Волшебство смертей и увечий

Рефлектор поднялся по лестнице, прошел по темному, заросшему сосульками черной пыли коридору. Кто-то рыкнул движком наверху, метрах в пятидесяти над его головой. Он поднял линзы, высматривая новые трещины в потолке. Потом снова стало тихо, и Рефлектор ускорил шаг. Он прошел всего два хайка, но это под поверхностью путь шел прямо, а на улицы он поднимется совсем в других кварталах. Он все равно не хотел попадаться на оптику никаким случайным меха. Еще полезут сюда; мало ли дураков — вот, совсем недавно он снимал сюжет о поисках дезактивов юнглингов в канализационных коллекторах. Гуляли они там, селфи делали, в темноте друг друга пугали, как будто на поверхности им мало грязных закоулков. В одном из таких закоулков Рефлектор выбрался на нулевой уровень города. Аудиосенсоры все еще были болезненно чувствительны, излишне остро реагировали на обычные уличные шумы, отсеивали высокие и громкие звуки, оставляя вместо них угнетающую пустоту. Сегодняшний дезактив слишком громко орал, вот сенсоры и заглючили, ведь запись звука шла непосредственно с них, и звук должен быть подлинным, неподдельным, пробирающим зрителя до самых топливных баков. Теперь, когда Рефлектор отключил принудительное восприятие во всей полноте, мир превратился в шепот и шелест: плавно шуршали шины по дорожному покрытию, плавно покачивались провода между домами и тихо поскрипывали на ветру. Шуршала слежавшаяся грязь под ногами, похрустывали суставы у парня, слишком резко трансформировавшегося и побежавшего в магазин на углу. Изнутри донеслись обрывки тихого разговора, когда разъехались створки дверей — будто кто-то кого-то успокаивал. Как жаль, что Рефлектор не мог погулять по городу. Немного мог, совсем немного — так, сделать пару крюков, обходя кварталы извилистыми путями, поднимаясь на холмы и отдыхая взглядом на знакомых со спаркства панорамах промышленных зданий. Чем быстрее он сотрет из встроенной дополнительной памяти записи с убийствами, тем лучше. Конечно же, копы никого не хватают на улицах просто так, должно фантастически не повезти, чтобы меха с приметным журналистским апгрейдом вдруг захотели арестовать, увезти и обыскать. Но погореть на таком невезении… Нужно быть храбрым, очень храбрым меха, чтобы участвовать в таком грязном деле. Рефлектор храбрым себя не считал — но соскочить он не мог тоже, и вот теперь он бродил по родным со спаркства улицам, пережигая заряд черной, ядовитой, взывающей к самым темным его сторонам ненависти. О, он умел ненавидеть. Как жаль, что больше он ниболта не мог сделать. Инстинкт самосохранения никогда не позволил бы ему даже задуматься о том, как всерьез навредить куколке, несущей миллионы шаниксов в каждый съемочный сезон. Не будет в их команде Скайварпа, проклятого телепортера, не будет и пропавших без вести меха. Они должны исчезать из жизни так, что никто и концов не найдет. Тысячи меха каждый цикл теряются в Каоне — и почти всех из них находят, рано или поздно, и те случаи, к которым причастен кто-то, кроме самой же пропажи, обычно раскрывают с полпинка. Когда в меха просыпается зверь, меха ниболта не думает. Убил — и лег рядом оффиться, или пошел по своим делам, не слишком-то скрываясь. Или — такие ребята всегда особенно радовали журналистов своей изобретательностью — начал потрошить дезактив, где придется, и частями выкидывать. Нет-нет, да пожалеешь этих ребят. Стоит только задуматься, как им было страшно. Нигде не учат, как спрятать дезактив; нигде не учат, как выкручиваться, если ты вдруг попал в шлак и тебе вот-вот предъявят обвинения во всех нераскрытых на районе «висяках». Нигде не объясняют, как быть в таких ситуациях. И как жить дальше, если ты убил кого-то на измене, из самозащиты, из страха. Рефлектор, снимая популярные холо, старался исправить это, насколько мог. Он нарочно не торопился, он сворачивал на боковые улицы снова и снова, но все-таки наконец дошел до дома. Пятьдесят три хайка пешком. Неплохо. Монтаж, шлаков монтаж ждал его. В этот раз сроки Конвой назначил еще меньшие, два полноценных холо послезавтра и еще пять через декацикл, пользовался тем, что Рефлектору никуда не деться… ..