам собой, вырвался из него, и он готовился к тому, что ему придется долго упрашивать, вымаливать, задабривать всем, чем угодно, лишь бы Гин согласился, хотя бы на один разочек. А тут…       — Вот так просто?.. Вау. Ты меня удивляешь. Помнится мне, как ты плевался и отмывал свой язык, когда это тело поцеловало тебя, да еще и в печень врезал, — посмеялся Бен. — Пришел домой, уперся носом мне в пах и елозил, бормоча «моя прелесть».       Бен хотел просто подразнить альбиноса, а в итоге сам себя уколол грустью о потерянном теле и жизни, которая теперь осталась в прошлом.       — Не волнуйся, я не собирался скидывать с себя одеяло нижнего насовсем, но я буду очень рад, если мы поделим эту роль пополам. Ты прав, подобным сексом каждый день не позанимаешься, для альф это может быть и небезопасно — еще один минус. Как прежде ничего уже не будет, — грустно улыбнулся он, уже начиная тосковать по их регулярной близости. — Но если чередовать, будет действительно проще. И тебе, и мне. Но да… На моем фоне ты прямо… омежка, — снова поддразнил он Гина, перехватывая того за пояс, решив от души отомстить за всю щекотку и издевательства, резвясь с телом альбиноса также, как тот резвился с его прошлым телом.       Игрища кончились тем, что Бен вновь навис над Гином, придавливая того к полу. После этого он снова шутливо назвал его «омежкой», а затем, наконец, вернулся к тому, чего оба желали здесь и сейчас — к поцелуям.