༺❀~❃~❀༻
Озеро — как на карточке. Нет. Реальность насыщена бирюзовым ветром, что спустился с гор, напитался солнечным ароматом персиков и теперь игриво касается лица. Реальность наполнена предосенним полднем и теплом кипарисовых мостков, плывущих над серебряным зеркалом спокойных вод. Путаясь в шнуровке, стягиваю модные ботинки, и босые ступни мгновенно ощущают уютное дыхание старого дерева. «Отдохни, путник», — ласково шепчет реальность, а в нескольких чи к востоку солнечный луч отражается в чешуе крупного карпа. Всплеснув хвостом, рыба уходит на глубину, волнуя жидкое серебро ровными кругами. — У молодого господина вид, будто его пришибли на базаре мешком редиса, — знакомая озорная улыбка. В руке пузатый сосуд, и там точно не персиковый нектар. Просторная рубашка, застегнутая лишь на одну пуговицу, сползла с плеча. Коричневая горошина соска вызывает жар в кончиках ушей. Хорошо, волосы растрепались, и выбившиеся пряди скрывают смущение. — Мгм, — очень веское высказывание, Ванцзи. Молодец. Корю себя за косноязычие. Ведь хотел спросить, откуда знаешь мое полное имя. — Мо-сюн, — небрежно-изящный поворот головы в сторону дверного проема. Тонкий профиль на фоне полумрака. Не замечаешь ни своей красоты, ни порывистой грации. А у меня сердце колотится где-то под горлом. — У нас есть чай из Лао Бан Чжана, который шицзе подарила, помнишь? — Вроде осталось немного, прекраснейший и мудрейший, — слышу озабоченный ответ. — Завари нам, ладно? Карпов к обеду сам наловлю, — запрокидываешь голову, выливаешь в рот остатки вина, а я замечаю прозрачную струйку, стекающую по изогнутой шее. И мечтаю о пряной сладости Твоей кожи. — Молодой господин, пошли купаться. Стягиваешь через голову рубаху. И вот она ложится на мостки алым пятном рядом с опустевшей бутылью. Широкие черные штаны падают с бедер... Только бы не... Ох! Смотрю себе под ноги. — Эй, кто-то так хотел переспать со мной, что жизнью был готов расплатиться. А теперь доски изучает. Гэ-гэ, я тут! Совсем-совсем голый. Доски-доски. Древесные узоры. Темные линии гармонично перекликаются со светлыми... — Да ну тебя, — нарочно задеваешь плечом. Слышу, как шлепают босые ступни. Всплеск — и капли холодят руку. Дрожь по всему телу. — Карпы сами себя не поймают, — снова шумный всплеск и радостный крик: — Гэ-гэ, лови. В лицо летит что-то крупное и блестящее. Едва не выронив шкатулку, успеваю подхватить рыбину одной рукой. — Стукни ее башкой о мостки. Стукни уже! Пальцы скользят по чешуе, но справляюсь с задачей. — Мо-сюн! Дуй сюда, забери наш обед! — разносится над серебряным спокойствием. Стоишь на дне. Вода — почти до горла. Отросшие прядки облепляют лицо, капли на скулах ловят чистый свет мира рек и озер, а взгляд исподлобья бросает вызов. Я не готов. Мне страшно. И стыдно за старый сон, навеянный дурманом курильницы. Вина за порочное подсознание медленно отравляла изнутри. Годы, проведенные среди льдов, лишь заморозили, притормозили на время тлетворное воздействие. Сейчас яд не позволяет рассмотреть, дотянуться и прикоснуться, прижать к себе. Что же мне делать?.. — Второй молодой господин Лань, обед будет через полчаса, — Мо Сюаньюй отвешивает короткий поклон, поднимает улов и шелестит розовой органзой обратно к павильону. Рассматриваю Твое жилище, чтобы отвлечься. Стены из кипарисовых досок отражают покой. Дерево цвета темного меда. Как Твои глаза, Вэй Ин. Высокие окна протянулись по всему фасаду, но сейчас закрыты бамбуковыми жалюзи. Ветер перебирает высокие травы, в отдалении застрекотала цикада... — Зажмурься, стеснительный господин, я вылезаю, — насмешливо звучит под ногами. —Подвинься, а то забрызгаю. И капли