Уберзлодей. Часть первая. Закат

Герой пожертвует тобой, чтобы спасти мир. Злодей пожертвует миром, чтобы спасти тебя.

Мегамозг брёл в свою комнату для сна мимо Прислужника, когда тот смотрел телевизор и паял что-то. Прислужник постоянно смотрел телевизор и сводку происшествий с тех пор, как добровольно взвалил на себя обязанности героя. – … приговора Стю Боттома было перенесено на несколько часов из-за большого общественного резонанса... – противно-бодрым голосом вещал диктор. – Я просил не включать телевизор в лаборатории, – буркнул Мегамозг с равнодушным лицом. – Вы просили не паять в гостиной, шеф. – ...Люди с плакатами несколько дней дежурили вокруг здания суда с требованиями смертной казни. Напомним, смертная казнь в штате запрещена с тысяча восемьсот сорок шестого года... Одну секунду Мегамозг смотрел на незнакомое лицо преступника и развернулся. В гостиной стоял красный диван Роксаны, её мягкие диванные подушки и антикварный кофейный столик, который она купила за неделю до всего этого и так радовалась... Конечно, он запретил паять там. – Я иду спать в гостиную, – сказал он. Прислужник отложил паяльник. – Шеф... – ...Трое судий сложили полномочия из-за угроз в свой адрес. Угрозы так же поступали адвокатам Стю Боттома... – Я хочу спать на её диване. Господи, Прислужник, выключи уже этот бред, я не хочу это слышать. Зачем ты вообще это смотришь? Прислужник схватился за пульт, который из-за слишком резкого движения выскользнул из его роботизированных пальцев и упал в коробку с хламом под столом. – … Затянуто несколькими месяцами проведения дополнительных экспертиз, Стю Боттом признан полностью вменяемым, отдававшим отчёт в своих действиях и не находившимся в состоянии аффекта или длящейся депрессии... – Простите! – вскрикнул Прислужник, роясь в ящике и вытряхивая из него мелкие предметы. – Я сейчас! Вы можете идти! Вы можете не слушать, пожалуйста... – Стю Боттом признан полностью виновным в умышленном убийстве Роксаны Ричи и Сары Боттом... Мегамозг развернулся на каблуках и уставился в телевизор. – Когда это произошло? – ледяным тоном спросил он. – Оглашение приговора было сегодня в одиннадцать тридцать. – Сейчас что? – Сейчас три часа дня. Это повтор. – Почему я сейчас это узнаю? Прислужник замер. – Вы не слушали. Вы не хотели знать. Рот Мегамозга дёрнулся. – Я и сейчас не хочу, – зашипел он. – Я не хочу это знать. Я не хочу это слышать. Я не хочу, чтобы это было правдой. Я, чёрт возьми, просил тебя не включать телевизор! Он отвернулся, чтобы Прислужник не видел его слёз, хотя всё равно Прислужник уже видел более чем достаточно его слёз. Наступила тишина. – К чему его приговорили? – Пожизненное. Мегамозг укусил себя за губу, пока не почувствовал кровь. – Прекрасно, – процедил он. Не прекрасно. Роксаны больше не было, а её убийца был. Он будет жить ещё много лет, ещё долгие долгие годы, в комфортной тёплой камере, иметь трёхразовое питание, первоклассное медицинское обслуживание, время для чтения, учёбы и занятий спортом, право на свидания, и лучшие из охранников, которых Мегамозг тренировал лично, будут следить за его безопасностью, потому что в тюрьме было достаточно людей, готовых убить его в первые десять секунд встречи, и всем об этом известно. Не прекрасно. – Смертная казнь запрещена, – извиняющимся тоном сказал Прислужник. – Благодаря этому... – Мы выжили. Я знаю. Не поворачиваясь, ссутулившись, Мегамозг побрёл прочь. – Шеф? – Я буду спать. Проследи, чтобы меня ничего не беспокоило ближайшие двадцать часов. Повалившись лицом в подушки, Мегамозг ещё долго лежал и пытался дышать, пока всё не стало слишком мокрым, а соль от слёз в сочетании с трением грубой гобеленовой ткани о лицо не начала щипать его искусанные до маленьких язвочек губы. Тогда он вспомнил, что избыточная солёная влага неизбежно повредит подушки. Их можно будет реставрировать, но тогда это будут не подушки Роксаны, не те подушки, которых