Молодой бог

Незатейливое однако у меня расписание построилось. Я досиживал до утра, сомкнув глаза максимум на два беспокойных часа (в лучшем случае), потом давился стыдом и чувствами у психолога, а сразу после говорил о том, что делал весь прошлый месяц. Стоун каждый раз задавала один и тот же вопрос о том, спал ли я. Я отвечал честно: - Почти нет. Я давал ей лишь намёки на причину моего ночного бодрствования. Говорил что-то типа: - Кошмар. Она спрашивала какой. - Один и тот же. - я пытался глазами передать этот конкретный образ. Понимала она меня или нет — не знаю. В первый раз, когда меня вынудили об этом говорить, она посоветовала мне принимать снотворное и успокоительное. Теперь врачи приносили мне на блюдечке среди прочих бяк новые, обещающие долгий и здоровый сон. Чёрта-с два. Они мне даже успокоиться не помогали. Точнее, я начинал ощущать вялость, и желание закрыть глаза возросло в тысячу раз, однако, я просто не мог этого сделать. Я сразу ощущал энергию Джима рядом с собой. Она казалась невероятно реальной, и моя паранойя вперемешку со снотворным превратилась в ещё большую пытку. Так что после одного кошмарного раза я стал смывать успокоительные в унитаз. В общем и целом, я чувствовал, что мы со Стоун продвигаемся. Прошло всего дня три, я ужасно измотан физически и эмоционально, но ментальный недуг хоть немного, но начал отступать. Мир не сужался. Стены не давили. Конечно, самым ужасным было анализировать всю картину со стороны. Теперь я глядел на всё, что происходило, как зритель, неуверенно выглядывая из галёрки. Джима нельзя было не коснуться. Каждый мой шаг, каждое моё действие и мысли были пропитаны им. Чтобы пролезть сквозь все эти хитросплетения нужна была поистине высшая хирургия. Обычному человеку такое не по силам, даже самому умному. - Так что со мной происходит? – всё ещё желал знать я. Я спрашивал у тёмной массы в углу, но ответила мне Стоун: - С точки зрении психологии, ты травмирован. На первый взгляд - тебя пытались изменить. Я горько ухмыльнулся. - И я это ему позволил. - Ты знаешь почему? Я отвернулся. Глаза стали часто намокать. Мы говорили о нём обрывочно, чтобы не перейти мою грань. Когда меня начинало трясти, мы переходили к чему-то другому. Стоун интересовалась моей матерью. Здесь я мог говорить спокойно. Рассказывал, как мы в общем жили, о её партнёрах, о том, как я ходил в школу. Я не впадал в меланхолию, не начинал мечтательно, с чуть взмокшими глазами описывать как мы уютно ужинали в кафе через дорогу, как собирались завести собаку, и как она меня обнимала. Об этом я не говорил. Несмотря на то, что я в общем от отчаяния доверился Стоун, глубже я бы не дал ей залезть. Ни ей, ни остальным. - В прошлый раз мы с тобой установили, что причиной твоих приступов является твой дядя. - Стоун вернулась к опасной теме, определив, что я уже успокоился. - Что он играл с твоими чувствами, чтобы добиться от тебя полного подчинения. - сейчас это настолько очевидно, что я снова покачал головой, посылая себя подальше. Всё-таки я идиот. – Не вини себя. – Стоун научилась определять, когда мой гнев направлялся на себя. – Это распространённый сценарий для психопатов. Они притягивают людей, входят в доверие, влюбляют в себя, а затем, получив полную власть, уничтожают их. Я нахмурил брови. - Он не хотел меня уничтожить. – я еле-еле продирался сквозь болезненные воспоминания. – По крайней мере до последних дней. - Разве? - Он хотел сделать меня таким же, как он. – тихо проговорил я. В углах притаилась тьма. - Не одно ли это и тоже? Я поднял на Стоун подозрительный взгляд. Одно и тоже? - Чем живёт твой дядя? Что для него важно? Какой он человек? – затопила меня неприятными вопросами психолог. – Считаешь ли ты теперь, что его жизнь – это то, к чему нужно стремиться? Или же следует от этого бежать? Я задумался об этом, но все мысли растворились, когда я понял, что уже ответил на все эти вопросы. Мой ответ – это то, где я. - Мой мозг понимает, кто он. – пялясь в пространство сказал я. – Но какая-то часть во мне думала, что я ему дорог, что он любит меня. Я закрыл глаза руками, но тут же оторвал их от лица, будто обжёгся. Нет, в темноту мне нельзя. А ещё мне нельзя было ему доверять. Боже, да он же использовал меня. И самое жестокое — наш секс и глубокая, как мне казалось, связь для него ничего не значили. Он не любил меня. Я сжимал край стола, уже не в силах сдерживать слёзы. Стоун дала мне время. Я уже не стеснялся рыдать при