Я и демон внутри меня

      Испачканный кровью хлыст лежал посреди комнаты. Чу Ваньнин посмотрел на него, как на ядовитую гадину, а потом схватил и выволок на улицу.       Всполохи огня, пожирающие орудие наказания, освещали вечерний сумрак и бросали отсветы на лицо Чу Ваньнина. Спокойное, как поверхность горного озера, оно не отражало его волнения, но в голове толкались мысли о Мо Жане. Чу Ваньнин не сдержался, повел себя как один из тех, кого всегда презирал. Словно бы он — человек, не умеющий держать чувства в узде. Чу Ваньнин сжег хлыст, чтобы не напоминать Мо Жаню о произошедшем лишний раз.       Он сделает себе новую плеть и не будет впредь принимать поспешных решений.       Мо Жань ведь клялся, что у него не было порочных связей. Если так, то Чу Ваньнин вполне может простить его за бесстыдное поведение. Если Мо Жань, в свою очередь, закроет глаза на чрезмерную жестокость наказания.       Точно. Так он и скажет ему.       Но Мо Жань не пришел с утренней чашкой бульона.       На Ваньнина накатил запоздалый страх, что ученику стало плохо и он лежит где-то без сил, ждет помощи. Он проверил комнатку Мо Жаня, все вещи были на месте, постель не тронута.       Чу Ваньнин обошел все вокруг и обнаружил следы у реки. Там же были разбросаны лохмотья, в которые превратилось верхнее одеяние его ученика.       Следы вели прочь, с горы.       Мо Жань ушел. Искал лекаря?       В деревне его не было. Хотя корчмарь рассказал, что заклинатель был тут. Купил одежду, еще вчера поздней ночью, и покинул деревушку. Даже на ночлег не остался.       Получается, Мо Жань бежал так быстро, как мог.       Чу Ваньнин чуть было не переломил шею трясущемуся рассказчику. Тот видел, как лицо уважаемого старейшины потемнело и черты исказились так, будто в него вселился демон. Хозяин мог поклясться, что глаза заклинателя почернели, и оскал обнажил острые зубы. Конечно, это было всего лишь игрой света и тени. Чу Ваньнин был одержим не демонами, а ненавистью.       Воспоминание о том, как он растоптал своего ученика, будто вымыло из головы. В мыслях осталось лишь то, что его снова предали. Снова. Снова Мо Жань. Как он мог ему довериться?       Чу Ваньнин вернулся на гору, кинулся в комнату Мо Жаня, но все вещи по-прежнему были на местах.       — Ушел и ушел, — Чу Ваньнин смел со стола чертежи. — Ушел и забрал с собой шумную заботу, — проговорил он, глядя перед собой. — Плевать.       А потом он перевернул стол. Этого ему показалось мало, и он принялся громить комнату предателя. На пол полетели расписной фонарь и шкатулка. Напоследок Чу Ваньнин опрокинул ширму с развешанными синими одеждами.       Чу Ваньнин перевел дыхание, а потом опустился на колени и прижал к себе синее ханьфу. Одежда пахла только горным ручьем и мыльным корнем. Он отбросил ее и вышел из комнаты.       На целый год Чу Ваньнин постарался забыть обо всем. Если бы еще он мог управлять своими снами!       У него было достаточно денег, чтобы не работать больше ни единого дня, но он продолжал мастерить все новых Ночных Стражей. С каждым железным воином он изменял магическое плетение до тех пор, пока самый лучший его образец смог бы выстоять даже против средней руки заклинателя.       Если бы о его технике узнали духовные школы, тотчас вновь вознесли бы его на пьедестал. Но Чу Ваньнину хватило лицемерия Верхнего Царства. Наоборот, он готов был выступить против тех, кто забыл о нуждах простых людей, тех, кто закрылся в своих дворцах, усыпанных золотом, пока простые жители Нижнего Царства страдали от нашествия нечисти.       Но однажды, когда ни куска железа или дерева не осталось в его мастерской, когда луна светила ярко и призывно, он достал кувшин с вином, что купил для него Мо Жань. “Белый цветок грушевого дерева” — он сразу запомнил название. Такое точно могло ему понравиться.       Крепкое, ароматное, оно легко стекло по его горлу. Вкус казался странно-знакомым. Может, так пах Мо Жань? Чу Ваньнин не помнил. Когда кувшин опустел, он встал и будто против воли прошел в комнату Мо Жаня.       Обломки вещей запылились. Он раскрыл окно и впустил свет луны.       Зачем-то поставил на ножки опрокинутый стол, а потом вернул на него свитки и фонарь.       Шкатулка лежала рядом. На боку, чуть приоткрытая. Чу Ваньнин поднял и вытер ее рукавом от пыли, а потом открыл.       Что он хотел там найти? Точно не веер.       Он был сложен, но сердце Чу Ваньнина пропустило удар. Он сжал костяные пластины, уже зная, что увидит на пергаменте.       Резким движением он раскрыл веер и уставился на алые лепестки цветущей яблони. Хайтан, как на его платке.       Он достал из рукава белоснежную ткань, украшенную неловкой вышивкой.       Нужно было разломать и выкинуть веер. Забыть!       Забыть об этом щенке.       “Хочу найти его, — понял вдруг Чу Ваньнин. — Я загляну в глаза предателю, потребую ответа”.       Он прижал находку к себе и вышел.

