Рука Бога: последний ученик Сен-Жермена

Брат Петр сломал гардину в гостевой спальне. Когда Уильям тихо вошел, чтобы проверить здоровье Вепря, то поначалу забыл обо всем, пытаясь понять, как он это сделал. И только хорошенько осмотревшись, понял, что во сне брат Петр потерял одеяло, и оно лежало на полу. А плотную ткань ночных штор он, скорее всего, принял за такое одеяло и попытался ими накрыться, потянул на себя. И у него все получилось. Это хорошие новости — раз уж Вепрь крушит мебель, значит, обязательно выздоровеет. Уильям опустил руку на его шею, чтобы проверить пульс. — …Семьдесят два, семьдесят три… Восемьдесят! Петр дернулся во сне и произнес: — Нет, не возьму. Дорого. — И что вы там собрались покупать? Брат Петр подскочил от такого вопроса, окончательно доломал гардину и запутался в шторах. Ему тоже, как и Профессору, пришлось пережить странное пробуждение после кошмарной ночи. — За восемьдесят, вам значит, дорого! — шутливо отругал его Профессор. — А за гардину кто будет платить — ваш кардинал, Франческо ди Медичи? Он помог брату Петру выбраться из ткани. Тот дико вращал глазами и пытался понять, где он оказался. — Как себя чувствуете, брат Петр? — он сжал его плечо, чтобы Петр, еще толком не проснувшийся, не пошел искать в его доме недобитого медведя. — Мы победили, Профессор? — Да. Зверь на холме нас больше не побеспокоит. — Тогда еще пять минут… пожалуйста, Профессор… Петр упал обратно на подушку и прикрыл глаза. — Поторопитесь, рагу остынет. Вепрь проворчал: — Опять этот кибернетический казус приготовил рагу… Он только его и готовит, на протяжении нескольких лет. Уильям обернулся в дверях и как бы между прочим заметил: — Он не обязан вам готовить. Брат Петр дернулся на кровати и оторвал голову от подушки: — Что?! — Я говорю, нам уже пора писать отчеты для начальства. Но вы можете передохнуть еще немного. На холме у меня остались кое-какие дела. Уильям понимал, что Петр может проспать еще часа три, если не больше. Он достаточно повоевал вчера, у него начинали проступать темные круги под глазами от обстрела брата Варфоломея. Вордсворт неспешно спустился в свою лабораторию, прихватил тяжелый контейнер, инструменты, защитную маску и перчатки. В холле он торопливо оделся и вышел наружу. Уильям надеялся, что Инквизиторы забрали не все останки зверя с вершины холма, и для его целей найдется пара костей или кусочков обожженной плоти. Но поле битвы выглядело так, словно труп кошмарного существа не был интересен даже птицам. Вордсворт достаточно быстро поднялся вверх по склону и при свете дня оглядел поле битвы. Тяжелый запах гнилой крови, пропитавшей землю, заставил его вздрогнуть. Даже днем останки зверя выглядели впечатляюще. Его размазанная и разметанная взрывом туша еще была на месте, и если даже инквизиторы забирали биоматериал, они оставили его для Вордсворта предостаточно — склон холма ощерился костями с обгорелым мясом, ошметками шкуры. Ирония — Урсалак погиб почти так же, как и его жертвы, с вывернутыми ребрами. Для Уильяма весь этот материал имел гораздо большую ценность, чем для Инквизиции и для террористов, вместе взятых. Профессор осторожно бродил между разбросанными останками, аккуратно собирая кусочки Урсалака в пробирки. Когда все необходимое было им добыто, Вордсворт вернулся домой уже в сумерках. Брат Петр все еще спал. Уильям неслышно вошел в дом, проскользнул в лабораторию и облегченно выдохнул, плотно закрыв за собой дверь. Он не хотел, чтобы кто-то застал его за этим занятием. Сбор материалов — дело крайне важное. Нужно было собрать уцелевшую органику, обработать, аккуратно упаковать и подписать прямо на месте. В некотором роде ему повезло, что зверь