ней. Моё сердце сжималось, его кололи и драли, его бросали и издевались как могли. Я даже не подозревал, что могу чувствовать такую боль. Я всхлипывал, пытался утереть лицо, все рукава были мокрыми, меня пробивала лёгкая дрожь. Разбитое сердце? Это было не про меня. - Я ненавижу тебя. Я тебя ненавижу. - крутилось у меня в мыслях. - Ты ответишь за то, что сделал со мной. Я ТАК ТЕБЯ НЕНАВИЖУ! Когда вернулась злость, мне стало легче. Это значило, что я готов действовать, что я не сдался. Хоть какая-то мотивация. Я поднял залитое лицо на женщину напротив и сказал твёрдым голосом: — Я расскажу всё, что захотите. Собственно, тоже самое я сказал в тот же день на очередном собрании глав МИ6 и Лиги. До этого я сомневался. Стукачить не хотелось. Я убеждал себя, что это на благо, что погибнет очень и очень много людей, если я не помогу хоть чем-то; но больше я надеялся вымолить прощение. Так поступают мелкие сошки, соглашающиеся сотрудничать с полицией, чтобы скинуть год-другой, а может и вовсе отделаться условным. За это я себя ненавидел. Ненавидел каждую клетку. Я состоял из дерьма, которое презирал в других, и из Джима Мориарти, а точнее из установок, которые он в меня вбил. На собраниях я стал держаться увереннее, хоть и умирал от недосыпа. Я понимал, что от меня потребуют многого. Что я видел. Что слышал. Они принялись рассматривать каждую мелочь под разными углами, особенно выделяя несостыкующиеся детали. Им так же надо точно понять, как много я знаю или как мало. - Какую роль Вы играли во всём этом? - это был первый вопрос на втором по счёту заседании. Какую роль играл я? О, просто прекрасную. Я был тем, кого обманули, или тем, кто обманывал себя. Я покачал головой. - Мистер Мориарти, ответьте на вопрос. - настаивала леди Смолвуд. - Не знаю. - я так устал. - Я работал над его проектом, и он собирался дать мне больше. Они стали спрашивать о его окружении. Палить Морана не хотелось, на него-то я не злился, однако, у меня не было вариантов. Я поведал всё, что видел. О Себастьяне, о Ван-Дамме. Собственно, на этом имена в моей голове и кончались. Все те продажные чины, о которых я знал, не входили в его близкий круг, поэтому я пока не стал произносить того, что может вызвать жуткий переполох. На пять минут возник хаос: все присутствующие принялись обсуждать между собой что-то, может, сказанное мной, может последующие вопросы. От этого гула мой уровень тревожности возрос, и я заволновался. - Я готов рассказать всё, что знаю. - громко сказал я. Голоса потихоньку стихали. - Возможно, мои показания закроют некие дыры в ваших делах. - я вдруг ощутил, как бьётся сердце. Не от ужаса, а от приятного воодушевления. - И я хочу оказать помощь. - Мистер Мориарти, мы Вас слушаем. - сказала леди Смолвуд, внимательно изучая моё лицо. Я в который раз собрал волю в кулак и стал вспоминать по кусочкам и сценам все важные события. Начал я с, казалось бы, незначительного, типа связей в Италии (Италия вообще была чуть ли не обязательным пунктом в списках «больших» преступников мира). Далее пошёл рассказ о ячейке в Сербии. О ней я почти не знал, но всё явно пересекается с Югославской мафией. - Значит, вот причина экономического кризиса на юго-востоке? То, как леди Смолвуд это сказала, породило во мне знакомый ужас. - Он может пальцем щёлкнуть и взорвать все страны НАТО. Боже, с чем я связался? Я забеспокоился лишь на несколько секунд. Глядя на свои пальцы, я вспомнил, как они были переплетены с его. Всё казалось таким правильным и реальным… Дальше я перешёл к проекту по объединению разведок. Это было самым крупным делом. Мне даже было любопытно как на это отреагируют присутствующие. Я без утайки поведал о том, что Северный Союз был экспериментом. Незавершённым… - Я занимался этим напрямую. - тихо добавил я, вжавшись в стул. Мне было непросто поднять глаза. Леди Смолвуд пока никаких эмоций не демонстрировала, так что мне полегчало. Я продолжил. Упомянул, что взрыв на Ратлине — лишь малюсенькая кроха ядра, которое готовится вылететь из пушки криминального мира. Прошло больше часа, а я и не заметил. Было стыдно говорить о том, что я творил, было стыдно выкладывать всё на блюдечке, однако, медленно, но верно, камень на моей душе стал крошиться, осыпаясь в океан, что старался сгладить волны и дать островам снова увидеть солнце. - Прервёмся? Как и с психологом, мы кусали понемногу. Та информация, которой я поделился, оказалась весомее, чем я ожидал. Работы это, несомненно, прибавило, а