wish i was better

      — Ну же, Чонвон-а, — умоляющий голос Хисына отвлекает Яна от его мыслей и мрачного созерцания катка, — разве ты пришёл сюда чтобы просто постоять в сторонке?       — Ну по крайней мере не для того, чтобы повторять болезненный опыт Джейк-хёна.       Старший лишь вздыхает и опускает голову на сложенные на бортике руки. Ян бросает на него короткий взгляд и возвращает его на своё законное место: туда, где бесконечно красиво и легко кружится на льду стройная фигура Сонхуна. Сказочный - думает Чонвон, даже не пытаясь скрыть от стоящего прямо перед ним Хисына восхищение. Сонхун выглядит полностью увлечённым процессом и таким счастливым, что Яну становится ещё тоскливее от того, что он кататься не умеет от слова совсем. Даже просто "бегать" по льду не сможет как тот же Ли, не говоря уже о том, чтобы выделывать какие-то поистине фантастические па, как это делает Пак.       — Ну ты можешь хотя бы попытаться, — не отстаёт Хисын, — зря мы что-ли брали эти коньки, — указывает на одиноко лежащую на полу обувь, надеясь хоть так затронуть разумную нить в мыслях Яна, но всё тщетно, потому что:       — Нет, серьёзно, я не хочу отбить себе всю задницу буквально за пару дней до выступления.       Ему дали отдых - пусть и незаслуженный, но точно необходимый - и отпустили с репетиции раньше. Сонхун каким-то невероятным мастерством переговоров умудрился выпросить для себя тоже несколько часов и предложил сходить вчетвером на каток. Если бы не слишком умоляющие взгляды Пака и Джейка, Чонвон бы точно не согласился.       Во-первых, он реально херовый фигурист. Ну не его это - рассекать каток, вдыхая полной грудью прохладный воздух, собирать с поверхности сверкающие льдинки, улыбаясь свежести и лёгкости. Всё, что он мог - падать. В этом Ян был мастер как никто другой, по крайней мере он был уверен в этом, пока не увидел энтузиаста Джейка, рвение которого, видимо, даже миллионы падений не сломили бы. Жаль, что он сам таким рвением не обладал, а потому стоял за бортом всеобщего веселья вот уже двадцать минут.       Вторая причина заключалась в том, что он не доверял своему состоянию. Да, за эти несколько дней он неплохо восстановился, но к таким физическим нагрузкам приступать пока не спешил. Да и Чонсон настоятельно просил его заботиться о себе лучше. Чонвон очень не хотел подвергать старшего лишним волнениям, а потому не спешил поддаваться на чужие уговоры. В отношении себя он целиком и полностью доверял только Чонсону, а так как старшего рядом не было, то ему было не на кого положиться. Нет, Хисын, конечно, тоже очень ответственный хён, но у него самого под опекой уже находился один ребёнок, а пытаться занять место Джейка у Яна не было ни права ни желания.       Справа раздаётся душераздирающий крик, местами переходящий в смех, и Чонвон, повернувшись, видит мчащегося на всех порах прямо на Хисына Шима. В отличие от перепуганного Чонвона, Ли выглядит как-то слишком спокойно и невозмутимо, стоит на своём месте, точно это не ему вовсе угрожает молнией несущийся Шим. Он вообще никак не реагирует, но за пару секунд до предполагаемого столкновения делает весьма неожиданный толчок назад.       Джейк снежным вихрем пролетает мимо, но Ян улавливает в его горящих глазах, направленных прямо на Ли, явное осуждение и почти что гнев. Чонвон встречается взглядом с хитро улыбающимся Хисыном. Тот сияет, точно ребёнок, чья шалость удалась, и уже через секунду заливается смехом, потому что Джейк путается в своих же ногах и с грохотом валится на лёд.       Чонвон спешит к другу, равняется с ним, всё ещё находясь за бортиком, и с вполне искренним беспокойством оглядывает его фигуру. Джейк же лежит на льду, согнувшись в три погибели и, кажется, страдальчески шепчет что-то о побитом копчике.       — Ты в порядке? Хён?       — Конечно, — парень тут же весь подбирается, садится в позу лотоса - насколько позволяют коньки - и придаёт своему лицу самое непринуждённое выражение.       Хисын оказывается рядом с некоторой задержкой, ему требуется немного времени, чтобы отойти от смеха. Ли касается плеча Шима и с самой нежной улыбкой на губах интересуется всё ли у того в порядке, на что парень демонстративно ведёт носом в сторону, складывая руки на груди, всем своим видом отыгрывая глубоко обиженного и оскорблённого.       — Я с предателями не общаюсь.       — Вставай лучше, пока не застудил себе всё что только можно, — Хисын на его актёрскую игру не ведётся, тянет руку, чтобы помочь встать, но Джейк не сдаётся, отворачивается показательно и даже не пытается задуматься о том, насколько комично он сейчас выглядит со стороны.       — Мне и тут хорошо. Ты сам решил бросить меня на произвол судьбы.       — Если бы я попытался тебя остановить, мы бы оба полетели на лёд.       — А как же "вместе и в радости и в горе"?       — Горе ты моё луковое, — Ян, не удержавшись, прыскает в ладонь, а Ли только закатывает глаза, обходит Шима и, особо не церемонясь, подхватывает под мышки, поднимая на ноги. Джейк всё ещё пытается выглядеть очень недовольным своей жестокой судьбой и печальной участью, но нежные искры в глазах выдают его с потрохами.       Хисын принимается отряхивать одежду Шима от снежной пыли, с особым энтузиазмом несколько раз ударяет по заднице, на что Джейк лишь хмыкает, поправляет его куртку и шапку, встречаясь с чужими глазами. Чонвону становится неловко, точно он залез куда-то, где ему быть совсем не нужно, и он спешит отвернуться, перед этим всё же замечая краем глаза как Ли еле заметно мажет губами по чужой щеке.       — Иди сюда, — мягким голосом зовёт старший, и Чонвон снова переводит на них взгляд. Хисын, развернувшись лицом к Шиму, берёт обе его руки в свои и начинает медленно двигаться спиной вперёд, при этом руководя парнем, который всё ещё держится на ногах очень неловко и неумело. Чонвон с тоской смотрит вслед удаляющимся от бортика парням, — И всё же, Чонвон-и, лучше хотя бы попробуй прокатиться! — кричит ему Хисын, прежде чем скрыться в глубине катка. Ян со вздохом окидывает лежащие недалеко от него на полу коньки взглядом и... всё равно не решается.       Нет, это правда не его. Он хорошо танцует, он тренировался этому столько лет, да и, ко всему прочему, у него всегда было достаточно гибкое тело, так что танцы определённо его, но вот катание на коньках... Проще, кажется, глухого научить петь, чем его кататься. Каждую зиму Сону таскал его на всевозможные катки и, всегда это заканчивалось сорванными нервами и разбитым сердцем Чонвона.       Потому что он упорный. Упёртый. Если он хочет чего-то, то обязательно это получает, если делает что-то, то до того момента, пока не справится. Но этот лёд выбивал из него все надежды, раз за разом встречая его мягкое место недобрым блеском идеально гладкой поверхности. Обычно он не останавливался, пока не получал какой-нибудь особо сильный ушиб, и Сону буквально силой не вытаскивал его с катка. Так себе воспоминания.       Прошлой зимой Ким уже уехал учиться, поэтому никакой силой уговоров никто из других его друзей не смог заставить Яна посетить этот ледяной ад. И ему так понравилась эта свобода, что он решил больше никогда не испытывать судьбу в этом гиблом деле. Но судьба его, в общем-то, не спрашивала, поэтому он оказался сейчас там, где оказался.       Вот придёт Чонсон с тренировки и тогда... Ян находит глазами громко смеющихся над неловкостью Шима Джейка и Хисына и грустно вздыхает. Вот тогда и его черёд придёт для романтики.       — Ты либо не умеешь шнуровать, либо взял не тот размер, других отговорок почему ты ещё не надел коньки я не приму, — Ян крупно вздрагивает, хватаясь за ткань своей бежевой куртки ровно в том месте, где должно по идее находиться бешено бьющееся сердце, и поворачивается к подкатившему к бортику Сонхуну.       — Напугал.       — Прости не хотел, — пожимает плечами без капли раскаяния Пак, — итак, ты объяснишь мне, почему ты ещё не на льду, или как?       — Или как, — бурчит Ян под нос, уводя взгляд от чужого слишком уж сияющего счастьем лица. Он практически физически чувствует, как в чужой крови бурлит адреналин и до одури приятное возбуждение, но лишь хмурится и дует щёки. Да, ему завидно, и что с того? Он вполне имеет право завидовать и возмущаться, потому что это так несправедливо! Он, Ян Чонвон, который при желании может и горы свернуть, и вообще всё на свете, не может взять под контроль какую-то жалкую пару коньков на своих ногах! Да даже тот же Джейк уже начинал делать ощутимые успехи, а ведь он на льду всего пол часа, в то время как он сам мучается из года в год и всё ещё не сдвинулся с мёртвой точки!       Конечно, это удручало, бесило, злило и давило на нервы своей несправедливостью!       — Неужели Чонвон-и испугался какого-то жалкого льда? — проговаривает Сонхун.       Ян мечет взглядом в чужое слишком уж довольное лицо, но вовремя спохватывается и не поддаётся на провокацию.       — Даже не думай взять меня на слабо, хён. Мне не пять лет, так что это не сработает, — предупреждает его Чонвон, на что тот лишь улыбается шире, но продолжает всё таким же ровным голосом:       — Да я и не думал. Мне лишь казалось, что для тебя нет ничего невозможного, но, как оказалось, каток выше твоих сил.       Пак тут же понимает, что сказал что-то явно не то, но уже слишком поздно, потому что Чонвон медленно закрывается и уходит вглубь своего разочарования. Делает несколько шагов назад от бортика, словно этот неприветливый каток даже не планирует принимать его за своего и выгоняет куда подальше. Да, это выше его сил. И что теперь тыкать его носом в эту брешь? Так обязательно указывать ему, что вот именно в этом он просак? Разве у Сонхуна своих проблем не предостаточно, зачем ещё и чужие-то задевать?       — Хей, Чонвон, что бы ты там себе не надумал, я не это имел в виду. Ты ведь танцор, так? У тебя хороший баланс, я, конечно, не лучший учитель, но опыта в катании у меня предостаточно, так что давай ты не будешь тухнуть здесь в одиночестве и попробуешь? — Сонхун выходит со льда и приближается к опустившему голову парню, который показательно делает ещё один шаг назад. Обидно? Да, безусловно обидно. Конечно, сознанием он понимает, что Пак не хотел его задеть, но глупая детская обида за чужие колкие слова застревает в горле. Вот так и знай, как шутить с такой стервой как Сонхун, который не умеет сказать себе стоп-слово в нужный момент.       — Плох, окей, я очень плох в этом, — мотает головой Чонвон, чувствуя как взгляд Пака застилает вина, но его глубоко задетая гордость не даёт молчать, — но не надо говорить мне об этом, ладно? Я прекрасно знаю, что это глупо, но у меня просто не получается, понятно? Это не мой талант, как не твой решать задачи на электронные поля, так что давай смиримся с тем, что мы оба в чём-то безобразно плохи.       Сонхун смотрит потерянно и как-то загнанно, а Чонвон моментально жалеет о своей вспыльчивости, но ничего уже поделать не может. Обиду в груди резко и напористо вытесняет сожаление.       — Прости, я правда не хотел тебя задеть, — наконец нарушает тяжёлое гнетущее молчание Сонхун, — только не надо теперь винить себя в том, что вспылил, я тебя прекрасно понимаю. Мне тоже... нелегко, но ты-то хотя бы старайся вернуться в строй, а то так и увязнешь в этом болоте.       Чонвону становится ещё паршивее. Потому что Сонхун - тот, кто действительно достоин уважения за свою внутреннюю самоорганизацию. Он побеждает себя - Ян не знает и не хочет даже знать как и какими усилиями - борется с собой и заставляет своё погибшее сердце биться ровно. Заставляет его понять, что все мосты сгорели, и Джейк просто друг. Чтобы не портить ничего и никому. Потому что так всем будет в разы легче, а кто он такой, чтобы не поступить так, как будет лучше для его родных людей, даже если самому это приносит тонны боли?       Сонхун слишком хорошо понимает себя и слишком хорошо умеет контролировать себя же. И он твёрдо уверен в том, что добьётся всего, чего бы ни пожелал, чего бы ему это не стоило. Даже если ему придётся смотреть на своего любимого человека как на обычного друга, он готов на это пойти сквозь тернии, сбивая ноги и душу в кровь.       Чонвон бесконечно уважает его за это. Чонвон почти что восхищается им, потому что уверен, что сам бы так не смог. Он бы скорее вырвал себе глаза, чем посмотрел на Чонсона рядом с кем-то другим, будь это его злейший враг или лучший друг.       Ян в очередной раз говорит себе, что Сонхуна нужно понять. И с ним стоит быть терпимее хотя бы потому что сам Пак всегда оставался безгранично терпимым ко всему, никогда не позволял эмоциям застелить его взгляд или захватить трезвость ума. И, самое главное, он в самом деле даже не думал о том, чтобы своими словами серьёзно его задеть.       — Всё в порядке, хён, — в конце концов выдыхает Чонвон, и его взгляд светлеет. Сонхун уже не выглядит таким подавленным.       — Значит ты прокатишься с мастером? Можешь не бояться, потому что я целиком и полностью ответственен за тебя. В любом случае, если с тобой что-то случится, то твой парень мне голову откусит, так что убивать тебя мне невыгодно, — улыбается он, а Ян в очередной раз восхищается. Тому, насколько этот парень упорный и твёрдый, как ловко он умеет взять себя в руки и как сильно он старается быть светлым для Чонвона, хотя ему самому в жизни не хватает того самого света.       