***
— Шапки, — сказала Веста, остановившись в дверном проёме. — На улице не май месяц, вы заболеете. — Ма-ам, — недовольно промычала Лили, натягивая на голову капюшон. Шапку она бы ни за что не надела — слишком долго укладывала волосы, чтобы допустить такой стремительный крах стараний. — Я с капюшоном. — Я тоже, — воскликнул Рик, но в него шапка сразу же прилетела. — Почему Лили можно, а мне нет? — Ей тоже нельзя, — примирительно заметила Веста. — Но я, так и быть, делаю скидку на то, что она с укладкой. Из женской солидарности. — Обратилась уже к дочери. — Пользуйся моей добротой. — Ну мам, а я? — Представь, что скажет папа, если ты сейчас на улицу без шапки выйдешь. — Рик, ойкнув, без лишних слов нацепил головной убор. Даже Лили помрачнела, понимая, что мама вряд ли будет защищать её перед отцом, и придется объясняться с ним самой. И в конце концов тоже надела шапку, пресекая возможность маленького скандала. Веста довольно хмыкнула, наблюдая, как дети выходят из квартиры. Она не была строгим родителем — просто не могла порой отказать детям в их очередной прихоти. Её саму растили без определенных ограничений, поэтому понять, когда следует сказать «нет», порой было трудно. Но в вопросах, где дети сопротивлялись её настояниям, всегда работал авторитет Леви. Вот уж кто не выбирал выражений и если ругал кого-то, то об этом знали даже грызуны Рика. Леви редко повышал голос, детей никогда не бил, но одним недовольным взглядом способен был заставить их выполнять его распоряжения. Даже на семнадцатилетнюю Лили это продолжало действовать, хотя к этому возрасту, обычно, девочки уже постепенно выходят из-под контроля родителей. Впрочем, ни Леви, ни Веста детей никогда не ограничивали (разве что суп регулярно заставляли есть даже через «не хочу». Потому что в тридцать лет желудок испортится, если всё время питаться гадостью быстрого приготовления). И правда старались дать им всё самое лучшее.***
Лили, встретив в музее подругу, ушла вместе с ней вперёд, Кушель повела внука к его любимым динозаврам, оставляя Леви с Вестой наедине. Они любили вот так выйти куда-то: много работали, посему время, проводимое вместе, ценили сильнее. Держась за руки, медленно двигались от одного экспоната к другому, комментируя какие-то моменты, занесённые в таблички с описаниями. Леви хорошо знал историю (сказывалось воспитание, подкреплённое деятельностью Кушель. Она работала в Государственном Элдийском музее сколько он себя помнил) и с удовольствием рассказывал жене интересные факты, не представленные в текстах. А она с упоением слушала, чтобы потом передать новую информацию детям — Веста работала детским врачом и часто болтала с непоседливыми пациентами на приемах о чём-то, чтобы отвлечь от неприятных ощущений, так или иначе порой вызываемых касаниями холодных медицинских предметов о кожу. За это её любили и дети, и их родители — у Весты часто рабочие дни были расписаны поминутно из-за постоянных приходов пациентов. Но работу она искренне любила, поэтому общалась с детьми с удовольствием. Они подошли к только завезённой книге, которая в мире археологии и истории недавно покорила многих не только своим содержанием, но и временем написания: закончена в 872 году, когда на дворе 2317, но сохранилась в относительно нормальном состоянии. Потрёпанная, потёртая у углов, «Ангельская летопись» была такая огромная, что, наверное, один взрослый человек едва ли удержит её в руках. Книга была ограждена и подсвечена с разных точек, чтобы посетители могли лучше разглядеть. Но удивительным казалось уже то, что название было понятно даже современникам — значит, книгу написал древний элдиец, обученный грамоте. Веста ещё не прочитала описание археологов, — внимание привлекли инициалы, выведенные плетёным золотым узором под названием. — Как забавно, будто моя подпись, — усмехнулась Веста, чуть отходя в сторону и позволяя Леви рассмотреть находку. А сама задумчиво пробежалась взглядом по книжному переплету, выдавая забавную, на собственный взгляд, теорию: — Быть может, это я написала, а потом переродилась? — Она снова пропустила смешок, зелёными искристыми глазами рассматривая больше не летопись, а родные черты мужа. Любила за ним наблюдать. И даже спустя столько лет брака всё пыталась найти на бледном лице что-то новое. — Ты веришь в перерождение? — Леви отвлекся, взглянул на жену. — Возможно ли, что мы с тобой и в прошлой жизни были вместе? — Кто знает, — он притянул Весту ближе к себе, посмотрев в глаза. Почувствовал знакомое тепло. Тихое счастье, которым так дорожил. — Если это так, то, видимо, я слишком влюблен в тебя, раз согласился на ещё одну совместную жизнь. — Веста смущённо отвела взгляд к книге, чувствуя, как краснеют щёки. Леви редко признавался в любви (Веста от него этого и не ждала — муж доказывал всё на деле, за что она его ценила), но, наверное, о светлом искреннем чувстве лучше всего говорить в канун Рождества. Когда, если не сейчас? Ласково поцеловав Леви в краешек губ, она положила голову ему на плечо, улыбаясь широко, словно кошка, наевшаяся сметаны. До чего же хорошо. А сердце бьётся так часто, словно они в первый раз поцеловались. Иегудиил, невидимым образом наблюдавший за сестрой, усмехнулся, застав невинную, но такую интимную сцену. Удовлетворенно кивнул сам себе, в который раз убеждаясь, что Веста избрала правильный дня себя путь. Был бесконечно рад за неё. Лениво опускаясь на пол и проходя мимо, совершенно случайно задел Аккерман мягким крылом. А у Весты толпа неожиданных приятных мурашек по спине пробежала, вызывая удивленный вздох. Неужели сквозняк в музее? Иегудиил, напоследок обернувшись, чтобы взглянуть на любимую сестру, тепло улыбнулся ей, хоть Веста и не могла этого увидеть. Сердце тоскливо всколыхнулось от осознания, что бывшая Верховная не помнит свою прошлую жизнь и родной Рай. Но ей это и не нужно — вон как счастливо улыбается, глядя на мужа. А у Иегудиила на душе полегчало: даже спустя столько времени Веста оставалась его младшей сестрой, которой серафим желал самого лучшего. Иегудиилу пора возвращаться в Рай — он задолжал Верони Присцен партию в шашки. Бывшая фрейлина уже, наверное, заждалась его в главном дворце. Серафим мельком взглянул на племянников, разбредшихся по главному залу в поисках интересных экспонатов. Им тоже была уготована интересная, счастливая жизнь.Конец