На чёрный день

—

      — Апелляцию отклонили.       — Знаю. Мне сказали ещё на той неделе. Ты был там?       — Нет, заседание было закрытым.       — Не подумай ничего. Я ни на что не рассчитывал.       Сергей был нервным, снова часто моргал и выглядел совершенно разбитым. Игорь догадывался, что это состояние было вызвано окончательным "пробуждением" второй личности, с которой удалось побеседовать в прошлый раз. Тот разговор, пусть и краткий, не шёл из мыслей все последующие недели, поэтому после повторного пересмотра дела, Игорь жалел, что нельзя написать в лечебницу с просьбой о встрече. Ему хотелось лично оповестить Сергея о принятом решении на тот случай, если эту информацию скрыли. И заодно узнать, как сильно изменилось состояние Разумовского — сомнений, что ему станет хуже, больше не было. Однако, письмо с приглашением пришло всего лишь через неделю после суда, что вызвало у Игоря ещё больше подозрений. Неужели неприятный диалог с Рубинштейном не повлек за собой никаких последствий? Ведь, как он узнал уже по прибытии в лечебницу, и о результатах дела Сергею всё-таки сообщили, но вряд ли это было лишь жестом вежливости.       К концу подходил октябрь. Погода испортилась окончательно, а по ночам уже стояли морозы. Вода в заливе еще не замёрзла, поэтому катер продолжал курсировать между островом и фортом, однако, Игорь понимал, что с началом зимы форт будет отрезан от внешнего мира, по крайней мере, для водного транспорта. Насчёт пешего доступа он старался не думать. Вероятно, чтобы не признаваться самому себе, что привык к кратким встречам с Сергеем и перерыв в них казался немыслимым.       — Так странно, что тебе разрешили приехать, — тихо произнёс Сергей после достаточно продолжительного молчания. — Это очень подозрительно.       — Почему ты так решил? — Игорь решил в этот раз не делиться с Разумовским тревожными домыслами, которые мучили и его самого. Во всяком случае, пока ни один из них не был подкреплен фактами.       — Последние недели всё становится, как и прежде, — ответил Сергей и потёр руки, которые, как и в прошлый раз, не закрепили лентой. — Я больше не получаю никакого лечения: с препаратов меня вывели. И мне всё больше кажется, что это специально запланировано, чтобы ты чаще общался с ним.       — Это плохо?       — Он тебя недолюбливает. Может даже и ненавидит.       — У него есть вообще имя? — Игорь заметил, что Сергей делает особый упор на словах, когда речь заходила о второй личности.       — Не знаю, — Сергей устало пожал плечами. — Я бы не хотел думать, что у него есть хоть какое-то имя. Это сделает его и без того слишком реальным.       — Но в детстве ты должен был как-то звать его.       — В детстве, — Сергей задумался, прикрыв глаза. — Возможно, про себя я его звал "птицей" из-за облика галлюцинации. Изначально он и не был злым. Может даже наоборот.       — Почему ты тогда думаешь, что он меня недолюбливает? Из-за твоего задержания и раскрытия всех планов?       — Да, — вздохнул Сергей. — А ещё ты составлял мне редкую компанию, пока препараты действовали и глушили его.       — Это только три встречи, — Игорь приподнял брови. — Четыре, если считать эту.       — Этого достаточно. Он злится, — Сергей облизал губы. — Я чувствую это всё чаще. И хочу, чтобы ты знал, — он пристально посмотрел в глаза, — я могу потерять контроль в любой момент и напасть. Он часто подбивает меня на это, как было раньше. Порой мне сложно сдерживать себя, особенно, когда я и сам злюсь.       — Он и сейчас с тобой?       — Не знаю. Его как будто нет последние дни, я не слышу и не вижу его. Рубинштейн называет это "сном личности", — Сергей болезненно поморщился. — Видимо, в таком же состоянии я убивал тех людей, — его голос дрогнул.       — Ты болен. Ты не отдавал себе отчёта в том, что делаешь, — ответил Игорь. — Экспертиза учла твой диагноз, пусть и размытый для медицины. Твоей вины, личной, в этом нет.       — Мы не два разных человека, — Сергей взъерошил волосы и нахмурился. — Мы и есть одно целое. Всё это разделение условно и существует лишь как попытка объяснить моё поведение и поступки. Ты всё ещё говоришь с убийцей. Кровь тех людей на моих руках.       — Я помню об этом, — мрачно отозвался Игорь.       — И тебя это не тревожит? — в голосе послышалось недоверие.       — Нет, — пожал плечами Игорь и усмехнулся. — Я видал что и хуже.       — Умеешь ты утешить, конечно, — Сергей тоже мрачно усмехнулся и потёр пальцами лоб.       — Ты помнишь, когда он появился? — Игорь помедлил. — И что Рубинштейн о нём узнал за всё это время?       Сергей скривил губы.       — Почти всё знает, но только от меня самого, — ответил он. — Тот только угрожает всем, даже пытался запугивать. Как и всегда делал, потому что я не умел этого сам, — Сергей пожал плечами. — Когда погибли родители во мне что-то сломалось и я замкнулся. Приют обозлил меня, настроил против окружающих и в первый год в детдоме он заменил мне всех. Наверное, у каждого ребёнка есть вымышленный друг, но у меня он вот такой уродливый получился, — Сергей хмыкнул. — Собрал в себе всё самое злое от меня самого.       Игорь молчал, не зная стоит ли как-то отвечать на это и выражать своё мнение. В конце концов, у любого человека была та самая, оборотная и страшная сторона. Таинственная дверь, ведущая к закоулкам души, ее потаённых страхов и желаний. Но большинство людей всё-таки стараются не отпирать эту дверь и не выпускать живущее за ней чудовище на волю.       — Я уделял ему всё время и с ним было хорошо, — после паузы продолжил Сергей. — Он защищал меня, помог научиться жить самостоятельно. Но через год в детдом попал Олег, и я постепенно забыл про него. Он исчез, но много лет спустя сильного стресса хватило, чтобы разбудить его вновь и он ответил за всё. Я рос озлобленным и забитым ребёнком. Я никому ничего не простил — это осталось со мной и за мной. И он это помнит.       Никакие автоматы с газировкой, дорогие офисы и картины, которыми себя окружил Сергей, и даже миллионы в благотворительные фонды, никогда не смогут закрыть этой бреши. И никакие деньги не вернут умершего, не запустят время вспять — Игорь хорошо знал об этом. Но его судьба сложилась иначе, и быть может, в этом и было ещё одно существенное различие их с Сергеем.       — И врачу ты то же самое сказал? — ещё раз спросил Игорь       — Да, но не упоминал Олега, разве что, — отозвался Сергей. — В первые месяцы, когда думал, что мне помогут тут. Но уже жалею: теперь я, как открытая книга для них. Я всё чаще пропадаю и остаётся он.       — Провалы возобновились?       — Да, — тихо отозвался Сергей. — Порой я ничего не могу вспомнить.       — Ты пытался с ним договориться? Со вторым этим.       — Это всё равно, что пытаться остановить поезд голыми руками — тебя снесёт и перемелет, — Сергей поморщился. — Он знает все слабости, страхи и сомнения. Это как драться со своим отражением, где каждый шаг предугадан. Да и без него я слабый и не могу противиться.       — Не думаю, что это так, — покачал головой Игорь. — Если лечение поможет...       — Я не верю в это, — перебил его Сергей. — По крайней мере, пока я здесь, мне ничто не поможет.       — Ты так и не виделся с адвокатом?       — Нет, — покачал головой Сергей. — Меня перед фактом поставили, что апелляция отклонена и пока я останусь здесь.       — У тебя есть какой-то план?       