шаловливо стекают по моей щеке, дразня прохладой и обещанием чуда. Быстрые шаги. Приоткрыв один глаз, успеваю заметить алую рубаху, небрежно свисающую с одного плеча. Тонкая ткань прилипает к поджарым ягодицам. Ох!.. Выдержки едва хватает осторожно поставить шкатулку с каффом. Собственная одежда летит в разные стороны. Спустя миг прохладная нега принимает в объятия. Становится легче. Переворачиваюсь на спину. Размеренными гребками поддерживаю тело на плаву, а небо разливается надо мной. К одинокой цикаде присоединяется вторая. Вечером тут наверняка поет целый хор. Наступает момент передышки. Появились те самые минуты для размышления, которых ждал. Цзян Фэнмянь и в нынешнем воплощении дружил с семьей Вэй — это очевидно. Потому поспешил поздравить с рождением первенца и, волей небожителей, оказался в нужное время в нужном месте. Рассказ Цзинь Яньли... нет сил вспоминать. О том, что привело на путь Бегонии, хочу узнать от Тебя самого. Мысли плавно плывут, как и мое тело под синью, опрокинутой в серебро. Сколько же обычных людей и постигающих бессмертие бродит по земле второй, третий, четвертый раз?.. Есть ли формула, позволяющая рассчитать число знающих свое прошлое?.. Смысл табу, что запрещает расспрашивать и рассказывать о предыдущей жизни понятен: былые проступки не должны влиять на отношение к человеку в настоящем. Человек осмыслил, чем запятнал карму, он должен сам найти путь к очищению. Или отвергнуть, как, подозреваю, поступила Лиловая Паучиха. Она помнит. Почти не сомневаюсь. Но и сейчас позволила ненависти и гордыне взять верх. Что ее ждет?.. Не суть. Гораздо важнее понять, откуда Тебе известно мое полное имя. Да, мировая паутина хранит все. Официальные голо верхушки семьи Лань найти легче легкого. Наверняка и видео вычурных приемов, куда стали таскать, едва подрос, тоже сохранились. Мог ли просто определить сходство? Насколько сильно я изменился за девять лет?.. Не думаю, что до неузнаваемости. Значит, все-таки не помнишь. Неумолчна песня цикад. Нескончаема небесная высь. Не перестанет сердце стремиться к Тебе, Вэй Ин. — Второй молодой господин Лань, обед готов, — Мо Сюаньюй раскладывает на мостках сливочно-желтое полотенце, простую рубашку на пуговицах, такие же светлые штаны свободного кроя. — Мой господин сказал, вы носите только белое, но совсем белого у нас нет. Вот, что нашлось. Надеюсь, второй... — Благодарю. — Ваша одежда нуждается в чистке. Тут никакие заклинания не помогут, — собрав в охапку жакет, футболку и остальное, подбирает ботинки. И, взмахнув органзой, спешит к распахнутым дверям. Кипарисовое дерево приятно согревает ступни. Одежда пахнет горным ветром, солнцем, утонченной свежестью локвы и травами в рассветной росе. Эта рубашка касалась Тебя? Мирно спал в ней на разбросанной постели или надевал поутру, когда выходил к завтраку? Небрежно закатывал рукава, перед тем как ухватить палочками кусочек щедро приправленной сычуаньским перцем курицы или рыбы?.. Затягиваю пояс с кинжалом Бегонии и чувствую, что прицепленный рядом цзянкунь шевелится, нагреваясь. «Маленькая луна»? Выпускаю на волю. Печальный серый шар тут же расцветает разноцветными красками. Здесь ци чиста, но иначе. Нет бесконечного холода Антарктиды. Это ци устремленных в небо гор, растущего у подножия сада, цикад, поющих под аккомпанемент высокой травы. «Маленькая луна» кружит над озером, отражаясь, будто в зеркале. Чувствую, что улыбаюсь, киваю (пусть набирается сил) и иду к павильону. Только бы Мо Сюаньюй не зажег курильницы! Но меня окутывает сочным и густым ароматом жареного карпа с резкой нотой цитруса. Адепты Гусу Лань едят искусно напечатанные из белков рыбу и