касались её руки. Он отложил мокрую подушку на пол, чтобы она проветрилась, и лёг на спину, вытирая лицо. Несколько дыхательных упражнений, наконец, помогли ему. Мегамозг достал пистолет для инъекций, стянул с правой руки перчатку и начал искать неповреждённое место на предплечье. Вся рука давно была в синяках и ранках от постоянных инъекций, каждый свежий укол ещё несколько дней воспалялся, зудел, облазила кожа, иногда из ранок что-то сочилось. Мегамозг мог бы исправить это, но у него не было времени и сил долго работать над устранением побочных эффектов. Какая вообще разница, что у этого были побочные эффекты? Он уколол себя рядом с уже заросшей ранкой, зашипев от боли, поморщился и начал поспешно натягивать перчатку. Прислужник не должен увидеть. Если он увидит, они опять будут очень долго спорить, а ещё Прислужник может забрать препарат и не разрешит его использовать, пока Мегамозг его не доработает. А он не сможет его доработать, если не будет спать. Даже сутки без препарата были невыносимой болью. После того, что он сегодня услышал, ему нужно было больше, чем двадцать часов. Роксана, прекрасная Роксана. Её отняли у него. И человек, который её отнял, остался без наказания, потому что первые несколько месяцев Мегамозгу было слишком больно, чтобы он мог сосредоточиться на чём-то. Мегамозг опять начал задыхаться от подступавших слёз. Он закрыл глаза, сосредоточившись на дыхательном упражнении. Он увидит Роксану, он не должен плакать для неё. Он будут счастливы ближайшие двадцать часов. Сон забрал его на середине упражнения. Вдох и выдох. Вдох и выдох. Сон превратился в кошмар. Нет, он никогда не хотел знать, как она умирала, потому что знать это — значит, признать, что её больше нет. Он запретил говорить об этом. Он изолировался в старом злодейском логове, чтобы люди, которым наплевать, не могли достать его с этим. Он поручил разбираться со всем Прислужнику. Он не хотел знать. Он не хотел верить. Он помнил, что видел её тело перед кремацией, помнил, какая сильная у него была паническая атака, помнил мягкий мех Прислужника, его голос и первый искусственный сон. С тех пор он не хотел знать, что она была мертва, но он знал это. Он надеялся, что сны дадут ему покой и счастье, которое у него украли. Но к нему пришли кошмары. Роксана умирала тысячей разных способов. Мегамозг не знал, не хотел даже слышать, как она умерла, поэтому его услужливый разум рисовал ему все картины, которые он мог вообразить. У него было богатое воображение. Он много времени провёл в тюрьме, слушая разговоры. Он читал криминальные сводки. Он пять лет спасал человечество, сталкиваясь с такими отборными мерзавцами, которых не мог себе даже представить, называя себя суперзлодеем. Он знал больше тысячи разных ужасных способов, которыми люди убивали других людей. Он не хотел знать, но он видел это. Он видел навсегда впечатавшееся в его мозг лицо Стю Боттома, убивавшего Роксану снова, снова и снова, с невероятной, всё возрастающей жестокостью. И он не мог это остановить. Он не мог шевелиться, его со всех сторон сдавливало невероятной силы давление, так, что свистело в ушах, он задыхался, он не слышал своего крика, но слышал её крик и мерзкий маниакальный смех. Он не мог проснуться. Он не мог проснуться, пока, задыхаясь, не проваливался в черноту, а потом специально выведенная им же формула включала его мозг в нужном режиме, и он снова был вынужден видеть сон. Кошмар. Если бы он узнал, как она умерла на самом деле, возможно, кошмар был бы только один. Это было бы лучше или хуже, он не знал. Он так сильно нуждался в ней, её руках, её тихом, успокаивающем голосе. Но она умирала снова, снова и снова. Иногда тяжесть отпускала, и Мегамозг мог к ней подбежать, когда было слишком поздно, притягивая её окровавленное тело к себе. Иногда нет. Он не мог её спасти. Ни разу. Он видел то, о чём не смел думать, и не было ничего, что могло бы остановить это. Это длилось