♫ Немного нервно — Нет ничего, кроме любви Мэнсон Флетчер - Ночными огнями (acoustic) Мария Чайковская - Нитью ♫
И просыпаясь с утра, ты держи меня под шум городов. И одеваясь с утра, ты спрячь меня в тени рукавов. И пусть говорят, что все унесет водой, Не верь никому, я буду всегда с тобой.
— Я даже не могу посчитать, сколько раз я был в Питере, — Ромка отрывается от телефона и сонно потягивается, упираясь спиной в кресло. — В четыре года, потом - в восемь, в одиннадцать летом и зимой, в четырнадцать... — он загибает пальцы, и Антон лениво приоткрывает сначала один глаз, затем - другой, пытаясь хоть как-то сконцентрироваться на беспорядочных речах Ковалёва, пока за окном "Ласточки" пролетают уставшие от снега ели. У него в голове лишь одна картина: свидетельство о разводе, которого удалось добиться в кратчайшие сроки благодаря связям, и полупустая квартира, в которой они с мамой остались вдвоём. Отец ещё недели полторы назад, недолго думая, собрал вещи и уехал к брату - так, перекантоваться, обдумать всё произошедшее и найти достойное жильё хотя бы на первое время. Антон не в состоянии забыть, как мама плакала несколько суток подряд. Бродила совершенно убитая, расстроенная, разочарованная и бледная, не в силах места себе найти, уходила на работу грустная, возвращалась мрачнее тучи позже обычного и запиралась в спальне, обложившись тетрадками нерадивых школьников. Антону до колик тяжело вспоминать об этом, потому что в грудной клетке нещадно и безжалостно обрываются последние нитки надежды на то, что всё когда-нибудь наладится. В эту зиму на него столько навалилось, что душа уже не выдерживает и крошится, ломаясь напополам без возможности починки. Если бы в прошлом году ему сказали, что ему придётся пережить столько холодных дней, полных отчаяния, он бы не поверил. Даже посмеялся бы, размышляя о том, что хуже безответной влюблённости ничего быть не может. Может. Ещё как может. Жизнь, оказывается, - штука вообще не из лёгких. Никогда не щадит. И никого. — Я не был. Совсем. Что странно, учитывая тот факт, что у меня сестра здесь живёт, — дабы пауза не затягивалась, внезапно отвечает Антон Ромке, всё ещё пребывая в какой-то прострации, и слегка удивляется, видя, как губы Ковалёва растягиваются в коварной улыбке. — Что ты задумал?.. — Шаст, как хочешь отпирайся, но я тебя просто затаскаю по моим любимым локациям. Не отвертишься, — Рома скрещивает руки на груди и смотрит по-лисьи хитро, вынуждая Тоху фыркнуть. — Как будто у меня есть выбор, — Шастун закатывает глаза, цепляясь взором за очередную станцию за стеклом, и, чуть слышно вздыхая, втыкает в уши эйрподсы, уже собираясь немного прикорнуть - времени до Санкт-Петербурга навалом, - как замечает Арсения Сергеевича, расположившегося по другую сторону вагона с книжкой Камю в руке, и зависает, разглядывая атлетические плечи и крепкие руки с проступающими зелёноватыми венками, задерживая взгляд на взмахах длинных тёмных ресниц и голубых океанах, сосредоточенно устремлённых прямиком в философские строки. Арсений сидит, не обращая ни малейшего внимания на всё, что творится вокруг: ни на болтовню своих подопечных, ни на шум и гул поезда, ни на снующих туда-сюда проводниц. И отрывается от чтива лишь тогда, когда чувствует где-то на уровне подсознания, как Антон бесстыдно пялится на него. Поднимает проницательный взор, застав парня врасплох, коротко хмыкает и убирает книгу. Антон ещё секунды две наблюдает за каждым действием мужчины, покраснев до корней волос, промаргивается и готовится переключить песню, как непроизвольно дёргается, недоумённо уставившись в экран смартфона.Арсений, 11:23 Скучно?
Тоха, опешив, выгибает бровь и переводит удивлённые глаза на Арсения Сергеевича, который, усмехаясь, подмигивает ему. Сердце начинает стучать, как в припадке, с каждым мгновением набирая обороты, и в конечном итоге заходится в таком ритме, что Антону кажется, будто оно к чёртовой матери выскочит из груди, полетев вперёд по всему вагону. Он, признаться честно, вообще не понимает, что случилось с Арсением. Тот стал к нему настолько мягок и нежен, что это одновременно и радует, и пугает, ощущаясь, как затишье перед бурей. Антон знает: с этим человеком надо держать ушки на макушке, чтобы потом не было смертельно больно. Шастун настолько погружается в свои мысли, что крупно вздрагивает от ещё одного сообщения.Арсений, 11:24 Ребёнок, всё нормально?
Улыбка с лица Арсения пропадает, и мужчина слегка хмурится, взирая на подопечного с полнейшим непониманием, а Антон, всеми правдами и неправдами стараясь держать себя в руках, быстро набирает ответное смс трясущимися пальцами. Антон, 11:24 Да-да, просто как всегда сумбур перед показательными, не волнуйтесьАрсений, 11:24 За тебя НЕВОЗМОЖНО не волноваться. Ты ж горе луковое)
Антон беспечно ухмыляется, не устояв, тая от этой скобки-смайлика в конце смс, лукаво закусывая губу, и, спрятав экран смартфона от Ковалёва, норовящего прознать, с кем Антон так активно переписывается, ещё и лыбясь, как дурачок, ловко скользит по клавиатуре. Антон, 11:25 Арсений Сергеевич, прекратите обзываться! Арсений, получив сообщение, тихо посмеивается над ним, мотая головой, убирает со лба мешающуюся чёлку и снова принимается за Альбера Камю, и удушливые размышления обо всём плохом, до этого роем кружащиеся прямо над Антоном, исчезают, словно их никогда и не было. Каждый раз Шастун убеждает себя, что нельзя любить человека ещё сильнее. И каждый раз проигрывает самому себе. Потому что Арсений заставляет его испытывать такую лёгкость, что голова кружится так, словно Антон - под градусом. Как минимум. Ему больше не хочется мучиться. Их ждут три дня в Питере, солнечных или канонично дождливых - неважно. Потому что, если рядом будет Арсений, Антону всегда будет тепло... — Да с кем ты там чатишься?.. — Ромка, забив на все правила приличия, пытается выхватить у Шастуна его айфон, и Антон, тонко взвизгнув, отстраняется, начиная шуточно отбиваться от настырного друга. — Сидит он - рот до ушей, как у Чеширского кота, ещё и партизанит! — Ковалёв ржёт в голос, когда Антон окончательно и бесповоротно расцветает подобно яблоневому саду в конце мая, и с наигранной обидой скрещивает руки на груди. — Друг называется! Нашёл там себе кого-то и молчит, как рыба... Позволю себе напомнить, что о нас с Миланой ты первый узнал! — А моё счастье любит тишину! — Антон, развеселившись, показывает всё ещё дующемуся Ромке язык, прекрасно понимая, что тот ни капли не злится. Так только - бурчит для вида, лишь бы продемонстрировать своё искреннее негодование. — И вообще: личное не публичное! — Ну и ладно! — выпаливает Ковалёв, всё ещё сохраняя театрально-напыщенную интонацию, и хрюкает, когда слышит, как у Антона урчит желудок, тут же беззаботно перескакивая на другую тему. — А я ведь тебе предлагал протеиновый батончик со мной разделить, а теперь всё уже, поздно, — Ромка хлопает себя по сытому животу, и Антон гримасничает, изображая чересчур довольного Ковалёва. И уже тянется к карманам спортивных штанов, чтобы нагрести оттуда мелочи и купить у проводницы какой-нибудь перекус, как застывает, удивлённо таращась на опускающуюся перед ним упаковку печенья с шоколадными кусочками и пластиковый стакан с горячим чаем. Недоумённо глядит на проводницу снизу вверх, пытаясь понять, в какой момент работники "Ласточек" научились читать чужие мысли, и выдавливает из себя лишь: — Что это? — Вам передали, — сдержанно улыбается женщина, украдкой указывая в сторону Арсения Сергеевича, и Антон прилагает все усилия, чтобы подобрать с пола свою упавшую челюсть, где-то в глубине души по-настоящему радуясь, что Ковалёв отвлёкся на какой-то пост про хоккеистов, напряжённо уставившись в экран своего телефона. — Спасибо, — только и произносит Шастун, всё ещё пребывая в полнейшем шоке, и тут же открывает мессенджер, не успевая даже буквы написать.Арсений, 11:31 Я в курсе, что ты не завтракал. Уж прости, подслушал ваш с Ковалёвым разговор на платформе. Так что не отнекивайся. До Питера ещё 2.5 часа.