* * *

      Однако найти Мо Жаня было не так-то просто.       Хотя он вернулся на Пик Сышэн, но пробыл там недолго.       — У меня больше нет Учителя, — сказал Мо Жань, когда на него накинулись с расспросами. Пока еще не видели его ран.       — Что... Мо Жань! — закричал Сюэ Мэн, его взгляд метался от траурных одежд к горькой складке между бровей.       — Человек с именем Чу Ваньнин жив. Мой Учитель — мертв, — сказал он брату, сдерживая рыдания. — Не знаю, что за демон украл его лицо.       Мо Жань целую неделю залечивал раны от хлыста. О других лекарю он не сказал, и сам, как мог, проталкивал внутрь лечебную мазь.       Мадам Ван долго плакала над ним, Сюэ Чжэнъюн утешал жену, но и ему тяжело было видеть, в каком состоянии его племянник вернулся.       Мо Жань так и не признался родным, почему ушел. О таком нельзя было рассказать. Хотя брат видел белые полосы шрамов от хлыста, идущие через всю спину, даже этому павлину Сюэ Мэну хватило такта не задавать лишних вопросов.       Мо Жань не хотел больше носить синие одежды учеников ордена Пика Сышэн и ходил в черном. В конце концов, он и не был больше ничьим учеником.       Сюэ Чжэнъюн не давил на племянника.       Так что, когда Мо Жань попросился в странствие, он отпустил его без раздумий. На Пике Сышэн племянник точно не найдет то, что залечит его душевные раны.       — Дерьмо! — закричал Мо Жань очередной ночью и вцепился в волосы.       Он только что проснулся, в темноте, в крошечной хижине, в которой его приютили жители деревни.       Ему снова снился один из тех снов.       Мо Жаня сводили с ума картины, которые ему подбрасывало сознание. Он постыдно возбуждался, а потом снова и снова удовлетворял себя.       Были дни, когда он желал Чу Ваньнину смерти. Когда смаковал каждый его стон, каждую каплю крови из сна, в котором незнакомец с его лицом раскладывал Чу Ваньнина везде, где ему вздумается. Бесстыдно трахал его в Зале Предков, стягивал с плеч алые свадебные одежды — тот сон надолго выбил Мо Жаня из равновесия — заставлял насаживаться на свой член.       Просто глупая голова решила вообразить, что его не... Что с ним все в порядке, что это он…       Мо Жаня разрывало на части от невозможности понять, откуда эти сны. Почему он видит такое? Он ведь никогда и ни с кем… Как он мог хотеть такого?       А иногда он представлял, что Чу Ваньнин не хватает, не принуждает его. Ему даже чудился поцелуй: горячий, мокрый, желанный.       Но все это было про какого-то другого Чу Ваньнина, не того демона, который недрогнувшей рукой лишил его последних остатков веры в людей.       Тогда Мо Жань еще не знал, что спустя всего несколько месяцев он добровольно вернется на гору Лимин.

