Сто лет и ещё один день

Тяжёлый, пропитанный эфирными маслами сумрак. Свечи тихо потрескивают, уютно мигают, отбрасывая причудливые тени на обитые шёлком стены. Цири смотрит на золотые завитушки цветов, на жизнерадостную лазурь, и её тошнит. Тканый узор кривится, съёживается, тускнеет. Как подпаленный плащ сэра Лазло, залитый кровью из пробитого навылет горла. Ведьмачка лихорадочно сглатывает склизкий комок, подкативший к горлу, и отчаянно болтает ногами. Эльфийский ковёр ручной работы приятно щекочет голые пятки. Это отвлекает, успокаивает. Взад-вперёд. Туда-сюда. Эмгыр меряет комнату широкими, нервными шагами. Тяжёлые сапоги мнут мягкий ворс. Взад-вперёд. Туда-сюда. Тщательно начищенный медальон с имперским солнцем отражает охристые блики. Они играют, пляшут на золотой шкуре цинтрийского льва. И он пылает, беспомощно тянет вышитые лапы к расписному потоку. Цири хочется кричать, бежать, прятаться. Но она упорно сжимает в ладошке край стёганного одеяла, и следит, следит неотрывно за изломом отцовских губ. - Ты же понимаешь: так будет лучше, - голос императора нежный, успокаивающий, пробирающий до костей. Она уже слышала его однажды. Слышала эту самую фразу. И видела отчаянную непреклонность в глазах матери. Видела её в последний раз. Цири упрямо клонит голову, прячет непокорную зелень глаз за серебристым покрывалом волос. Эмгыр вздыхает, прикрывает покрасневшие веки, трёт напряжённую переносицу. Усталость накатывает удушливыми волнами, выдаёт его мелкой дрожью похолодевших рук. Он не был к этому готов. Готов к ней. К ядовитой язвительности Йеннифэр, к леденящей стойкости Геральта и безрассудному бесстрашию Калантэ. Цирилла - не кроткая, любящая Паветта. Но и не такая, как он: сдержанная, расчётливая, не останавливающаяся ни перед чем. Она - нечто иное. Нечто большее. - Ты будешь жалеть, если не сделаешь этого, пока сроки позволяют, - Эмгыр продолжает. Он не может отступить, сдаться, пойти на поводу у прихоти глупой девчонки. Он знает, что прав. Он знает, что победит. - Только представь себе: изо дня в день видеть перед собой напоминание того, как... - Довольно, - ведьмачка болезненно дёргает щекой, машинально трогает бугристую бороздку шрама. - Только мне решать. Это мой ребёнок. - Ребёнок предателя, убийцы и насильника, - с нажимом напоминает император. Его голос - тихий, леденящий душу. - Мой! - Цири кричит, болезненно комкает в пальцах край одеяла. - Только мой. Вар Эмрейс страшно, зловеще бледнеет. Белое пламя бушует, жаждет вырваться наружу. Он до скрежета сжимает дублёную кожу перчатки, давя жгучий, разрушительный импульс. Не время. Ещё не время... - Тогда мне очень жаль, - голос императора звенит холодом. Как сталь меча Бонарта по камням Стиги. Как колокол Цинтры, возвещающий нильфгаардское вторжение. Цири глохнет от этого звона. Мир отдаляется, становится ватным, бутафорским. Только кровь оглушительно шумит, перекрывая всё вокруг. Ведьмачка чувствует, как низ живота тянет резкой, недвусмысленной болью. Как что-то тёплое пропитывает хлопок штанов. Она ощущает, как кончики пальцев леденеют, как голова становится лёгкой. Ей хочется уронить её на призывно мягкий шёлк подушек. Цири упрямо жмурится, встряхивает пепельными волосами. Она упускает из вида грозно вытянувшуюся фигуру Эмгыра всего на мгновение. Когда её взгляду вновь удаётся сфокусироваться, ведьмачка закрывает рот ладошкой, сдерживая непрошенный вскрик. Император Нильфгаарда стоит, приподнявшись на мысочки. Тускло поблёскивающее в неверном свете свечей лезвие подпирает его горло, не позволяет вдохнуть. Вар Эмрейс хрипит, шумно втягивает воздух отчаянно трепещущими ноздрями. Рука, затянутая в дублёную кожу, тщетно шарит по пустым ножнам. Цири отводит взгляд от отчаянно побледневшего отцовского лица и перестаёт дышать. Зелёные глаза встречаются с непроглядной тьмой чудовищно расширенных зрачков. Болезненная белизна кожи вычерчивает голубоватые бороздки вен. На высоком лбу застыла испарина, но покрытая шрамами рука у императорского горла не дрогнет. - Как ты?... - ведьмачка силится и не может отвести глаз от тёмной пряди, прилипшей к впалой щеке. Кагыр не шелохнётся. Лишь крепче сжимает рукоять геральтова кинжала. - Быстрее! - командует он чётко, как на учениях. Йеннифер послушно проскальзывает в спальню из-за отодвинутой панели шкафа. Вмиг оказавшись возле дочери, она властно укладывает её на мягки перины. Дрожащие пальцы с отросшими, острыми ногтями ловко чертят замысловатые фигуры на сведённом судорогой животе ведьмачки. Колючее магическое тепло расползается по внутренностям, и Цири облегчённо выдыхает. - Как раз вовремя, - магичка отстраняется, стараясь