Антон, делая бровки домиком и выглядя по максимуму виновато и обескураженно, переводит робкий взгляд на старшего, который кивком головы заставляет его перестать пожирать его глазами и переключиться на печенье и чай. Антон почти хнычет, плавясь от этой заботы, и запрокидывает голову, чувствуя вибрацию гаджета в руке.Арсений, 11:32 Ребёнок, я по десять раз не повторяю.
Антон, не в силах не улыбаться, одними губами благодарит Арсения Сергеевича, который тут же удовлетворённо отворачивается, словно ничего и не произошло. Погружается в книгу, легонько покачивая ногой, эстетично перелистывает страницы и сохраняет полнейшую невозмутимость, пока у Антона внутри взрываются блестящие голубо-серебристые бабочки, размахивающие резными крыльями. И душу греет вовсе не кипяточный чай, а эта долгожданная поддержка от мужчины, которой всегда так не хватало. Антон думает, что его слишком легко обмануть. Даже стараться не приходится. Потому что Арсений похож на великого опытного фокусника, а сам Антон - на тех самых зевак из толпы, которые безоговорочно верят каждому движению этого уличного артиста. И вроде бы все прекрасно знают: магии не существует, а фокусник этот - простой циркач, руководствующийся золотым правилом "ловкость рук и никакого мошенничества". Знают и всё равно в немом недоумении глазеют на то, как из шляпы - до недавних пор пустой - появляется кролик. Антон отправляет в рот хрустящее печенье, отодвигая собственные глупые и даже немного ранящие рассуждения куда подальше, и не сразу подмечает, насколько озадаченно на него смотрит Ромка. — Это откуда?.. — лишь интересуется Ковалёв, вертя в пальцах круглый кусок печенья, и Антон, стараясь выглядеть как можно непринуждённее, ведёт плечами. — А ты больше в новости спорта залипай, — совершенно беззлобно язвит Шастун и молча ликует, когда Ромка мгновенно успокаивается, решив, наверное, что он и вправду просто слишком сильно оторвался от реальности. — Купил, конечно, откуда ещё?.. Бери, если хочешь. Ромка деликатно отказывается, ссылаясь на то, что он не голоден, и начинает распутывать наушники, постепенно погружаясь в свои мысли и больше не дёргая Антона по пустякам. Прикрывает глаза, облокачиваясь на спинку сидения, зевает и через пару минут уже сладко сопит, периодически почёсывая нос. Антон, уставившись в окно, провожает взором припорошенные снегом деревья, столбы и людей, которые стоически ждут поездов на станциях в такой мороз, и отдаёт себя в лапы приятной меланхолии. Потому что сейчас дела обстоят гораздо лучше, чем когда-либо. Лучше, чем можно было бы себе представить. И Антон в который раз за последнее время приходит к умозаключению, что он вряд ли выживет, если Арсений Сергеевич опять к нему охладеет. Загнётся, погибнет, засыпанный этими тяжёлыми белыми хлопьями, этим острым льдом, насквозь прорезающим плоть. Потому что уже никогда не сможет отвыкнуть от этой щемящей ласки, которую дарит ему старший. Потому что оттаявший Арсений с его тёплыми руками и горячим сердцем нравится Антону гораздо больше. И Антон согласен на любые лишения, лишь бы в этих голубых глазах вновь не проявились высоченные айсберги, рассекающие лазурь небосвода. И он мысленно клянётся себе, что сделает всё возможное, всё, что от него зависит, только бы сберечь между ними эту нужную, такую правильную нежность, помогающую справляться со всеми жизненными невзгодами... Поезд плавно движется по рельсам, разговоры пассажиров сливаются в белый шум, убаюкивая, одна мысль сменяет другую, и Тоха чувствует, как веки тяжелеют, и растекается в кресле, в какой-то полудрёме натянув на себя белый свитер и погружаясь в полудрёму. — Антон, Анто-о-он! Тох! — Ковалёв без стеснения тормошит его за плечо, и Антон резко разлепляет глаза, осознавая, что провалился в сон аж до самого Санкт-Петербурга. За окном - конечная, в вагоне - только Ромка, Милана и ухмыляющийся Арсений Сергеевич, играющий бровями и терпеливо ждущий, пока все его подопечные покинут "Ласточку". — Вставай давай, — Антон, спросонья застыв в попытке уловить связь с миром, оглядывает присутствующих и щурится, ощущая, что он отлежал правую руку. — Арсений Сергеевич, мы его теряем... — Ромка патетично всплёскивает руками, и Милана рядом с ним громко хихикает, наблюдая за Шастуном, в непонятках хлопающим ресницами. — Спасайте положение. — Шастун, я понимаю, что, просыпаясь, ты мечтаешь о завтраке в постель и поцелуе, — Арсений лучезарно улыбается, и у Антона весь сон как рукой снимает, а уши нещадно вспыхивают пожаром, извещая о том, что парень дико смущён, потому что слова Попова настолько двусмысленны, что хочется взвыть - как минимум, — но мы с Ковалёвым и Рацибурской тебя этим обеспечить не можем, увы. — Очень жаль, — вырывается у Антона с ноткой грусти, и он тут же затыкается, видя, как Арсений ошеломлённо выгибает бровь, и поспешно поднимается с места, отряхиваясь. — Я ведь так грезил о завтраке в постель! — он, замечая неподдельное недоумение на лицах Ромки, Миланы и Арсения Сергеевича, мгновенно переводит всё в шутку и прикладывает ко лбу ладонь, ударяясь в актёрство. — А о поцелуе? — многозначительно подмигивает ему Ромка, и Антон еле держится, чтобы не втащить ему - по-дружески и абсолютно не тая никакой обиды. — А о поцелуе - особенно, — лучшая защита - нападение, размышляет Тоха и спокойно выдыхает, когда Ромка и Милана, по достоинству оценив его "юмор", уходят вперёд, больше не заинтересованные в его компании. Он этим двоим даже завидует - ему-то самому нельзя просто так взять Арсения Сергеевича под руку и забить на всех окружающих, увлёкшись друг другом и наслаждаясь каждой секундой, проведённой вместе. — Ты такой милый, когда спишь, — Антон вспоминает об Арсении только тогда, когда слышит его вкрадчивый голос на выходе из вагона, и аж весь съёживается от того, насколько ему неловко. Он даже поспорить готов, что его с потрохами выдают алеющие щёки, которые, по ощущениям, воспламеняются всё сильнее с каждой секундой. — На совёнка похож. — Угу, — сдавленно мычит Шастун, пока у него нещадно трясутся колени от такого сравнения. Арсений Сергеевич слишком милый. То сообщения, как гром среди ясного неба, то печенье, теперь ещё и "совёнок". Попов, чёрт возьми, даже не пытается соблюдать субординацию и буквально жонглирует Антоновыми эмоциями. Нельзя так. Потому что ещё чуть-чуть - и Антона точно