Горькое лекарство

Выпад. Резкий, почти звериный. Противоречащий всем правилам боя, но кто сказал, что там, за пределами зала, будут драться по кодексу и чести? Длинные пальцы с раскрасневшимися костяшками смыкаются на тонкой шее девушки. Лера рефлекторно сглатывает, приподнимая голову, и замирает, загнанная в угол. Дышать и без того тяжело: даже получасовая тренировка после насыщенного дня и почти бессонной ночи выматывала так, что стоило только остановиться, как адреналин угасал, оставляя лишь бешено заходящееся сердце. – Будь я реальным противником, – шипит сквозь зубы Разумовский прямо ей в лицо. – Один маленький хруст позвонков, и принцессу на списание. – Я устала, – уже сипло проговаривает Лера: пальцы так и не исчезли с ее горла. Сергей вскидывает брови, выдавая удивление. Макарова никогда не жаловалась. Ворчала, капризничала – да. Но не выдавала своей слабости. Ее слова сейчас воспринимались, как насмешка. Или Сергей просто искал повод, позволивший ему усилить хватку. Лера, до сих пор выжидая продолжения нравоучения без рукоприкладства, хватается руками за крепкое напряжённое запястье, отчего Разумовский лишь ухмыляется и сжимает пальцы сильнее. Он полон сил. Он держит задвижку капкана, пока лисица так отчаянно бьется внутри. В глазах горит недобрый огонь. Ещё немного... Она уже не может говорить, дёргается, бессильно бьет Разумовского по плечам, силится достать до лица. Ещё... Чужая рука вдруг мелькает перед затуманенными глазами. Сделав захват, Олег вжимает предплечье в шею друга, давит на нервно дёрнувшийся кадык. И тянет назад, оттаскивая уже успевшего разжать пальцы Разумовского от Леры. Та шумно втягивает в себя воздух и заходится кашлем, привалившись плечом к стене. Обхватывает ладонями шею, трёт, будто это поможет. Олег ослабляет хватку, и Сергей отшатывается в сторону. Они не успевают и словом перекинуться, как Лера, метнувшись к стене, хватает сумку и бросается к двери, спешно покидая зал. Шаги в вестибюле слышны ещё какое-то время, но и они постепенно стихают, оставляя в помещении гнетущую тишину. Олег смотрит перед собой. Мрачный взгляд отражает мыслительный процесс в уже изрядно измученной затяжной мигренью голове Волкова. Имя этой мигрени некогда было у всех на слуху, а сейчас постепенно становилось страшной байкой для стариков. – Надо же, удрала, – первым подаёт голос Разумовский, неторопливо проходя мимо. Волков провожает его холодным взглядом, пока тот поднимает со стола забытый девушкой телефон. – Умно. Надеюсь, додумается включить компьютер, – он криво усмехается и кладёт трубку обратно. – Порушила нам все планы, черт. Может, нагоним? Обернувшись, он застывает перед тяжёлым взглядом бывшего телохранителя. Улыбка сползает с лица так, будто кто-то провёл по нему ладонью. Олег в ярости. Олег хочет просто уйти вслед за Лерой и оставить Разумовского в одиночестве в надежде, что тот осознает своё поведение. Вместо этого он резким коротким кивком указывает в сторону подсобки. – Живо, – цедит он сквозь зубы. Сергей бледнеет на глазах. Сжимает и разжимает пальцы, нервно сглатывает. – Ничего такого не было, – наконец выдаёт он нечто, отдаленно напоминающее оправдание. Но Олег непреклонен. Он застывает ужасающим изваянием с укоризненным взглядом, прознающим до самых органов. Сергей мнётся. Пытается сказать что-то ещё, почти психует. Всплеснув руками, нервным шагом направляется в указанное помещение, поскольку знает: сейчас переубедить бывшего спецназовца не представляется возможным. – Я просто показал, что может быть, пропусти она удар на реальном деле! – продолжает Сергей, пока Олег прикрывает за ним дверь. На несколько секунд оба теряются в непроглядной темноте подсобного помещения, предназначенного для инвентаря. Олег нащупывает рукой выключатель, переключает тумблер. Тихо чертыхается, обнаружив, что света нет. Впрочем, никто не пытался проверить раньше. Он толкает прикрытую дверь плечом, и часть света вливается в помещение из зала. – Если ты не демонстрируешь последствия ошибок, это буду делать я! Олег, игнорируя повышающийся голос Разумовского, обходит сложенные в стопку маты, будто оценивая. Наконец, подхватывает