Touch without touch

       Каз наблюдал ту самую картину, от которой, если случайно натыкался на улице, всегда быстро старался отводить взгляд. Счастливая семья. Отец Инеж плакал. Каз не мог вспомнить, когда последний раз видел, чтобы мужчина плакал от счастья. От страха, горя ― сколько угодно. А слёзы от выигрыша были не в счёт. Отец Инеж смотрел на дочь с таким трепетом, что у парня перехватывало дыхание. Он сильнее сжал набалдашник трости. Рельеф металла был непривычен для голой кожи. Отец Инеж бережно сжимал плечо жены, и любви в этом жесте было больше, чем Каз когда-либо видел. Мать Инеж тоже плакала, целуя дочь в макушку. Мужчина посмотрел на Каза и сказал что-то дочери. Девушка вздрогнула и обернулась.        ― Папа, мама, это Каз!        Каз сглотнул и, подойдя ближе, протянул руку. Поймал обеспокоенный взгляд девушки, но чуть покачал головой.        ― Господин Гафа, госпожа Гафа, приятно познакомиться, ― он поочередно пожал им руки, ― Инеж, пойдем, я провожу вас до гостиницы.        Всю дорогу Инеж говорила. Весело и беззаботно. Почти естественно. Она спрашивала о плавание, корабле, команде. Каз усмехнулся ― Инеж теперь все разговоры сводила к морю. Безопасная тема. Затем она называла множество имен: Ханзи, Аша… Каз не слышал раньше ни единого. Родители отвечали. У стойки регистрации Каз быстро шепнул Инеж, что за ними будут присматривать и, не прощаясь, исчез. Он пока не готов отказываться от всех своих привычек. Она придумает, как объяснить.        Инеж всё происходящее казалось каким-то нереальным. Это очередной сон, просыпаясь после которого ей было грустно и тепло одновременно. Но она слышала голоса, чувствовала запах, держалась за руки ― как в детстве ― видела много новых морщинок на лицах родителей. Они так постарели… Инеж не сразу поняла, в какой момент исчез Каз. Кажется, он что-то сказал, она не помнила. На секунду она замерла. Она позволила себе расслабиться. Спокойно сидеть и болтать, как обычная девчонка, плавающая в гондоле по каналам. На улицах Кеттердама нельзя расслабиться. Но Каз был рядом. Она выдохнула. Теперь они в гостинице и в относительной безопасности. Номер был скромный и уютный. Светлая комната в спокойных голубых тонах, балкон с сравнительно приличным видом на улицу. Она задумалась, если бы знала заранее, то разместила бы родителей в люксе или… Она отмахнулась от этой мысли.        ― Вы хотите есть? Может помыться с дороги? ― спросила девушка.        Мама села на двуспальную кровать и постучала ладонью рядом, приглашая. Инеж села. Папа подошел к балконному окну и остался стоять, глядя на улицу. Повисло тягучее молчание.        ― Мы искали тебя, ― начала мама, ― мы были здесь, в Новом Земе, Фьерде… мы искали… пока…        ― Пока у нас не кончились деньги, ― закончил папа.        Здесь. Слово резануло. Они были в Кеттердаме, но не стали искать в борделях… Её правильные родители наверняка не смогли разрешить себе эту мысль. А если бы нашли? У них бы никогда не было денег выплатить контракт. Комната снова погрузилась в молчание.        ― Расскажи про Каза, кто он? ― попросила мама.        ― Он… ― Инеж замешкалась: слово «друг» никак не подходило Казу, ― он подарил мне корабль, ― это девушка сказала скорее для себя, она до сих пор не верила во всё произошедшее, а потом, опомнившись, добавила, ― он организовал ваш приезд… и ничего мне не сказал…        ― Почему? ― нахмурился папа, повернувшись к ней.        ― Потому что это Каз, ― Инеж не могла скрыть улыбку, ― но я обязательно у него узнаю.        ― Он такой богатый? ― осторожно спросила мама.        Инеж почувствовала беспокойство и замешкалась.        ― Чем он занимается? ― спросил папа.        ― У него несколько разных предприятий… Я как-нибудь потом расскажу.        Снова повисло молчание. А потом мама так же тихо задала вопрос, грозовой тучей висевший над ними.        ― Что с тобой произошло, межа?        Инеж хотелось ответить: «А как вы думаете?». Она молчала. А в голове пульсировали мысли: вскрой незаживающую рану, выпусти гной, иначе дальше будет только хуже. Главное не плачь. Ты сильная. Ты опасная. Ты справишься.        ― Меня продали в бордель. Я пробыла там год. Каз выкупил меня.        Инеж увидела, как мама закрыла глаза, а кулаки папы сжались.        ― Выкупил? ― переспросила мама, ― он был твоим… клиентом?        ― Что? Каз? Нет! ― у Инеж вырвался истеричный смешок. Но на секунду она даже представила эту глупую сказку, где богатый мальчишка влюбляется в юную шлюху и превращает в настоящую леди. Девушек и правда выкупали богатые мужчины, но никто не знал их дальнейшей судьбы.        ― Казу нужен был паук… шпионка, а я умела быть невидимой.        ― Поэтому ты так одета? ― спросил папа.        Инеж машинально прошлась по самой себе взглядом. Черное легкое пальто с капюшоном, черные сапоги, штаны, рубашка. Видел ли папа её клинки? Она не ответила.        ― Если он выкупил тебя два года назад, почему ты не вернулась?        ― Я должна была выплатить контракт…        ― Сумма твоего контракта дороже, чем корабль? ― зло спросил папа, ― я чего-то не понимаю.        