разорвёт от переизбытка этой безнадёжной влюблённости. — Кстати, Антон, мне надо с тобой поговорить. Очень серьёзно, — Арсений, меняясь в лице, бесцеремонно прерывает череду этих ахов-охов парня, и Антон как будто уменьшается в размерах от этого тона, не сулящего ему ничего хорошего. У него даже кислород в лёгких мгновенно заканчивается, и парень инерциально тянется в карман за сигаретой, но вовремя спохватывается. Курить сейчас - далеко не лучшее решение. Даже опасное. Чёрт. Он даже не знает, в чём именно он провинился. Почему Арсений Сергеевич так резко поменял настрой? Всё же было в порядке. Может быть, всё дело в этих дурацких шуточках? Тоха опять всё испортил?.. Арсений предательски молчит, нагнав на Шастуна дичайший ужас своим неожиданным заявлением, а Антон, прокручивая в голове все самые неблагоприятные исходы, начинает заметно нервничать, даже подрагивая, и Арсений, заключая, что тот просто-напросто замёрз, мрачнеет и останавливает его за локоть посреди платформы, натягивая на голову капюшон, как ребёнку, на что Шастун деланно сопротивляется и фырчит ёжиком, на самом деле тлея от действий старшего. — А ну угомонись, — Арсений бережно расправляет свалявшийся мех на его воротнике, едва различимо цокая, когда Шастун закатывает глаза, и чисто символически щёлкает его по носу. — Давай не выкобенивайся. Маленький ещё. — Арсений Сергеевич, — не выдерживает Тоха и глядит на мужчину снизу вверх, несмотря на совсем незначительную разницу в росте, пока Арсений с интересом изучает его до забавного испуганное лицо, — о чём вы хотите поговорить? Если я в чём-то провинился, то простите меня заранее, я, правда, не особо понимаю, что произошло, но простите! Только не томите ожиданием... Арсений, тормозя прямо перед лестницей, пялится на него несколько секунд, и в его голубых глазах танцуют чертята, пока он как будто нарочно мучает парня своим молчанием. А потом вдруг дёргает уголками губ и только подталкивает Антона к выходу, радуясь, что смог вызвать такую реакцию. — Чего так всполошился?.. — только и роняет старший, боковым зрением следя за насупившимся Антоном. — Сказал же - серьёзно поговорить. Не убить, — на всякий случай уточняет он и усмехается, замечая ещё более растерянный, чем до этого, взгляд блестящих зелёных глаз. — По дороге в отель времени на это не будет - чересчур много любопытных посторонних ушей, поэтому убедительно прошу: сразу после заселения оставляй в номере вещи и спускайся в холл, буду ждать тебя там. И никому не говори об этом всём, ладно? Даже Ковалёву. — Арсений Серг... — Антон, часто моргая, прикладывает гигантские усилия, чтобы сообразить, что происходит, потому что ему правда страшно. Остаётся только догадываться, что придумал Арсений, что случилось и в чём Антон должен покаяться, чтобы его простили. — Ч-ч-ч, ребёнок. Всё потом, — без зазрения совести прерывает тираду младшего брюнет и по какой-то неизвестной Шастуну причине не может перестать улыбаться, как будто подпитываясь от него этой тревожной энергией. — Не задавай лишних вопросов, — он, взором пересчитывая кучкующихся подопечных, беседующих на выходе с вокзала, пропускает Антона на улицу. Питерский воздух, такой особенный, такой сырой даже во вьюжном феврале, такой манящий, ударяет в ноздри, и Антон, даже не скрывая своей эйфории, мечтательно щурится от приятного осознания, что он, чёрт возьми, здесь. В этом городе мостовых и грифонов, в городе самых красивых закатов и белых ночей, в городе тёмных волн Финского залива и крыш, которым знакомы истории и Достоевского, и Гоголя. И даже у дверей вокзала ощущается эта непередаваемая атмосфера какого-то совершенно детского окрыляющего счастья, эта тишина и одновременно бешеная оживлённость этих проспектов и улочек. И Антон чувствует, как его распирает от чувств, плещущих через край. Этот город кажется ему настолько родным, словно он провёл здесь всю свою сознательную жизнь. И ни днём меньше. — Нравится? — Арсений наклоняется прямо к уху, шепчет довольно интимно, запуская по спине стайки мурашек, и Антона слегка ведёт в сторону от провокационных действий тренера. — Очень, — Шастун кое-как берёт себя в руки, воспользовавшись замешательством Арсения Сергеевича, стягивает капюшон, наслаждаясь каждым шорохом, каждым гудком города, который до недавних пор казался далёким и недосягаемым. — Я бы, наверное, остался здесь. Навсегда. Старший, улыбаясь, провожает вереницу несущихся вперёд автомобилей горящими глазами, такими же восторженными, как у самого Антона, и едва успевает остановить мчащегося к светофору Антона, схватив его за куртку. — Ребёнок, наш автобус в другой стороне, — терпеливо объясняет Попов и смягчается, видя, как младший вполне себе натурально расстраивается. — Успеешь ещё прогуляться. Антон, зачем-то пожимая плечами, ничего не отвечает. Только тихонько вздыхает, провожая восхищённым взором какую-то даму почтенного возраста, выгуливающую добермана, одетую совершенно по-питерски, жадно глотает мокрый кислород, словно про запас, и, с каким-то странным неодобрением взглянув на старшего, залезает в автобус, пристраиваясь рядом с Ромкой, водящим ладонью по запотевшему стеклу в попытке хоть что-то рассмотреть. — Ни черта не видать, — огорчённо тянет Ковалёв, и Антон невесело хмыкает, вспоминая о том, что его ждёт какой-то очень серьёзный разговор с Арсением Сергеевичем. Ещё и не в отеле. Ещё и наедине. И остаётся только догадываться, что придумал Попов, потому что у этого человека в голове Бог знает что творится. А если быть точнее - сам Сатана. В случае с Арсением - точно Сатана. И не иначе. — Ты чего какой загруженный?.. — Ромка, недоумённо взирая на друга, пихает того в плечо, и Антон не сразу понимает, что обращаются к нему, несколько секунд лишь глупо, заторможенно моргая. — Сам не знаю. Мандраж, наверное, — отмахивается он от Ковалёва, который, сдвинув брови к переносице, всё-таки отстаёт, не теряя надежды насладиться Питером сквозь автобусное окно и отскабливая ногтем кусочки льда. Шастун отводит глаза в сторону, скользя совершенно расфокусированным взором от одного спортсмена к другому, с каждой минутой езды всё сильнее впадая в прострацию, отмирая лишь тогда, когда автобус паркуется и кто-то с лёгкой улыбкой щёлкает пальцами прямо перед его лицом. Парень мотает головой, стараясь вернуться в эту давящую реальность и вытряхивая