Обсидиановая звезда

В рожденье своем узрел Мелькор свет и каждый раз тянулся к нему, не понимая, что не подвластно ему Живое пламя. Любопытство переполняло Мелькора, поскольку был он мудрее всех прочих. Эру наделил первое создание многими мыслями, чувствами и ощущениями, не ведая того, что совершил ошибку. Именно долгие думы сподвигли Первого впервые уйти в Никуда. В тоске и поисках неизведанного покинул он чертог и долго скитался в непросветленной Тьме, пытаясь найти там то, чем владел лишь Создатель. Вокруг была лишь тишина и ничего более. Был покой Пустоты и сокрытое где-то в темноте обещание. Реки звезд сияли холодным, мертвым светом. Мелькор окунул ладонь в одну из этих рек и зачерпнул горсть ярких огоньков. Они и на ощупь оказались ледяными. В бездумье он принялся перебирать белые огни пальцами, а где-то глубоко в душе мечтал обнаружить такой же огненный шарик, что пульсировал в его груди. Именно из этого шара был рожден Мелькор. Когда-то Илуватар задумал искру. Ширясь и разрастаясь, обернувшись огненным диском, она превратилась в Мелькора. Единственной мечтой Первого было это пламя. Он еще не понимал своих желаниё, но постепенно осознавал их. Мелькор столько раз покидал Чертог Безвременья, что уже привык к одиночеству. Единственный брат не понимал этого желания вечно находиться в уединении, а Мелькору, наоборот, приходились по сердцу пустота и Ничто. Его завораживал гул, что изредка гулял здесь. Иногда он ощущал себя подобным Единому, когда тот появился и долгое время находился один. — Хочу создавать такие же звезды, — прошептал Первый, и эхо гулом вторило ему. Но наступало время, и Мелькор понимал, что пора возвращаться. На подступах к ступеням его белоснежные одеяния принялся теребить бушевавший тут ветер. Длинные волосы разлетались словно щупальца невиданных существ. Вот показалась яркая точка, чертог Эру, чьи своды уходили в непостижимые дали, теряясь в скоплениях звезд. Пригляделся Первый и узрел. Как всегда, у врат строения его поджидал любимый брат, истосковавшийся по нему. Манвэ сидел на одной из ступеней, и его белые одежды струились молочными ручьями по темной поверхности. Мелькор улыбнулся. В конце концов, он по-своему любил Манвэ, сереброликого, доброго и чересчур восторженного. Брат был сосредоточением ослепительного света молний, сияющий величием и поразительно сочетающий в себе грозную силу и мягкое, нежное тепло. Манвэ радовало всё, что он видел вокруг. В то время, когда Мелькор успел обойти каждый уголок бесконечного чертога, и тот успел ему надоесть, брат не переставал всматриваться вокруг себя, стараясь постигнуть и разглядеть незримое, и каждый раз всё становилось словно бы шире, увеличивалось и совершенствовалось от одного его интереса. Расправив свои крылья, он летел в непостижимые дали, чувствуя, как щекочет внутри тепло, его распирало от ни с чем не сравнимого чувства, и этим чувством он жаждал поделиться с каждым из айну, но в большей степени с Мелькором, однако тот не проявлял особой заинтересованности. — Опять ты сторожишь врата Чертога, — снисходительно улыбнулся Мелькор, восходя по ступеням. — Ну здравствуй, брат. Встрепенулся Второй от звука голоса Первого, поднялся и улыбнулся, радостно, любяще: — Мелькор, — нежно проговорил Манвэ, поспешив к нему навстречу. — Я ждал тебя, — его голос был подобен переливу хрусталя, — кажется, невыносимо долго. Никогда Первый не звал с собой младшего брата, и тот не решался просить его об этом. Манвэ казалось, что вдали от Мелькора он теряет свою целостность. Ведь вдвоем они были частью чего-то большего, совершенного, того, что прекрасно в созвучии с прочими. Созвучием Манвэ был старший брат. Второй был его мелодией, его вторым голосом, который подстраивал под нее десятки подголосков. Он знал, что мудрость Мелькора велика, и был готов внимать ей целую вечность. Только Первый оставлял его и уходил за пределы Чертога, заставляя Манвэ смиренно ждать у врат, вглядываясь в Пустоту, и свет в его груди трепетал от волнения и ожидания, что вот-вот заблещет впереди на величественных ступенях яркий свет старшего брата. Ступени уходили во тьму, теряясь в ней, ниспадая в могучую бездну. Дальше них никто не смел ступать, лишь Мелькор, сильнейший из них мог позволить себе это. Для Мелькора же ничего не менялось. Хотя что должно было измениться? Для него Великий Чертог оставался таким же, как и прежде. Эру восседал на своем троне, много и долго говорил со своими созданиями. Почему он не называл их детьми? Почему этого удостоились после эльфы и люди? Этим вопросом Мелькор станет задаваться гораздо позже и будет постоянно думать об этом. Сейчас же он отринул мысли, пришедшие