* * *

      И вот Мо Жань очутился в своей старой комнате на пике Лимин.       Чу Ваньнин точно был в ярости после его ухода. На полу лежали осколки вещей, ширма была перевернута, свитки в беспорядке.       Мо Жань выдохнул и начал прибирать — лучше занять руки и не думать о влаге, которая продолжала вытекать из него и пачкать белье.       Он не хотел копаться в своих чувствах.       Мо Жань поднял шкатулку, подержал ее в ладонях, пока резное дерево не нагрелось от его рук, а потом все же открыл. Он не знал, что почувствует, когда увидит веер, за который он заплатил слишком высокую цену.       Шкатулка была пуста.       Он тупо смотрел в темное нутро.       Чу Ваньнин забрал веер. Сохранил? Выкинул?       Мо Жань с силой захлопнул крышку и принялся за уборку. Ему все равно.       Дни на горе потекли так, будто он никуда не уходил. Он чинил, мыл, готовил. Только теперь он еще уходил в лес и практиковался с мечом. Иногда Чу Ваньнин шел за ним, и если сначала Мо Жань напрягался, ожидая, когда ему вздумается снова наказать его, то потом привык к его ледяному присутствию.       Все было почти так же, кроме того, что порой голос Чу Ваньнина наполнялся безумием, и Мо Жань без единого слова опускался на колени и принимал его. Он старался расслабиться и вспомнить один из своих снов. Чу Ваньнин не так часто его мучил, и Мо Жань бросил попытки понять, что же доводит его до сумасшествия.       Все было почти так же, кроме того, что Мо Жань постоянно поглаживал ошейник: то ли проверял, что тот на месте, то ли желал снять.       Рано.       А еще Чу Ваньнин больше не делал Ночных Стражей.       — Неужели никто их не заказывает? — спросил Мо Жань.       Чу Ваньнин поднял взгляд, но промолчал. Мо Жань уже и не надеялся получить ответ, но тот прищурился и сказал:       — Сколько бы стражей я ни сделал, это не решит главную проблему. Мастерить их — как тушить пожар из чайной чашки.       Вместо того, чтобы собирать Ночных Стражей, Чу Ваньнин писал письмо. Недовольно его перечитывал, выбрасывал и принимался за новое. Строки были зачарованы, и Мо Жань не смог узнать, что в нем, сколько ни совал свой любопытный нос.       — Однажды я поступился своими принципами. Пришло время наказать преступника и очистить свою совесть, — смилостивился Чу Ваньнин, наблюдая за попытками Мо Жаня.       Что за преступник и какое наказание он ему уготовил? На эти вопросы Чу Ваньнин отвечать отказался.       Ничего, Мо Жаню не привыкать находить ответы самостоятельно.