все ненужные мысли, мешающие сосредоточиться хоть на чём-нибудь. — Антон, браво! — Арсений яростно и шумно аплодирует, открыто веселясь, и Антон лишь непонимающе морщит лоб, ощущая себя каким-то дурачком. — Я и не знал, что у тебя сверхспособности имеются. — Что? В смысле? — Спать с открытыми глазами, вот что, — в уголках глаз Арсения тоненькими лучами расползаются морщинки, и Тоха тут же прячет взор, стушёвываясь. — Все вышли давно. — И Ковалёв? — Самый первый, и чуть ли не вприпрыжку, — Антон хихикает, искренне удивляясь тому, насколько незаметно Рома прошмыгнул мимо него, и даже не собирается подниматься с места, пока Арсений несдержанно топает ступнёй, ожидая хоть какой-нибудь реакции от фигуриста. — Долго сидеть-то будем? — ответа от парня не следует, и Попов, громко цокнув языком, рывком поднимает Антона с места за руку, и Шастун, не совладав с координацией и моментально теряя контроль, тут же всем телом валится на старшего, чудом удержавшись от падения благодаря ручке кресла, сжав её до мерзкого скрипа и чуть не вырвав с корнем. Арсений, явно не рассчитывая на такой конфуз, рвано выдыхает, ставя дрожащего, как в лихорадке, парня на ноги, и уже жалеет, что вообще решил слегка встряхнуть подопечного таким образом. У Антона - зрачки, как крохотные точки, и сердце, зашедшееся в таком темпе, что Арсений даже ощутил его биение, когда Антон невольно свалился на него. — Да уж, парное катание явно не для тебя. Поддержки бы не удались, — решив отшутиться, бросает Арсений, и Антон аж отшатывается, крепко зажмурившись. Потому что на языке ничего, кроме нецензурной лексики, которая Арсению Сергеевичу уж точно не нужна. Ситуация настолько противоречивая и двусмысленная, что единственное, чего охота Антону, - это выстрелить себе в висок. А лучше - сразу в оба. Чтобы наверняка. — Какие поддержки? Я вам что, девчонка?! В следующий раз предупреждайте, пожалуйста, — сиплым голосом с едва пробивающимися хриплыми нотами укоряет его Антон, и Арсений, по-смешному подняв ладони вверх в жесте "сдаюсь", только усмехается. — Не надо мне больше таких... поддержек. Попов кивает, кажется, и вправду раскаиваясь, и пристально прослеживает за тем, как Шастун, всё ещё покачиваясь, аккуратно спускается по маленькой лестнице и вскоре исчезает из салона автобуса. И, как загипнотизированный, зависнув на полминуты, а то и больше, покидает автобус следом. Быстро собирает вокруг себя замерзающих подопечных, объявляя - без сомнения - какие-то сверхважные вещи, которых Антон, как ни силится, не слышит. В горле пересохло, в голове - шуршащие помехи, не дающие покоя, во всех конечностях - нескончаемая дрожь. И Антону хочется забраться на крышу самого высокого здания - хоть на Лахта-центр! - и истошно заорать на весь Санкт-Петербург. О том, как это неправильно - поступать с ним так, как поступает Арсений Сергеевич. О том, какими последствиями это чревато для его и без того израненной, измученной души, привязанной к человеку, для которого вся эта нежность, вся эта неоднозначность их отношений, все эти прикосновения, наконец, по всей видимости, ничего не значат. О том, как легко заставить до колик влюблённого человека чувствовать что-то. Что-то, что, не щадя, убивает этого человека изнутри. Прямо из глубины его груди, расползаясь ядовитым плющом, поражающим каждый миллиметр, каждую клетку, каждый атом и не позволяя сделать вдох. — О, Шаст, мы в одном номере! — пылко верещит Ромка, и Тоха, откровенно говоря, не понимает, чему тот радуется, в полнейшем недоумении вышагивая по коридору рядом с незатыкающимся Ковалёвым. Собеседник из Антона, объективно, так себе - ему гораздо интереснее его собственные сумасшедшие размышления, посвящённые одному и единственному. Но Ковалёв, похоже, так не считает. Лишь отпирает магнитную дверь гостиничной комнаты, пропуская вперёд и галантно раскланиваясь перед Антоном, приглушённо ржущим над его фальшивой любезностью. — Милана всё разузнала об этом отеле. Тут на седьмом этаже бассейн есть, — со знанием дела заявляет Ковалёв, и Антон сразу соображает, к чему клонит Ромка, уже готовясь отнекиваться и искать какую-нибудь убедительную отмазку. — Можем сходить, если хочешь. — Не-а, — Шастун, бросив под кровать спортивную сумку, хлопает по карманам куртки, проверяя наличие телефона и кошелька. — Я хочу прогуляться, — Антон, завидев, что Ромка уже готовится предложить свою кандидатуру в качестве его гида, тут же заканчивает предложение слишком категорично: — Один. Ромка удивлённо глядит на него, явно размышляя над тем, какова вероятность того, что вечно попадающий в передряги Шастун заблудится в этом громадном городе на первом же повороте. — Всё будет окей. Сто процентов, — врёт Антон, зачем-то показывая большой палец, поднятый вверх, и, честно признаться, сам сомневается в своих же лживых словах. Кому известно, что с ним планирует сделать Арсений Сергеевич, настолько любящий какие-то загадки и ребусы?.. — Господи, да кто я такой, чтоб тебя держать?.. Всего лишь какой-то друг - подумаешь, — театрально манипулирует Ромка, пафосно отворачиваясь к окну и глядя на улицу слезливыми взором, и Тоха не выдерживает и смеётся, видя, как губы Ковалёва расплываются в озорной улыбке. — Не дуйся, — Антон подцепляет с полки свою шапку и, проверив время и уверившись в том, что он совсем недолго пробыл в номере, подбирается к Ковалёву сзади, по-дружески хлопая его по плечу. — Хочешь, по дороге обратно чего-нибудь вкусного возьму? Так сказать, компенсация за отсутствие. — Да-а-а, — Ромка расцветает и складывает ладони в умоляющем жесте. — Тирамису. — Хорошо, — Антон мысленно прикидывает, как забрести в кондитерскую и не получить втыка от Арсения Сергеевича за несоблюдение диеты, и от воспоминания о мужчине, который ждёт его внизу, внутри всё холодеет от какого-то немого ужаса и возвращается эта мерзкая нервозность, которую Шастун терпеть не может. — Давай. Не скучай. — Хочу и буду, — восклицает Ромка ему вслед, и Антон, уверенный в том, что Ковалёв при первой же возможности понесётся к своей возлюбленной, со слабым хлопком закрывает дверь. Бредёт по длинному коридору и едва заворачивает за угол, как останавливается, как вкопанный. Потому что ощущает, как по его лицу стекают капли ледяной воды, которую кто-то абсолютно варварски вылил на него. Антон приоткрывает рот, не веря в происходящее, и, постепенно