мясо. Такие продукты в несколько раз дороже обычных, но зато мы никого не убиваем, чтобы насладиться едой. Лишь расходуем на производство драгоценную ци, которую сами же призываем беречь. Двойные стандарты давно стали основой мировоззрения клана. Рот заполняется слюной. Не припомню за собой такого. Даже воздушные хризантемы из разноцветного мальтита не вызывали почти животного чувства голода. До шедевров кондитерского мастерства страшно дотронуться. Закрученные вихрем лепестки — пир для глаз. Ими должно любоваться, выражая уважение мастерам. Простая свежая пища нужна, чтобы дать силы телу и порадовать язык. — Эй, будешь поедать взглядом — останешься голодным. Садись за стол, — улыбаешься. Невозможно немыслимо яркий. Заполняешь светом комнату и мою пустую жизнь. — Хорош изображать памятник самому себе. Ты точно был в прошлой жизни большой шишкой. Генералом? Главой клана? Ладно-ладно, уже заткнулся. Поставь шкатулку куда-нибудь в угол и давай обедать. Возвращаюсь в себя и замечаю круглый стол в европейском стиле. Коричная поверхность местами вытерта до цвета драгоценного янтаря из Качина, но сам он прослужит еще лет двести. Мягкое сияние люминофор разгоняет полумрак, окружая стол золотистым ореолом. Шафрановые чаши на салфетках из некрашеного бамбука зовут отведать пушистый рис и дымящуюся «черную орхидею». Манят свежестью имбиря, резкой ноткой чеснока, аппетитным ароматом древесного угля и поджаристой кожицы. — Шкатулку поставлю рядом, — успеваю выдавить, усаживаясь на плетеный стул. Корочка хрустит на зубах, а потом тает на языке. Белоснежный рис усыпан красной пудрой. И жгучий перец вспыхивает во рту. Как же вкусно! Из распахнутой двери слышится перекличка цикад, беззаботное бормотание трав, плеск карпов в озере — брызги сверкают на мостках, словно драгоценные камни, оброненные царственной Сиванму, что пролетала мимо на журавле. Так звучит счастье. Звон, доносящийся с севера, уничтожает волшебство. — Кого там неупокоенные духи притащили? — откладываешь палочки и косишься в угол зала. Только сейчас замечаю приземистую тумбу с парящим над ней кубом ци-интерфейса. — Эй, Бегония, твой дом нашел, голосовуху взломал, — врывается в уши раскатистый баритон. — Могу попытаться и защитный купол крякнуть. Но лучше не будем нефритовыми жезлами меряться. Впусти, а? — разбойник остался разбойником даже в полицейской форме. Щелкаешь пальцами, и через минуту приземистый силуэт заслоняет серебристую тишину озера. — Здрасьте, кого не видел. Даочжан очнулся, съел моих яблочных кроликов и похвалил, если вдруг достопочтенным интересно. Как тебя там? Мо Сюаньюй? Не найдется и мне чего в брюхо закинуть? — Сюэ Ян подхватывает стоящую у входа табуретку, подтянув к столу, плюхается на нее с размаху, тянется к чайнику и присасывается к носику. — Ну гуя ж себе! «Лао Бан Чжан»! Богато живешь. — Потрудитесь соблюдать правила, — Мо Сюаньюй возмущенно трепещет органзой. — Бегония, есть пожрать? Ну, сжалься уже. — Мо-сюн, — смотришь на помощника, пряча смех в ладонь. Розовая органза недовольно уплывает в сторону узкой дверцы на западе. Палочки мелькают со скоростью пропеллера антикварного самолета из ангара брата. Свежезаваренный чай исчезает в бездонной глотке. Сюэ Ян чавкает, причмокивает, со свистом втягивает в себя изысканный напиток десятилетней выдержки . — Охуенно! У кого-то жизнь — у демона в жопе, а некоторые тут закусывают по-богатому… — Хватит, — прерываю поток яда. — Хватит — так хватит, — в расширяющихся зрачках проступает знакомое безумие. — Не думаешь ли, гусуланец, что Вэнь Жохань спустит с рук разгром операционной, арест хирурга и — главное — оставит в покое даочжана и