бесконечно. Возможно, несколько жизней. Его мозг умел уместить целую жизнь в один сон. Снов было много. Мегамозг вырвался из сна с отчаянным криком боли и ужаса спустя вечные восемнадцать часов. Он проснулся мёртвым и сломанным. Ещё через вечность, он увидел, как вокруг скопились и носились умботы, беспокойно гудя и шумя. Они тащили к нему одеяло, большой поднос с пончиками, ворох бумаг и карандашей, мягкого медведя, разводной гаечный ключ. Они мигали и гладили его своими железными манипуляторами. Ему была нужна Роксана, её руки, её тёплая кожа и её голос, который сказал бы, что всё будет хорошо. Но были только холодные умботы. Мегамозг схватил ближайшего вместе с плюшевым медведем, которым тот тыкал ему в лицо, и прижал к себе, чтобы лучи тесла в куполе тянулись к его коже и лицу, насыщая лëгкие озоном. Он звал Прислужника бесконечно долго, борясь с невероятной слабостью и всё ещё задыхаясь, пока один из умботов не принёс ему экран без звука. На экране спайдербот с пилотом-гориллой преследовал группу затонированных автомобилей, возглавляя отряд полиции, и прикрывая его от пуль. – Ты нужен мне здесь! – Мегамозг пытался кричать, но мог только хрипеть. – Ты нужен мне здесь! Умбот повернул окуляр и моргнул, выдавая запрос: «послать сообщение?» Мегамозг махнул рукой, оттолкнулся от дивана и упал. Один из умботов поднял его голову, и Мегамозг вспомнил, что они способны к транспортировке. Он прочистил горло, чтобы его хрип был хотя бы разборчивым. – Отнесите меня в лабораторию и положите на стол. Если я начну терять сознание, ударьте током. Он старался не расслабляться, когда холодные манипуляторы подхватили его тело и поставили на ноги, рой умботов плотно окружил его и придерживал со всех сторон. Ему всё ещё было тяжело дышать, а перед глазами чернело, мозг пытался утянуть его в сон, где-то глубоко билась мысль, что, может, если он уснёт в этот раз, всё пройдёт, и Роксана, которая ему приснится, будет живой, любящей и ласковой. Но если нет? Конечно, нет. Его голова ударилась о лабораторный стол. Он был благодарен умботам за их неуклюжесть, потому что боль на несколько секунд прояснила сознание.. – Капельницу сейчас же. У Прислужника в аптечке. Пакет с раствором номер два, – прохрипел он. После того, как он себя чуть не убил сном, у Прислужника всегда был свежий раствор, чтобы откачать его. Прислужник действительно ему не доверял. К счастью. Мегамозг позволил себе закрыть глаза только на одну маленькую секунду и почувствовал разряд током. Его мозг внезапно включился, лёгкие заработали, он содрал перчатку и ввёл в вену катетор, взвыв от боли, пронзившей его, как электричество, потому что он повредил нерв. Умботы уже закрепили капельницу и выстроились вокруг, мигая лампочками. – Начну терять сознание, бейте током, – ещё раз напомнил он. – И найдите и притащите сюда мне Прислужника! Кто-то вылетел из лаборатории, кто-то остался. Упрямый умбот всё-таки приволок одеяло и закутал его ноги. Другой толкался в руку, пока Мегамозг не взял плюшевого медведя. Рядом с головой что-то тяжело упало и звякнуло. Мегамозг не поворачивался. Он сосредоточился на дыхании и пытался представить себе визуализацию, как яд связывался и блокировался в его организме антидотом. Это заставляло его мозг верить, что ему становилось лучше. Наверное, действительно стоило доработать препарат. Рука горела. Но эта боль немного отвлекала от боли в сердце и не давала уснуть. Мегамозг старался концентрироваться на том, что ему нужно дождаться Прислужника, который подключит его к аппарату очистки крови. Он запрещал себе думать о том, что будет делать дальше. Ему просто нужно перестать видеть смерть. И немного отдохнуть. Прислужник ввалился в окружении умботов после третьего удара током, пропахший дымом и грязью, и Мегамозг даже не испытывал удовлетворения от того, что умботы действительно волокли его насильно. Мегамозг не посмотрел на него. – Убери это дерьмо из