Сердце Инеж упало. Чтобы она не сказала, она не сможет объяснить. Как она расскажет всё, что было за последние два года… да даже за последние два месяца. У неё кончились слова. Она заплакала. Тут же почувствовала ласковые объятья мамы. Инеж знала, что папа злился на себя, но ему всё равно нужно было кого-то обвинить. Девушка нашла в себе силы, чтобы снова заговорить:        ― Я делала страшные вещи. ― Инеж оперлась щекой о плечо матери и уставилась в стену, чувствовала, как женщина гладит её спину, ― и продолжу это делать. Я буду охотиться на работорговцев. Сейчас у меня есть деньги, чтобы купить корабль. Но Каз сделал это сам. Я не просила. Не думайте о нём плохо, мы слишком много всего пережили, ― она шмыгнула носом, ей срочно нужен был платок.        Папа подошел, сел рядом и обнял её. Инеж снова ощутила себя маленькой девочкой, коей по сути и являлась, а возможно навсегда останется. Девочкой, которая слишком рано и неправильно повзрослела. Она впервые за эти долгие годы почувствовала себя в безопасности. Пускай иллюзорной, но как же она скучала по этому.        Каз получил письмо с гербовой печатью Кеттердамского университета и лаконичным указанием места и времени. Парень рылся в памяти, пытаясь вспомнить, что он знал о ректоре. Несколько ученых степеней. Жены нет и никогда не было. Детей тоже. Ученый муж только и всего… или не только? Но времени собирать информацию уже не было. Инеж бы справилась, но он не за что не стал бы просить. Самонадеянно, но он Босс Бочки. Он смог запугать Совет Приливов. Что ему сделает какой-то ректор? Каз подошел к университету на закате. Солнце играло в витражных окнах. По крайней мере в тех, которые не тронули пули. Несмотря на то, что повсюду стояли строительные леса, атмосфера царила какая-то умиротворяющая. Будто старое здание просто дождалось долгожданной реконструкции, а не пережило перестрелку. Возможно, в другой жизни он мог здесь учиться. К тому времени как Каз добрался до кабинета ректора, он проклял каждую ступеньку. В приёмной никого не оказалось и, сверившись с часами, парень постучал в дверь.        ― Войдите, ― послышался сиплый и уверенный голос.        Каз вошел в просторный кабинет. Ничего вычурного или пошлого. Дорогая старинная мебель. Книжные шкафы. Массивный стол, на котором, на удивление, не так много бумаг. Перед столом стоял невысокий и немолодой человек. Мышиного цвета волосы, с начинающейся лысиной, аккуратная бородка. Простой костюм, какой-то неподобающий на фоне сдержанного великолепия кабинета.        ― Здравствуйте, мистер Бреккер, ― мужчина протянул руку, Каз взял её, ― или правильнее называть вас мистер Ритвельд? Каз замер. Мужчина выпустил его руку, прошел обратно к своему месту и жестом указал на стул напротив. Каз не двинулся.        ― Юнец из Лижа. Семь лет назад. Банковские архивы вещь надежная, ― губы ректора чуть тронула улыбка, ― вам нужно было сменить не только фамилию, но и имя.       Каз ещё раз быстро осмотрел кабинет. Уже другим взглядом. Вероятно за одним из книжных шкафов потайной выход, а за особо толстыми фолиантами припрятана пара пистолетов. В коридорах было слишком тихо.        ― Вы слишком молоды, мистер Ритвельд, и как любой птенец слишком много болтаете, когда упиваетесь местью. Слухи расходятся быстро.        ― Что вам нужно? ― спокойно спросил Каз.        ― Присядьте, ― добродушно ответил мужчина, ― я ещё не договорил.       Каза даже не обыскивали. Он мог с легкостью пустить пулю в лоб или перерезать горло.        ― Что вы тогда сказали Роллинсу? «Хитрость в том, чтобы ничего не любить»? Но и здесь вы слукавили. Я говорил с Ван Эком. ― он помедлил, ― корабль, два подростка на причале с переплетёнными руками. Знакомство с родителями. Так романтично. ― он снова помолчал, а потом в голосе появились странные нотки, ― а она хорошо целовалась, когда хотела, и акробатки в постели могут творить поистине невероятные вещи, ― мужчина взял со стола исписанный лист бумаги и не отрывая от него взгляд спросил с ухмылкой, ― вы уверены во всех своих людях?        ― Что вам нужно? ― повторил Каз.        ― Пока ничего. ― улыбнулся ректор. ― Просто, что бы вы знали: вы под присмотром. Мои люди повсюду. Но, возможно, мне понадобится ваш гениальный мозг и грязные руки. Кстати, ― ректор чуть оживился, ― почему вы носите перчатки? Это ведь не позерство. Вы не снимаете их даже летом в жару. Здесь что-то другое… Откройте медальон.        Только сейчас Каз осознал, что вес в кармане его пальто чуть изменился. Он мысленно выругался.        ― Ну же, я специально подготовил его для вас.        Каз вытащил медальон. Дорогая безделушка с витиеватыми узорами. Он открыл и моргнул. Внутри был портрет Инеж.        ― Мы с вами похожи мистер Ритвельд, нам обоим нравятся сулийки. А мисс Ван Хаунд всегда говорит мне, когда появляются новенькие.        Каз резко открыл глаза. В комнате стоял полумрак. С улицы слышались крики и ругань. Каз глубоко вздохнул. Сон был слишком реальным. Он до сих пор ощущал вес медальона. Он провел рукой по лицу. Лучше бы ему снились мертвецы. Нужно послать Родера собрать информацию о ректоре. Возможно сжечь архив банка. Возможно и сам банк. И проверить всех членов команды, которых подбирает Шпект. На несколько раз. Иногда сны бывают полезными. Спать он больше не собирался, поэтому умылся, оделся и отправился в Клуб воронов. Бумажная работа никогда не заканчивалась, а цифры всегда успокаивали. В отличие от намечающегося объяснения с Инеж. Три проклятых недели он привыкал к мысли, что сделает красивый прощальный подарок и она уплывёт. Вероятно, навсегда. А теперь все планы рухнули, и он понятия не имел, что скажет. Каждый раз он говорил не то, что она хотела услышать. Или вообще ничего не говорил. Он пытался работать, но воспоминания о прошлом так и вспыхивали перед глазами.        