Но если другие тебе не светят, ты всегда можешь сиять сам. И зажигать других следом.       — Не понимаю, почему ты это делаешь, — вздыхает Чонвон, подхватывая с пола явно заждавшиеся своей очереди коньки. Проходит к трибунам и натягивает один, тут же понимая, что в самом деле не знает как их шнуровать. Зависает буквально на несколько секунд, но Сонхун молнией считывает чужие эмоции и оказывается перед ним, забирая шнуровку из чужих рук.       — Что именно? — спрашивает, не отрываясь от своего занятия, а Ян чувствует, как чужая забота приятно греет душу.       — Заботишься обо мне, — Чонвон опирается локтями о свои колени, чувствуя себя даже в какой-то степени неловко в сложившемся положении, — точно о ребёнке.       — Ты и есть ребёнок, — невозмутимо отвечает Пак, — и я уже говорил, что ты мне нравишься. Как человек, разумеется.       — Если ты продолжишь в том же духе, я начну сомневаться в дружественности твоих намерений, — предупреждает Ян. Конечно, без капли истинной серьёзности. Он знает, что Сонхун до сих пор... Любовь не то чувство, от которого так легко избавиться, так?       — Не волнуйся, на роль Джея я не претендую и педофильскими замашками пока не страдаю.       — Хён не педофил, хватит выдумывать.       — О, так вы ещё не..?       Чонвон нещадно краснеет против воли и смотрит на Пака самым убийственным взглядом, на какой только способен. Не то, чтобы тема секса это какое-то табу для него, просто... Не хочет он говорить об этом, понятно? Если уж на то пойдёт - а оно обязательно скоро на это пойдёт, Ян не сомневался - то он поговорит об этом с Чонсоном. Только с ним и ни с кем другим. И обсуждать это с кем-либо посторонним, будь это хоть тысячу раз самый лучший его друг, он не намерен.       — Я пошутил, хватит пытаться убить меня взглядом, иначе я начну думать, что у вас там с этим всё плохо.       Чонвон едва не давится свежим морозным воздухом и только сильнее напрягается, в то время как Сонхун тихо посмеивается над его эмоциями, заканчивая со шнуровкой.       — Если ты продолжишь говорить подобное... — шипит Чонвон, но даже не думает договаривать и нет, конечно же не потому что ему нечем угрозить Сонхуну. Совсем не поэтому.       — То что?       — Исключу из клуба разбитых сердец, — отвечает Ян первое, что приходит в голову.       — Но я же его основал, — улыбается Сонхун, — тем более ты уже не состоишь в нём.       — С каких это пор? — Ян кидает на чужое лицо непонимающий взгляд.       — С тех пор, как ты встречаешься с моим лучшим другом наверное.       — И что? Мне разбили сердце? Разбили. А значит я имею право оставаться в этом клубе хоть до конца жизни.       Сонхун смеётся и молча соглашается. Чонвон знал, что он ему уступит. Всегда уступает.       — Слушай, — Пак выходит на лёд и нетерпеливо тянет за запястье пытающегося медлить Яна, не обращая ни малейшего внимания на его почти открытые попытки отступления, — я обычно не интересуюсь подобным, да и не нужно оно мне, но всё же спрошу: как у вас с Джеем? Я не прошу самых интересных и сочных подробностей с рейтингом, мне достаточно простого "всё хорошо" или "не совсем".       Ян тормозит у бортика, буквально железной хваткой вцепляясь в него пальцами, а слова Сонхуна раздаются как будто фоном над всеми его переживаниями и страхами. Отчего-то вспоминается как он боялся байка. Ощущения были похожие, но тогда он был слишком опьянён чувствами к Чонсону, чтобы думать о страхе, а сейчас подобное не прокатит хотя бы потому что рядом нет Чонсона.       А так хотелось бы, может хотя бы он смог бы заткнуть рот неожиданно неугомонному Сонхуну?       Обычно молчаливый в любой другой компании, Пак наедине с Чонвоном начинал болтать слишком много для своей интровертной задницы. Это не бесило и не раздражало, это было наоборот неожиданно... приятно. Ян чувствовал себя особенным. Словно рядом с ним старший не боялся быть собой, не боялся, как сейчас, проявить свои слабости и выказать волнение, как-то слишком искренне спокойно относился ко всем замашкам и резким словам Чонвона. Он был как старший брат, которого у него никогда не было. Как и у Сонхуна младшего.       — Думаю, что всё более чем хорошо, — он не сдерживает улыбки, которую тут же подхватывает Сонхун.       — Рад слышать.       