моей крови, – сказал он, не поворачиваясь. – Выкачай это из меня. И дай мне мощный энергетик. – Шеф... – шокированным тоном начал Прислужник, подбежав к нему и уставившись на руку. – Я знаю! – зло рявкнул Мегамозг и повернулся к нему, глядя с яростью. – Я, знаешь, заметил! Прислужник осторожно взял его руку, Мегамозг зашипел. Холодные, как лёд, жёсткие металлические пальцы не добавляли приятных ощущений. – Как давно... – Неважно! – снова зарычал Мегамозг. – Просто выкачай это из меня, убери, выкачай. И уничтожь все мои запасы, пока я здесь валяюсь, и ингредиенты. У меня будет ломка. Не слушай ни слова. Подготовь ремни, чтобы стянуть меня. Питание через капельницу. Убери умботов из логова. И тебе нельзя отлучаться, пока меня не отпустит. Я не знаю, сколько это будет длиться. Прислужник что-то говорил, но Мегамозг его игнорировал, отвернувшись и стараясь не закрывать глаза, чтобы не получить лишний удар током. Искусственная сонливость почти прошла, но он чувствовал невероятную усталость. Характерные щелчки возвестили, что аквариум Прислужника перенесли и подключили к чистому телу, отправив грязное на чистку и ремонт. Прислужник грохотал оборудованием, и его безостановочное бормотание даже не раздражало. Прислужник взял кровь и образцы повреждённой кожи на анализ. Холодные металлические руки переложили Мегамозга, внимательно обследовали, аппликатором втёрли в повреждённую кожу какую-то обезболивающую мазь. Прислужник измерил его температуру, давление, работу сердца и подключил множество датчиков. Мегамозг впился взглядом в мониторы перед собой, быстро считывая данные и сравнивая со своим стандартным состоянием. Могли кошмары быть вызваны многомесячной передозировкой и токсическим отравлением? Где-то в глубине души он понимал, что нет. Кошмары были вызваны нагло улыбавшимся лицом Стю Боттома, выходившего из здания суда, неправильно работавшим правосудием и очередным напоминанием, что Роксаны больше не было. Совсем не было. А её убийца был, и его приговорили к долгой, сытой, спокойной жизни. Это была величайшая в мире несправедливость. Не сказать, что Мегамозг не знал, что такое несправедливость. Мегамозг за свою карьеру не убил ни одного человека. Он следил за этим. У него было восемьдесят шесть пожизненных сроков за хулиганство, вандализм, повреждение собственности, кражи и неуважение к суду. И бесконечные покушения, да. Его никогда не судили за похищения и запугивания, к которым он был причастен, потому что он был осторожен с этим. Он никогда не крал и не ломал ничего у честных людей. Только корпорации, банки, чиновники и государство: те, кто сами захотели стать его врагами, когда ему было несколько дней. Крупные бандитские авторитеты, воры, расхитители, махинаторы, мошенники, да. Других суперзлодеев он трогал неохотно, только тогда, когда они сами начинали соперничать с ним за территорию. Он был... Порядочным злодеем. Когда Мегамозг был суперзлодеем, он гордился своими пожизненными сроками, даже теми, которые получил по ложным обвинениям. Он никогда не пытался опровергнуть никакие обвинения, которые против него выдвигали, когда он был злодеем. Когда он стал героем, он понял, насколько его сроки были нелепы, особенно первое пожизненное, вынесенное ему после взрыва красящей бомбы в школе. Он покрасил шестилеток в синий цвет и получил пожизненное. Тогда, в шесть лет, он гордился. Только годы спустя, столкнувшись с настоящими преступлениями, он понял. Предыдущие восемнадцать лет за многочисленные попытки побега из тюрьмы, в которой он по сути не должен был находиться вообще, не были вполовину настолько нелепыми и натянутыми за уши, устроенными только ради того, чтобы держать его за решёткой тогда, когда не было никаких оснований для этого. Это никогда не казалось ему несправедливым, но это было бы жестоко и несправедливо по отношению к любому другому, кто оказался бы на его месте. В конечном счёте, именно эта стопроцентная