Он честно продержался до последнего сохранения последней в этом сезоне записи. И теперь-то он мог выпить. Хайгрейд ждал его на зарядке уже груна три. Рука подрагивала, когда Рефлектор потянулся к колбе, искры заплясали за толстым стеклопластиком. Он безумно соскучился по этому вкусу, безумно. Он старался глотать потихоньку, смакуя вкус, не торопясь, не нажираясь в шлак за полгруна. Взбудораженность пока была вызвана скорее возвращением к старой дурной привычке, той, от которой он даже в клинике лечился: поддержка нейросети капельницами с психотропными препаратами, чтобы и желания не возникало сделать никакую глупость. Он рад был, что смог выйти из того запоя, что смог вернуться к нормальной жизни. Сейчас он был старше на целую жизнь и, как ему казалось, уже не рисковал психическим здоровьем. Впрочем, он и тогда не был так уж болен… Он допил первую колбу и без перерыва приступил ко второй, облизывая немеющие губы, глотал колючее топливо, насыщенное электричеством, и чувствовал, как мир становится веселее и проще. Он сам становился проще, не таким злым, он готов был забить болт на очень многое, о чем ему сейчас и вспоминать не хотелось. Но он уже начал вспоминать, подробно, путано. ..Они со Скайварпом втащили на съемочную площадку тяжелую треногу для прожектора, а сам прожектор еще нужно поднять и закрепить. Свет — особенно если съемка идет в таком обшарпанном и неуютном помещении — это очень важно. Конечно, заказчики и просто потребители подобных холо ожидают чего-то в стилистике фильмов ужасов, но это не значит, что нужно выдавать некачественный продукт. — Лучше бы дезактив убрал, — недовольно говорит Аксер. — Никакого соображения, что, сложно понять, что после него пол мыть придется? Он ведь сухой нужен, да?.. Пол, — добавляет он, хотя все и так поняли. Скайварп широко улыбается, и Рефлектор понимает, что сейчас услышит очередную тупую шутку про коннектор. Аксер, судя по напрягшейся челюсти, понимает это тоже. — Скайварп, он дело говорит. Я сам справлюсь, спасибо тебе большое. Уф, вроде пронесло. Кто угодно озвереет, если по десять раз за цикл несмешно шутить про его маленький коннектор и сводить любой разговор к этой теме. Еще позавчера Скайварп увидел Аксера в маскировке, которая должна была отвлечь внимание от будничной внешности, — и что-то вякнул про то, почему некоторые меха выбирают большие пушки, Аксер среагировал слишком нервно… и все, теперь Скайварп только о коннекторах и треплется… ..Аксер тыкает Грэпплу пилой в рот — скошенным кончиком, стесывая, спиливая тонкий гибкий металл вместе со слоями дент. «Ты что, его знаешь? И он тебя тоже знает?» Аксер не оборачивается, он помнит, что в камеру лучше лишний раз не заглядывать и вообще оставаться в тени. Зря, что ли, больше груна они мучились с выставлением света? Но Рефлектор уверен: взгляд у Аксера сейчас такой же растерянно-испуганный, как был недавно — когда он замер посреди размазанных по полу клочков биоткани, не понимая, почему оператор вдруг рявкнул, потребовал стоять спокойно и начал ползать вокруг на четвереньках. «Я уберу все подозрительные фразы. Просто по факту пропажи его никто не свяжет со мной, последний раз мы общались больше шести ворн назад». Грэппл уже не называет Рефлектора по имени и не умоляет позволить объясниться. Пила вскрывает желтый честплейт — на вид легко, как будто