оправляясь от шока, стирает влагу с волос, глаз и щёк, ничего не видя сквозь мутную водную пелену. И, встряхнув головой, замечает в конце коридора злорадную ухмылку Творского, с космической скоростью скрывающегося в своём номере. — Блять, Творской, ты совсем с катушек слетел?! — что есть мочи вопит Антон, у которого в голове не укладывается, что будучи почти двадцатилетним сознательным парнем, Стас может вытворять такое, хоть и прекрасно осведомлён, что Творской давным-давно его не слышит и наверняка уже делится этой невероятной историей со своими такими же неадекватными дружками, провалитесь они пропадом. — Ты, нахуй, ненормальный! Тебе сколько лет, пять?! — Антона несёт, и он едва удерживает себя от желания выбить дверь Творского с ноги и выпотрошить его бестолковую тушу, сделав над собой гигантское усилие и вовремя развернувшись к лифту. Его трясёт от гнева, практически ломает на части, и он добирается до Арсения Сергеевича в состоянии какого-то дикого безумия, бушуя, как ураган, и едва не сбивает мужчину с ног, идя напролом. — Я поощряю твой энтузиазм и такую готовность к серьёзным разговорам, но... — Арсений, улыбаясь, останавливает его на полпути, не давая свернуть к выходу, и тут же округляет глаза, с неподдельным потрясением и даже не моргая оценивая взъерошенный и донельзя угрюмый вид подопечного. — Антон, — он сглатывает, внимательно осматривая Антона и обходя его кругом, пока Шастун раздражённо сопит, думая о том, насколько сильно ему хочется ударить кого-нибудь, — ты откуда такой... сырой? — Искупаться решил, — едко выплёвывает Антон, и Арсений Сергеевич, которому абсолютно не до анекдотов и забав, хмурит брови, ломая голову, что же всё-таки случилось с этим непутёвым фигуристом по пути на первый этаж. — Погоди, что?.. В смысле? Объясни вразумительно, — не отстаёт Арсений, и Антон шумно выдыхает через нос, как бык на родео, уставившись на мужчину потемневшими глазами, в которых вспыхивают молнии. — Арсений Сергеевич, а давайте без допросов?! — взрывается Шастун, огрызаясь, шипя сквозь зубы, но от злости не на тренера, а на жизнь, которая из него последние соки дожимает. И от бессилия. А ещё - от желания разрыдаться и закрыться в мрачной комнате на несколько амбарных замков, не откликаясь ни на зов друзей, ни на просьбы выйти. — Слушай сюда, дорогой мой, — Арсений, постепенно отходя от ступора, скрещивает руки на груди и включает режим строгого критикующего наставника, — если кто-то испортил тебе настроение, это не моя вина, ясно?.. И не надо на мне вымещать свою обиду на кого-то, даже если очень хочется, — цедит он, отчитывая Антона, как мальчишку, на самом деле желая выяснить, почему на фигуристе лица нет и кто посмел настолько его взбесить. — Не хочешь, чтобы с тобой обращались, как с ребёнком, - не веди себя как ребёнок. Антон выдыхает. Медленно. Прикрывая глаза и прислушиваясь к ощущениям, растворяясь в них. Мало того, что ему до жути больно и неприятно от сложившихся обстоятельств, так ещё и ругаются, как на несмышлёного малыша, которому надо всё пояснять и разжёвывать. Впрочем, вполне справедливо ругаются - Арсений ведь и правда не заслуживает такого обращения. Не он, в конце концов, Шастуну на голову графин воды плеснул. И Антону хочется протяжно заскулить от этой несправедливости, от унижения, накатывающего волнами, и поведать Арсению Сергеевичу, насколько его всё достало: забота Попова, не приводящая ни к чему, недавняя смерть близкого человека, развод родителей, нехило ударивший по нему, Творской, досаждающий ему каждый день его никчёмного существования. И Шастун, собираясь высказать всё то, что наболело, всё то, что давит на солнечное сплетение, вслух произносит лишь удручённое: — Простите меня. Вы правы. Я больше так не буду. Арсений, до этого сохранявший свой серьёзный образ, одобрительно дёргает уголком губ в улыбке и как-то грустно хмыкает, приобнимая Шастуна за плечо, выводя того из отеля и махнув подъехавшему к дверям таксисту. — И всё-таки "я больше так не буду" звучит слишком по-детски. В следующий раз что-нибудь поубедительнее придумай, — смеётся он над парнем, который, пребывая в трансе, бездумно впихивается в салон автомобиля и сокрушённо молчит, теребя перчатки в бледных пальцах. Антон тоже усмехается, скорее ради приличия, гораздо менее радостно, нежели Арсений Сергеевич, и, даже не скрывая своей моральной усталости, прислоняется к окну, с интересом наблюдая за тем, как мимо них хороводом мчатся многоэтажные жилые дома и достопримечательности, заснеженные фонари и неудержимые потоки куда-то торопящихся людей. — Арсений Сергеевич, куда мы едем? — спустя несколько минут беззвучной езды Антон всё же находит в себе храбрость задать этот вопрос, беспокоящий его ещё с выхода из поезда. — Увидишь, — хитрит Попов, периферийным зрением следя за насупившимся подопечным, волосы которого нелепо пригладились на затылке от влаги, из-за чего фигурист стал ещё очаровательнее, чем обычно. Антон, слишком утомлённый этими тайнами, к которым никак не подобрать ключей, закатывает глаза, в сердцах едва ощутимо пиная водительское кресло. — Надеюсь, мои родители не узреют меня в новостях про расчленёнку, — шепчет Шастун, смыкая веки и надеясь, что Арсений Сергеевич ничего не услышит, но не рассчитывает силу своего голоса, и в итоге его саркастичное предположение разносится на весь салон. Водитель такси, явно не ожидавший чего-то подобного, надрывно закашливается, резко крутанув руль и заставив обоих пассажиров вздрогнуть. — С ума сошёл?.. — Арсений тоже едва ли у виска не крутит, внутренне изумляясь богатому воображению Антона. "Час от часу не легче, — проносится в сознании у Попова, и он всё же не может не улыбаться, вновь и вновь прогоняя в голове Антоново недовольное бурчание. — Это не ребёнок, это старый дед". Антон партизански молчит всю оставшуюся дорогу, периодически отвлекаясь от своего томительного молчания на то, чтобы тихо, но тяжело вздохнуть. И Арсению, если говорить, не лукавя, даже немного скучно без этих постоянных расспросов. Без этих бесконечных "А кто?", "А куда?" и "А зачем?". Уж лучше бы Антон болтал без умолку, всё-таки нарушив эту напряжённую тишину. Но тревожить фигуриста старшему не охота: у того явно случилось что-то такое, о чём рассказывать он не намерен, сколько из него эту правду ни тяни. — Спасибо большое, — Антон