Сергей поднял на него взгляд и посмотрел очень холодно, почти злобно. Игорь на секунду подумал, что сейчас снова произойдёт смена между личностями, но этого так и не произошло.       — Нет, — ответил Сергей. — Жду момента, когда впаду в беспамятство, тогда меня уже мало, что будет волновать. Может в таком аффекте я просто убью кого-то и меня пристрелят при задержании.       — Оптимистично как, — мрачно произнёс Игорь. — Если ты продолжишь принимать таблетки, тебе станет лучше. Как уже было два месяца назад.       Сергей опять покачал головой.       — Что? — Игорь вопросительно вскинул брови.       — Я уже не уверен, что хочу этого.       — Это ещё почему?       — Ты и впрямь думаешь, что здесь мне кто-то поможет? Или что следующая апелляция будет удачной? Я думаю, мне пора смириться с моим положением и принять то, кто я такой, — в голосе Сергея послышалась злость. — В прошлый раз ты советовал мне именно это. Да и пусть странно прозвучит, — успокоившись добавил Сергей, — но я не умею жить без него. Он часть меня. Единственное, в чём мне здесь помогли, это принять это и смириться.       — Упаднически всё это звучит, — сказал Игорь, мрачно разглядывая Сергея.       — Я клоню к тому, что у меня немного вариантов, — спокойно отозвался тот. — Но я не тешу себя надеждами. Иногда думаю, что скучал по тому состоянию, в которое вновь возвращаюсь, — он хмыкнул.       — Теперь ты рад его видеть? — удивлённо переспросил Игорь. — Несмотря на всё, что было?       — Это сложно объяснить, — Сергей снова потёр запястья. — Я привык к чувству тревоги и гнетущей паники. К душевной боли и к ощущению постороннего рядом. Я чувствую себя целым, когда знаю, что он придёт. Пусть умом и понимаю — было лучше, когда я был один.       Игорь не стал уточнять, говорил ли об этом Сергей с врачом. Скорее всего, это тоже входило в понятие слепого пятна.       — А сам Рубинштейн что говорит по поводу твоего лечения? Как долго он планирует тебя держать тут?       Сергея вряд ли посвятили в детали или объяснили, что конкретных способов или прецедентов лечения нет. Последний разговор с врачом и равнодушное отношение того к экспериментальной терапии над и без того больным человеком никак не шёл из головы.       — Ничего, — Сергей нахмурился. — А тебе он что-то говорил?       Игорь замешкался. Что будет правильнее — ответить честно или солгать. Разумовский сверлил его взглядом.       — Что он тебе сказал?       — Что лечение может затянуться надолго, — Игорь уже пожалел, что спросил и умолк. — Он сказал, что можно стабилизировать состояние, — снова заговорил он. — Но тебе постоянно будет требоваться наблюдение.       — Не говори, — Сергей поднял руки. — Думаю, будет лучше мне об этом не знать вовсе. Я эту информацию приму, а вот насчёт него обещать не в моих силах. Это может оказаться слишком опасным не только для меня, но и для окружающих.       Между ними повисло молчание. Сергей вновь замкнулся и сидел сгорбившись, словно обдумывая всё сказанное ранее. Игорь не решался начать разговор и только украдкой рассматривал его, думая, что вся эта ситуация с общением, и в целом с тем, что происходило в их отношениях с Сергеем, зашла уже слишком далеко. То, что началось как обычное любопытство, теперь медленно, но верно перетекало в некое подобие болезненной привязанности. Он уже не мог полностью абстрагироваться от переживаний за постороннего человека. Постороннего ли теперь?        