Триумф

-Алексей Рюрикович? -человек, стоящий по другую сторону железного забора, опешил. Чёрные зрачки стали хаотично бегать по лицу собеседника, ища некую подсказку в изображаемом. Розыгрыш. Не иначе. Но явно странный, и странность заключается не в самой насмешке, а в человеке, которую эту насмешку создаёт. А пока размышления происходят, то звуки радостных возглосов прекращаются. Сходят на нет постепенно. Из своеобразной истерики в начале, до тихих стонов в конце. Алексей медленно открывает рот, готовясь произнести совсем немного. Всё же, некий приступ смеха до сих пор не прекратился. До конца нужно ещё успокоиться. -Александр, вы педантичны, как сами немцы, хотя это довольно-таки не удивительно, -облакачиваясь на небольшую стенку кирпича, соединящую металлические блоки, произносит странный взрослый человек. Тогда уже не было ни тени прежней «истерики». Произошла странная перемена чувств. Пауза была совсем небольшой, отделяющая улыбку от раслаблённого лица. Глаз передал нестрогую, но неободряющую эмоцию, готовая вот-вот кого-нибудь критиковать. Александр должен собраться с мыслями. Он мог удивиться самому факту присутствия данной персоны, не от того, что был в ярости из-за местонахождения её здесь, но от неожиданности сорванных планов. Пока мысль пронизала мозг Александра с молниеносной быстротой, уже придумывая что бы ответить нейтральное на издёвку в сравнении с немцами и их дисциплине, стали эхом отзываться звуки ленивой ходьбы совсем по близости. Такую нетрудную походку всегда легко распознать. Тогда нога, не сильно отрываясь от поверхности, по которой идёт, цепляется какого-нибудь пола или землю, и каждый новый шаг становиться громче предыдущего. Складывается впечатление, что у человека, идущего таким образом, просто неправильная обувь. Слишком большая, чем надо, но также (что чаще всего бывает) это нежелание самого индивида поднять ноги нормально, чтобы при ходьбе не появлялись лишнии звуки.

***

-То я думаю, куда ты пропал! -пронизывающий голос, параллельно которому всё ещё слышны шершавые звуки об асфальт. Из-за кирпичных столбов появляется знакомый до боли силуэт. Даже слишком знакомый. Как можно было интриговаться с этих шумов, когда можно было понять кто их издаёт. Человек, выглянувший со стороны двора дорогого дома, выглядит куда моложе на вид, чем его спутник. И в правду, у того имелись все основание называться привлекательным человеком. Довольно-таки высокий мужчина, со светлыми волосами, убранными назад, но несмотря на это, из причёски выбивались две-три непослушных прядей, которые на удивление, не портили вид головы, а наоборот, придавали ей свой шарм. Лицо тоже можно назвать притягательным. Обладало оно необычайной симметрией, из-за этого и казалось красивым. Вместе со стройной фигурой, можно было подтвердить, что человеку было, наверно, не больше 25. Эмоции, выражаемые на лице, говорили об хорошем расположении духа. Голубые глаза чуть вздернуты, брови смещены к линии волос на лбу, рот широко открыт и показывал улыбку ослепительно чистых и здоровых зубов. Выровнявшись со своим товарищем, молодой человек встал напротив Романова, но необлокотился об столб, стоящий рядом. -Ты уж смутился так, Саша, ещё немного и расплачется! Совсем сентиментальным мальчишку сделали эти книжки начала XIX века, -произнёс пришедший человек -Как удивительно, что с памятью у вас ещё всё в порядке, Михаил,-съязвил Александр через недолгую паузу, в которой они смотрели друг на друга, ища в чужих глазах ответы, задаваемые обоими людьми. -Я ещё не в возрасте столицы Италии, когда теряешь нить воспоминаний, при попытки узнать в каком веке было нашествие Наполеона. Ты гляди, Смоленск, эта бывшая столица уже и грубить мне стала! -чуть добавляя усмешку при упоминании Санкт-Петербурга, обращаясь к рядом стоящему человеку. Это нисколько не было то замечание, которое кидалось при ситуации, когда следует задеть человека за живое. Нет, совсем противоположное. Это был тот разряд шуток, которые шутили между собой друзья, знающие об «уъязвимых точках», которые можно «безопасно» задеть в мелком разговоре. Тут же, лицо держащего нейтролитет Смоленска, рухнуло. На губах появилась улыбка, не широкая, а приглушённая и более мягкая, чем у Михаила. Правда, выглядела она несколько по другому. Будто сделана она была специально. Глаза не зашевелились, не поднялись, как это бывает. Санкт-Петербург легко мог распознать в этом вынужденную меру, которую нужно сделать обязательно, хотя отдавалось чувство, когда нависло неловкое напряжение. Что дальше? Александр Петрович основательно ничего не понимал. Почему здесь Смоленск? Если тот будет тут, то чем же приехал заниматься Петербург?