Да, у них с Чонсоном всё не просто хорошо, а прямо-таки замечательно. Пусть им и приходится мириться с тем, что в пределах Академии они не больше чем знакомые, но они стали проводить больше времени за её стенами. Чонвон после той ночёвки... замечательной ночи, оставившей после себя только тёплую, до безумия приятную тоску об ушедшем умиротворении, не раз бывал у Чонсона дома. Рядом с Чонсоном он спал спокойно, как младенец. Пак забирал его с учёбы и помогал делать домашнее задание, правда это в итоге почти всегда заканчивалось тем самым рейтинговым, о чём просил не рассказывать Сонхун, но это скорее приятный бонус.       И всё же они не дошли до постели в том самом смысле этого слова, но им и некуда торопиться. Чонвон не любит заглядывать вперёд, но всё равно знает, что у них с Чонсоном время не отсчитано по секундам, и нет никакого невидимого таймера. У них впереди едва ли не вечность, а время всего лишь летит, подгоняя их и направляя в то самое нужное русло. Они плыли по течению и ощущалось это прекрасно.       — Чонсон-хён хорошо катается? — спрашивает Ян, как-то совсем расслабляясь от воспоминаний, в то время как Сонхун берёт его запястья совсем как это недавно делал Хисын с Джейком, и медленно начинает отталкиваться.       — Даже лучше чем Хисын-хён, — ну кто бы сомневался. Есть ли вообще что-то, в чём бы он не был хорош? — только не говори хёну. Эта тема одна из их любимых предметов для спора, и они всегда пытаются упросить меня разрешить его, но это было бы слишком просто и скучно.       — Потешаешься над тем, как ругаются старшие?       — Это гораздо веселее, чем ты думаешь, вот увидишь, — улыбается Пак, начиная постепенно набирать скорость, а Ян и не замечает этого поначалу.       Лишь когда чувствительная кожа лица начинает ощущать летящую в неё снежную пыль, он словно спохватывается, переводит на Сонхуна почти испуганный взгляд, но тот, повернув голову и корпус насколько это возможно, смотрит только вперёд, крепко сжимая чужие запястья. Чонвон мечется изнутри, потому что страшно, страшно и очень тревожно, эта скорость - не то, что он в силах контролировать, так что в случае чего единственной его точкой опоры может стать Сонхун. Он доверяет Паку... да, конечно, он ему доверяет, но хочет придерживаться правила "доверяй, но проверяй", а потому, аккуратно вывернув руки, берёт чужие в свои. Так спокойнее, в разы спокойнее. Когда он имеет хотя бы малейший контроль над ситуацией, то ему проще ей отдаться. Потому что себе он доверяет на все сто.       Пак на чужие махинации не обращает никакого внимания и всё смотрит куда-то вдаль. Проследив за чужим взглядом, Чонвон едва удерживает себя от того, чтобы силой не развернуть чужую голову, потому что Сонхун так тоскливо и тяжело смотрит на Джейка, что уже знакомая боль пересекает его лёгкие.       Эта эмпатия однажды его просто доконает.       Джейк улыбается, собирает снежный пух со льда и, с трудом сложив всё это невеликое богатство в какое-никакое подобие шара, кидает в Хисына. Его громкий смех, кажется, можно услышать на другом континенте. Чонвон понимает Хисына и Сонхуна. Джейк очаровательный, он из тех людей, про которых говорят "невозможно не влюбиться", он тот, кто всегда ассоциируется с теплом и весной, с комфортом и улыбками. Он, возможно, просто идеальная пара для кого-то вроде Сонхуна.       Но Хисын, уклонившись от снежка, ловит его в свои объятия, совершенно не парясь о том, как много людей могут увидеть их, собственнически прижимает к себе и что-то шепчет на ухо. Пак, не выдержав, отворачивается.       Чонвону хочется вскрыться от того, как ясно он ощущает чужую боль, и как быстро парень её глушит, через считанные минуты как ни в чём ни бывало поворачивается к нему с лёгкой, слегка потерянной, но удивительно живой улыбкой:       — Ну как, страшно?       — Не думаю, — мотает головой Ян. Интересно, что является движущей силой Сонхуна? Что-то ведь заставляет его из раза в раз подниматься на ноги, что-то оживляет в нём ту самую веру, которая без поддержки давно бы умерла? И вот что это? Чонвон не знал, да и не имел, наверное, права знать.       — Ты будешь в порядке, если я отпущу? — внезапно спрашивает Пак.       — Только если перед этим ты немного притормозишь, — Сонхун тут же выполняет его просьбу, — и всё же, хён, оставайся где-нибудь рядом, потому что мне самому по себе тяжело.       Сонхун кивает и отпускает.       До прихода Чонсона ещё около сорока минут, Ян уже давно всё высчитал. И он планирует провести их с пользой.       