пластик режет. Фары вспыхивают, на мгновение высветляют кадр полностью. Потом придется повозиться, если, конечно, эти кадры окажутся достаточно хороши, чтобы сохранить их. Рефлектор не стал бы давать Скайварпу координаты Грэппла и объяснять, когда его легко похитить. Если бы не форс-мажор. Если бы не шаниксы, которые уже заплатили — и анонимные подписчики, ждущие ссылки на заветные холо, и Конвой лично Рефлектору. Он уже и потратить большую часть успел: менял шлейфы и линзы левого объектива, переплачивая за срочность, и так же срочно менял трубы в кварте, потому что начал это дело еще до съемочного сезона и никак не мог бросить сантехников у себя дома без присмотра… С влажным хрустом ломается эндоскелет рамы вместе с подвеской. Энергон течет ручьем, пульсирующий, люминесцентно яркий. Грэппл, судя по лихорадочно мерцающей оптике, осознает, что это конец. Это не исправить; дальше только агония. Пила перемещается к бедрам, вгрызается в правую ногу чуть под углом. Грэппл ненадолго теряет сознание. Ненадолго — потому что Аксер, не жалея инструмента, бьет его по фейсплейту, и линзы, сначала одна, затем другая, рассыпаются блестящими осколками. Провода нейросети искрят в овальных дырах с едва заметными острыми кусочками стеклопластика по краям. Грэппл нечленораздельно воет. «Но он много о тебе знает». «Мы были близкими друзьями. Точнее, это только я так думал», — отвечает Рефлектор. Когда-то он был влюблен. Когда-то он ощущал, что его предали. Когда-то он не один квартекс регулярно ловил себя на том, что грунами пересматривает одни и те же холо с проектами Грэппла. В какой-то момент Рефлектору хотелось остановить Аксера, сказать, что все это глупая, несмешная шутка, чтобы напугать, да, напугать, чтобы хоть так, через страх и насилие, добиться понимания, взаимности… Но так не бывает. Даже если бы Аксер согласился дать пару грунов на разговоры и коннект, это было бы абсолютно не то. И совсем оквинтительно было бы, если бы у Рефлектора болт не активировался. И снимать убийство Грэппла после этого было бы намного сложнее… наверное. Дело было не в Грэппле и не в воспоминаниях многоворновой давности. И не в Скайварпе, психанувшем при виде одного дезактива, с которого свалился брезент, и подпортившем другой дезактив еще при жизни. И даже не в экстренной смене площадки, сценариев, актеров и запланированных жертв. Как Рефлектор ни старался снять что-то годное, выходил полнейший шлак. Еще и с претензией на оригинальность. Обыгрывание истеричного писка жертвы, которой Скайварп повредил вокодер, вступление, как в фильме ужасов, с энергоновыми следами и якобы смотрящим на зрителя дезактивом… все получилось тошнотворно безжизненно и вторично. Уж лучше было бы стоять столбом и заботиться только о том, чтобы Аксера поменьше было в кадре. Все равно на эти холо только дрочат. Но как же Грэппл смотрел в камеру, как же он просил прощения и умолял… Или это у самого Рефлектора чувства за столько ворн не перегорели, и чужая искренность ему померещилась? Может, и померещилась. С Грэпплом ему многое мерещилось, напивались они как надо, помнится, Рефлектор ловил его сразу после встреч с его заказчиками или у дверей архитектурного бюро на соседней улице, где Грэппл долго работал; и тот, кому было удобнее, приносил с собой свежезаряженное топливо, и они успевали набраться еще до захода в заправку. Грэппл крупный, альтмод у него строительный, так что совсем в шлак развозило его попозже, и он всегда присматривал за Рефлектором, все-таки меру знал. Да, когда он пил с Грэпплом, вроде ничего слишком плохого не происходило. По крайней мере, Рефлектор не приходил в онлайн в своих и чужих технических жидкостях и не пытался восстановить по памяти события последних циклов или даже