2
7 мая 2021 г. в 21:28
После работы Мацуда спокойно усаживается к Айдзаве в машину, по пути включает радио — к его чести, вполне тихо — и отвлекает Айдзаву, пытаясь что-то там сотворить пальцами у него на колене, чтобы они уж точно в кого-нибудь врезались, а теперь, крайне довольный собой, валяется на диване, перекинув через Айдзаву ногу и разглядывая мобильный у того в руках.
— Кому пишете? — он ухмыляется и тянется головой к экранчику; его подстриженные волосы щекочут Айдзаве плечо.
— Желаю детям спокойной ночи.
Мацуда откликается одним протяжным, глубокомысленным звуком, за которым обязательно последует что-нибудь еще, и жгучий укол досады сразу же напоминает Айдзаве о том, что обсуждать эту часть своей жизни он не намерен ни с кем.
Нынешнюю ситуацию можно вкратце обрисовать так: у Мацуды однозначно есть проблемы, от которых он отмахивается, при том неизменно шагая у них на поводу, а у Айдзавы же никаких проблем, разумеется, нет — вероятно, ближе к отставке он выделит пару вечеров на то, чтобы обстоятельно всё разобрать, но сейчас такая перспектива кажется далекой и неоднозначной. Еще можно добавить, что они с Мацудой проводят друг с другом слишком много дней и ночей, чтобы от этого запросто отрешиться. Это важно, однако если Айдзава об этом всерьез задумывается, у него возникает гнетущее ощущение, будто вернуть контроль над своими жизнями ни у кого из работавших над делом Киры не получится никогда.
Эрико была права: ему необходимо, чтобы все и вся зависели от него одного, и выделять среди этого множества главное у него получается хуже с каждой попыткой.
Последняя попытка началась естественно: Мацуда его взбесил.
Он разваливался на глазах, и на него не действовали ни беседы, ни вопросы о самочувствии, ни предложения помощи, ни посильный присмотр, ни выговоры, которые Айдзава уже имел официальное право делать. Во время одного из таких выговоров Мацуда помрачнел, наклонился вперед на стуле, опершись на колени и повесив голову, потом раздраженно взлохматил себе волосы и перебил его: «Да зачем вы вообще со мной столько нянчитесь, Айдзава-сан?! Я не понимаю! Влюбились в меня, что ли?» — и это было так глупо, так беспросветно, что Айдзава мог бы его сгрести за шкирку и дать оплеуху прямо там, но ему хотелось разозлить Мацуду еще сильнее, и поэтому свои полномочия он превысил по-другому, с прищуром ответив: «Допустим. И что ты сделаешь?»
Только Мацуда не разозлился — застыл, взъерошенный с правой стороны, потом потянулся через стол, притянул его лицо к себе и начал мелко, нервно целовать, куда придется. Будто нуждался в этом слишком давно.
Последствия оказались таковы, что теперь он лежит у Айдзавы под боком при каждом удобном случае, и Айдзава не уверен, что хочет знать, какие у Мацуды могут быть неосознанные причины на то, чтобы без лишних упреков совести спать со своим новым начальником, но он точно знает, что Мацуда младше Эрико на пять лет и это выглядит, будто ей просто нашлась замена помоложе — хотя разъехались они совсем не поэтому.
— А пожелайте еще что-нибудь от меня? — неизбежно выдает Мацуда.
Он виноват в своих проблемах в гораздо меньшей степени, чем Айдзава — в отложенных в долгий ящик своих, и ничего плохого не имеет в виду, да и накидываться на него — как минимум несправедливо, но сдержаться Айдзава не успевает:
— Мацуда, — отчетливо, с ударением на каждое слово выговаривает он, — не лезь не в свое дело.
Воркование и копошение замирают. Комната расчерчена белесым светом лампы с тумбочки, далеко внизу, на тротуаре у дома, кто-то смеется и проходит мимо, а этажом выше что-то тяжелое падает на пол и прокатывается до самой стены. В памяти возникают ночная кухня и заплаканные глаза. Любовь не выдерживает долгих дистанций и сгорает дотла, но ответственность — остается. Голова Мацуды всё так же лежит у Айдзавы на плече и неприятно давит скулой на ключицу. Это вес сожалений, лишь нарастающий с годами.
На ответственности можно прожить очень долго.
— И не собирался, я же не совсем идиот, — Мацуда отвечает ровно и устало, будто его снова усадили перед директорским столом для профилактических бесед, будто последняя из них, по сути дела, никак на него не подействовала. Может, так оно и есть. — Зачем вы так?
Айдзава медленно, глубоко вдыхает:
— Извини. Я впадаю в крайности.
— Да нет, так я обычно делаю, — Мацуда чуть отстраняется, приподнимается на локте и смотрит на него как бы из-под отросшей челки. — Вам тяжело терпеть всё сразу. Я понимаю.
Он говорит естественно, как озвучивает факт, к которому давно привык, а потом, неловко улыбнувшись одними губами и размяв шею, легко укладывается обратно, и тогда это — становится похоже на благодарность.