Его сердце бьётся просто безумно, каждую секунду ожидая падения, но Сонхун над ухом снова начинает без умолку болтать, так что Чонвон быстро отвлекается на какой-то незначительный разговор, при этом стараясь хотя бы не потерять равновесия. Не нужна никакая грация и красота, ему уже одного того, что он держится на ногах будет более чем достаточно.       Он не замечает как пролетает почти час. Время скользит сквозь пальцы также быстро, как лезвия коньков Сонхуна, который то и дело его подначивает, подгоняет, пытается втянуть в какую-то авантюру, а Чонвон просто не находит в себе столько сил, чтобы бесконечно сопротивляться. Его захватывает скорость и азарт, он уже и не замечает, как сам несётся, на крышесносной скорости пересекая лёд, пока не видит совсем недалеко, буквально в десяти метрах, которые с каждой секундой всё быстрее сокращаются, его.       Какое-то непередаваемое чувство восторга и эйфории охватывает Яна, и он даже не думает тормозить. В нём разгорается безумное желание врезаться в этого человека, столкнуться, словно комета с чёрной дырой, что поглотит его целиком и полностью. Пусть Чонсон заберёт его с собой куда угодно, хоть на край Земли, хоть на Луну, ему вообще всё равно, потому что Пак так сказочно сияет в свете катка, что Чонвон уверен - он не человек, он выдуманный, нарисованный и выведенный до идеала персонаж. Его светлые, недавно подкрашенные и больше не выделяющиеся отросшими корнями волосы напоминают Яну сладкую вату, да и сам Чонсон целиком и полностью скорее не человек, а огромная мягкая вата.       Ян врезается в него на всех порах, ярко, невероятно ярко и счастливо улыбается, потому что Чонсон ловит его в свои родные объятия, крепко прижимает к груди и смеётся. Чонвон почти мурчит от непередаваемого удовольствия, когда его руки легко-легко, почти невесомо, проходятся по его макушке, приглаживая растрёпанные волосы, и он уже заранее знает, что Пак скажет:       — Ну и где твоя шапка?       — Я снял её, потому что мне стало очень жарко.       Чонсон вздыхает и просит всё же шапку снова надеть. Чонвон тут же соглашается, потому что он не может отказать Чонсону, тем более это такая мелочь, а раз старшему так спокойней, то он, конечно же, наденет.       — Ты давно здесь?       — Нет, я успел только с Джейком поздороваться, как ты налетел на меня, — улыбается Чонсон. Чонвон улыбается тоже и принимается искать остальных глазами. Как ни странно, но Джейк со своей неуклюжестью справляется в одиночку, в то время как Хисын с Сонхуном о чём-то перекрикиваясь, на невероятной скорости пересекают площадь льда. Катаются на перегонки.       Чонсон закатывает глаза и проговаривает негромко с тёплой улыбкой: "Дети".       Чонвон смеётся и берёт парня за руки. Тот, ничего не понимающий, но совершенно преданный, просто доверительно следует за Яном. Он хочет показать ему.       Показать этот, как оказалось, до безумия прекрасный ледяной мир, в котором так красиво мешаются гармония и хаос, спокойствие и адреналин, счастье и бесконечная холодная тоска. Он не уверен, что у него получится, но хотя бы попытаться стоит. Пак смотрит в его глаза и даёт понять, что сделает всё возможное, чтобы уловить чужой настрой. Ян вспоминает, как безукоризненно точно они умеют чувствовать друг друга в танце, и умоляет какие-то высшие силы помочь им быть на одной волне и сейчас.       Пускай Чонсон почувствует его. Пусть прочитает по глазам, поймёт по жестам. Как угодно, пусть они снова станут одним целым, в том самом фееричном чувстве, которое невозможно ни заменить ни повторить. Их дыхание выравнивается, и Ян знает - они дышат одним кислородом.       И пока он может вот так остро ощущать чужое тело, пока его пальцы покалывает от любого лёгкого контакта, пока глаза напротив горят миллионами огней, пока в груди вспыхивает и горит ярчайший пожар - он не отпустит. И ему не страшно будет ни под градом пуль, ни под какими-то снежными льдинками. Он чувствует Чонсона голыми инстинктами, Пак смотрит в него - не сквозь, а в самую душу - туда, где нет места сомнениям, потому что там только любовь.       — Ребят, вы не проголодались? — Чонвон ни капли не удивляется, когда слышит именно этот голос, — я вот ещё немного и съем кого-нибудь от голода, — жалобно проговаривает Хисын, выезжая к ним на середину поля.       — Можешь съесть Джейка, он, кажется, не особо против, — фыркает Чонсон.       — Идиот, — бросает Хисын в ответ и разворачивается, кидая вслед, — каток закрывается через пять минут, мы ждём вас на улице, но, если вы не появитесь, со спокойной душой уйдём втроём.       