верхний и стаскивает вниз: тот с хлопком ударяется о пол, поднимая в воздух облако пыли. – Здесь, – наконец отвечает Олег, кивая на импровизированный матрас. Сергей отступает назад. – Нет, – повторяет он, но от былой уверенности не осталось и следа. – Я ничего не сделал! – Ты почти задушил ее, – безэмоционально произносит Волков. – Бред! – в отчаянии парирует Разумовский, взмахивая руками. – Ей ничего не угрожало! – Сейчас я начну угрожать тебе, – Олег сводит брови к переносице, теряя терпение. – Одежду в угол и на мат. Пять заросших дырок в теле не помешают мне заломить тебе руки. Давай обойдёмся малой кровью. Сергей выдыхает так резко, что, кажется, вот-вот начнёт задыхаться. Он стоит почти неподвижно ещё несколько секунд. На мгновение вздрагивает и непослушными руками тянется к пуговицам на рубашке. Олег отпускает собственное напряжение по мере того, как Сергей покорно выполняет требование. Он что-то бессвязно шепчет: то ли ругаясь, то ли продолжая оправдываться. Руки с трудом справляются с ремнём на джинсах. В какой-то момент Разумовский замирает, поднимает голову в намерении прекратить, но тушуется под тяжёлым взглядом Олега и продолжает. Наконец одежда брошена на стоящий в углу старый тренажёр. Олег не рассматривает его: давно успел изучить каждую черту, каждый изгиб. Невыносимая бледность кожи, потерявшаяся в полутьме безоконного помещения, всегда будет ассоциироваться с рыжим недоразумением. Олег выжидает некоторое время, проверяя состояние стоящего перед ним человека. И жестом указывает на мат. Сергей колеблется, облизывает губы, поднимает плечи, будто пытаясь сжаться, исчезнуть, слиться с окружением. Но заставляет себя идти. Колени чувствуют холод дешевого кожзаменителя. От него пахнет пылью, затхлостью и синтетической резиной. Сергей морщится, но не жалуется, оставаясь сидеть на коленях спиной к Волкову. И в следующую секунду падает грудью вперёд от грубого толчка в спину. Пытается приподняться на дрожащих локтях, но сохраняет унизительную позу с выставленными назад обнаженными бедрами. Слышит, как сзади звякает пряжка ремня, напрягается еще сильнее и оборачивается, широко распахнутыми глазами глядя, как в полутьме Олег сосредоточенно механически надрачивает сам себе, приводя просто вытащенный из штанов член хоть в какое-то подобие готовности. В зубах он сжимает отражающий тусклый свет глянцевый квадратик упаковки с презервативом. Волков не обращает внимания на чужой интерес, надрывает зубами упаковку и быстрым отточенным движением натягивает на себя средство защиты. Сергей вздрагивает всем телом, едва Олег делает первый шаг по направлению к нему. Отшатывается вперед, неуклюже перебирая коленями, когда чужие руки уже потянулись к бедрам. – Подготовь меня! – почти кричит он с нескрываемой тревогой в голосе, но Волков то ли не слышит, то ли пропускает его слова мимо ушей. И с первым же касанием грубых пальцев Сергей изворачивается змеей, быстро оказываясь на спине, и со всей силы бьет ногой по чужому колену. Олег оступается, ссутулившись, рычит сквозь сжатые зубы, сжимая руками пострадавшее место, но Сергей и не думает останавливаться на этом. Бешеным зверем он срывается с места и буквально накидывается на мужчину, точно также вцепляясь пальцами в его шею в попытке придушить, скалит зубы, багровея от агрессии и усилий. Но, в отличие от Леры, Олег всегда готов к такому повороту. Он без труда отцепляет от себя Разумовского, в короткой борьбе, в которой Сергей уже не способен просчитывать действия противника и просто рефлекторно бьется в чужих руках, опрокидывает его обратно на мат, надавливая крепкой рукой между лопаток, так, что буквально выбивает весь воздух из чужих легких. Сергей затихает, прерывисто дыша. Зажатый между матом и рукой Олега, как в тисках, он хватает губами воздух. Скулит, ерзает. – Пусти! – удается расслышать сквозь невнятные звуки. Олег не слушает. При очередной попытке вырваться прижимает Разумовского к мату всем телом и, игнорируя дальнейшие попытки, сплевывает на свои пальцы. Сергей дёргается, как от удара, сжимается нарочно, силясь не впустить их в себя. Ногтями впивается в искусственную