изначальная несправедливость помогла ему избавиться от всех этих пожизненных сроков, когда он начал жизнь честного человека. Это, и огромный общественный резонанс. Общество, раньше слепое и глухое к нему, внезапно взволновалось и затребовало справедливости, а во главе этого всего стояла Роксана. И оказалось, что правосудие никогда не работало, как надо, преступники никогда не были наказаны, как надо, а невиновные никогда не были оправданы, как надо. Когда он это понял, мир словно оглушил его. Но рядом была Роксана. Она многое выяснила, она многое объяснила ему, она была в глубоко расстроенных чувствах, и она сама его утешала, хотя утешение требовалось больше ей. Она отвела его в его бывший дом последний раз, чтобы он несколько часов говорил с начальником тюрьмы. И он понял. Он даже глубоко в душе понял и признал, что его заключение было самым странным, но самым правильным решением людей из всех плохих их решений. Он понял, почему. Начальник тюрьмы сказал ему. Каждый должен делать то, что должен. Они боялись. У них было два супера с нечеловеческими способностями, превосходящими всё, что люди им могли противопоставить, что им ещё оставалось? Только взять лучшего из них, с доброй чистой душой и твёрдыми моральными установками, проявленными в раннем детстве и, чего греха таить, явно менее опасного и разрушительного, и назначить злодеем, чтобы у второго не осталось другого выбора, кроме как быть героем. Мегамозгу эта внезапная правда льстила. Он был признан лучшим. И в то же время задевала его успокоившуюся тёмную сторону. То есть как, его считали менее разрушительным и опасным? Почему его считали безвредным весь период его жизни, когда он сам был убеждён в своей исключительной смертоносности? Но Роксана всё это время была рядом и... В конце концов, у него было потрясающе счастливое детство, юность и молодые годы, и он действительно был счастлив, став злодеем в шесть, а суперзлодеем в восемь. Он даже не мог сказать, что ему причинили вред, ведь он был счастлив и всегда чувствовал себя в безопасности в тюрьме ровно настолько же, как был счастлив и чувствовал себя под угрозой на свободе. Оказалось, ни у Мегамозга, ни у Мачомена, действительно все эти годы не было выбора... И это было не худшее, что делала система правосудия в Метросити. Возможно, их детство и юность — было лучшим, что она сделала. К другим людям никогда не было такого снисхождения. Только став героем, Мегамозг понял это, как понял, какую тяжёлую ношу на самом деле нёс на плечах его бывший соперник всё это время. На героя возлагали надежды больше, чем на полицию, суд, спасателей и даже собственную честную совесть. Он должен был делать то, что должен. Герой должен делать действительно великие и важные дела. То, что не сделает ленивая полиция и коррумпированный суд. Никто не полезет под пули и не возьмёт на себя ответственность за жизни заложников, когда есть специально назначенный для этого сверхчеловек. Даже если это не человек. И Мегамозг пытался исправить всё, что мог, даже если это было не то, что ему разрешали и о чём просили. Работать за полицию его не просили, но он не мог игнорировать несправедливость. Все эти годы он бегал и пытался заставить людей быть добрей и справедливей друг к другу, пока Роксана помогала ему своими репортажами и интервью и пыталась потихоньку развернуть общественное мнение о долге человечества в другую сторону. Мегамозг ловил преступника, а полиция отпускала, потому что у полиции не было доказательств. Он собирал доказательства или заставлял преступника признаться. Роксана вызывала общественный резонанс. Если этого не сделать, суд оправдывал преступника или давал мелкий срок. И он снова ловил преступника. Нет, он не охотился на таких, каким когда-то был он: подростков, пытающихся выжить, мелких грабителей и правонарушителей. Он пытался останавливать опасных преступников. Те, кто были его основными мишенями, когда он был