Когда Инеж только появилась в его жизни он называл её не иначе как «девчонка». Слишком маленькая, напуганная, беззащитная. Каз привел в её в Клепку и, удостоверившись, что она закрыла дверь в свою комнату на щеколду, снова спустился на второй этаж. Несколько секунд понаблюдал за гомонящими внизу Отбросами и пару раз стукнул тростью об пол. На первом этаже все притихли, но не успел Бреккер начать, как Сигер выкрикнул:        ― Ты правда привел к нам шлюху?        ― Ты наконец-то нашел себе девку? ― хохотнул Бастиан.        ― У нас будет персональная шлюха? ― усмехнулся Вариан.        Отбросы продолжали что-то каркать, Каз на мгновение задумался: в Банде была парочка, считающая, что шлюхам нет места в их рядах, и парочка тех, кто думал совсем иначе, но в основном всем всё равно. Каз еще раз дважды стукнул тростью об пол.        ― Это наш новый паук. На испытательном сроке. В ваших интересах, чтобы она его прошла.        Больше он ничего не сказал, но точно знал, что девчонку не тронут. Поднимаясь к себе он размышлял. Не всех работниц борделей можно назвать шлюхами. Уж на то пошло истинные шлюхи встречаются крайне редко. Девушки в борделях быстрее многих могут считывать людей. Им для выживания нужно предугадывать желания клиентов. Девчонка продержалась в Зверинце год, так что это определенно еще одни плюс к её навыкам. По крайней мере он на это надеялся.        Поздно ночью, когда те кто не находился на задании или смене спали, Бреккер снова спустился вниз. Он мог бесшумно передвигаться по Клепке. Знал каждую скрипящую доску, каждый выпирающий гвоздь и тонкую щель. И не собирался их исправлять. Это его инструменты. Замочные скважины тем более, особенно если эти скважины расположены так как нужно. Он присел, вглядываясь, и в первую секунду не знал, как реагировать. Но потом мысленно выругался. Он ожидал увидеть: в лучшем случае, что девчонка спала, в худшем ― рыдала, но не следующее. Стоя на коленях перед кроватью, сложив ладони у груди, она молилась. И в какую-то секунду лунный свет из маленького окошка создал чуть ли не ореол вокруг её тела. Бреккер моргнул: приведется же. Парень выпрямился и тихо похромал вниз. Лейтенант должен точно знать, что делал каждый член его Банды перед тем как заснуть. И никто из них никогда не молился. Он умудрился привести в дом религиозную фанатичку? Конечно, случались прецеденты религиозной ярости, но такие люди больше опасны в своем желании поставить всех на путь истинный. Что еще хуже, такие люди не способны на убийства. Даже при самозащите. Они скорее сдохнут сами. Решение очередной задачи появилось быстрее, чем мысль о том, что он поставил кучу денег на заведомо проигрышную партию. И Каз начал наблюдать.        Девчонка тихая, молчаливая, внимательная. Усердно занималась с Джеспером, учила керчийский и работала «глазами» в Клубе Воронов. Однажды ранним утром Каз вышел из Клепки и чуть не споткнулся. Девчонка стояла у стены чуть ли не слившись в какой-то невообразимой позе. Одна нога на мостовой, вторая вытянута вдоль стены. Вертикальный шпагат. В правой руке ― керчийский словарь, в левой ― почти доеденное яблоко. Бреккер невольно склонил голову набок.        ― Я люблю заниматься на свежем воздухе, ― сулийка не отрывала взгляда от книги, очевидно, она услышала его трость, ― да и внутри тесно.        Бреккер знал, что в эту подворотню не выходило ни одно окно. Да и люди в такую рань слонялись здесь редко.        ― Пока ты не умеешь обращаться с оружием, выходить одной небезопасно.        Сулийка плавно опустила ногу.        ― Джеспер сказал, что ты научишь меня пользоваться кинжалами, ― она отошла от стены и метко запустила огрызок в мусорный бак.        Бреккер хотел сказать, что она не готова, но вместо этого резко перевернул трость и сильно поддел набалдашником лодыжку сулийки, девчонка в долю секунды подняла руки вверх, выгнулась назад, и, коснувшись ладонями мостовой, перевернулась и приземлилась на ноги. Отвратительно долгие несколько секунд он тупо смотрел на неё: ожидал, что девчонка рухнет, а не устроит этот цирк. Сулийка сузила глаза и отряхнула книгу, которую за время этого маленького представления так и не выпустила из рук. Бреккер вышел из подворотни, мысленно сыпля проклятиями: он не собирался дарить свой любимый нож.        Каз почувствовал легкое дуновение ветерка, как от сквозняка. Дверь не скрипнула. Ни шелеста, ни тени.        ― Привет, Инеж.        Инеж постаралась сбежать от родителей как можно быстрее, сославшись на срочную работу и пообещав прийти утром. Она постаралась убедить их не гулять одним, а лучше вообще лишний раз не выходить из номера. После она меняла одну крышу на другую. Злилась, плакала, снова злилась. На себя, на Каза. Три недели тишины. Он должен был предупредить. Неважно, что к такому нельзя подготовиться, имея всё время мира. Дома ― она уже назвала дом Уайлена своим ― рассказала Джесперу и Уайлену. Джеспер, разумеется, не знал о корабле. А о родителях не знали они оба. Если парни и заметили её красные глаза, то ничего не сказали. Весь следующий день она показывала родителям самые красивые места города. Они ели в дорогих кафе и старались не затрагивать тяжелые темы. Попрощавшись, она направилась в Клуб воронов. Эту гноящуюся рану тоже пора было вскрыть.        