* * *

      — Заплети мне волосы.       Стояла безлунная ночь, и только свечи разгоняли темноту в большой комнате.       Мо Жань отвлекся от починки ножен и подошел к Чу Ваньнину. Он не хотел признаваться, что не умеет обращаться с волосами, и, кроме высокого неряшливого хвоста, ему нечего предложить.       Тяжелая волна легла ему в руки, и он начал прочесывать ее пальцами.       Чу Ваньнин молчал. Он смотрел в ночь, и сам был тих, как эта ночь.       Не зная, что ему делать дальше, Мо Жань подхватил две пряди и связал их, удержавшись от порыва стянуть волосы так, чтобы Чу Ваньнин зашипел и запрокинул голову. А потом затянул новый узел, словно не черные змеи волос в его руках, а их судьбы. Он снова связал волосы и провел по ним пальцами. С жалостью распустил и тут же стянул новый узел, а потом следующий. И ещё один.       — Достаточно, — уронил Чу Ваньнин, и Мо Жань расплел волосы.       Он так и не раскрыл рта этой ночью. Слова остались там, на деревянном полу, на который капала его кровь.       Слова никогда и ничего не могли исправить, поэтому Мо Жань и не учился говорить складно.       Тяжесть ночи сменило тусклое утро. Приближалась зима, очаг горел, не угасая, но в доме все равно было холодно. Мо Жань вернулся из деревни — он с радостью узнал, что Лю Юймин вышла замуж и уехала к супругу — и разбирал припасы. На мгновение он замер, вспомнив, что три года назад, ровно в этот день небеса раскололись и погиб Ши Мэй.       Они не так много общались, но Ши Мэй был тем, кто утешил его после первой порки Тяньвэнем. Принес ему миску вонтонов и сказал, чтобы он не злился на Учителя. Его забота тогда обогрела Мо Жаня сильнее, чем горячий бульон.       Точно. Сегодня, в память о Ши Мэе, он попробует сделать вонтоны. Как жаль, что он не попросил его сразу научить готовить такие же. Сколько Мо Жань потом ни пробовал, они и близко не походили на те, что слепил для него Ши Мэй.       Помотав головой, он разбил в миску яйца и принялся замешивать тесто. Порубил мясо, добавив совсем немного перца, чтобы Чу Ваньнин тоже мог поесть. Тот еще не выходил из своей комнаты.       Когда обжигающе горячие ушки с мясной начинкой легли в миски, солнце было уже высоко.       Чу Ваньнин вышел, принюхиваясь.       — Учитель, прошу, — Мо Жань поставил на стол его порцию, и Чу Ваньнин чинно устроился на подушке.       Стараясь не слишком пялиться, Мо Жань принялся за свою еду. Запоздало подумал, что в этот день ядро Чу Ваньнина было необратимо изуродовано.       Чу Ваньнин съел ровно один вонтон, а потом отложил палочки, презрительно поджав губы. Мо Жань замер, а потом быстро раскусил обжигающий комочек теста. Ничего! Конечно, это не те вонтоны, но вкус вполне приличный. Чем он не угодил?       — Учитель желает отведать чего-то другого?       — В жизни не ел более омерзительных вонтонов, — невпопад ответил Чу Ваньнин.       Он поднялся с места с привычным изяществом, которым Мо Жань не мог прекратить любоваться даже после всей жестокости Чу Ваньнина.       Тот без слов порыскал на кухне и принялся смешивать что-то в глиняной миске.       Мо Жань отложил палочки и с тоской посмотрел на угощение. Дураком он будет, если осмелится есть. Он убрал все со стола и принялся ждать.       Не прошло и часа, как по кухне поплыл душистый аромат. Мо Жань даже не смог сразу сказать, что за травы использовал Чу Ваньнин.       Перед ним поставили новую тарелку.       — Учитель слишком добр к этому ученику, — сказал Мо Жань с легким полупоклоном.       — Запомни, какой вкус должен быть у вонтонов, — сказал Чу Ваньнин и принялся есть.       Мо Жань стиснул зубы, но тут же улыбнулся и раскусил, обжигаясь, нежное тесто.       Этот вкус он точно не забудет. Не забыл, спустя столько лет.       Вонтоны в миске будто смеялись над ним. Мо Жань спешно схватил еще один.       Как это понимать? Почему у вонтонов Чу Ваньнина вкус тех самых, приправленных заботой?       Может, Чу Ваньнин показал свой рецепт Ши Мэю?       — Учитель, — решился он, — помните, когда вы наказали меня за то, что я обломал цветущую ветвь у редкой яблони…       Его резко оборвали:       — Как я могу не помнить твое бесстыдство?       Мо Жань замер с раскрытым ртом. Что же это такое? Неужели ему приснились теплые глаза Учителя и то, как он утешал его?       — Но… Учитель ведь сказал потом, что в моем поступке не было зла…       Чу Ваньнин прищурил глаза, и Мо Жань осекся. Могло ли быть так, что после небесного разлома Чу Ваньнин забыл что-то из прошлого?       — Позвольте спросить, какое вино ваше любимое? — сменил тему Мо Жань. — Я хотел купить к празднику.       — Вино? — ему не хотелось признаваться, что он опустошил тот кувшин, что Мо Жань купил еще до побега. — Я не пью.       — А как же то, что мы выпили с вами вместе?       Чу Ваньнин нахмурился. Он точно пил его один. Что за чушь несет этот щенок?       — Смеешь сомневаться в словах Учителя?       Мо Жань смиренно опустил голову.       — Этот ученик виноват, видно, я напутал.       Они молча доели вонтоны, но стоило Чу Ваньнину встать и отвернуться, как ему в спину вонзился взгляд Мо Жаня.       “Куда же делись воспоминания Чу Ваньнина? Человека, который зажигал для меня свечу, чтобы я не боялся темноты”.       Мо Жань не спросил, конечно. Дождался, пока Чу Ваньнин уйдет, и проговорил в пустоту:       — Теперь у тебя нет сердца, Учитель. Твоя ледяная душа не сможет гореть даже в аду, — его взгляд был как у мертвеца.       А ночью на их скромную обитель напали.       Несмотря на запечатанные силы, Мо Жань был первоклассным бойцом, так что ему не составило труда разметать нападавших. Хлыст Чу Ваньнина щелкал неподалеку.       Мо Жань вытирал кровь с меча, когда Чу Ваньнин задумчиво пробормотал:       — Вот и ответ Наньгун Лю.       Мо Жань навострил уши, но больше ничего не услышал.       Закопав тела в глубине леса, он достал свиток, нанес на него послание и заклятьем отправил по назначению. А теперь ему нужно было придумать, как покинуть на целый день гору.       Но выкручиваться не пришлось. Как только он вернулся, Чу Ваньнин сказал, что отправляется по делам, и Мо Жань волен тратить время на что пожелает. Спрашивать о делах было бесполезно, поэтому Мо Жань только поклонился и вышел.       Его путь лежал в храм Убэй.