Чонсон вздыхает и переводит взгляд на Чонвона. Ян всё ещё опьянён своим внутренним состоянием, но всё равно берёт себя в руки и катится к выходу с катка.       Кажется, этот вечер обещает быть запоминающимся.       — Я даже не удивлён, что тебе понадобилось так много времени, чтобы добраться до выхода с катка, — закатывает глаза Хисын, стоит им выйти из здания. Чонвон, если честно, думал, что друзья в самом деле уже ушли, потому что они и правда знатно задержались.       Ян рвано вдыхает холодный осенний воздух и старается не краснеть, чтобы не выдавать ничего, но по лицу Сонхуна понимает, что они уже давно выдали себя с потрохами. Он переводит взгляд на Чонсона и понимает, что его покусанные раскрасневшиеся губы не заметит только слепой, и может лишь в глубине души совершенно бессмысленно надеяться, что сам выглядит лучше.       Он этого совсем не планировал вообще-то, но судьба распорядилась так, что в гардеробе не было ни души и был приглушён свет. Чонвон сам не понял, как оказался вжат в подоконник чужими крепкими бёдрами, но даже не подумал противиться этому, цепко схватился пальцами за капюшон чужой куртки, рвано и смазано отвечая на резкий поцелуй. Пак упивался им, точно вампир, утоляющий голод, пытался выпить до последней капли, но Ян вовремя спохватился. Кажется, если бы не это, они бы и вовсе не вышли из ледового.       — И как не стыдно, мало того, что в общественном месте, так ещё и зная, что вас ждут, — добавил Ли, осуждающе качая головой. Джей закатил глаза, а Джейк глухо рассмеялся.       — Кто бы говорил, хён, — хмыкнул Чонвон, поймав сияющий каким-то предвкушением взгляд Сонхуна, — или думаешь, что вы прозрачные как призраки?       Хисын широко раскрыл глаза, а потом весь стушевался, явно не ожидая ответной нападки, но едва он открыл рот, чтобы яро возмутиться в ответ, как Джейк примирительно замахал руками:       — Мы, кстати, забронировали столик в одном кафе на десять тридцать, так что давайте поторопимся.       Чонвон переглянулся с Хисыном, и взгляд старшего явно говорил о том, что война не закончена. Ян лишь мило улыбнулся и взялся за рукав Чонсона, пытаясь ни одной чёрточкой лица не показать своей растерянности. Не то, чтобы ему хотелось грызться с Хисыном, но это было как минимум весело. Как максимум, он чувствовал, что их импровизированную компанию охватывала атмосфера дружеской непринуждённости, и это не могло не радовать.       И если раньше Ли казался ему едва ли не недостижимым, то теперь, имея возможность вот так шутить и смеяться со старшим, он становился ближе к нему. Не то, чтобы Ян всерьёз пытался найти к нему подход, но по крайней мере пару раз он задумывался о том, что это единственный друг Чонсона, с которым он до сих пор не установил хоть сколько-то близкий контакт. Ему это не нравилось хотя бы потому, что он хотел знать о Чонсоне и его окружении как можно больше. Если тот же Сонхун к нему тянулся сам, то Хисын, в отличие от него, сохранял некую дистанцию, играл в какую-то свою выдуманную игру, то представляя себя в роли заботливого хёна, то в образе независимого отчуждённого от него парня.       О боги, какой же этот Ли Хисын сложный.       В кафе громко смеющийся Джейк не даёт Чонсону занять место на диванчике рядом с Чонвоном, шутя что-то про диван для лучших друзей. Пак супится и хмурит брови, но нехотя садится рядом с Хисыном, а потом также ярко смеющийся Сонхун, под раздражённые взгляды друзей, садится по другую сторону от Яна, и Чонвон впервые чувствует, что прямо сейчас и здесь у него есть... друзья.       Никакого душащего одиночества, никаких серых беспросветных будней, потому что рядом с ним те самые люди, которые готовы понять и принять.       Его вдруг до глубины души трогает то, что он вообще имеет рядом с собой таких людей. Он смотрит на смеющегося над очередной шуткой Шима Хисына, переводит взгляд на тепло улыбающегося Сонхуна и встречается с глубокими карими глазами Чонсона. Может, так чувствуют себя счастливые люди? Он не просто в моменте, сама его жизнь становится одним счастливым моментом.       Ведь всё когда-то налаживается, так? Все моря можно переплыть и добраться до спасительной суши, так может и он наконец закончил своё нелёгкое плаванье и обрёл всё самое необходимое? Нашёл тех, кто любит его.       