суперзлодеем, остались его мишенями, только теперь никто не вздумал бы жалеть их. Это никому не казалось особо важным, поимка убийц была не тем, чего ждали от супергероя, разоблачение коррумпированных махинаций было не совсем тем. Важным были суперзлодеи, один за другим бросавшие ему вызов, стекавшиеся в Метросити, как на магнит. Город с самым раскрученным супергероем, который когда-то был суперзлодеем — каждый уважающий себя злодей однажды должен был попытаться доказать, что он лучше. Мегамозг ни разу не проиграл и раз за разом снова приглашал всех желающих противостоять ему. Он должен был делать то, что должен. Он должен был собирать всех злодеев со всей планеты, чтобы остановить их в одном месте. То, что Мачомен когда-то делал. То, что он мог делать лучше. Это была работа, которую кроме него никто не сможет сделать. И был его гражданский долг — делать работу, которую никто, кроме него, не хотел почему-то делать. Однажды кто-то сказал, что именно это отличает настоящего супергероя от обычного супера. Ты не просто делаешь всё, что можешь. Ты всегда делаешь больше, чем можешь. Всё оказалось напрасным, когда Роксаны не стало, а мир к тому времени даже не стал лучше, справедливей и добрей, чем пять лет назад. И лицо Стю Боттома осталось главным этому напоминанием. Мегамозг даже не знал, что тот на самом деле сделал, как умирала Роксана, потому что был слишком эгоистичен, чтобы позволить себе хотя бы секунду думать об этом тогда. Поэтому это всё обрушилось на него сейчас. Вместе с болью в душе боль в теле. Его крутило и ломало, он хотел спать, хотел кричать, плакал, царапался и выпрашивал у Прислужника хотя бы маленькую дозу снотворного. Прислужник очистил его кровь, но не очистил мозг от зависимости. Сны, в которые его кидало, были наполнены чернотой или кошмарами. Он предпочитал черноту, поэтому держался, пока случайно не отключался от усталости. А, проснувшись, плакал или скулил. Умботов в логове больше не было, Прислужник убрал или отключил их, чтобы они не мешали восстановлению. Он сидел у изголовья почти безвылазно, постоянно что-то говоря. Умботы патрулировали город и делали супергеройскую работу. Аллею славы почти засадили рододендронами. Через месяц назначены выборы мэра. Какой-то магазин устраивал фестиваль воздушных шаров. Прислужник помнил, что нельзя ничего говорить о Роксане, и не пытался нарушить это правило, но Мегамозг всё равно всё время думал о ней. Как бы эти новости звучали из её уст. Как бы она смотрела на него с экрана телевизора. Как он никогда не возьмёт её за руку после рабочего дня и не скажет, каким потрясающим был её последний репортаж. Рука, прикованная к постели толстыми металлическими оковами, уже зажила. Это означало, что могло пройти от пяти до четырнадцати дней, в зависимости от того, сколько энергии организм тратил на регенерацию. Мегамозг прислушивался к себе, чтобы убедиться, что ему не хотелось колоть себе снотворное. На самом деле мысль о сне ввергала его в ужас, и он иногда боялся, что вместо снотворного приготовит что-то, что навсегда лишит его сна, и оно будет так же наркотически действовать на него. Потом Прислужник сказал, что он здоров, отключил аппараты и датчики, убрал капельницу и забинтовал руку. Мегамозг остался лежать в постели, сказав, что никуда не пойдёт. Если раньше он жил, чтобы спать, теперь он даже спать не мог. Зачем было жить? На следующий день Прислужник нарушил одно из основных правил логова, приведя внутрь человека. Сухонький старичок представился доктором Бзежински и упрямо пытался разговаривать. Мегамозг разговаривать не желал и упрямо отворачивался на другую сторону кровати. Доктор Бзежински брал стульчик и обходил кровать, чтобы сесть с другой стороны, не прерывая речь. Они крутились так несколько часов. Когда доктор, наконец, ушёл, Мегамозг потребовал объяснить, что это было. Прислужник сказал, что ему не нужно говорить, достаточно слушать. Но в конце