твою распрекрасную любовь? На идиота вроде не похож… В зале сразу почернело. Отраженный свет озера притих в испуге. Резко оборвалась песня цикад, и даже ветер сник, прячась в траве. — Можешь своих, из Нового Китая, подогнать? — Разбойник в шкуре спецназовца наваливается грудью на стол и смотрит. Пристально. Отчаянно. — Нет… — на размышление не требуется и минуты. — Если Цзэу-цзюнь заподозрит, что случилось нечто, с чем не могу справиться сам, он примчится с отборными отрядами боевых заклинателей и, того хуже, призовет на помощь кровавых шаманов майя, что поклоняются злобным духам… Император ответит. Кровь снова зальет Китай. Меня, Бегонию и тебя с даочжаном он отыщет и увезет в Нью-Бейцзин, но… — я слишком хорошо знаю брата. Его помощь окажется хуже чумы. Боль и тревога вгрызаются в сердце с двух сторон. — Недостойный не в силах помочь. — Тоже хорошая новость. Слушай, я видел «луну». Она сможет отыскать логово этой паршивой собаки? Ты же по ее наводке свалился в трущобы?.. А там придумаем чего-нибудь. Прощупаем слабые места в защите. Найдем лазейку и отправим гада в Диюй демонам на завтрак. Я спец, или куда? Мысленно призываю, и перламутровый шар мгновенно зависает над блюдом с остатками карпа. «Получится найти того, кто покушался на Вэй Ина?» Никто не слышит вопрос. Но по напряженным лицам видно — ждут ответа. «Маленькая луна» виновато тускнеет. Потом подлетает к Тебе и зависает у плеча. Понятно. Когда собирал драгоценную ци, думал лишь о нашем прошлом, своей чудовищной ошибке, о надежде, умершей в Твоих глазах под едва слышный плач кипарисов у дороги. «Маленькая луна» пропитана Вэй Ином и моей любовью. — Она не поможет. Умеет искать только… — Не продолжай. Неужели слава Бегонии докатилась до Антарктиды? Пингвины или альбатросы на крылышках принесли, не иначе. — Не надо паники. Младший офицер, повежливее с моим гостем. Я призвал «Ветер в ночи», — раздается насмешливый голос. — Не Хуайсану «Безночный город» давно поперек горла стоит. — А вот это смело — сунуться к «Серому клану», — Сюэ Ян мгновенно отлипает от столешницы. — Только, знаешь ли, глава Не печется лишь о благе собственной задницы. — Фигня. Пусть рассылает разведчиков. С Вэнь Жоханем сами справимся, — в Твоих глазах снова резвятся золотые драконы. За кривой ухмылкой скрывается угроза. Нарушающий правила, сметающий законы с пути, словно так и надо. Да. Так и надо. Будем действовать с оглядкой, обратимся к Гусу — миллионы жизней унесет кровавый смерч, голод и мрак захватят Старый Китай на десятилетия вперед. — Господин, — склонив голову на бок, Мо Сюаньюй вслушивается в голосовое. — Господин, по аварийному каналу яхта класса… Пельмень??? запрашивает разрешение на посадку. Подождите, владелец что-то бормочет… Какой-то сумбур, о прекраснейший и мудрейший. Недостойный не понимает. Вроде поломка или ци-батарея села… — он поджимает губы. Розовое облако с неодобрением колышется вокруг щуплой фигуры. — Уже пожаловал. Так скоро. Утром отправил сообщение, и «Ветер в ночи» принесся, не дожидаясь заката. Яхта «Пельмень» — ну ничоси! Выбрал суденышко, на котором разве что свиной навоз возить не стыдно, — смотришь искоса, постукивая пальцем по ноздре. — Ах да, Мо-сюн, засунь подальше прекраснейшего и мудрейшего — мы у себя дома. Тот самый Вэй Ин, юный, дерзкий, веселый задумал очередную проказу. Сердце стучит, пульс зашкаливает за сотню. Хочу вернуть Тебя такого… — Добро пожаловать, глава Не, — и смеешься в кулак. Щелчок пальцев снова снимает защиту. — Как ты без наушника управляешься, а? Поделись потом, Бегония-лаоши, — Сюэ Яну явно хочется узнать секрет. — Да проще простого. Главное — подхватить нужный