переводит взгляд на Арсения, подающего таксисту купюры, сразу же понимая, что самое время выходить из машины. Вылезает нехотя, топчется на месте, пока водитель отсчитывает Попову сдачу, и пытается радоваться хотя бы тому, что он окончательно обсох после выходки Творского и уж явно не простудится, стоя на этом морозе. Ждёт, ловя взглядом резные снежинки и смешно морщится, когда одна из них плавно опускается ему на кончик носа. Скашивает глаза, пытаясь разглядеть её форму, и выглядит настолько комично, что Арсений, уже возникший рядом с ним и распрощавшийся с таксистом, прыскает. — Пойдём, чучело гороховое. — Арсений Сергеевич, просил же - не обзываться! — Антон, даже не переживая о том, что ведёт себя, как самый настоящий ребёнок, топает ногами, плетясь рядом с тренером, заводящим его в какое-то украшенное огоньками здание, похожее на бизнес-центр, и озирается по сторонам, где-то в глубине души восхищаясь габаритами и масштабами этой конструкции. — Исходя из самых гуманных побуждений, между прочим! — Давай не умничай, — Арсений отвешивает ему совсем слабый, чисто символический подзатыльник, и Антон обиженно фыркает, ловко уворачиваясь, чтобы не схлопотать второй удар. — Тем более, мы уже пришли. Антон, даже не заметивший, как они преодолели несколько лестничных пролётов, тормозит перед дверью с короткой надписью Усович И.А. И ошеломлённо застывает, когда Арсений Сергеевич даже не стучит, а просто дёргает дверную ручку и буквально проталкивает Шастуна внутрь. — Ба-а-а, ну наконец-то! — какой-то парень, на вид младше самого Арсения, восторженно всплёскивает руками и в следующую секунду уже сминает тело Попова в объятиях, на которые тот с ухмылкой отвечает. — Я уж думал, что не дождусь вас, господа. — Метель. Пробки, — коротко констатирует очевидные факты Арсений, пока Антон рассеянно переминается с ноги на ногу за его спиной, и незнакомый Шастуну парень только сейчас обращает свой взор в окно, ахая. — И правда. Ну не дождь - и на том спасибо, — парень зачем-то сдвигает жалюзи, полностью закрывая обзор, и машет Антону, который, неуверенно сглатывая, проделывает то же самое, не особо понимая, чего от него хотят. — Я уже вижу это сокровище, Арс. Твою мать, да он ещё лучше, чем на картинках! — Принимай, Вань. И не выражайся при ребёнке, умоляю. Антон, промаргиваясь, далеко не сразу соображает, что речь идёт о нём. Только, испытывая диссонанс, медленно переводит взгляд с тренера на неизвестного паренька, лыбящегося во все тридцать два, изучая его пронзительные и в то же время какие-то беспричинно печальные тёмно-серые глаза и пшеничную чёлку, незатейливо спадающую на лоб, и смущается, когда достигает простой истины. — Здрасьте, — выдавливает он, напоминая о своём присутствии, на что старшие только усмехаются, ещё сильнее вгоняя Антона в краску. — Ну привет, будущее лицо рекламных билбордов "Nike", — сероглазый парень встаёт прямо перед Антоном, пожимая ему руку, и в этом "ну привет" Антон почему-то улавливает манеру общения Арсения Сергеевича, к которой он давно привык. Жмёт чужую ладонь, пялясь на их с Иваном переплетённые пальцы, и резко поднимает на парня глаза, когда до него доходит смысл конца фразы Усовича. — Будущее лицо чего?.. — выпаливает Шастун и окончательно теряет самообладание, когда на лице Арсения Сергеевича коротко мелькает самодовольная усмешка. — Подождите... Что? Что происходит? — Бог ты мой, А-а-арс! — тянет Усович, театрально хватаясь за сердце и буквально рухнув в своё кожаное компьютерное кресло, издавшее жалобный треск под таким напором. — Он такой милый, я просто не вывожу! Парень, ты такой милый, ты в курсе вообще?! — обращается он уже к Шастуну, который даже с места не в состоянии сдвинуться от необычайного смятения, парализующего его. — Ты ему не сказал? — Иван возвращает своё внимание к Попову, до этого мирно разглядывающему какую-то статуэтку у друга на стеллаже. — Ни словечком не обмолвился, подлюга?.. — Ты так умело испортил сюрприз, — неловко посмеивается Арсений Сергеевич, побуждая всё ещё крайне поражённого Антона усесться напротив Усовича, и роняет тело на мягкий диван недалеко от этих двоих. — Бессовестный ты, Усович. Я чуть Шастуна до инфаркта не довёл - так держался, чтобы не расколоться, ты представить себе не можешь. — Почему это - не могу? — возмущается Усович, вскакивая из кресла и начиная шариться по всем полкам в поисках какой-то документации. — В тебе всегда была эта актёрская творческая жилка, поэтому я ничуть не удивлён, — он наконец обнаруживает нужные бумажки и кладёт несколько перед Антоном, оставшиеся отдавая Арсению. — Короче, — разделавшись с листами, Иван возвращается на место, впиваясь взором в и без того смущённого Шастуна, и мгновенно серьёзнеет, — как ты уже мог понять, я - твой покорный слуга - представитель компании "Nike", и твой распрекрасный тренер подкинул мне невероятную идею сделать тебя рекламным лицом нашей новой коллекции, которая выходит уже в марте. Арсений так умолял, так на коленях передо мной ползал, что я не смог отказать - уж извини! Антон ощущает, как в лёгких заканчивается кислород, и тут же судорожно закашливается, поднося кулак к губам и прикрывая глаза, из которых от напряжения едва ли слёзы не брызжат. Нет. Это не может быть реальностью. Это ведь ни капли не по-настоящему. Так не бывает. Это какой-то бред. — Да, Арс, зря ты его не предупредил. У человека от паники аж дух перехватило, — Усович, не прекращая улыбаться, подаёт Шастуну стакан воды, к которому тот тут же припадает, благодарно кивая. — Или это от счастья, а, Тош?.. Тоха в ответ только жадно глотает воду, залпом осушая стакан, и нервно сминает в руке пластиковую ёмкость. "Тош" из уст Усовича звучит более чем необычно. Хотя бы по той причине, что никто, кроме членов семьи и Арсения Сергеевича, его так не называет. Будто это прозвище доступно только самым близким, самым родным и самым дорогим ему людям. — Простите, просто это по максимуму неожиданно. Я даже предположить не мог, — оправдывается Антон, выкидывая в мусорку ставший бесполезным стакан, и, чтобы не суетиться, всё время провоцируя чужие насмешки, кладёт ладони на колени, чувствуя, что его всё же слегка потряхивает. Арсений Сергеевич что, действительно упрашивал Ивана позволить Антону подключиться к рекламной кампании?.. Если да, то Шастун явно спит. Потому что такие