Теперь он с уверенностью мог сказать, что ему было искренне жаль. И эта жалость подкреплялось собственной беспомощностью: даже просмотренные архивы не давали никаких надежд на освобождение или смягчение мер для Сергея. Да и о каком смягчении могла идти речь после того кошмара, в который он вверг город на несколько месяцев. Игорь разрывался между логичным пониманием вынесенного приговора и нынешнего отношения к Сергею. Вероятно, не будь он столь наивен тогда, это бы не привело к текущему положению дел. Но как бы то ни было, скорее всего, Сергею было суждено умереть в этом каменном склепе, наедине с галлюцинациями и страхами, без какой-либо надежды даже на перевод в другую лечебницу.       — Принеси мне телефон, пожалуйста, — мысок его ботинка задела чужая нога.       Игорь решил, что ему послышалось. Сергей не поднимал головы, но голос не изменился и просьба шла не от второй личности, столь склонной к авантюрам и грубости.       — Что? — Игорь переспросил, решив, что ему показалось.             — Принеси мне телефон, — Сергей мотнул головой, отбрасывая упавшие на лоб волосы. В глазах мелькал еле заметный испуг. — Пожалуйста.       — Ты понимаешь, кто я и где рабо...       — Да, — Сергей произнёс это грубовато и резко, но сколько Игорь не искал в его лице то агрессивное, птичье выражение, ничего не заметил. Именно испуг служил неким показателем отличия от второго: тот ничего не боялся, в том числе и рисков. — Знаю, поэтому и прошу. Принеси, пожалуйста, — голос сорвался на шёпот, а глаза заблестели и Сергей закрыл их руками.       — Что ты с ним будешь делать? Тебе некому звонить.       — Какая разница?       — Что ты задумал?       — Ничего не задумал. Просто принеси мне телефон.       — Сергей.       Он вздрогнул от обращения по имени. Поднял глаза и пристально посмотрел на Игоря. Потом вздохнул и покачал головой.       — Мне нужен телефон. Больше я не могу ничего сказать. Прости.       — Это не твоё желание?       Только "птица", или как бы его там не называли, мог поступать так рискованно, но не Сергей. В прошлый раз беседа не удалась, а Сергей сказал, что не видел и не слышал того уже несколько дней. Солгал? Он сумел как-то договориться и умолчал об этом? Или субличность может влиять и не напрямую? Игорю показалось, что Сергей выступал в данном случае только "посыльным". Возможно, даже не подозревая об этом.       — Зачем ему телефон? — Игорь задал вопрос как можно строже. — Почему ты солгал, что не слышишь его?       Сергей замер, удивлённо уставившись на него. Затем нахмурился и поджал губы.       — Вот, значит, какого ты обо мне мнения, — медленно произнёс он, переводя взгляд куда-то в сторону.       — Я не принесу, — сказал Игорь, наклоняясь вперёд. — Во-первых, здесь проверяют и обыскивают на входе. Ничего нельзя пронести, а если и можно, то они смотрят на нас во время встречи. А во-вторых, я из полиции, — на эти слова Сергей всё-таки посмотрел ему в глаза. — Если я что-то попытаюсь тебе пронести и меня поймают, я подведу весь отдел и своё начальство под проверки. Извини, но так я не могу поступить, — он откинулся на спинку стула.       Сергей только покивал, часто моргая.       — Я понимаю, — тихо сказал он. — Это было глупо.       Он ещё что-то беззвучно добавил и вновь сжался, потирая руки. Игорь тоже молчал, стараясь не смотреть на Сергея. Он чувствовал некое подобие вины, но иначе поступить не мог: их встречи и без того в прихоти и разрешении только Рубинштейна, от которого зависело и положение Сергея. И судя по его состоянию, врач добился чего хотел. Оставалось только гадать, какие планы были у него на дальнейшее "лечение".       — А ты умён, Гром, — Игорь прикрыл глаза: он до последнего надеялся, что не услышит этот голос. — Не стал слушать тряпку, как я тебе и советовал. Он часто подвержен эмоциям. Сначала скажет, а потом только думает.       — Это твоя идея была с телефоном? — мрачно уточнил Игорь, рассматривая знакомое лицо напротив, с замершей на нём презрительной улыбкой.       — Ты что, — "птица" театрально поднял руки, словно отмахиваясь от слов. — Я на такие мелочи размениваться не буду. Он бежать хотел, наверное, но без меня у него всё равно ничего не получится. Теперь уж точно, — он улыбнулся, нервно облизав губы.       — Ты не втянешь Сергея в свои игры.       — Звучит не как вопрос, — "птица" задумчиво прищурился. — Но я сам буду решать, что и как делать. И с кем играть. Ни этот мудак врач, ни ты не можете приказывать мне, а до просьб мне нет дела.       — Ты не сможешь навредить ему всерьёз, — Игорь не знал наверняка, правда ли это или он сам себя загнал в словесную западню. Кто знал, что испытывала личность в момент подавления или борьбы на "смену". Может это уже было подобно пытке.       — Ты так думаешь?       Внезапно взгляд Сергея прояснился, но в тот же момент он резко потянул себя за ворот рубахи, как будто пытался освободиться от него. На краткий миг он успел испуганно взглянуть на Игоря: было видно, что ему нечем дышать, но прежде, чем пришло осознание происходящего, в кабинет уже вбежали два медбрата. Сергей попытался от них отбиться, но его скрутил один из санитаров. Второй в этот момент, задрав рукав, сделал укол. Сергей дернулся, издав нечто среднее между стоном и рыком, но высвободиться из цепкой хватки не смог.       Игорь наблюдал за всем, не смея двинуться с места, полный смятения. Выглядело всё это омерзительно убого и несправедливо. Сергей обмяк и его усадили на стул, придерживая за плечо. Игорь и сам словно окаменел, наблюдая за происходящем. Казалось, что время только сейчас вернулось в прежнее русло.       — Нужно подождать, — сказал санитар, удерживающий Сергея за плечо. — Сейчас придёт Вениамин Самуилович. Он разберётся. Вы можете выйти в коридор, если хотите.       Игорь покачал головой, продолжая смотреть на Сергея: волосы скрыли его лицо, поэтому рассмотреть хоть какие-то эмоции было нельзя. Пальцы на его руках были сжаты в кулаки так, что вздулись вены.       На звук открывшейся двери Сергей поднял голову, следя за вошедшим врачом — вновь этот нездоровый блеск и вальяжность. Сергей попытался сбросить руку медбрата со своего плеча, но тот только крепче перехватил, из-за чего тот зашипел и замер.       — Полагаю, разговор окончен? — Рубинштейн обратился к Сергею. Взгляд у того был мутным от успокоительного, но всё равно мыслящим и трезвым.       — Ну что вы, Вениамин Самуилович, мы с Игорем только начали разговаривать, — нечто, что сейчас всё сложнее можно было назвать Сергеем, оскалилось.       — Конечно, — Рубинштейн кивнул. — Но думаю разговор придётся отложить до следующего раза.       "Птица" хмыкнул, а его лицо исказила судорога: Игорь ни разу не видел, чтобы у людей была такая мимика, рваная и дёрганная, словно старая кинопленка. От аккуратного лица с тонкими чертами не осталось ничего, всё поглотил жуткий мимический спазм. Казалось, что даже глаза потемнели, утратив былой цвет.       — Мы только начали, — его губы задрожали от злобы.       — Уведите, — Рубинштейн махнул санитарам. Те подхватили Разумовского под локти и силой подняли.       Игорь тоже поднялся, провожая глазами Сергея.       — Приходи ещё, Гром! — донеслось из коридора.       — Как вам оно? — голос доктора вырвал Игоря из прострации. — Считаете отказ в обжаловании несправедливым?       — Нет, не считаю, — ответил Гром. — Но считаю, что несколько месяцев назад ему было явно лучше.       — Я вам, кажется, объяснил в тот раз весь расклад сложившейся ситуации, — отозвался Рубинштейн. — Такое невозможно вылечить стандартными методами. Однако, меня не может не радовать такая реакция конкретно на вас со стороны второй личности. Вы явно стали триггерной фигурой. Полагаю, вы не против того, чтобы продолжить встречи, хотя бы до начала зимы?       — То есть, вы уже не скрываете, что проводите здесь эксперимент? И что втянули в него и меня, — Игорь мрачно окинул взглядом комнату и потом перевёл взгляд на врача.       — Я занимаюсь лечением пациента с нетипичным диагнозом, — спокойно произнёс Рубинштейн. — Мне нечего скрывать, а поведенческая терапия может включать и общение с близкими для усиления эффекта. "Птица", как её называет сам Сергей, не очень доверяет вам и тем более мне. Но при этом, как вы сами заметили, он стремится к конкуренции. Было бы хорошо продолжить встречи и изучить эту модель поведения.       — В этом я не помощник, — Игорь нахмурился. — Это уже откровенные опыты, в которых я не собираюсь участвовать. Сергей нуждается в лечении, и я не собираюсь быть тем, кто ухудшает его состояние по чужой прихоти. А вот обратиться в ряд органов по поводу проверок — вполне, — он указал на врача.       Рубинштейн усмехнулся.       — Всё законно, если вы об этом. Так что жалобы минимум бесполезны, максимум — ложные показания, как у вас принято называть. Что же до Сергея, то в ваших словах явно прослеживается сочувствие.       Игорь сдержался, чтобы не вспылить и не перейти к грубости. То, что в очередной раз ему лезли в голову, делая вывод по поверхностным репликам, нравилось всё меньше.       — Могу сделать вывод, что даже будучи в таком состоянии, он склонен к манипуляциям и пассивной агрессии. Это неосознанно притягивает людей по тем или иным причинам, — Рубинштейн шагнул к двери. Игорь проследовал за ним, хмурясь. — Я бы посоветовал вам не заблуждаться относительно сочувствия и жалости к Сергею. Он убийца и больной человек, вы сами об этом прекрасно знаете. Он не тот, на кого следует тратить свои силы и переживания, — это было сказано почти мягко.       — Что происходит, когда появляется этот второй? — они двинулись дальше по коридору.       — Я не могу в силу врачебной конфиденциальности рассказать всё, но то, что вы сегодня видели — типичный набор.       — В прошлый раз такого не было. Он же убьет его. На это вы тоже не дадите ответа?       — Не убьёт, — усмехнулся Рубинштейн. — Они оба очень любят жить, и несмотря на внутренний конфликт, друг друга никогда не тронут. Но могут найти крайнего, что будет очень в стиле Сергея, — добавил он, вытаскивая часы из кармана. — К сожалению, вынужден вас оставить. Надеюсь, что ваши визиты не прекратятся — это очень помогает какому-никакому лечению, — осмотрительно добавил Рубинштейн. — До свидания, Игорь.       — До свидания.       Игорь и не заметил, как они спустились на первый этаж, к выходу. Что значило это "найдёт крайнего", брошенного как бы невзначай? Было ли это угрозой? А вот если сказанное Рубинштейном правда, то единственное, что можно сделать — прекратить посещения, как бы тяжело это не было. Игорь смирился с мыслью, что даже за эти четыре встречи он успел, как мог, привязаться к Сергею и он стал вхож в его столь малый круг общения. Но с другой стороны прекращение визитов могли снизить количество внутренних конфликтов между личностями Сергея.       Это в свою очередь затруднило бы работу Рубинштейна, который, видимо, специально провоцировал этих двоих к конфликту как между собой, так и на окружающих. Логики в этом поистине самоубийственном занятии Игорь не видел, как ни старался понять ход мыслей врача. Рубинштейн хотел, чтобы их встречи с Сергеем продолжались: он даже не скрывал, что это часть его практики — неужели он настолько был уверен в своём контроле над ситуацией?       Следующие два письма, которые пришли подряд в начале ноября, Игорь оставил без ответа.