поток ци. Уж с такой фигней, как настроиться и послать голосовуху или, к примеру, стул подвинуть, справиться легко. Неужели сам не умеешь? Фонтан яда, готовый выплеснуться из Сюэ Яна, затыкает появление главы клана шпионов, махинаторов, авантюристов и наемных убийц. Не Хуайсан выглядит копией себя прежнего. С некоторыми поправками. Круглое лицо прячется в тени доули из посеревшей осоки. Он одет в старый, вытертый на коленях синий комбинезон и майку, потерявшую изначальный цвет еще в прошлый сезон Белой росы, — такие лохмотья носит простой люд в каждом уголке земного шара. Учитывая класс воздушной яхты, образ небогатого фермера выверен до нитки, которой сшита осока. — Приветствую, достопочтенные. Бегония-лаоши, Лань Ванцзи, младший офицер Сюэ, помощник Мо. — Аккуратно сложив руки перед собой, он кланяется каждому. И что-то заставляет нас вежливо поприветствовать в ответ. Меня — память о прошлом. Когда все мы оказались пешками, совершающими ходы по воле игрока, превзошедшего в искусстве интриги и врагов, и друзей. — Знаю, почему лао Вэй обратился ко мне, и давайте пропустим дальнейшие церемонии и долгие беседы… Благодарю, помощник Мо, — принимая чашку чая. — Год назад внедрил одного заклинателя в триаду Вэнь Жоханя. Спящему агенту пора проснуться. Мои люди свяжутся с ним, и я перешлю каждый иероглиф вам, лао Вэй. Вы же утром подали прошение о восстановлении родового имени в Канцелярию по регистрации и учету граждан? Я не ошибся?.. — Сведения точны, глава Не. Признаю, сомневался в ваших возможностях, а сейчас рад, что не ошибся, — Ты с легкостью парируешь удар. — Не Хуайсан, помнишь прошлую жизнь? — разбойничий рык прерывает словесный поединок. — Ничего не знаю… Ничего не помню… Позвольте откланяться и пожелать покровительства небожителей. Хлопок. Тот, кого раньше называли Незнайкой, исчезает. Заклинание перемещения не только ускоряет передвижение, но и спасает от необходимости отвечать на щекотливые вопросы. Не Минцзюэ в новом воплощении отказался возглавить «Серый клан». Прямая натура Чифэн-цзюня требовала следовать пути закона. Девиз «Ветер в ночи» не для старшего брата, зато младший рожден для правления из сумеречной тени. — Бегония, я пойду поплаваю? — не дожидаясь ответа, Сюэ Ян грохочет ботинками к выходу. И замирает на пороге. — Достопочтеный глава Не оставил подарочек. Замок неказистого ящика разлетается в пыль, метко пораженный «Маленькой луной». Сюэ Ян ныряет с головой внутрь: — Арбалеты и стрелы, вызывающие искажение ци. Три шутки… и десять… двадцать… пятьдесят запасных обойм по шесть на каждый, — смертоносное оружие заботливо раскладывается по мосткам. — Ну нихера! Плазмоганы. Пятисотзарядные. Три штуки. К каждому ци-подзарядка… Мать моя Гуаньинь, крепко же Вэнь Жохань сидит у Не Хуайсана в ливере! Эта хуйня запрещена Лхасской конвенцией. Подчиняющие осы. Их тут целая коробка, чтоб меня цзянши ночью высосал досуха. — Как это работает? — подхожу ближе. Ответ приходит не от Сюэ Яна: — Выпускаешь ос, и каждый ужаленный теряет волю и подчиняется тому, кто наслал. С ними только одна проблемка — могут укусить своего, а исцеляющего заклинания нет. И человек останется на всю жизнь, как говорят западные варвары, зомби. Я работал над «противоядием», но допилить не успел. Пока, — бросаешь мне улыбку. Мазнув теплой ладонью по запястью, становишься рядом. — Палка о двух концах, младший офицер. — Слушай, как тебя там? Прекраснейший и мудрейший? А у самого есть чего-нибудь в закромах? — А то! Не скучайте! — и уносишься в дом. Губы Сюэ Ян кривятся в счастливой улыбке маньяка, обретшего мечту в виде смертоносных игрушек. Он складывает оружие обратно в