* * *

      Хуайцзуй, наставник Чу Ваньнина, принял его тотчас, как услышал, от кого он.       — Мне пришлось написать главе Пика Сышэн, найти тебя. Вынудить Чу Ваньнина приехать ко мне — гиблое дело, — проговорил он. — Ты ведь Мо Жань? — с подозрением спросил Хуайцзуй.       Мо Жань поклонился и подтвердил, что этот недостойный ученик и правда зовется именно так.       — Скоро мой земной путь закончится, и я должен завершить все дела. Одно из них — давнее поручение Чу Ваньнина.       Хуайцзуй не выглядел стариком, но тяжелый взгляд отражал сотню прожитых лет.       — Он говорил о тебе, — с грустью сказал монах. — Я не поверил, его рассказ звучал слишком безумно. Но когда появился небесный разлом, сомнений не осталось. Он сказал мне правду, — Хуайцзуй вздохнул.       Мо Жань проглотил раздражение, а вместе с ним и вежливость.       — Так что сказал Чу Ваньнин?       — В его мире появилось чудовище, называющее себя Тасянь-Цзюнь. Император, что захватил все земли смертных.       — В его мире? — переспросил Мо Жань с невероятно глупым лицом.       — В его мире, — подтвердил Хуайцзуй. — Тасянь-Цзюнь не просто жаждал власти, он изучал запретные техники, и одна из них — “Врата Жизни и Смерти”, что открывает проход в пространстве и времени. От его злодейств мир оказался на грани разрушения, и Чу Ваньнин захотел предотвратить трагедию. Чу Ваньнин сказал, что есть еще одна темная техника, и вам придется самим с ней справляться, потому что он не нашел ответа. Сказал, что Чу Ваньнин в этом мире проклят, но, чтобы снять проклятие, нужно, чтобы его ядро было целым. Он попытался, но потерпел поражение.       Мо Жань не знал, что сказать на слова монаха. Если бы это не был учитель Чу Ваньнина, он бы заподозрил его в безумии.       — Он оставил мне курильницу для благовоний, и я должен был отвести вас двоих в пещеру Лонсюшань, где она была запечатана, но Чу Ваньнин так и не ответил ни на одно мое приглашение. Я уже обдумывал вариант с похищением, когда вспомнил, что он просил доверять тебе. Я распечатал барьер и забрал курильницу. В ней все ответы. Так как в нашем мире нет никого, кто называл бы себя Тасянь-Цзюнем, я решил открыться тебе. Я знаю, что ты недавно вернулся к своему Учителю, значит, ты верен ему. Ты поможешь мне?       Что за заклятье было на курильнице? Мог ли Мо Жань доверять Чу Ваньнину из другого мира? Мог ли он вообще верить в эту историю?       И почему Чу Ваньнин хотел, чтобы они оба пришли за этой курильницей? Что-то билось в сознании Мо Жаня, пугающая мысль об Императоре того мира. Но мыслей было так много, что та, самая важная, от него ускользнула.       — Я сделаю все, ради Учителя, — его губы отвечали, пока сомнения носились в голове.       — Хорошо, хорошо, — Хуайцзуй выдохнул и будто постарел. — Заклятье не продержится долго без защиты. Поспеши.