Инеж умастилась на подоконнике. Наблюдать за происходящим на улице ей всегда нравилось больше. Да и лишний раз смотреть на собеседника не хотелось.        ― Как родители?        ― Хорошо. Я хочу познакомить их с Джеспером, Уайленом и Марьей. Будет ужин, ты приглашен.        Каз не ответил. А на что она надеялась, что он изменится словно по щелчку пальцев?        ― Почему ты не предупредил? ― спросила она глядя в окно.        ― А ты бы хотела стоять на причале в платье и шляпке?        Девушке вспомнила вопрос отца и поджала губы.        ― Я не об этом спрашивала.        ― Нет ничего хуже, чем ждать, верно?        ― Есть разные виды ожидания.        ― Некоторые сильнее всего сводят с ума.        Инеж представила, если бы каждую минуту мучилась в ожидании, волновалась не случится ли что с кораблем: пираты, шторма, не заболеют ли родители в пути. Она бы определенно не находила себе места всё это время.        ― Почему ты не сказал где они, чтобы я поплыла сама?        ― Тогда бы на одного с ума сходящего человека стало бы больше. Твои родители сходили бы с ума в Равке, ты на корабле. Но главная причина, они должны были увидеть Кеттердам, чтобы понять какой ты стала. Ты бы никогда их сюда не привезла.        ― Скорее всего, ― она помедлила и рискнула, ― в твоих многочисленных причинах была ли та, по которой ты до сих пор хочешь, чтобы я осталась?        Она знала, что он хотел. Он хотел её. Мерзкое слово. Пошлое. Грязное. Она слишком часто его слышала. Предпочла бы другое. Что-нибудь более сентиментальное. Но ей нужно было услышать.        Каз помолчал, а потом, к её удивлению спросил:        ― Знаешь почему Ван Эк похитил тебя?        ― Какая разница? ― раздраженно произнесла Инеж, меньше всего она хотела вспоминать, ― это был необходимый урок. Возможно, для нас обоих.        ― Он понял всё по одному взгляду.        ― Он бы не стал таким влиятельным, если бы не умел понимать мимолетные взгляды, ― она пожала плечами.        ― Дело не в нём, я не сумел это скрыть.        Инеж мысленно закатила глаза. Она начинала раздражаться. Она устала от его мании всё скрывать. Но, по крайней мере, они, наконец, говорили об этом. Он говорил.        ― Тайное всегда становится явным. И случай с Роллинсом был показательным.        ― Помнишь, что я сказал ему?        ― Ты много чего говорил.        ― Хитрость в том, чтобы ничего не любить.        Она закрыла глаза. Они начали ходить по кругу.        ― Думаю, ты достаточно хитер, чтобы решить эту проблему. Если сильно захочешь. ― ответила она со стальными нотками в голосе.        ― Это так не работает… не должно, по крайней мере. Любовь в Бочке ― слабость. Нельзя любить кого-то и быть боссом. Или одно, или другое. Рано или поздно и на моём пороге будет какой-нибудь мстительный щенок, которому я испоганил жизнь. Скажем, убил отца, чье имя я тоже не вспомню.        ― Зачем ты подарил мне корабль, Каз? ― резко спросила Инеж, она не хотела слушать, что он мог сказать дальше, ― у меня есть деньги, я не хочу быть тебе ничем обязана.        ― Считай это извинением, ― буркнул он.        ― За что?        ― За всё.        В груди мерзко засаднило.        ― Только извинения?        Он не ответил.        ― Знаешь, ― тихо начала она, ― думаю и у двери моей каюты может появиться повзрослевший ребенок убитого мною работорговца… с твоей отрезанной головой. ― она выдохнула. ― Мне тоже страшно, Каз. Я боюсь, что однажды вернусь и… ― слова застряли в горле, ― что не успею попрощаться. Но это не значит, что я не хочу попытаться.        Девушка спрыгнула с подоконника.        ― Ужин завтра в шесть, ― с этими словами она вышла. Она слишком много плакала за эти дни. Этих слёз Каз не увидит.        Каз мог предсказать как пройдет этот самый неловкий за всю его жизнь ужин. Начиная от того, как все будут сидеть за столом и заканчивая каждой шуткой Джеспера. Он мысленно готовился к тому, что целый час родители Инеж будут пытаться делать вид, что не изучают его, как бы Уайлен не старался развлекать их светской беседой. А Джеспер к тому же будет пялиться на его голые руки. Инеж вероятно тоже. Ему почему-то было интересно, какого цвета платье она выберет. По сути это третий раз, когда он увидит её в платье. Голубое, скромное, но изящное. Настоящая купеческая дочка. С парой спрятанных кинжалов. Затем Марья попросит маму Инеж спеть несколько сулийский песен. И тогда все отправятся к пианино, все кроме отца Инеж, который попросит Каза выйти в отдельную комнату и, наконец, спросит:        ― Какие у вас намерения по поводу моей дочери?        ― Намерения? ― переспросил Каз с притворным удивлением. В его голове уже было сотни вариантов как может пойти этот разговор.        ― Вы подарили ей корабль.        ― Это единственное, что я могу для неё сделать.        ― И я вижу, как вы на неё смотрите.        Каз не ответил. Прелестно. Даже отец Инеж видит. Наверное, весь Кеттердам уже видит.        ― И ещё я вижу, как смотрит на вас она.        