кожу. Олегу приходится приложить усилия: просить расслабиться бесполезно. Его Сережа, быть может, поныл бы, но послушался. Вот только сейчас его здесь нет. Волков проталкивает пальцы глубже, не обращая внимание на шипение, смешанное с короткими всхлипами. Тело одно. Эмоции и реакции тоже порой совпадают так сильно, что могут заставить усомниться. Но Олег изучил их обоих слишком хорошо, чтобы купиться на это. Он мысленно просит у Сережи прощения. Пока так, потом, уже намного позже, скажет вслух. Когда его будут слушать. Отстраняется и освобождает от тисков вымотанного в попытках высвободиться Сергея, вздергивает наверх его бедра. Он входит быстро. Одним движением, так, чтобы тот не успел сжаться. И все равно морщится от болезненной тесноты и вскрика, последовавшего спустя мгновение. Сергей выгибает спину, пытается сбежать, воет, но не может противостоять крепкой хватке. – Хватит! Хва… – он кашляет, давясь собственным дрожащим голосом. Рыдает. Олег слышит это, но подавляет в себе не к месту возникшую жалость. Буквально натягивает на себя сопротивляющееся тело, бьющееся в судорогах. Ничего. Им не впервой. Полностью морально отстранившись от происходящего, Олег начинает двигаться. Резко, грубо. Параллельно пытается заставить сжимающееся от неуместной мольбы сердце биться ровно. Это продолжается слишком долго. На этот раз Сергей ведет себя не столь покладисто, как обычно, и Олег просто прикладывает больше усилий, сжимает его в чем-то, отдаленно похожем на объятия. Разумовский сопротивляется. Вскидывается, силясь вырваться, кричит раненным зверем. Сережа или Птица... Зависит только от того, насколько лежащий под ним осознает всю необходимость этой пытки. Олег сжимает его крепкими руками, прижимается грудью к спине, подавляя дерганые движения. – Тихо. Тихо... – шепчет он, даже не пытаясь пробиться сквозь непрерывное скуление. Просто проговаривает ему на ухо, не разжимая железных объятий. – Сереж... Сережа. Успокойся. Тише. И лишь спустя несколько мучительно долгих минут измученное мокрое от пота тело под ним постепенно перестает бороться, выбиваясь из сил. – Хорошо. Все хорошо. И после этих слов Разумовский обмякает под ним почти моментально. Заметно расслабляется, и двигаться становится намного легче. Это произошло так резко, что в голове мелькнула тревожная мысль: не потерял ли тот сознание? Но тонкие пальцы все еще сжимали исцарапанный чехол мата. Сергей, повернув голову на бок, невидяще смотрит куда-то в стену, смаргивая слезы. Вздрагивает при каждом толчке. Эта внезапная покорность служит для Волкова сигналом: пора менять тактику. Он мягко отстраняется, выскальзывая из чужого тела. Осторожно переворачивает Сергея на спину, который уже не выказывает никакого сопротивления. Только часто вздымающаяся грудная клетка выдает его состояние. Олег нависает над ним, замирая лицом к лицу. Смотрит прямо в опухшие, блестящие от слез глаза, которые Сергей зажмуривает в тот момент, когда Олег снова проникает внутрь. На этот раз Волков замирает. Гладит Сергея по влажной щеке, и тот доверительно прижимается к его ладони. Медленно успокаивается. – Можно? – теперь уже спрашивает Олег, и Сергей без паузы кивает, заранее морщась, как перед неприятной процедурой. Волков возобновляет движения, но уже со всей осторожностью, в полной мере контролируя состояние партнера. Безжизненная пока еще плоть трется о его живот, и Олег старается усилить этот контакт. Немного распалить Сергея, как обычно. Все идет по давно изученному сценарию. В какой-то момент Волков касается губами чужого подбородка. Никаких поцелуев, это не тот случай. Просто жест утешения. И Сергей принимает его. Мягко подается навстречу, показывая, что уже все. Уже не так страшно. И тогда Олег просовывает руку между их телами. Сжимает Сергея внизу, побуждая чужое тело ответить на ласку. В первый момент тот будто сопротивляется. Хмурится, мычит, кусает губы. Но Олег не замедляет движений, ведя бедрами в унисон с собственной рукой. И чужое тело сдается. Принимает все, что в этот момент ему предлагают. Спустя минуту Сергей вновь включается в игру, но уже добровольно. Обхватив руками Олега за шею, держится