скрыть отголоски страха за безмятежной улыбкой. - Геральт, возьми её. Ведьмак вырастает рядом с ложем, подхватывает принцессу на руки, прижимая к пропахшей сталью и лошадиным потом груди. Цири хочется плакать, уткнуться носом в потрёпанную кожу отцовской куртки. Но она не может отвести наполненных слезами ужаса и облегчения глаз от жилки, отчаянно бьющейся над самым лезвием. От груди, прерывисто вздымающейся под изодранной в клочья рубахой. От затопленных тьмой глаз. Она смотрится в антрацитовые озёра, и видит отражение несущихся мимо звёзд. Голова предательски кружится. Верно - от потери крови. - Выносите её, - истончившиеся , потрескавшиеся губы виковарца едва размыкаются. Этот шёпот уже не походит на приказ. Цири понимает: действие эликсиров скоро закончится. Она чётко представляет себе, что станет с нильфгаардским дезертиров потом. И всхлипывает жалко и отчаянно. - Стойте! - ведьмачка изворачивается в руках Геральта. Босые ноги касаются мягко ворса эльфийского ковра. Она подходит вплотную к застывшим посреди комнаты мужчинам, так близко, что острый кончик носа едва не задевает медальон с неугасимым нельфгаардским солнцем. Цири смотрит в глаза своему ночному кошмару. И видит палатку посреди имперского лагеря. Остро пахнет травами и кровью. Снаружи перекликаются часовые. А она заворожено глядит в его глаза цвета предгрозового неба и думает о том, что могла бы глядеться в них вечно. Ведьмачка громко всхлипывает. Она знает, что должна сделать. Припрятанный ещё три для назад нож для мяса вылетает из-за пояса, рассекает мягкую, податливую плоть. Он заваливается набок без единого звука. Кровь мгновенно пропитывает бархатистый ворс. - Зачем? - хрипит Кагыр. Он с ужасом смотрит на окровавленные пальцы Цири, на её отрешённое лицо. - Потому что я должна его защитить, - ведьмачка не решается приложить обогретую кровью руку к животу. Вместо этого она смотрит в потухающие глаза императора Нильфгаарда. И думает, что не чувствует ничего, кроме облегчения. И безотчётного, муторного страха будущего. Ей кажется, что Эмгыр улыбается уголком окровавленного рта. И ей слышится скрежетание клетки, захлопывающейся за её спиной. Кагыр резко оседает, бледная кожа становится прозрачной. Прерывистое дыхание едва различимо. Йеннфер уже здесь, уже тревожно блещет обсидиановой звездой, выводит отрывистые пассы, изящно изгибая тонкие запястья. Лёгкая карминовая струйка сбегает по острому подбородку. Цири следит, как мистическая чернота сменяется обрывками голубого, стремительно тускнеющего неба. И молит Мелитэле только об одном. Топот десятков закованных в латы ног приближается неумолимой лавиной. Она накрывает с головой, захватывает, оглушает. Геральт тревожно выпрямляется, бесшумно тянет стальной меч из ножен. Цири смотрит устало, раздражённо отмахивается, "убери это". Когда двери её спальни распахиваются настежь, ведьмачка знает: она готова. Усталая спина натужно распрямляется, расправляются опущенные плечи. Стражники застывают на пороге выверенным полукругом, недоумённо разглядывают мерцающую в полумраке лужу, медленно расползающуюся вокруг их императора. - Что уставились? А ну пошли прочь из моих покоев! - голос Цири уверенный, спокойный, непоколебимый в своей правоте. Ей удаётся до мельчайшей чёрточки скопировать интонацию, с которой Калантэ выгоняла нерадивую служанку, заставшую её врасплох верхом на хорошеньком конюхе. Начальник стражи молчит, медлит, изучает. Эту тощую, растрёпанную, вытянувшуюся в струну девчушку с карминовым пятном промеж ног и кухонным ножом в окровавленной руке. Они смотрят друг на друга несколько невыносимо долгих секунда, и он даёт отмашку: опустить мечи. - Так-то, - ведьмачка удовлетворённо кивает. - И вызовете сюда камердинера: мне нужно обсудить с ним предстоящую коронацию. И, василиск вас раздери, позовите уже медиков: мой жених наглотался всякой дряни и отрубился прямо на ковре. Приведите его в порядок. К утру. И да, вынесите это отсюда, - босая нога пренебрежительно указывает на начинающее коченеть тело. Расторопные стражники мигом подхватывают то, что только недавно было Бушующим пламенен Нильфгаарда, и волокут его прочь. А Цири мигом отворачивается, давая понять, что нежданная вечерняя аудиенция подошла к концу. Начальник стражи почтительно кланяется, сам бережно подхватывая на руки бесчувственного Кагыра. - Тонко чувствует политическую конъюнктуру, сукин сын, - ухмыляется Геральт, снимая руку с висящего на поясе кинжала. Ведьмачка же неотрывно смотрит на тянущего к ней лапы из пламени цинтрийского льва. И думает, что беспощадно танцующее нильфгаардское пламя однажды поглотит и её. Однажды. Но не сегодня.