Инеж могла давно незаметно прошмыгнуть на любой корабль и оставаться незамеченной всё путешествие до Равки. Чтобы он не говорил в их первую встречу, она отлично знала, что Каз не станет никого за ней посылать. Это слишком невыгодно. Скорее он наплел бы, что неопытную девчонку убили. Ни траура, ни похорон. Но Инеж оставалась. Слишком правильная даже для всего неправильного. Он сумел «привязать» Инеж к себе, но не думал, что это значило для неё, почему он не заметил это раньше.        ― И она не несчастна, ― Каз уловил, что отец Инеж не смог сказать «счастлива», ― даже после всего, что с ней произошло. Она всегда была своенравной и решительной, но я никогда не думал, что она настолько сильная… ― голос мужчины оборвался.        ― Это ваша заслуга, ― Каз должен был что-то сказать, ― вы построили для неё хороший фундамент, прочный, ― а про себя он не мог не добавить, «кирпичик, за кирпичиком», ― она выстоит в любую бурю и не сломается.        Мужчина не ответил, а просто сжал плечо Каза. И в этот момент парень подумал, что это единственный мужчина, который любит дольше и больше, чем когда-либо сможет Каз. Любит. Парень запнулся об это слово, слишком инородное для его мыслей. Но отец Инеж потерял её однажды и смог это пережить. Пожалуй, он единственный с кем Каз мог поделиться своими страхами. Возможно, даже услышать какой-то совет. Он слишком долго опирался на самого себя. То, что Инеж подслушивала, его почти не беспокоило.        ― Я не переживу, если с ней что-то случится. ― слова слетели легче, чем он ожидал.        Отец Инеж некоторое время молчал, но потом произнес:        ― Все проходят через страдания. Вопрос для чего они посылаются и какими мы будем после них.        Казу хотелось усмехнуться: снова эти религиозные проповеди.        ― Но если вы счастливы, нужно наслаждаться тем, что даёт жизнь. Здесь и сейчас. Нужно хранить в памяти эти чувства, чтобы в мрачные времена они освещали путь. Вы знаете, что сулийцы любят один раз и на всю жизнь?        Каз нахмурился.        ― А ещё не помешали бы другие люди, ― отец Инеж помолчал, вслушиваясь в пение и музыку, ― и какое-нибудь хорошее дело. Желательно законное, ― и выразительно поднял бровь.        Каз поджал губы.        ― Но как я понимаю работорговцам законы не писаны, ― мужчина вздохнул. ― Она всё-таки слишком юная, чтобы заниматься этим.        ― Мы немного разгромили Ледовый двор, может до вас доходили слухи… ― тихо сказал Каз, он не планировал, но почувствовал, что отец Инеж не до конца понимает, какой стала его дочь, ― после этого работорговцы не кажутся такими страшными, ― он помедлил. ― Ваша дочь, самая опасная девушка Кеттердама.        И он сделал её такой.        Девчонка могла легко уворачиваться от ударов, но её нападения слишком слабые. Она по-прежнему вздрагивала от каждого резкого крика или громкого смеха. На какое-то время задача казалось Бреккеру непосильной. Но как бы сулийка не пыталась съеживаться от похотливого взгляда, её осанка оставалась идеально-прямой, а движения гибкие и грациозные. С этим можно работать.        Девчонка ловкая и быстрая. Определенно акробаты лучше, чем танцовщицы. Жизнь танцовщицы не зависит от того успеет ли она уцепиться за трапецию. Девчонка училась быстро. У неё даже появляется блеск в глазах.        Каз делил девушек из борделей на глупых, исполнительных и хитрых. Инеж что-то посередине. Безусловно, исполнительная и, безусловно, неглупая. Своей религиозностью, к его облегчению, не бравировала, но, к неудовольствию, не скрывала. И имелось в ней что-то еще, чего он долго не понимал. Сулийка оставалась загадкой. Но еще не придумали загадку, которую Каз Бреккер не смог бы решить. А ответ плавал на поверхности, слишком очевидный и простой. Доброта, честность, порядочность. И именно в этом крылась настоящая опасность. Для всех. В Бочке это слабость. Если уж год в борделе не искоренил эти чувства, то девчонка или ненормальная или… сильная. Последнее признавать почему-то не хотелось.        Но добрые не убивают. И девчонка явно тратила драгоценные секунды, метая ножи исключительно в места совместимые с жизнью. Однажды время сыграет против неё. А он потратил столько денег, не для того чтобы она сдохла не продержавшись в Бочке и месяца.        Бреккеру нужно, чтобы она переступила черту. Дала волю ярости, злости, безжалостности, которую сдерживала весь этот год и продолжала сдерживать. Открыла дверь в бездну. Познала это опьяняющее чувство власти над чужой жизнью. Быть может, она сможет устоять на пороге и не провалиться, но ощущение никогда не забудет. Бреккер всегда находил рычажки давления. И если подобрать правильные слова, дверь, наконец, откроется.        У каждого человека есть то, что он свято оберегает. У девчонки это вера. Но любые подколки отскакивали, будто пули от стен, созданных фабрикаторами. Но вот родители… Стоило сказать о них даже самое невинное: «думаешь они ищут тебя?», и девчонка ощетинивалась. Память о родителях она точно готова была защищать всеми возможными способами.        В ту ночь грабеж в складском районе прошел вполне удачно. Вернувшись в Клепку Каз пройдя по первому этажу приготовился к подъему, услышал голос Свонна:        ― Твоя девчонка рыдает в своей комнате и чертовски громко.        Бреккеру не пришлось долго сопоставлять факты. Настроение улучшилось.        ― Ты помнится, говорил, что блевал всю ночь, ― усмехнулся Каз.        Ответа не последовало. Все помнили их первое убийство. Рыдали и некоторые парни, только не так громко, естественно.        