Макото Наэги решил признаться Нагито Комаэде и вот что вышло

Выходной казался обычным и ничем не примечательным. Всё шло своим чередом и, на удивление Комаэды, тихо и спокойно. И именно это заставляло в его груди цвести яркое, пламенное беспокойство, ведь обычно такие дни в его жизни редко оканчивались чем-то счастливым или хотя бы спокойным. Длинные пальцы начали медленно постукивать по корке книги, кою он читал, попутно медленно попивая давно остывший чай и сидя на своём любимом кресле. Было страшно и это более не давало взгляду ухватиться за хоть какую-нибудь строчку в тексте. Но Комаэда продолжал пытаться отвлечься от сего чувства всеми возможными силами, лишь бы не давать щели, в кои могли пробраться не самые приятные мыслишки. Корка книги начинала издаваться скрипящие звуки, ведь седовлас крепко-крепко ухватился за неё, а та, в свою очередь, была совсем нова, от тог и обложка глянцева. Закладка резко легка аккурат меж страниц на которых остановился юноша, а после, тот отложил её в сторону и подкинулся с насиженного места. К счастью, осознание беспомощности перед собственными мыслями быстро подоспело к голове, ведь именно они и разрушали весь этот уют и покой, так долго выстраиваемый Макото. Наэги всегда говорил своему возлюбленному, что он всегда готов выслушать того и поддержать, помочь и подарить столько своей любви, сколько мог бы отдать. Его мягкая, тёплая улыбка часто согревала опустевшее сердце больного, наконец заполняя его той необходимой и желанной любовью, к которой тот так отчаянно стремился в непроглядной тьме собственной жизни. Ноги сами таскали тело по всему дому, а взгляд всё не прекращал искать свой яркий лучик света. Нагито прекрасно знал, что этот свет может его покинуть и вновь скинуть в пучину вечного холода, где он, — уже пригревшись под солнечным Макото, — точно сгинет. От того в своих поисках он заглядывал в каждую комнату, в каждую кладовую, в каждый шкаф — он осматривал всё возможное, лишь бы найти своего возлюбленного, лишь бы найти своё счастье, лишь бы найти свою н а д е ж д у. В висках уже пульсирует, от чего в ушах стоит лишь гул собственного сердца, — он ничего не слышит, кроме него, — а в глазах медленно темнеет; дыхалка у Комаэды очень слабая, а он уже неизвестно сколько минут мечется по всему дому в темпе, превосходящем его возможности. Ладонь крепко сжимается в кулак, захватывая с собой ткань рубашки, и тесно прилегает к его тощей груди, ведь так легче. Рёбра давно стали казаться некой клеткой для бешено бьющегося сердца, что только усугубляло состояние больного — казалось, будто он вот-вот упадёт в обморок. Да только ему вновь повезло и сейчас, закончив оббегать весь дом, медленно бредя по коридору, в голове вился рой беспокойных мыслей: «Макото ведь говорил, что обязательно скажет, если куда-то пойдёт — проносились мысли, когда в реальности тот чуть ли не хныкал, — значит он дома! Он обещал! Он ведь… Он ведь обещал быть рядом… — глубокое дыхание, но останавливаться нельзя — сердцу больно будет, — он…» — и вот, его наконец посетила светлая мысль — Макото может быть на улице! Да, он точно на улице! Нагито ведь видел включенную стиральную машину в подвале! Ноги сами понеслись вперёд любой мысли. Нагито ведь прекрасно знает, что потом он свалиться от перенапряжения или того хуже сразу в обморок! Но это совершенно его не волнует. Макото и его тёплые объятия — вот оно, самое лучшее лекарство для столь болезненного Нагито Комаэды. Счастливчик постоянно запинается, то об порожки, то об собственные ноги — неприятно, да продолжал идти, ведь убедиться в безопасности своего маленького счастья для него намного важнее даже конца света. Под ногами почувствовалась земная прохлада, а лёгкий дневной ветерок быстро пробежался по белёсой голени, от того по телу побежали мурашки, чуть отрезвляющие сознание. Серый взгляд наконец оторвался от низкой, зелёной травки выше и вот то, что он так любил: Свежевыстиранное, почему-то розоватое бельё спокойно колыхалось на ветру, а рядом, на стремяночке, стоял русоволосый парень, что так старательно пытался повесить старую футболку Нагито. Вокруг стояла летняя, убаюкивающая тишина. Седовлас замер на месте и внимательно вглядывался вперёд, не особо осознавая, что он медленно продолжал брести вперёд, навстречу своей надежды, что только что чуть не свалилась с той самой стремянки. — Макото… — нежно бормочет седовлас, осознавая, что его сердце наконец перестало биться в таком бешеном ритме; он слышит убаюкивающий голос русоволосого и тут же падает на колени прямо перед ним. На лице расплывается улыбка, а в уголках глаз появились капли солёной воды, кои быстро стекли по острым скулам юноши, — Макото… Длинные, худощавые руки только ближе притянули к себе удивлённого парнишку, но тот не стал сопротивляться — самому нравились такие моменты. Комаэда уткнулся в грудь возлюбленного, за чем последовали некие рысканья в области шеи лицом; уж больно он был тактильным человеком, к чему можно добавить тот факт, что запах Наэги — один из любимых запахов в его жизни. А Абсолютная Надежда и не был против, потому его ладони аккуратно легли на спину белёсого юноши, за чем одна из ладоней начала медленно проходиться то вниз, то вверх, нежно поглаживая того вдоль позвоночника; и он прекрасно знал, что Счастливчику это простое действие очень и очень нравится, а слушать довольный смех от столь отчаянного человека было словно сказкой для кого-то вроде него. — Я… — седовлас отстраняется и смотрит прямо в болотные глаза напротив, расходясь в улыбке только ярче, — я помогу тебе! А то вижу, что тебе неудобно, — он поднимается с колен, но его холодные ладони всё не спадают с плеч парня рядом, — и… Пожалуйста, не забывай, я всегда готов помочь тебе, — пальцы чуть напряглись, слегка сжимая аккуратные руки парнишки, — просто скажи и я обязательно помогу всем чем смогу. Правда. — Хорошо. Макото не даёт многословного ответа и вместо него ухватывает ладонь собеседника и прикладывает к своей щеке. А тот, не в силах удержаться, кладёт вторую руку уже на другую щёку и мягко притягивает к себе. Короткий, но напористый поцелуй остаётся на пухлых губах Наэги, и пока тот находился в лёгком шоке, Счастливчик, держа того за одну руку, притянул ближе к той самой стремянке и практически сразу же на неё плюхнулся. Комаэда берёт ещё одну простынь и пару прищепок.