спрятался неподалеку от его дома в относительно безлюдном месте, иначе собрать образцы в спокойной обстановке, не привлекая излишнего внимания, было бы куда сложнее. Уильям кропотливо раскладывал свои находки по двум другим контейнерам. Его так и подмывало изучить останки под аппаратурой, но он понимал, что стоит ему сесть, и он не заметит, как пролетят сутки. С таким гостем, как Петр, увлекаться исследованиями прямо сейчас было опасно. Давно забытое ощущение внутреннего зудящего огонька в сердце грело Профессору душу. Такое случалось нечасто и, как правило, служило сигналом о начале масштабных перемен. Но возможны ли хоть какие-то перемены к лучшему в мире, который все еще спустя тысячу лет страдает от боли, яда радиации и кровавых междоусобиц, которые ставят под вопрос само существование мира? Тщательно умывая руки в лаборатории, Вордсворт взглянул на себя в зеркало, висевшее на стене прямо над раковиной. Выглядел он чуть лучше, чем брат Петр, а в его взгляде сквозила несвойственная ему обреченность. Так случалось всегда, когда он задумывался о судьбе человечества. Исследования на Марсе не принесли никому счастья — родная планета оказалась изуродована, а люди, что отправились покорять новый неизведанный мир с самыми светлыми намерениями, более не дети своей Земли, а чудовища. «На что я все еще надеюсь?..» Все, что он собрал сегодня, показалось ему ненужным мусором. Ему захотелось все это сжечь. Пережив минуту отчаяния, Уильям припомнил, что практически всегда мир стоял на грани уничтожения. И от того, что в жизни большинства людей бывают светлые деньки, когда не задумываешься о политических войнах в парламентах стран и их последствиях, опасность никуда не девается. Она всегда рядом, как дамоклов меч. Там, где кипит Жизнь, всегда присутствует Смерть, чтобы контролировать ее безудержное развитие. И Вордсворт этот принцип прекрасно знал, но все-таки впадал иногда в греховное уныние. Он был единственным человеком в отделе без сверх-способностей. Уильям сбрызнул свое лицо ледяной водой. Его взгляд ожесточился, и он пробормотал вслух, глядя в свои глаза в зеркальной поверхности: — Ты возьмешь себя в руки и сделаешь все, что от тебя сейчас зависит. Он кивнул своему отражению в зеркале, улыбнулся и вышел, крепко запирая за собой дверь лаборатории. *** Петр проснулся лишь под утро. Уильям не спал и строчил в кабинете отчет для Катерины. Его пальцы ловко набирали текст, выбивая нестройный ритм на клавиатуре, а взгляд был сосредоточен на белом листке бумаги перед ним. Несколько пропечатанных листов лежали возле пишущей машинки. Взгляд Уильяма медитативно скользил по строчкам, и лишь изредка он опускал его вниз, на клавиши, давая глазам короткую передышку. Наступил момент, когда захотелось откинуться на спинку стула и сверить текст с тем, что планировалось написать в отчете. Профессору уже изрядно надоело ловить себя на допущениях, неуместных словах, и он задумчиво посмотрел на стену напротив, где одиноко поблескивала секира. Отвлекшись от отчета, Вордсворт поскреб подбородок и в очередной раз задался вопросом, куда делись алебарда, винтовка и Первый Иерихон. И найдет ли он когда-нибудь ответ на этот вопрос, а также и само оружие. Уильям порадовался про себя, что его лаборатория имеет несколько уровней, и там многое нельзя просто так открыть — шкафы, отсеки и двери. На минуту его охватила тревога — что, если инквизиторы, воспользовавшись его положением, могли все же ее вскрыть?.. Но в таком случае они оставили бы после себя массу следов, ничуть не заботясь о чувствах хозяина, это как раз в их духе. Уильям даже облегченно выдохнул, когда эта мысль посетила его голову, и только благодаря