чудеса наяву не случаются. И Шастуна буквально уничтожает мысль о том, что он даже не в состоянии ущипнуть себя, дабы проверить свою гипотезу, - его с огромной вероятностью посчитают каким-нибудь психически нездоровым. — И вообще... — Шастун неуютно ведёт плечами, пряча виноватый взгляд, — я не думаю, что я заслуживаю этого всего, я ведь... — Ребёнок, — Арсений нескромно обрывает его на полуслове, устрашающе понижая голос почти до рычания, которое вибрирует по полу, и Антон моментально затыкается, осознавая, что ему сейчас влетит, — выводы здесь делаем мы с Иваном Александровичем. И мы считаем, что ты заслуживаешь... — Но я не!.. — Ты - да, Антон. Ты - да, — выдаёт Попов тоном, не терпящим возражений, и победно играет бровями, со смешком бросая короткий, но многозначительный взор на друга, который едва ли не аплодирует, восхищённый этими крохотными, но красноречивыми репликами и сражённый наповал искрами, мимолётно проскочившими между Поповым и Шастуном. — Какой ты буйный, Антон Шастун, — Усович натурально удивляется, расправляя сбившуюся чёлку, и легонько подталкивает Антону листы А4 и чёрную ручку, на которые Шастун пялится так, словно впервые видит эти предметы. — Воплощение хаоса, — сжав губы в тонкую полоску, поддакивает Арсений Сергеевич, и Антон поспешно отворачивается от него, боясь ещё большего гнева тренера, который и без того не слишком удовлетворён его поведением. — Качество настоящего чемпиона, между прочим. Ещё бы уверенности в себе хотя бы щепотку, — Иван хитро подмигивает Арсению, пока Тоха вдумчиво таращится в буквы, которыми кишат документы Усовича, не несущие для Шастуна никакого смысла. — Смотри, нам нужно от тебя только согласие, — мягко объясняет Иван, и Антон наконец поднимает на него крайне заинтересованный и при этом замутнённый взор робких зелёных глаз. — Соответственно, если ты "за", просто поставь здесь, здесь и здесь свою подпись. Антон закусывает губу, всё ещё не особо ориентируясь во времени и в пространстве, делает бровки домиком, занося ручку над бумагой, и останавливается в последний момент, переводя взгляд на Арсения Сергеевича, словно вынуждая мужчину сделать выбор за него. И, осознавая, что старший в этих делах бессилен и решение остаётся только за ним, вздыхает на всё помещение и черкает ручкой в указанных Иваном пустых графах. — Спасибочки! — Усович, проверяя правильность заполнения и раскладывая листы прямо перед собой, забавно потирает руки, пребывая на седьмом небе от заключённой сделки. — Герой. — Вам спасибо, — тянет Антон, неловко теребя пальцами низ своего белого свитера. — А мне нужно будет сюда, в Питер, приехать для фотосессии?.. Или что?.. — Пока точно сказать не могу, — разводит руками Иван, и его тёмно-серые вечно печальные глаза словно становятся ещё печальнее. — Ближе к делу разберёмся, окей? — Тоха согласно кивает, искренне надеясь не ударить в грязь лицом на предстоящей съёмке. — В любом случае, я очень рад, что ты согласился на сотрудничество, — Иван привстаёт, оправляя на себе серую жилетку, и тянется через стол, чтобы в очередной раз пожать Антону руку. — Арс, твои подписи тоже нужны. — Конечно, — Арсений с готовностью перенимает из рук друга ручку, быстро пробегаясь глазами по тексту, и отклоняется к спинке диванчика, окидывая взором Шастуна, мнущегося на одном месте. — Антон, нам с Иваном Александровичем ещё переговорить нужно. Иди погуляй?.. — больше просит, чем приказывает брюнет, но Шастун смекает сразу: его очень деликатно заставляют покинуть кабинет. — Я задержусь на полчаса, не больше. Обещаю. Усович подтверждает слова Арсения Сергеевича небрежным кивком и произносит вальяжно: — Дай взрослым дядям обсудить хлеб насущный и прочую поебе... — Вань!.. — взрывается Арсений, чуть слышно ударяя ладонью по обивке дивана, и Антон прыскает, покачнувшись. — Дребень! — мигом исправляется Усович, представительно закидывая ноги на стол и скрещивая их. — Доволен?! — Я пойду, — с безудержным смехом заключает Антон, провожая взором наполовину рассерженного, наполовину обескураженного Арсения Сергеевича, такого правильного и солидного, контрастирующего с его нахальным и чересчур развязным и свободным в своих высказываниях другом, и, ведя себя тихо, как мышка, выскальзывает из помещения, прислоняясь спиной к стене и заходясь беззвучным истерическим хохотом. — Блять, какая ты неженка, Попов! — доносится из-за неплотно закрытой двери, и, судя по звукам, в Усовича летит какая-то папка внушительной толщины. — Ты чё, охуел? — Не выражайся при детях! — настырно упирается Арсений Сергеевич, и Шастун сгибается пополам от пробившего его ржача сквозь слёзы, уже сидя на полу и обхватив коленки. — Он башкой в потолок упирается, ты гонишь, что ли?! — не унимается Ваня, и Антон улавливает в его интонации ту самую лёгкую ухмылку, свойственную только Усовичу и не пропадающую с его губ ни на мгновение. — Даю сотку, что он сейчас сидит под дверью и подслушивает наш диалог, — Усович перескакивает на другую тему, и Тоха, округлив глаза, скрывается с места преступления, заворачивая за угол. В следующую секунду раздаётся приглушённый звук запирающейся на щеколду двери, и Антон, еле-еле оправившись, переводит дух, вылезает из своего надёжного укрытия, убедившись в том, что никто из мужчин не следит за ним. Шагает по коридору, изучая какие-то фотографии, помещённые в рамки, на парочке из них даже находит Усовича, погружённый в свои мысли, поднимается на самый верхний этаж и останавливается лишь тогда, когда осознаёт, что он в тупике. Дальше - только в помещение с подсвеченной тоненькой гирляндой табличкой "Роллердром". — Опа, — шепчет Антон, толкая массивную дверь, и аж зажигается, как новогодняя ёлка, попадая внутрь и мажа взглядом по блестящему покрытию и разнообразию роликовых коньков на высокой полке. — Добрый день, вам чем-нибудь помочь? — из подсобки показывается седая голова какой-то пожилой женщины, доброжелательно улыбающейся Антону, и Шастун, не выдерживая под этим напором, улыбается ей в ответ, подбираясь ближе. — О, а вы не фигурист?.. — старушка надвигает на переносицу маленькие очки, чуть щурясь. — Мне кажется, я могла вас где-то видеть... — Фигурист, — Антон складывает руки перед собой, в упор взирая на женщину, которая ещё больше расцветает от этой новости. — Расскажите мне, пожалуйста, для чего в бизнес-центре