за него, будто утопающий, пока тот снова вбивается в него, на этот раз миксуя боль с наслаждением. Это всегда будет неприятно. Это всегда будет настоящим насилием, но Олег старается делать все возможнее, чтобы каждый раз, как и сегодня, Сергей начинал отзываться из собственного желания. Он больше ничего не говорит. Не отвлекает Разумовского, который, поймав наконец эту волну, уже фактически сам доводит себя до финала, насаживаясь бедрами так, как ему этого хочется. Олег, улавливая этот ритм, сильнее сжимает пальцами чужую плоть, пока не ощущает горячую влагу на своей ладони и то, как крепко сжимает его Сергей. Руками и изнутри. Вымотанный, каждый раз он кончает почти без звука. Будто теряя последние силы. Олег замирает в нем, позволяя поймать финальные отголоски наслаждения. Вымученного, насильственного, но все же. Когда тот окончательно затихает, Олег просто прикладывается к нему, держа в объятиях несколько секунд. Целует в висок, губами ощущая все еще бешено колотящийся пульс. И отстраняется. Приподнимаясь, он обхватывает рукой собственный член и в течение пары десятков секунд доводит себя до все того же механически полученного оргазма. Это определенно не то, что когда-нибудь будет доставлять ему удовольствие. Связав и бросив на пол использованный презерватив, Волков застегивает ширинку, оставляя вытащенный ремень болтаться по бокам. Снимает с себя футболку и присаживается на край мата, вытирая живот Сергея, пока тот не стянуло застывшей пленкой. Тот лежит на спине, приходя в себя, немигающее глядя в потолок. Закончив, Олег осторожно ложится рядом. Протягивает руку, оглаживая Сергея по груди. Разумовский нервно втягивает в себя воздух, переворачиваясь на бок, и, сжавшись в комок, утыкается лицом в грудь Олега, тут же оказываясь в крепких надежных объятиях. – …как ты? – вполголоса произносит Олег чуть позже. Сергей неопределенно кивает. – Ушел?.. Снова кивок. В целом, и спрашивать было не обязательно. Сергей лишь сильнее вжался в него, и Олег терпеливо держал его, ожидая, пока тот придет в себя. На это всегда требовалось много времени. – …она… в порядке? – спрашивает он осторожно, задирая голову. – В порядке, – отвечает Олег и каким-то непривычным жестом оглаживает его щеку. – Убежала на своих двоих, значит, жить будет. Сергей сжимает дрожащие губы и зажмуривается. Несколько раз тяжело выдыхает, пока Волков размеренно гладит его по волосам. Они лежали, почти не шевелясь, еще минут десять. Разумовский поднимается первым. Принимает сидячее положение и морщится, переваливаясь весом на руки. Олег видит это, но не комментирует. Чем тут поможешь словами. Волков встает с мата первым. Подбирает одежду Сережи, протягивает ему белье, которое тот натягивает дрожащими руками. Затем брюки и рубашку. На то, чтобы застегнуть пуговицы, у Разумовского не остается сил (или желания), он просто встает и делает шаг, будто на пробу. Олег тут же оказывается рядом, придерживая друга, понимая, что энергии у того не осталось. На то и был расчет. Сергею не нравится такая осторожность. Он останавливается, растирает руками лицо: нежная кожа воспалилась от застывшей на ней соли. Олег понимает его без слов и просто толкает полуприкрытую дверь, выводя его наружу, в зал. Оба жмурятся от слишком яркого света еще не склонившегося к горизонту солнца. Подведя Разумовского к уборной, Олег заходит первым, зачем-то самолично открывая воду и регулируя температуру. Сергей не был беспомощным в этот момент. Просто до смерти уставшим. Видимо, поэтому не пытался ему помешать. – …где ты там? – бросает Волков, заметив, что Сергей так и не последовал за ним. Выглядывает, чтобы, в случае чего, подвести измученного Разумовского к раковине, но тот не обращает на него внимания. Смотрит куда-то в сторону, и на его лице читается нескрываемое напряжение. Олег прослеживает за его взглядом, поначалу не понимая, что так встревожило Разумовского. Обычно после подобных «процедур» он предпочитал просто лежать, игнорируя любые раздражители. Но этот раз – особый случай. – Черт… – тихо высказывается Волков, зарываясь пальцами в свои волосы. Забытого на столе телефона Макаровой уже не было.