может и сдвинуло с места незаконченные расследования. Я по прежнему не смыкал глаз. Еда совсем не лезла в рот. Майкрофт уже трижды присутствовал на сеансах со Стоун. Когда мы коснулись темы насилия и моей реакции на него, мои уши не переставали сиять красным светом. Я нехотя выдавал психологу информацию о моих чувствах, мыслях и желаниях, касательно Джима. И я с ужасом предполагал, что думает об этом Майкрофт. На собраниях он не задал ни одного вопроса. Он только слушал. И это меня убивало. - Я не узнал тебя. - сказал Холмс, выйдя с третьего слушания. Я напрягся, потому что не имел понятия хорошо это или плохо. - Ты никогда не говорил о серьёзных вещах. А теперь объясняешь начальству о причинах кризиса на юго-востоке. Это было неприятно. Политик не переставал корить меня. И у него это выходило просто блестяще. После каждого подобного высказывания мне сразу становилось плохо. Я непроизвольно делал шаг назад от выздоровления. Об этом я не говорил Стоун. Больше потому, что рядом был сам объект моих новых беспокойств. Но, как оказалось, Стоун сама всё замечала. Может, мои ежеминутные взгляды на политика, мои стыдливо горящие щёки, или же она читала в моих глазах боль, она о чем-то догадывалась. Когда меня отпустили с очередного сеанса, я вышел в коридор и стал ждать Холмса. Но мне захотелось в туалет, так что туда я и отправился. Сделав свои дела, я стал медленно шествовать обратно. Мимо прошла парочка докторов в халатах. Я уже был готов завернуть за последний поворот, но почему-то остановился, услышав, как хлопнула дверь. - Мистер Холмс, - это была психолог. - ещё кое-что. - секундная тишина. - Как я и думала, работать над Эдвардом придётся долго и упорно. - говорила женщина тихо, но я её слышал, нахмурив брови. - Сам он не справится. Но, - женщина выделила это «но». - очевидно, что Вы для него сейчас вроде спасательного круга. - снова тишина. – Я думаю, что Вы сможете повлиять на его восстановление. - я бы так хотел видеть лицо Майкрофта в этот момент. – Вижу, Вы и сами поняли, что нужны ему как никогда. Я прислонился к стене, чувствуя, как переворачивается желудок. Мне вдруг захотелось блевать. Правда ли то, что она сказала? Неужели всё действительно зависит от него? Но почему? Пока я восстанавливал своё состояние до того, что было пять минут назад, я прослушал реплику Майкрофта. Стоун удалилась, видимо, так как дверь снова хлопнула. Я подождал пару секунд и вышел на свет. Холмс стоял, опершись о свой зонтик. Я опустил глаза, замерев на месте. Вдруг он сейчас пошлёт меня? - Пошли. - сказал политик. Я неуверенно зашагал рядом. Сейчас мне кажется, что рядом со мной идёт великан, могучий и всевидящий. Шаг за шагом. Ты всё ещё идёшь. Ты ещё можешь выбраться, если тебе протянут руку. На уже знакомом мне перекрёстке Майкрофт остановился. Он молчал (что меня жутко волновало), смотрел будто сквозь время и пространство. Спустя эту ужасную паузу, политик достал что-то из кармана и протянул мне. Я неуверенно поднял ладонь вверх. На неё опустился блестящий ключ. Один единственный ключ. И это ключ от моей комнаты. - Твоё последнее выступление убедило большинство, что ты не шпион. Я потерял дар речи. Во-первых, я уж и думать забыл о возвращении в свою комнату, а во-вторых, я даже и не мыслил, что кто-то может подумать, что я вернулся, чтобы притворяться. Хотя вообще-то план хорош. Такое бы понравилось Джиму. Но он бы не пошёл на такое, потому что здесь Майкрофт. - К тому же, - добавил политик. - Миссис Стоун рекомендовала вернуть тебе привычные условия. Проживания, разумеется. Никаких внеплановых выходов за ворота и обедов с остальными кадетами. Слова прозвучали жёстко. Я только что был ужасно рад тому, что смогу наконец-то покинуть страшный подвал (обошлось без пыточных допросов), но, услышав тон Майкрофта, я вдруг подумал, что лучше б меня пытали. Заметив, как мои глаза потухли, Холмс поджал губы, глянул вниз, а затем снова поднял на меня взгляд. Он всегда так делал, когда замечал, что переходит границы, когда становится слишком строг и жесток. - Ты же понимаешь?.. Холмс не закончил. Он хотел, чтобы я сам сделал вывод. Я пожал плечами и вздохнул. - Я благодарен, что мне теперь больше доверяют. - я старался скрыть накатившую на меня грусть. - Остаётся лишь надеется, что найдётся способ вернуть то, что было. Майкрофт снова посуровел. Глядел он теперь куда-то вдаль коридора, его челюсти двигались. - И я имею в виду не своё место агента, а