ящик. Редкая мать опускает долгожданного первенца в колыбель с такой заботой и нежностью. Последний арбалет взвешивает в руке. Мгновение, и приклад будто прирос к выемке плеча, левая рука сжата в кулак, цевье ровно лежит на согнутых пальцах: — Пиу! Грохот. Под тяжелыми шагами дрогнули мостки. — Во чего есть! — Ты стоишь позади воина императора Цинь Шихуанди. Мерно переставляя глиняные ноги, истукан движется вперед. В глазницах пляшет оранжевое пламя. Прогибаясь, мостки надсадно скрипят. — Замри. Пламя затухает, но не гаснет полностью. Остаются зловещие отблески, готовые по приказу вспыхнуть пожаром. — Так это ты ограбил мавзолей в Сиане? — Сюэ Ян быстро прячет арбалет в ящик. — Вся полиция Китая носилась, как в жопу гуем укушенная, — кто посмел покуситься на национальное достояние?! А это наша великолепная Бегония мавзолей обнесла! — Ну, да… А чего такого? И вообще это не тот воин. Того я сам назад поставил. Через полгода, когда смог сделать и оживить собственных. Пошли лучше за дом. Он весит дофига… На задний двор. Под жалобное стенание досок воин поворачивается и топает обратно. — Это он сейчас в мирном режиме, а вот в боевом!.. Красота красотивая! Эй, Мо-сюн, тащи таблички, которые в коробе лежат. Ну, те, что из пагоды вынес. Мимо стремительно проносится Сюэ Ян. У хищника новый интерес. — Замри, — короткая команда. Истукан останавливается на небольшой поляне лицом к кипарисовой роще. Твой помощник спешит с двумя бамбуковыми табличками в руках и кладет их на траву. Вдоль спрессованных стеблей бамбука вьется надпись: «Этой стороной к врагу». — А веревочки? Чем скрепить? — возмущенно надуваешь щеки. — Все принес, — Мо Сюаньюй извлекает из розовых недр две пенковые веревки. Присев на корточки, ловко собираешь простенькую конструкцию, похожую на рекламные плакаты, которые до сих пор носят в землях западных варваров люди-сэндвичи: — Защищает с зада и с фасада ото всех видов заклинаний, холодного и огнестрельного оружия. Еще и обратку дает. Сколько враг бросил, столько ему и прилетит. Сила действия равна силе противодействия. Или как там… Надевать через голову. Ну и надписи, на всякий случай, чтобы не перепутать. Кто готов испытать? — Я готов, — подходит вразвалочку Сюэ Ян. — Надевай. — Отлично. Одна спереди, другая на спине. Вроде держится… — смахиваешь невидимые соринки с нарисованных красной краской иероглифов. — Я командую? — Валяй. Видимо, приказ отсылаешь мысленно. Неуклюжая статуя молниеносно преображается. Невыразительные черты лица заостряются. В глазницах ревут вулканы. Безвольно опущенные руки взлетают вверх, и с кончиков пальцев срываются яростные оранжевые волны… Тело в антрацитовой броне спецназа отбрасывает назад. Черный ком уносит в кипарисовую рощу. Треск ломающихся ветвей. Шорох. Звук похож на шуршание сыплющегося из корзины песка. Глиняная пыль застилает глаза, забивает ноздри. Оглушенный, почти ослепший, с трудом различаю полузадушенный крик. Едва успеваю сделать шаг назад — под ноги падает навзничь Сюэ Ян. На белое от боли лицо оседает терракотовая пудра — все, что осталось от истукана. Сюэ Ян опирается на локоть и бессильно валится на бок. Грудь содрогается, изо рта выплескивается густая кровь. Мирная зелень травы залита алым. Рука хаотично скользит по боку, пальцы подцепляют какую-то защелку. Под расстегнутым бронежилетом желтеет зазубренная кость. Сломанное ребро прорвало мышцы и кожу. По темно-серой майке расползается влажная клякса. Склоняюсь, и неоново-голубой поток ци устремляется к бьющейся на лбу жилке. Надо помочь! Капли пота смешиваются с терракотовой пылью, покрывшей лицо, грязные струйки ползут по щекам. Шея исчерчена вздутыми