концов, оставшись один, Мегамозг начал жалеть, что теперь ему нечем занять себя. Через три дня он начал разговаривать с доктором Бзежински, на пятый согласился прочитать книгу, которую тот ему дал. Но у него по-прежнему было слишком мало сил из-за того, что от момента, когда он закрывал глаза и до момента, когда чернота переходила в кошмары, проходило не более полутора часов, и он не смел закрывать глаза ещё сутки после этого. Роксана кричала и истекала кровью. Никакие разговоры с доктором Бзежински не помогали, потому что она всё ещё кричала от боли и ужаса в каждом его сне, а он по-прежнему трусливо боялся узнать, что с ней произошло. У него больше не было её мягких рук и успокаивающего голоса. У него не было ни единого счастливого дня во сне с ней. Любой сон, даже начавшись с надежды на что-то лучшее, неизбежно заканчивался пронзительным криком, морем крови и его полным бессилием, когда он был вынужден стоять и смотреть без возможности пошевелиться, закрыть глаза или кричать. Он слишком часто видел еë умирающей. Доктор Бзежински говорил, что пора двигаться дальше. Куда он должен двигаться, если Роксаны не было рядом? Доктор Бзежински сказал: туда, куда она хотела бы, чтобы они шли вместе. Мегамозг хотел привести её в идеальный мир её мечты, где всё существовало по законам добра и справедливости. Как он мог идти туда один без неё, если для неё так и не наступила справедливость? Такие вещи Мегамозг не говорил доктору Бзежински, только Прислужнику. У Прислужника не доставало аргументов против этого. У Прислужника не хватало аргументов спорить с тем, что мир жесток, люди несправедливы и давно заслужили жить в том мире, где они живут. Только он всё равно уходил каждый вечер патрулировать город и помогать полиции там, где полиция обошлась бы без него. Мегамозг отказался переходить из лаборатории в свою комнату, потому что не мог быть один в большой кровати, которая пахла Роксаной, в пустоте и тишине там, где он уснёт от скуки, и его никто не разбудит от криков. Поэтому он лежал на больничной узкой кровати, запрещая отделять себя ширмой, смотрел, как играли умботы, как Прислужник мастерил и ремонтировал что-то по его старым схемам, он разговаривал с доктором Бзежински и читал то, что ни на секунду не задерживалось в его голове. Через несколько дней он начал вставать, в основном, по просьбе доктора. Доктор какой-то странной гипнотической силой убеждал его, что он обязан жить для того, чтобы делать что-то важное. Он должен делать то, что должен. Только что это? Ещё через неделю Мегамозг включил компьютер и начал разрабатывать формулы вещества, которое лишит его сновидений, но не будет действовать на организм как наркотик. Прислужник поздравил его с успехом, но доктор Бзежински начал заходить реже. Работа давалась тяжело, но Мегамозг помнил, что должен сделать это. Он обещал Роксане жить. Он обещал? Она бы хотела, чтобы он жил. Он бы хотел, наконец, узнать, что с ней произошло, чтобы, по просьбе доктора Бзежински, начать принимать своё горе, но для этого он должен избавить себя от кошмаров и дать себе, наконец, восстановиться. Через несколько недель он был готов попробовать первый за долгое время настоящий сон. Прислужник тщательно проследил, чтобы новый препарат не был инъекционным и не вызывал аллергии. Мегамозг позволил закрепить на себе датчики и несколько раз взял с Прислужника слово разбудить его при первых признаках кошмара перед тем, как принять пилюлю. Это было не снотворное. Она просто на время отключала те части мозга, которые создавали сны. Мегамозг проспал в черноте двенадцать часов, и впервые со смерти Роксаны его разум действительно отдохнул. Он проснулся, с болью выдохнув её имя, с мыслью, что она умерла, и её больше никогда не будет рядом. Никогда. Даже во снах. Встревоженный Прислужник не отходил от него. – Я хочу есть, – вытерев слёзы, сказал Мегамозг. Ему не понравилось выражение облегчения на лице Прислужника.