тебя. Глаза Майкрофта медленно прикрылись. Он сглотнул. Я наблюдал за его реакцией, вспоминая недавно подслушанное. - Я не перестану стараться. - неожиданно уверено сказал я. Политику не нашлось, что на это ответить. Он лишь предупредил, что завтра всё повторится. А ещё он порекомендовал мне поспать. Я прождал несколько минут, прежде чем повернул ключ в замке. Эта драма может показаться лишней, но иногда что-то действительно трудно сделать сразу. Внутри было как-то холодно и пусто. Все вещи, кроме техники, были на месте, но тут не было уютно. Я сел на кровать и стал медленно вписывать в свой мозг старые-новые виды. Вот мой стол. За ним я делал уроки ещё с четырнадцати лет, а, нет, тот я сломал, значит, за этим с семнадцати. Там дверь в ванную. Мою первую порнуху я посмотрел именно там. Странно, но это произошло именно после того, как меня отдали в спецшколу со строгой дисциплиной. Я получал замечания каждый день. Каждый. Но всё равно как-то учился. Майкрофт в те времена несколько раз ходил к учителю по экономике, который относился ко мне несправедливо. Он занижал мои оценки, потому что я бесил его своей неусидчивостью. Почему же меня поселили отдельно? Я вроде говорил, что это устроил Майкрофт. Я был единственным без родителей и под опекой члена руководства. Но может меня таким образом пытались отгородить от других, потому что Майкрофт был в курсе кто я? Лучше не думать так, ведь я не знаю истины. Я встал с кровати и подошёл к зеркалу. Я не он. Верно? Я занялся самоанализом, ведь другого не оставалось. Я немного подумал, потом немного разобрал свой шкаф. Странно, но половина вещей мне разонравилась. Потом я постоял у окна и понаблюдал, как подъезжают и отъезжают машины. Мне было не по себе немного из-за того, что я был один, но в общем я чувствовал себя лучше. Стены, окружающие меня, казались мне прочными, ворота там, за окном, непреодолимыми, а один человек, который был где-то рядом, спасением. Мне принесли обед, затем ужин. Я всё думал о том, что со мной будет в случае, если всё обернётся плохо. Отправят в тюрьму? В какой-нибудь страшный лагерь? - Ты принадлежишь мне! Ты мой! Я откинул в сторону свой блокнот, в котором писал всякую чушь. Это были какие-то небольшие записи, типа дневника. Я писал так редко, что смог растянуть эту тетрадь на три года. В этом я особо не писал, так что начал когда мне было пятнадцать. Сегодня был нормальный день. Исключая момент когда я подрался с Чарли Паркером. Ну, он назвал мою мать шлюхой, а я ответил, что она умерла и имеет его предков на небесах. Он врезал мне первым, а я принял приглашение и даже ответил ему. Мне не снизили уровень наказания за то что не я начал первым. Типа я не должен был отвечать насилием на насилие. На это я ответил, что защищал свою честь и пытался избавить общество от такого придурка как Чарли Паркер. Майкрофта взвали к заведующему по дисциплине. Даты тут не везде стоят, но я помнил, что это было примерно перед Рождеством, и мне тогда пришлось праздновать его в компании Майкрофта (он много дней тогда с работы не вылезал из-за того, что одного посла взяли в заложники в Тбилиси), а это было то ещё удовольствие, ведь Холмс этот праздник не выносит. Почему? Расскажу, если узнаю. 14 апреля. Родительское собрание. Я не виноват что меня снова отчитали. Шутить про то что твои родители умерли вполне нормально, если они твои. Я просто решил использовать методику типа, если ты сам будешь шутить об этом и говорить, то другие не будут. Жаль, что у меня нет братьев и сестёр, которые заткнули бы этим ублюдкам рот. 25 мая. В этом году я заканчиваю школу. Экзамены тут другие. И их много. Выбор профессии для нас не актуальная тема ведь сам факт того, что нас сюда закинули, уже говорит о конкретном намерении. Хотя всё же выбор есть. Можно пойти и быть оперативником, можно на другом конце наушника, который носит секретный агент, а можно сразу в управление. Я буду оперативником, то есть действующим агентом. Если я пройду экзамен по физподготовке, то меня определят в новый отряд. Классно. Дочитав последнюю запись, я вздохнул и взял в руки ручку. 1 июня (а может ещё май. Я не знаю) Я вернулся. Но не прежним. Мне пришлось сходить в мед крыло на осмотр. Мне сменили повязки, проверили на наличие новых повреждений. И отпустили. Я лёг спать пораньше, потому что с ног валился, глаза слипались. Лечь в эту кровать было необычно. Она была меньше, твёрже, но… я уронил голову на подушку и рвано выдохнул.