декациклов, нервно обыскивая собственную кварту и с ужасом ожидая, что к нему вот-вот заявятся любовники, которых он едва запомнил, копы, соцработники, соседи, представители кредитных организаций, санитары из психиатрии и — до кучи — штук пять курьеров с доставкой разных прикольных штук, которые ему срочно захотелось купить. Иногда в нетрезвом виде Рефлектор вел удивительно активную жизнь. Если, конечно, не блокировал двери кварты на несколько кодовых замков изнутри, не ставил пароли на всю технику и не отключал комлинк так, что запустить его можно было только по истечению заданного срока. Сегодня он позаботился о себе заранее — и сделал все именно так, и еще пару раз проверил блокировки, прежде чем наконец подойти к зарядной установке со ждущим хайгрейдом… ..Голова гудела. Он сфокусировался на Конвое, неподвижно сидевшем на краю платформы, и привычно нашарил колбу с хайгрейдом. Тот заряжался все десять грунов — и взбодрил сразу, еще до того как Рефлектор сел, устроился удобнее и взял вторую колбу в свободную руку. — Я присоединюсь? — Конвой потянулся к зарядке, но трогать без разрешения ничего не стал. — Тебе разве можно? — невнятно спросил Рефлектор, допивая вторую. — Ты ведь инвалид. Я думал, с такими травмами не надо. Накладная обшивка скрывала прозрачный участок с оголенными микросхемами и проводами, защищенными только бронепластиковой вставкой, но в инфосетях хватало кадров Конвоя и без этой фраговины. Он же не скрывал, почему его из армии списали — наоборот, делал ставку на жалость. В политике, по крайней мере, в масштабе Нового Каона, где многие старожилы помнили Конвоя юнглингом или молодым героем войны, это работало. — С такими травмами уже все равно. — Тогда бери. Там, в шкафу, есть еще, — Рефлектор мотнул головой в сторону стенного хранилища. — Но я ржавый собеседник сейчас, предупреждаю. И у меня только одна платформа. Он терял связь с реальностью быстро — как всегда на третий декацикл запоя, отъезжал уже после первой колбы, хохотал над собственными мыслями, мгновенно их забывая, шатался по кварте, спотыкался о разбросанные вещи… и догонялся до нужной кондиции, едва ему мерещилось, что начинает отпускать. Кажется, он и не разговаривал с Конвоем толком. Разве что на вопросы отвечал — если тот упорствовал и задавал их несколько раз… ..Массивный корпус Конвоя преграждал путь к хайгрейду. Шлак, а ведь вряд ли энергон вообще заряжался, пока они оба были в оффе! Рефлектор зашевелился, пытаясь аккуратно снять со своего бока тяжелую руку Конвоя. — Куда? — Надо, — сердито ответил Рефлектор. — Тебе хватит, — по Конвою и не сказать, что он вчера напился так, чтобы отключиться на чужой платформе в чужой кварте. — Все. Пора остановиться, — его рука гладила обшивку, и Рефлектор отметил, что когда-то — даже не вчера — успел ободрать бок до биоткани. Упал, наверное. — Я тебя не пущу, — теперь Конвой закинул на Рефлектора еще и длинную ногу. — У тебя есть Скайварп. — Ты что, ревнуешь? — Конвой прижался совсем близко, пугающе резко передвинулся, заглянул в фейсплейт с расстояния в пару десятков сантиметров. — Поэтому тебе не нравится Скайварп, — он уже не спрашивал. Он улыбался, и эм-излучение дразнило близостью энергии, живой и резонирующей. Как хайгрейд, только выпить невозможно. — Он все циклы пытался сорвать нам процесс. Угрожал. Нарочно нарывался на скандал. Очень интересовался, что у Аксера под кодписом, всех успел этим заебать. Так что воспитывай его, Конвой. Ко мне не лезь. Я тихо пью у себя в кварте, отключив терминалы и комлинк, и сам знаю, когда остановиться. — Я сломал все твои зарядки. — Что?! — Рефлектор попытался сесть, но Конвой был намного сильнее, даже если не брать в расчет его армейские навыки. — Ты совсем оквинтел?! — Не я, — шепнул