ей прервался поток бреда, в котором вся ночная борьба с монстром была удачным отвлекающим маневром для инквизиторов с целью разграбления его лаборатории. — Я просто перенервничал, — Уильям потер переносицу, чувствуя, как поток кошмарных видений сходит на «нет». Впрочем, нервничать было от чего — Бюро Инквизиции горело желанием накопать такой компромат на весь отдел АХ и в таких количествах, чтобы подавляющее число сотрудников никогда бы не вышли из застенок, а Катерина Сфорца, его непосредственный начальник, вынуждена была бы покинуть политическую арену без права возвращения. Именно из-за этих мыслей Уильям часто возвращался к ситуации с утерянным подданством своей родины — Альбиона. Будь он официальным послом этого высокотехнологичного королевства, служившего своеобразным полюсом политического мира, к стенам его дома не приводили бы странных медведей с целью припрятать опасное существо в укромном месте, и у Франческо не было бы никакого желания его шантажировать… Впрочем, жизнь посла всегда была сложной, и даже такое положение его бы не спасло. Но за его спиной была бы мощная протекция. Для комфортного пребывания в чужой стране это невероятно важно — чувствовать поддержку Родины, и совсем невыносимо становится, если этой поддержки не было, нет и не будет. Уильям услышал, как просела кровать в гостевой спальне. Петр немного посидел в темноте, чтобы прийти в себя, а потом неуклюже добрался до кабинета, где лился свет из дверного проема. Видно было по его лицу, что Петра нехорошо мутило. Уильям отвлекся от своих записей и поднял на него глаза. — Доброй… вернее, доброго, эм… утра! Как чувствуете себя, брат Петр? Петр закрыл глаза и прислонился к косяку двери, всем своим видом показывая, что хуже некуда. — Присядьте на диван, — Уильям отложил свои записи и встал из-за стола, чтобы поддержать Петра, пока тот дойдет до дивана. Орсини отмахнулся от него и молча уселся, мрачно глядя исподлобья на задернутые шторы. Плотную ткань подсвечивали первые лучи солнца. Уильям предпочел вернуться в кресло. Когда брат Петр придет в себя, то сам все скажет. На всякий случай он перестал печатать и взялся перечитывать ранее написанное, изредка отпивая ароматный горячий чай из чашки. — …Я не знаю, что писать в отчетах, — Петр нарушил молчание и поставил Профессора в тупик этой фразой. — О… Кхм… Что ж, начните с малого, брат Петр. В конце концов, вас ведь никто не заставляет делать это прямо сейчас. Вы — мой гость. Можете сделать это завтра или даже послезавтра. — Вам проще, профессор Вордсворт. Вы будете писать отчет с того момента, когда поймали мой запрос. А мне придется писать отчет о боевой операции, от начала и до конца. — Но и это не должно быть для вас проблемой, верно? Или вы опасаетесь, что я случайно увижу какие-то ваши секретные данные? На этот счет не волнуйтесь. Мне бы хотелось только согласовать с вами кое-какие детали о событиях прошлой ночи, чтобы потом наше начальство не устроило нам трепку. Сами понимаете. — Я не об этом, — Петр мрачно взглянул на полки с книгами. — Я не понимаю, как мне писать обо всем, что произошло. — Ох, — Уильям отставил в сторону чашку. — Всего лишь взять и написать. Это единственное решение. Орсини покачал головой. — Если только вы мне поможете. — О, разумеется. Ведь, когда мы боролись с Урсалаком, вы полегли первым. — Я говорю не про этот эпизод, а про то, что произошло у Виковаро. Вы поможете мне восстановить всю картину произошедшего. Клянусь, я не останусь в долгу! Взгляд Уильяма стал более сосредоточенным, как у снайпера, выслеживающего цель. Он, приоткрыв рот, молча посмотрел на брата Петра, словно ждал от него подобных вопросов. — Ох… Ну… Если только речь