роллердром?.. — Ну как, родной? Бывает, что наши работники с детьми сюда приходят. Надо же их как-то развлекать, — поясняет пожилая дама, параллельно шарясь по стеллажу и разыскивая Антону ролики. — Да и самих бизнесменов сюда заносит. Только вот, по правде говоря, чаще всего он, увы, пустует. Попробовать хочешь? Тебе уж точно труда не составит, — она усмехается, протягивая Шастуну обувь, и, когда Антон ошарашенно выпучивает глаза, поняв, что это его размер, вкрадчиво комментирует: — Глазомер работает на "ура" после стольких лет. — Спасибо, — выдыхает Тоха, решив, что покататься на роллердроме - далеко не худший способ убить время. Присаживается на скамью, быстро справляясь с роликами, и в два счёта добирается до отполированного пространства, постепенно привыкая и выполняя разные трюки. — Ай да молодец! — женщина, врубая динамики с какой-то незамысловатой мелодией лишь для него одного, аж подпрыгивает, хлопая в ладоши, как маленькая девочка, и эта настоящая, совершенно искренняя похвала становится для Антона важнее всех мировых наград. — Фигурист - он и на роликах фигурист. Антон хихикает в кулак, продолжая рассекать по скользкому полимерному полу. Обращает своё внимание на панорамный вид из широких стёкол, благодаря которым весь Санкт-Петербург, кипящий жизнью, - как на ладони. Все его бульвары, все его парки, мосты, каналы, памятники, дворики-колодцы и отливающие отблесками предзакатного солнца крыши. И Антон понимает, что даже не замечает течения времени. Только, насколько это возможно, отдаётся своим ощущениям, прокручиваясь вокруг своей оси, и, подхваченный этой волной, этими колебаниями сверкающего воздуха, прикрывает глаза, то двигаясь вдоль бортиков, то выезжая на середину роллердрома. Ощущает себя единственным живым человеком в этом здании, в этом городе, на этой планете, и интуитивно тормозит, разлепляя глаза, когда на подсознательном уровне чувствует поблизости какое-то подозрительное шевеление, будто каждая молекула пространства вынуждает его остановиться и вернуться в реальность. — Может, ну его, этот каток, а, ребёнок? — Арсений, облокачиваясь о калитку, приподнимает уголки губ, и Антон, смущённо пряча глаза, подкатывается к нему, замирая в одном метре от мужчины. — В следующий раз на роллердроме выступишь. — Как вы меня нашли? — вместо внятного ответа интересуется Тоха, расправляя ворот свитера, и тает под бесстыдным взором Попова, прожигающим его насквозь. — Пришёл по велению сердца, — хохочет Арсений и, видя, как Антон робеет, услышав эту фразу, добавляет: — Очевидно ж было, Тош. Ну скажи мне, где ещё ты мог быть, если не здесь?.. — И то верно, — Шастун ощущает, как скулы вспыхивают румянцем, и старается убедить себя в том, что такие реакции его организма - это лишь последствия катания на роликах. И сам же себе признаётся, что нет. — Хочешь проверить кое-что? — Арсений, приоткрывая дверь и перешагивая через порог, тоже выходит на территорию роллердрома, на что Антон непонимающе хмурится, сводя брови к переносице и на автомате отъезжая на пару шагов. — Что именно?.. — недоумевает Шастун и не успевает толком опомниться, как Арсений Сергеевич уже оказывается сзади него, выставляя вперёд руки. — Арсений Сергеевич, что вы пытаетесь сделать? Это что, какой-то розыгрыш?.. — Падай, — коротко и ясно бросает Попов и закатывает глаза, когда Шастун не подчиняется. — Давай, иначе эксперимент не удастся. Антон, всё ещё ошеломлённый, чувствует, насколько ему тяжело дышать. Чувствует, как неизвестная фантомная, но чертовски приятная, очень нужная и правильная боль растекается по всему телу. Чувствует, как его охватывает жар и как накаляется обстановка. И всё-таки, несмотря на все опасения, не мешкая поддаётся, максимально откидываясь назад. И в следующее мгновение ощущает сильные руки Арсения Сергеевича, крепко сцепившиеся на его грудной клетке. Внутренне погибает, захлёбываясь эмоциями, бьющими ключом, застывая, как марионетка в пальцах у опытного кукловода, и в который раз убеждается в том, что готов провести в этих объятиях всю оставшуюся жизнь, пока сердце отплясывает страстное танго где-то в пятках, отбивая сбивчивый ритм. — И что это было? — только и спрашивает парень с кривой улыбкой, глядя на тренера снизу вверх, не торопясь подниматься, пока Арсений основательно удерживает его за предплечья, не допуская окончательного падения. — Тест на степень доверия, — растолковывает старший, вынуждая Антона встать, и, только убедившись в его сохранности, выпускает его из мёртвой хватки. — Показывает, готовы ли партнёры в фигурном катании вверить друг другу свою судьбу... Получается, ты настолько мне доверяешь?.. — Было бы глупо вам не доверять, — Антон, содрогаясь от мысли, что Арсений может его раскусить, спешит доказать старшему, что всё логично, и непроизвольно отвлекается на оранжевое небо и розоватое солнце, скрытое массивными зимними облаками, не перестающими сыпать пушистыми снежными хлопьями. Силуэт Арсения Сергеевича очерчивается яркими и уютными вечерними лучами, и Антон закусывает губу, подмечая в миллионный раз, насколько Попов прекрасен. В любое время суток. В любом настроении. И в любой проекции. — Я же знаю, что вы в любом случае не дадите мне упасть, — Антон нервно жмёт плечами, позиционируя свою точку зрения как нечто само собой разумеющееся. Арсений долго молчит, будто что-то обдумывая. Делает шаг вперёд, останавливаясь прямо перед калиткой, максимально подсвечиваясь этим одиноким, но чарующим закатным солнцем, постепенно прячущимся за домом, и вдруг оборачивается на Шастуна через плечо: — А может быть, и для тебя оно. Парное катание. Вполне. — Вы что, серьёзно так считаете? — Антон щурится, на ходу разуваясь и хвостом следуя за мужчиной, уже покинувшим пределы роллердрома, и не особо соображает, что к чему. Арсений не умеет не говорить загадками - это Шастун теперь знает наверняка. — Ага, — старший присаживается на лавочку, терпеливо ожидая, пока Шастун натянет на ноги свои зимние утеплённые кроссовки, и закрывает глаза, отдаваясь солнечным бликам, поджигающим ресницы. И в следующую секунду ни с того ни с сего вкрадчиво добавляет, заставляя Антона, почти справившегося с обувью, резко остановиться на полпути и от неожиданности выпустить из пальцев шнурки: — Вот только знаешь... Ты настолько хрупкий, что тебе, скорее, понадобился бы партнёр, а не партнёрша.