Казу интересно как поведет себя девчонка дальше ― сломается? Захочет сбежать? Но она вышла на следующее утро с сухими, хоть и красными глазами, и холодной яростью в каждом движении. Что-то внутри Бреккера ликовало.        ― Я не хочу делать татуировку.        Парень поймал себя на мысли, что слышать это неприятно. Она не хочет принадлежать их Банде. Их семье. Она не хочет быть связанной с ними чем-то кроме контракта.        ― Святые не одобряют никаких знаков на теле. И все и так знают, что я принадлежу Отбросам.        Он только кивнул и опять мысленно выругался. Почему он не настоял?        Инеж отошла от двери в смешанных чувствах. А когда пришло время прощаться, быстро переоделась в свою обычную одежду. Опасные девушки не ходят в ситцевых платьях. Оглядев её, мама нахмурилась, но папа улыбнулся и в его взгляде было понимание и… одобрение? Джеспер тоже вызвался их проводить. И Инеж была безгранично благодарна. Когда они возвращались из гостиницы на город уже спустились сумерки, а от каналов поднималась дымка. Вдыхая прохладу ночи, девушка наслаждалась спокойствием и грустно улыбалась, невольно скучая по тем временам, когда они постоянно ходили так втроем. Она обняла на прощанье Джеспера, поймала взгляд Каза и исчезла. У неё было одно дело, до того как Каз вернется в Клёпку. В его комнату она пробралась всего лишь за несколько минут до того, как услышала стук трости на лестнице.        ― Я могу остаться у тебя? ― спросила она сидя на подоконнике.        В комнате было слишком темно, и девушка не могла наверняка понять, что отразилось на его лице.        ― Кровать узкая, ― наконец сказал он.        ― Это проблема?       Каз не ответил и прошел в свое подобие спальни. Инеж юркнула за ним. Стоя к нему спиной она начала раздеваться и слышала: он тоже. Она не знала смотрит ли он на неё, но всё-таки, оставшись в одном белье, немного помедлила. Но, услышав его хриплое дыхание, быстро нырнула в длинную ночнушку. Она слишком хорошо помнила, к чему может привести такое дыхание. А сейчас, когда мягкая белая ткань топорщилась складками у пола, скрывая даже пальцы ног, должно было стать легче. Ночнушку, которую она кое-как нашла за это короткое время, можно было назвать не иначе как бабушкиной. Рукава были тоже велики, а кружевной воротник немного впивался в шею. Таким образом, единственным голым участком кожи оставалось только лицо. Для полной картины не хватало только чепчика. Она бы отдала многое, чтобы увидеть лицо Каза в этот момент. Возможно, она переплюнула даже Нину во фьерданской одежде. Инеж распустила косу и, превратившись в настоящего призрака, скользнула на кровать, упершись спиной в стену так, что оставалось достаточно места. Всё-таки они были чертовски худыми, даже для такой кровати.        ― Что тебе сказал мой отец? ― спросила девушка, когда он улегся рядом на спину.        ― Ты отлично всё слышала. ― его дыхание было по-прежнему прерывистым.        ― Может быть, я хочу, чтобы ты сказал лично, ― она говорила тихо и медленно пытаясь успокоить и себя тоже.        ― Я не буду это повторять.        ― Если со мной что-то случится, ― она положила руку, спрятанную тканью, ему на грудь, ― пообещай, что продолжишь моё дело. ― она не ожидала, что он ответит и продолжила, ― когда я впервые увидела тебя в том мешковатом пальто, перед взрывом, то подумала, что ты мог бы отличным докером или моряком, ― она бережно хранила то воспоминание.        ― Я не очень люблю море.        Ей хотелось спросить «что ты любишь», но это был ещё слишком тонкий лёд.        Они молчали. Девушка чувствовала, как его сердцебиение и дыхание становилось ровнее. Её саму клонило в сон.        ― Сулийцы правда любят только раз в жизни? ― шепотом спросил Каз.        ― Правда… ― прошептала она, поблагодарив папу за такую «мудрость». Казу не обязательно было знать все подробности.        Каз проснулся, когда солнце уже заливало комнату. Ни одного кошмара. Инеж ещё спала. Тихо, мирно, сладко. Как кошка на солнышке. Парень вспомнил, как она также заснула в свою первую ночную слежку, лежа с ним рядом на холодной земле. Ему тогда захотелось укрыть её своим пальто, но вместо этого он грубо пихнул локтём. Он не удержался и провел пальцем по её щеке. Такая гладкая, шелковая кожа. По телу прошла ожидаемая дрожь. Чуда не случилось. Не то чтобы он на что-то надеялся. Парень сжал зубы и уставился в потолок.        Когда в Клепке впервые раздается её смех, то Каз замирает на полпути. Так звенит хрусталь в огромных люстрах домов богатых купцов. Чисто, красиво, волшебно. Пожалуй, во всей Бочке нельзя услышать подобные звуки. Он не уверен, что керчийские аристократки способны их издавать. Бреккер не должен сворачивать в кухню, он должен идти в кабинет Пера Хаскелля, но его тянет словно магнитом. Он открывает дверь и видит то, чего ожидает. Джеспер. Да, стрелок может рассмешить практически кого угодно, конечно есть парочка исключений. Инеж улыбается. Каз впервые видит её искренне улыбающейся, но как только она замечает его, лицо в мгновение становится серьезным. Но не испуганным, определенно прогресс.        Джеспер тоже смотрит на него в ожидании, но Каз ничего не говорит и закрывает дверь.        