о каких-то… кхм, технических моментах, — Вордсворт рассеянно смял пальцами уголок бумаги на готовом отчете, — то, конечно же, я вам с радостью помогу. — Да, Профессор, технических! — Петр нехорошо побагровел. — Я исполнил приказ, но вот детали произошедшего никак в голове моей не укладываются. Во взгляде Профессора сквозило понимание вперемешку с недоверчивостью. В конце концов, победила солидарность — они вместе обуздали силу монстра, и почему бы не перейти на более откровенный разговор. Он встал со своего места и взял пишущее перо в качестве указки. Петр недоуменно смотрел, как Уильям оправляет воротник рубашки и жилетку и встает у карты Италии на стене, словно ученик у доски. — Итак, из того, что я знаю… мы с вами знаем о террористах, так это то, что они прорывались к нам с моря. Ключевая фраза передачи от вас — прорыв на границе. Морской, как я понимаю. Посмотрите сюда, — Уильям ткнул кончиком пера в карту и обвел линию далеко за пределами суши Ватикана. — Это все — наша морская граница. Сюда входят промысловые воды и территориальные. Все это и есть та самая морская граница, и ее тщательно охраняют морские военные службы. Если бы на границе был такой сумасшедший прорыв, об этом бы уже вовсю трубили газеты, радио, телевидение. В конце концов, об этом бы где-нибудь да написали. Я проверял сводки, и о нарушениях наших морских границ там ни слова. За все это время СМИ определились бы, как подать эту информацию. Если ее нет — значит, ничего не случилось сверх-ординарного. Петр слушал его, приоткрыв рот. У него даже на некоторое время перестала болеть голова. — Идем дальше. Где в последний раз видели Урсалака? Последние известия о нем всплыли полмесяца назад на границе Альянса и Германики. Он мог прорвать морскую границу только в одном месте — наиболее мелком и узком участке пролива Ла-Манш. Карты здесь, к сожалению, нет, так что показать наглядно путь медведя я не смогу. Но теоретически это возможно, если он еще и крутой пловец. Но вряд ли это действительно так. Мы с вами видели, на что способен зверь. Тот факт, что темнота его дезориентирует, совершенно не мешает ему искать пищу, особенно если она бегает поблизости, и он способен ее учуять. Даже если представить, что Урсалака везли с северных земель, то вы только взгляните, брат Петр, какой потрясающий путь мог проделать этот медведь вместе со своими дрессировщиками — его ждала очень длинная и извилистая дорога с не менее эпичным перевалом через Альпы. Завезти его с моря, учитывая охраняемые границы аж целых двух государств, просто неоткуда и незачем. Но я бы задал другой вопрос — зачем вообще его везти из Германики, если еще одного такого же монстра можно было создать в лаборатории Виковаро при участии мафусаилов, завербованных с этой целью? И тогда побег медведя либо бунт мафусаилов можно было обставить как прорыв границы при участии вампиров и их боевого друга по имени Урсалак. Петр откинулся на спинку дивана. Поперхнувшись воздухом от волнения, он пытался переварить эту информацию. Услышанное так шокировало его, что он невольно проболтался: — Но кардинал Медичи лично спонсирует эту лабораторию! Он бы не стал!.. Он бы… — Орсини осекся, осознав, что прямо сейчас выдал своему прямому конкуренту ценную и секретную информацию. — Не волнуйтесь, брат Петр, эта информация мне давно известна. Вы мне не сообщили ничего нового. Уильям опустил перо на стопку исписанных листов и присел на край стола, засунув руки в карманы брюк. Он с грустной улыбкой наблюдал, как багровеет лицо брата Петра, а правый глаз его дергается, точь-в-точь как у кардинала. — В конце концов, вы теперь точно знаете, что вам следует писать в отчете, и как именно.