Конвой, вжимая его в платформу. — Ты. Как же тебя тянет выпить, если ты совсем не думаешь, что я могу с тобой сделать?.. Скайварп не знает обо мне столько, сколько ты. Он только догадывается, и вряд ли обо всем. А ты не боишься. Почему? Они ведь договаривались — не напоминать. Никогда не обсуждать то, что между ними происходит в сети. Конечно, они оба понимают, что Рефлектор в курсе, кто был и остается тем анонимом, но… — Так почему же? — Не знаю, — растерянно ответил Рефлектор. — Может, как раз потому, что знаю тебя? Скайварп не так часто появлялся одновременно с Конвоем на съемочной площадке — но все же каждый раз, когда Рефлектор видел их вместе, то с горьким ужасом осознавал, что для Скайварпа это игра. Легкий заработок, редкая для военного меха возможность поиграть в дорогого интербота. Скайварп абсолютно точно не понимал, что для Конвоя все всерьез; что недвусмысленно агрессивные намеки и пространные рассуждения о том, как тянет обломать крылышки одной непослушной гаечке, — это не просто болтовня и не просто интерфейсные фантазии. Конвой уже в мирной жизни, после отставки, искалечил и убил не меньше пяти меха, и делал это, пожалуй, намного жестче, чем на съемках за деньги. Это только те случаи, о которых Рефлектор знал. Он ничего не смог бы доказать, но он верил, что Конвой не лгал. Три упомянутых им убийства — одно почти десятиворновой давности, два посвежее — Рефлектор отыскал в инфосетях. Он мог бы убедить себя, что Конвой тоже читал эти статьи и смотрел кадры с дезактивами, или даже обсуждал эти случаи со знакомыми копами, такими же старожилами Нового Каона… Рефлектор всегда старался видеть мир без искажений и никого не оправдывать. — Он юнглинг. Поверхностный, легкомысленный, — Рефлектор несмело коснулся фейсплейта Конвоя, проследил пальцем тонкие шрамы под линзами. — Он не понимает, что такое смерть. Не понимает так, как мы. И этим он опасен для всех нас. Мне не по себе уже от того, что он теперь знает координаты моей кварты, раз нам весь свет и прилагающиеся фраговины пришлось брать отсюда. А про твой бизнес он знает просто доболта. Я не хочу терять тебя… и сам не хочу садиться в тюрьму. Ты уже не охотник. Ты стал жертвой, охотником стал он, он управляет тобой, как хочет, и будет продолжать в том же духе. Я боюсь за тебя. Но быть вместо него, когда он все-таки раз в декацикл обязан служить государству, я не собираюсь, — добавил Рефлектор жестко и убрал руку. — Он оквинтительный, — Конвой прикрыл засверкавшую белым оптику и жарко провентилировал системы. — Его пару кликов погладишь по любому месту — и он фонит, как будто его препаратами для шлюх накачали. И ведь не притворяется, оплавок. Они активируются такими, с безумно чувствительными сенсорами. Потому и не подпускают к себе никого других альтмодов — боятся, что те узнают этот маленький милый секрет. — Очень они кому-то нужны, — цинично заметил Рефлектор. — Внешность — сильно на любителя, понтов — на миллиард шаниксов, и одни болты на уме. Но да, если б я даже под тормозящими наркотиками заводился за пару кликов и ловил оквинтительные ребуты, я бы тоже обожал болты, порты и меха с недоконнектом. И одного старика-инвалида мне бы точно не хватило. Но дело твое, — он перекатился на спину. — Каждый борется с энтропией своими методами. Я, ты знаешь, пью так, что жить после хочется еще меньше, чем перед запоем. И тоже рискую довести себя до капитально отъехавшей крыши. Но я все-таки принимаю все меры, чтобы рисковать одним собой, вот в чем разница. Не то чтобы шлакоделы из твоего бизнеса стоили жалости… но себя мне жалко. А для твоего Скайварпа мы все, и ты тоже, расходный материал. Может, даже он сам. — А для тебя — нет? Разве меха, которых мы снимаем, для тебя не материал? — Я сделал