Макото Наэги решил признаться Нагито Комаэде и вот что вышло

Он старается молчать, хоть и внутри прекрасно чувствует как всё желает сорваться в крике. Он осознаёт свою болезненность, но только недавно узнал, что она приносит страдания не только ему. Он не хочет слышать собственный разум, но приходиться внимать каждой злостной фразе, что мелькает в голове, — ему с ними не справиться, ведь ни один механизм не может работать вечно, особенно с таким ужасным отношением. Перед глазами всё давно потемнело, а в ушах поднялся звон, не дающий услышал хотя бы одно его слово. Его глаза смотрят в пол; хотя нет, взгляд говорит скорее о безмолвной пустоте, будто он смотрит вовсе в никуда. А Наэги расстраивается и пытается докричаться до признавшегося. Он знает его достаточно долго, от того и мысли не самые приятные. Любому, кто видел иную сторону седовласого будет понятно, что тот совершенно не слышит, что тот уверен лишь в худшем исходе и что сейчас ожидает лишь отказа, а возможно, разрыва каких-либо отношений в принципе. Но Макото ведь сам тянулся к нему, сам всегда шёл на встречу и выслушивал все его восхищения надеждой. Сам хотел сделать первый шаг, но вот, перед ним стоит объект его любви, отпустивший своё сознание в плавание по буйным океанам и утопая в их чёрных водах. Кажется, вот-вот и он совсем утонет в их словах, но момент, и что-то тёплое прислонилось к нему и старается вжаться как можно крепче. Тому силёнок не хватает, чтобы вжаться до хруста, но и того что он сделал вполне хватает. — Н… Наэги?.. кун? — задаёт явно риторический вопрос старший из них. И окликнутый радуется будто воскресил кого-то близкого и этому счастью придела не найти. Он отстраняется на сантиметров десять и тут же хватает приближённого за руки, — крепко-крепко, чтобы не сбежал. — Комаэда-сан! — пропитанный радостью голос разноситься по палубе; сейчас рано, так что навряд ли кто-то бы да проснулся, — я знаю, что вы сейчас думаете! Прекрасно знаю! — а седовлас шатнулся, задаваясь вполне логичным вопросом, — но я не хочу вам отказывать, а тем более бросать! Я… — а русый запинается, да краснеет как только можно. Он не был готов сделать это сейчас, но во имя их надежды, он просто обязан сказать заветные слова, — я… Я тоже вас люблю! И я всегда старался быть рядом, потому что вы мне кажетесь интересной и… И милой личностью! Я хотел бы быть рядом и помогать вам! Я… — ладони сжались крепче, а макушка тут же уткнулась в плоский живот Комаэды, прибывающий в явном шоке, — я хотел бы жить с вами до самого конца! И-и помогать! Прожить долгую-долгую счастливую жизнь вместе с вами! — голова резко вскидывается, а сам Макото встаёт на цепочки, лишь бы быть как можно ближе к столь желанному лицу. Он смотрит прямо в глаза напротив, утопая в их серости и пустоте, стараясь дотянуться до того, что скрыто за этой массой и дать ей столь желанную надежду, — прошу, позвольте мне быть рядом с вами… А Комаэда дрожит, пытается осознать, не шутка ли всё это; пытается понять, а может ли он принять это; пытается решить, позволить ли кому-нибудь поставить увядающую розу в вазу или же дать ей завять в уже родной земле. Он ведь не хочет своими проблемами погубить чужую жизнь, не хочет сделать больно, или что похуже, погрузить в отчаяние. Нагито Комаэда боится будущего, где он останется один, но ему ведь не привыкать к нему? От того он мог дать лишь один ответ… — Да.