И снова неполноценный день, Мысли о полном крахе. Я не знаю, что со мной происходит, И умру ли я только потому, что никогда не сплю…

Там, он там, в тёмном углу. Ты думаешь, что в безопасности? Думаешь, тебе кажется? Нет. Он стоит в углу и скоро он подойдёт, а когда он подойдёт, то…

Ты пробудил мою ночь, Только ты можешь увидеть безумие в моих глазах.

Темно. Я один. — Каждый сделанный тобою вздох, каждое твоё движение, каждый твой шаг… Я буду наблюдать за тобой. Перестань. Его здесь нет.

Я потерял над собой контроль, Пожалуйста, спаси меня от себя самого.

— Каждый божий день, каждое твоё слово, каждая игра, ночью… Я буду наблюдать за тобой. Я распахнул глаза, уставившись в темноту. Там кто-то стоит. Нет. Кто-то живой. Нет. Он смотрит на тебя. Да. Я уткнулся лицом в подушку, чтобы приглушить громкие вздохи. Дыши, спокойно, умоляю.

Я лишь большой ребёнок, Что умничает, о какая ирония!

- Никто не поможет тебе. Они даже не поймут, что произошло. Спи. Не думай ни о чём. Я убрал руки подальше от бёдер, которые начали по знакомому неметь. Приподнялся на локтях, осматриваясь. Видишь? Никого, кроме тебя. Ни-ко-го. Удар металла о металл. Звон наручников. Я сел в кровати, закрывая уши ладонями. Темно. Здесь слишком темно. Я в ловушке. Сам себя загнал.

К чему я приду сегодня ночью? Буду изгнан или мой разум сгорит дотла?...

Не выдержав таки, я врубил свет, а затем сидел на развороченной кровати и тёр глаза. Сколько я спал? Пять минут?