к нему в Пустоте, и обнял брата. — Ты всегда меня ждешь, — молвил Первый. Ах, как ему хотелось объяснить, показать то, чего он жаждет, но он понимал, что никто и даже Манвэ не постигнет его думы. В них просто не было подобных стремлений. Все Айнуры желали всего лишь бездумно следовать за Эру, как будто у них не было своей воли и своих желаний. — Что здесь происходило, пока я отсутствовал? — вопрошал Мелькор, по-братски обнимая рукой за плечи брата и проходя в Чертоги Безвременья. — Я исследовал бесконечные пространства Чертогов, пытаясь скоротать время без тебя, — голос младшего вновь радостно зазвучал хрусталём. — Айнур собираются вместе и поют новые песни. И от их звуков Чертоги наполняются зримой красотой. Я видел Песнь о тёмно-синих просторах, которую пел Ульмо. Она тиха и прекрасна. Слышал, как звенит золото в голосе Аулэ... Но пока Манвэ говорил, Первый устремил свой взор вперед, где у кромки мраморного фонтана среди прочих прелестных созданий их отца сидела прекраснейшая из них — Варда. Ее темно-синие одежды, словно воздух клубились за ней. Серебряные нити блестели, точно звезды, вплетенные в ткань платья. Обладать ею было вторым желанием Мелькора. Он хотел, чтобы эта Айнур принадлежала ему. Но всякий раз она ускользала, не желая его объятий. Варда придумывала тысячи причин, лишь бы не остаться наедине с Мелькором, и это вызывало в его огненном сердце раздражение вперемешку с непониманием. Почему она отказывала ему, Первому созданию их отца?! Лучшему из прочих! Поняв, что его уже не слушают, Манвэ притих, замечая пристальный взгляд брата, и проследил за ним. Теперь уже оба они завороженно смотрели на то, как самая прекрасная из Айнур встает с фонтана и шествует вдоль кромки света и тьмы, аккуратно ступая по тонкой нити звёздного сияния. Сердце из молний и сердце из огня притихли. Они будто бы боялись спугнуть явление Истинного пламени, которое Варда хранила внутри себя. — Она непостижима, — голос Манвэ звучал так, будто ветер шелестел. — Она столь восхитительна, что я бы осыпал ее звездами, — с придыханием молвил Мелькор, неотрывно вглядываясь в желанный стан. — Она и есть звезда, — безобидно возразил Второй. — Она прекрасна по сути своей. — Нельзя сделать совершенным то, что уже и так совершенно, но любое совершенство можно подчеркнуть, брат, — заметил Первый. — Что ты имеешь в виду? — удивленно воззрился на него Манвэ. — Хочешь сказать, что даже Его творения не до конца совершенны? Но Мелькор не ответил, продолжая неотрывно смотреть вслед удаляющейся Варде и остальным айну. Второй тяжело вздохнул, не дождавшись ответа на свой вопрос. Как не силился он постичь мыслей брата, у него никогда это не выходило. Наконец, когда прекрасные создания скрылись из виду, Мелькор будто бы очнулся ото сна, и в глазах его сиял восторженный огонь. — Я сделаю ее своей женой, — уверенно произнес он, поворачиваясь к младшему брату. — Я поговорю с ней. — Ты такой решительный, брат, — Манвэ коснулся его плеча, спеша подбодрить, поскольку он редко видел, чтобы Первый говорил столь горячо и с нетерпением. — Я думаю, у тебя всё получится. И хотя брат стремился уверовать Мелькора, что тот добьется желаемого, сам же он не понимал, разве можно сделать кого-то частью тебя без его на то согласия? Но Манвэ не решался высказать эти мысли вслух, вопрошая ответ лишь у Единого. Но и тот молчал, хотя уже тогда ведал, чем всё обернётся. Покидая младшего брата, Мелькор бросился вдогонку за ушедшей айнур. Вскоре и Манвэ покинул врата Чертога. Остался лишь маленький дух, притаившийся за резной колонной, сокрытый в ее тени. Духом этим была Вириломэ, бледная, слабая, едва заметная айну. Кто она и чем заправляла, да никто уже не вспомнит. Создание это было столь тихим, что даже ее песню едва ли кто-то мог расслышать. С грустью она вопрошала у Эру, когда тот говорил с ней, почему Создатель сделал ее такой незаметной, отчего не наделал сильной, яркой и могущественной стихией, но тот оставался безмолвным к ее мольбам. — Таков твой удел, — лишь отвечал Он ей. Несмотря на свое тусклое сердце Вириломэ смогла постичь тайную страсть и горячую любовь, и объектом ее одержимости стал старший брат Манвэ, Первый из созданий Илуватара, именуемый Мелькором. Каждый раз, когда он покидал Чертоги Безвременья, она ждала его в тени колонны, и ее не замечал даже сереброликий и безукоризненный Манвэ. Ей оставалось лишь издали наблюдать за Мелькором, как и тот сейчас не спускал глаз с Варды, к которой Вириломэ испытывала неясные чувства, искажающие ее маленькое сердце. Она еще не до конца осознавала это, но постепенно начинала понимать, что есть нечто большее кроме идеи Эру.