И пусть странноватый Хисын со своими никому не понятными заморочками дальше делает вид, что их война имеет хотя бы какие-то весомые причины на существование, пусть Джейк продолжает беззаботно улыбаться каждому его слову и со всей присущей только ему серьёзностью помогает расставить по местам мысли в трудные моменты, пусть Сонхун продолжает искренне заботиться и волноваться о нём, пусть всё так и будет ещё очень и очень долго. Он так не хочет терять это до дрожи приятное ощущение нужности.       Точно он здесь и сейчас на своём месте и не может быть никак иначе.       И, пожалуйста, пусть вселенная подарит ему бесконечность, которую он потратит только на то, чтобы провести её рядом с Чонсоном.       — Ты достаточно быстро идёшь на поправку, да? — улыбается Пак, снимая шлем и вешая его на ручку байка, — кажется, ко дню выступления уже будешь почти в тонусе. Даже поел сегодня неплохо. Это Хисын-хён на тебя так влияет или магнитные бури?       — У меня просто не было никакой возможности думать о чём бы то ни было плохом сегодня, — Ян уже привычно располагается между ног облокотившегося о байк Пака и опускает руки на его плечи. Ловит его взгляд и облизывает губы, ощущая на них привкус тирамису, которое брал на десерт. Чонсон жадно впитывает в себя каждое его движение и нежно проходится кончиками пальцев по худым бокам под тканью куртки.       Чонвон не знает, стоит ли ему пытаться найти слова, чтобы объяснить все те эмоции, которые охватывали его, пока они всей компанией сидели в кафе, или же просто оставить их где-то в отдельном местечке в своём сердце, сохранив память об этом дне на долгие дни, месяцы, а может и годы.       — Ты выглядел очень счастливым, — шепчет у самого лица, которое в темноте ночи не освещается совершенно ничем, отчего рассмотреть эмоции в разы сложнее, но Ян готов поклясться, что слышал едва уловимую тоску в чужом тихом голосе.       Чонвон чуть наклоняет голову вбок и хмурится. С чего бы Чонсону чувствовать грусть?       — Что-то не так, хён..? — спрашивает также тихо, проклиная привычку Пака останавливаться в тёмном проулке между домами. Конечно, когда они хотели попрощаться это место служило отличным прикрытием от чужих глаз, поэтому они без зазрения совести могли положиться на то, что ночь и припаркованные машины скроют их, но сейчас ему было просто необходимо понять, что за мысли роятся у старшего в голове.       — Нет, всё в порядке, — звучит напряжённо. Ян практически моментально теряет весь свой прошлый настрой, потому что скрывающий свои чувства Чонсон это не то, с чем он планировал столкнуться этим вечером, но тот, словно поняв и осознав свою ошибку, тут же берёт себя в руки. Опускает глаза, кусая губы, заметно нервничает, — это будет звучать глупо.       — Это не может быть глупостью, потому что для меня важно всё, ты же знаешь.       — Я просто... завидую? Ты был очень счастливым в компании друзей, мне кажется, я никогда не смогу вызвать у тебя ничего подобного.       Чонвон крепко жмурится и замирает от того, как остро режут эти слова. Всё в нём бушует и кричит в знак протеста. Это он-то...? Чонсон не сможет вызвать у него подобных чувств...?       Он издевается?..       — Ты с ума сошёл?.. — Ян опускает голову, чтобы заглянуть в чужие глаза, — сам-то понимаешь, что говоришь?       Чонсон смотрит загнанно и виновато. Прости, что я не соответствую твоим ожиданиям. Чонвон готов рвать и метать. Вырвать бы ему его черепную коробку и встряхнуть хорошенько, чтобы расставить в ней всё по местам. Может это какой-то сбой в программе? Проклятье?       — Хён, я даже не знаю как слова толком подобрать. Я так редко говорю о том, что люблю тебя? Может быть мало показываю своё восхищение тобой? Я не знаю, что в твоей голове вечно идёт не так, и не понимаю, как с этим бороться, но ты вообще в курсе, что ты буквально лучшее, что случалось со мной в этой жизни?       Чонвон обхватывает ладонями чужие щёки, заглядывая в самую глубину чужих зрачков в поисках ответов, но глубина молчит, а Чонсон гулко сглатывает, неверяще оглядывая его лицо. Приближается, касаясь лбом его лба и тихо вздыхает, словно всё ещё ищет возможность переварить чужие слова. Яну самому никогда не говорили ничего подобного, но он готов повторять это Паку хоть вечность.       — Я люблю тебя, — наконец шепчет тот, нарушая долгую тишину, и, смущаясь того, как неровно и хрипло прозвучал его голос в установившейся тишине, касается губ нежно, почти что с детским трепетом. Чонвон улыбается в поцелуй, наклоняя голову и выдыхает в чужую щёку.       Он ведь просит немного, правда? Всего лишь вечность на двоих.