себя сам, — Рефлектор разозлился, и это точно было заметно по эм-излучению. Налить. — Я четыре раза переплатил за эти ебаные апгрейды, и это одному только государству. И только ты был рядом со мной, — он повернул голову к Конвою. — Ты поддерживал меня, но если бы я не задрачивался над каждым холо все эти ворны, даже ты давно бы исчез с моего горизонта, верно? Благодаря тебе я снял достаточно вещей, которые ценны для всех меха. Для тех, кто живет со всех сторон от нас. Для всех нищих, потерянных, не знающих пути. И скажи мне, из тех, кого мы с тобой снимали, кто сделал что-то похожее? Пусть не в журналистике, в чем-то сопоставимом? У Рефлектора были пути отступления, надежные чужие аккаунты. Не просто эм-сигнатуры и все пароли дезактивов, а целые чужие жизни, куда можно было встроиться и не быть пойманным за руку. И то — он не был уверен, что вовремя успеет свалить с планеты или скрыться в других городах, когда все пойдет по порту. Но у Конвоя шансов начать новую жизнь, с такими-то повреждениями головы, было меньше. Продуманные легенды, чужие личности Рефлектор делал под себя, под профессионального оператора. Апгрейд он демонтировать не собирался, за столько ворн тот стал его неотъемлемой частью, определяющей абсолютно все. Здесь, в тусклом свете, свободно разлегшийся на чужой платформе Конвой мерцал линзами и не прятал эм-излучения, и Рефлектор чувствовал, что ему тоже страшно — пусть и не настолько сильно. Рефлектор бы пообещал ему, что увезет его в случае квинтеца, но не хотел навязываться. Не хотел — потому что до сих пор сомневался, что Конвою вообще хоть что-то от него нужно. Криминальный бизнес Конвоя вырос из задрипанного борделя и мелких наркоторговцев, в результате каких-то разборок с этим борделем лишившихся защиты, — а теперь Конвой ворочал миллиардами шаниксов. Конечно, он мог устроить себе новую личность и новую биографию; конечно, он подумал об этом и все устроил давным-давно. — Я достаточно обжигался, чтобы до конца не верить уже никому. Даже когда хочется, — Конвой вторил мыслям Рефлектора. Уставший голос, уставшая оптика. Под накладкой, идеально подогнанной к родной обшивке, не видно, как искрит глубокая вмятина в голове. — И шлюх у меня было, как грязи. И знаешь что? Когда я был здоров, но без денег, от меня фейсы воротили даже те, кто с другими согласны были бесплатно. Так что иллюзий у меня давно уже нет. Только руки дрожат, когда он щупает Скайварпа. Как у самого Рефлектора при виде колб с хайгрейдом. Внизу взвыли сирены — так громко, что пробило звукоизоляцию домашней студии. Приблизились, потом отдалялись, пока не затихли совсем. — Мне понравилось, как ты смонтировал все в этот раз, но я знаю, что ты можешь лучше, если тебя не торопить. Сделаешь это — для меня? — Прямо сейчас? — неуверенно уточнил Рефлектор, предвкушая и одновременно опасаясь; и по взгляду Конвоя понял ответ. — Хорошо, только душ приму. И ссадины обработаю. — Я пока немного приберусь здесь, — пообещал Конвой. Он в самом деле начал подбирать грязные колбы и упавшие датапады. И когда Рефлектор ступил под холодную воду, то слышал за стенкой тихие шаги и стук перекладываемых вещей. Хлопала крышка утилизатора. На какие-то клики Рефлектор даже забыл, что ему холодно — так жадно прислушивался к этим звукам простой трансформерской заботы. — Посмотрим сырой материал на быстрой перемотке и решим, какую запись стоит перемонтировать, — Рефлектор прошел к терминалу, на ходу досушивая встроенные камеры портативным феном, и ввел с консоли пятидесятисимвольный код. Мало что можно сделать с записями, снятыми в спешке и практически без сценария. Но Конвой часто предлагал свежие идеи, которые срабатывали, и сейчас он точно надумал что-то, что оставалось только воплотить.