Когда Бреккер осознал, что сулийка уже не просто девчонка, бывшая шлюха, ловкий паук, а настоящий Призрак. Смертоносный, безжалостный и опасный. Стала той, какой он и хотел. И при этом она Инеж Гафа, дочь акробатов, набожная, честная и порядочная. Как это в ней совмещалась Каз перестал пытаться понять, потому что была более насущная проблема: только эта дурацкая честность и порядочность удерживает её в Кеттердаме. Нужен новый рычаг. Демон по прозвищу Грязные руки, потер эти самые руки и коварно улыбнулся. А внутри что-то мерзко саднило.        План достаточно прост. Подпустить её к себе ближе. Позволить думать, что она особенная. Говорить ей чуть больше чем другим. Проводить с ней больше времени, особенно на его чердаке. Разрешать кормить ворон. Снять перед ней перчатки... и не только. Он готов даже проявлять милосердие.        Его идеальный план даёт грандиозную осечку, когда по чердаку впервые разливается её смех. И именно он, Каз Бреккер, последний подонок из Бочки, причина. И если бы он решился рассказать обо всём этом Инеж, она наверняка рассмеялась и произнесла одну из своих дурацких пословиц про рытье ямы другому.        Внизу послышался резкий, неумолимо приближающийся, топот по ступенькам.        ― Каз, ты здесь? ― Родер забарабанил в дверь.        Инеж рядом вздрогнула. Каз выругался.        ― Да? Что?        ― Пима пырнули.        ― Сейчас спущусь.        ― Нужна помощь? ― спросила девушка.        ― К родителям, быстро, ― Каз стремительно встал и начал одеваться.        Инеж исчезла из его комнаты раньше, чем он дошел до двери. Оставив на кровати только нелепую ночнушку. Где она только нашла такую?        С каждым новым делом, каждой новой невероятной авантюрой Каза Инеж думала, что так быстро ещё не бегала. Но этот раз она не забудет никогда. Все самые страшные картины пронеслись за то время, что она добиралась до гостиницы. Она не могла обрести семью и сразу потерять. Но с ними было всё хорошо. Потом девушка отправилась в дом Уайлена и спросила могут ли её родители пожить у него до их возвращения в Равку. Всё-таки здесь было намного безопаснее. Разумеется, никто не был против. Марья даже как-то особенно просияла. Её же мама какое-то время возражала, но папа всё понял без объяснений. Дальше Инеж попыталась выяснить случайно или специально пырнули Пима. Она незаметно посетила все банды, но открыто о таком успехе никто не говорил. К концу дня Отбросы пришли к выводу, что это обычный проигравший напившийся дебошир. Все кроме Каза. Поэтому Инеж знала, что пока он не успокоится все могут забыть об отдыхе. Она не удивилась, когда не обнаружила его тем вечером в Клепке. И следующим тоже. Возможно, он просто нашёл причину, чтобы избегать её. Но она не собиралась разделять его преследования: ей нужно было набирать команду и начинать готовиться к отплытию.        ― Родители спрашивают, когда ты зайдешь, ― начала Инеж, когда на третий вечер он наконец появился у себя.        ― Я слишком занят.        ― Босс Бочки просто боится родителей своей девушки, ― подразнила она и осеклась. Когда она успела стать его девушкой?        ― Я устал, Инеж. ― голос был непритворно вымученным.        ― Мы уплывем, через три недели, возможно, они больше никогда не приплывут сюда, ― продолжила девушка, когда он улегся рядом. Так естественно.        ― И это к лучшему.        ― Значит, найди время.        ― Может быть, я планирую посетить Равку, ― сказал он сонным голосом.        Сулийка моргнула. Мысль предложить Казу поплыть с ней она прогнала почти сразу. Не только потому, что знала ответ, но и по тому, что последние годы они жили практически не расставаясь, а теперь должны учиться выживать отдельно друг от друга. Не в пределах одного города. Идея позвать с собой Джеспера тоже пришла, но она отмела и её. Всё-таки за Казом должен в этот первый раз хоть кто-то присматривать.        ― Ты хочешь поплыть с нами? ― тихо спросила она.        ― Не в этот раз, но я хочу побывать в Равке.        ― И все равно найди время, ― повторила девушка, ― это не вежливо.        Инеж ночевала в Клепке тайком, и всегда возвращалась в особняк на рассвете. Её набожные родители вряд ли бы поверили, что их много чего пережившая дочь и самый жестокий парень Кеттердама проводят ночи, как очень старая замужняя пара: почти не разговаривая и пытаясь лишний раз не коснуться друг друга. Хотелось ли ей большего? Она не знала. Она хотела и боялась. Возможно, сильнее, чем он. Ей было проще обвинять его страхи, чем собственные. Инеж знала о его проблеме, но начинала сомневаться, хочет ли знать причину. Хватит ли ей сил справиться с его ранами? Броня Каза впаяна в его тело, душу. Её нельзя просто снять. Без неё, как без кожи, он, вероятно, погибнет.        Каз привык засыпать с Инеж слишком легко и быстро. Конечно, она заслуживала большего, чем просто засыпать. Но у него было слишком много дел, слишком мало сил, и ни единой идеи как решить свою проблему. Инеж ничего не спрашивала, ничего не просила, и он был чертовски благодарен. И больше всего за сон без кошмаров. Будто её спокойствие каким-то образом переходило на него.        ― Я ночую сегодня последний раз, ― сказала Инеж в темноте.        ― Вы же уплываете через неделю, ― слова вырвались быстрее, чем он успел их остановить.        ― Так будет лучше.       Страх, что она больше не вернется, что это их последняя неделя, снова начал заполнять грудь. Он хотел, чтобы она осталась. Должен был попросить. А что взамен?        ― У меня есть проблема.        ― Я знаю, ― прошептала она ему на ухо так, что по телу пробежали мурашки. Её рука укрытая тканью привычно покоилась на его груди.        ― И я не знаю, как её решить.        ― Мы что-нибудь придумаем. У сулийцев есть ритуалы, ― она хихикнула, а потом добавила серьезно, ― всё будет хорошо. Ты не веришь в чудеса, но я верю и моей веры хватит на нас обоих.        Вечером накануне отбытия Инеж привычно сидела на подоконнике, но теперь уже в кабинете на первом этаже. Прошлый вид ей все-таки нравился больше.        ― Мне было бы приятно, если бы ты меня встречал, ― ей хотелось добавить «ведь моряков встречают их любимые», но для Каза это слишком сентиментально, ― по крайней мере, я буду знать, что ты жив.        ― С цветами или без? ― он не отрывался от бумаг. Тон скорее будничный, чем ироничный, но Инеж все равно поежилась: Каз Бреккер с букетом цветов ― жуткое зрелище. Но бордовые розы так и представились. Она махнула головой. Нет, уж лучше белые ромашки. Вдвойне странно и нелепо.        ― Сам решай, ― наконец ответила она.        ― Ты знаешь легенду о жене пирата, которая попросила мужа всегда по возвращению менять черные паруса на белые, так она точно знала, жив он или нет, и что однажды он забыл, и она сбросилась со скалы.        Инеж понятия не имела, откуда Каз мог знать эту легенду, но не могла сдержать улыбку и усмешку: спрыгнув с любого кеттердамского причала нужно очень постараться, чтобы убиться. Хотя инциденты случались.        ― Странная женщина, менять все паруса это очень непрактично.        Бреккер хмыкнул.        ― Сколько тебя не будет?        Каз любил числа, но в этот раз она не могла сказать ничего определенного.        ― Я буду отправлять письма из каждого порта.        Он усмехнулся.        ― Постарайся снимать их хотя бы в помещении, ― тихо попросила сулийка, ― если бы я знала причину, я бы могла спросить у наших старейшин… ― она повторила попытку, но похоже снова безуспешно. Ладно. ― Я могу обнять тебя? ― вопрос с одной стороны глупый: они спали на одной узкой кровати почти три недели, с другой… она знала, что Каз не прощается, и тем более ни за что не обнимет её прилюдно завтра на причале.        Он медленно кивнул. Она осторожно приблизилась и прижалась. Это даже не похоже на объятья, скорее на то, что два человека плотно стоят друг другу, но затем его руки оплетают её спину, и Инеж утыкается ему в грудь. Хочет запомнить его запах. Бреккер педант в плане чистоты и свежести одежды. Но даже самые дорогие прачечные не могут искоренить дух Бочки: сырость, грязь, гарь. Родные запахи. Инеж вдыхает и наслаждается, а потом чувствует, как он касается губами её макушки.        В утро отплытия они стояли на причале с Джеспером и Уайленом. Марья, все ещё не расположенная к большим скоплениям людей, осталась дома. Когда родители Инеж взошли на борт девушка сначала обняла Джеспера, потом Уайлена, а затем подошла к нему.        ― Это тебе, ― Инеж протянула руку и вложила в его ладонь, не касаясь кожи… Каз Моргнул. Медальон. Конечно не такой же в том злополучном сне. Но все медальоны чем-то похожи.        ― Открой, ― улыбнулась Инеж.        Каз знал, что там увидит.        ― Марья нарисовала, по-моему очень красиво, даже лучше оригинала, ― продолжала Инеж, разглядывая рисунок, ― вообще-то у сулийцев есть поверье, что частичка души может остаться в портрете, так что храни его и знай, что я за тобой присматриваю.        Каз ничего не ответил, лишь наклонился и поцеловал. В первую секунду он почувствовал, как девушка вздрогнула, но затем она прижалась к нему сильнее, запустив руку в его волосы, не касаясь шеи. Каз планировал многое в своей жизни. И тем более это. В его случае слишком много всего могло пойти не так. Но поцелуи, как оказалось, очень сложно спланировать. Он почувствовал касание её язычка сначала осторожное, потом требовательное. Голова опасно закружилась. Парень сосредоточился на моменте. Здесь и сейчас. Крик чаек, плеск волн, ругань рабочих, шаги ботинок и скрип досок. Каз точно слышал, как удивленно присвистнул Джеспер. Определенно их видела большая часть команды Инеж. Парочка Отбросов, которые точно разнесут всё до того как он вернется. По парочке из каждой банд. Но это было его заявление. Вызов. Обещание.        ― Шеврати…― мурлыкала Инеж с закрытыми глазами, отстранившись, ― что теперь обо мне подумает команда? Мало того, что ими управляет малолетка, так ещё и влюблённая…        ― Я пока босс Бочки. ― Каз пытался выровнить дыхание, ― и думаю теперь всем ясно, что если с тобой что-то случиться они будут умирать очень долго и очень мучительно.        ― Постарайся не сжечь весь Кеттердам к моему возвращению.        Они отпустили друг друга одновременно. Девушка легко и грациозно вспорхнула на корабль. Улыбка, прощальный взмах руки. Парень подошел к Джесперу и Уайлену. На лице земенца было слишком много противоречивых эмоций, он прокашлялся, но обратился в Уайлену:        ― Учись, как целоваться на глазах у кучи людей и при этом не краснеть.        ― Я рыжий, рыжие всегда от всего краснеют, ― пробурчал Уайлен, ― почему всегда нужно на этом акцентировать внимание?        ― Потому что это всегда весело… Гезен, ты и сейчас красный…        Каз не слушал. Корабль отчаливал. На сердце на удивление было спокойно. Он сжимал медальон, облизывал губы и пытался запомнить каждую секунду.