венами. Голова дергается, и с бульканьем из глотки вываливается еще один сгусток. Страх подкрадывается на мягких лапах. Неужели конец?.. Прочь! Нужно дать, влить как можно больше исцеляющей энергии. — Мо-сюн, у нас остались врачующие талисманы с обезболом? — Твой голос едва задевает слух. — Нет, прекраснейший… всё продали. Последний вы сами отдали даром на прошлой неделе старику, который ногу сломал, — доносится озабоченный ответ. — Значит, обойдемся без анестезии. Отойди-ка, молодой господин. Нашего спецназовца круто поломало — так и до завтра над ним простоять можно, — крепкие ладони осторожно, но решительно ложатся на плечи. — Отойди, сам справлюсь. И над ухом звучит прозрачный смех. А я пьянею от тепла любимых рук и легкого дыхания на виске. Послушно делаю два шага в сторону и завороженно смотрю, как на кончиках Твоих пальцев расцветает крохотный синий огонек. Растет и выбрасывает ослепительно-белый протуберанец. — Готово, — удовлетворенно киваешь. Взлетев в воздух, шарик устремляется вниз, ударяется о залитую кровью броню и растворяется. Сюэ Яна выгибает дугой. Но из груди рвутся только хрипы. Крови не видно. Он валится мешком на спину, жадно хватая воздух. Глаза закатились. Потускнелые белки не отражают солнечный свет. Руки шарят вокруг, впиваясь ногтями в землю, вырывают с корнем траву. — У-у-у-а-а-а! Сука-а-а, — вой разносится над поляной. Наконец тело обмякает. Веки медленно опускаются. Грудь вздымается реже и плавнее. Из прорехи в майке больше не торчит сломанная кость. С искусанных губ стекает струйка слюны с тоненькими красными прожилками. — Он в обмороке от болевого шока. Будь золотое ядро послабее, отправился бы к следующему воплощению, а так скоро очухается. Не тревожься, молодой господин, — Ты кладешь подбородок мне на плечо, и я готов рухнуть без сознания рядом с Сюэ Яном. Кожу сладко покалывает тонкими иголками. Они вызывают жар, устремляющийся прямиком в пах. Проклятье… — К-х-х… — приподнимаясь на локтях, бесславно поверженный сплевывает на траву остатки слюны. — Вэй-лаоши, ты над отдачей поработай, договорились? Или так было задумано? Ну блюдо новое — фарш из человечины между бамбуковых досок? — Опаньки! Уже очухался. Что случилось? Продолжаешь расспрашивать, а я думаю лишь о переливчатом голосе, ласкающем вибрациями шею. — ...Меня отдачей унесло и тащило бы до самого Гонконга, если бы по дороге не случилась скала? или гуев валун? Некогда было разглядывать, что там торчало, знаешь ли. Твоя хероболда решила, это — холодное оружие — и защитила. Распылила наверняка, как и глиняного, а меня под ножки гусуланьца уже второй отдачей зашвырнуло, — рот кривится, глаза прищурены. На лице бегущей строкой сменяются эмоции: знакомое безумие, тигриная злоба и… почтение, смешанное с восхищением?.. — Так, погоди, — отстраняешься, лишая меня тепла. — Я сам прям на себе испытывал. Все в порядке было… Ничего не понимаю. — Гусуланец, растолкуй, во имя Девяти Небес и моих костей, этому совершенномудрому, что не у всех с рождения золотое ядро мощностью в тысячу солнц. А то сил нет, — упираясь левой рукой в перепаханную собственными ногтями землю, Сюэ Ян с трудом поднимается, бурчит под нос что-то про испорченную казенную амуницию и штрафы. Отбрасывает в сторону расколотый посередине бронежилет, таблички с заклинаниями улетают в другую, отстегивает помятую разгрузку и идет навстречу манящей чистоте озера: — Схожу, ополоснусь со всеобщего позволения. На мирной зелени травы подсыхает кровь. Терракотовую пыль уносит вернувшийся бродяга-ветер. Цикады снова заводят неизменную песню о персиковых садах, предчувствии осенних дождей и снежных вершинах, врастающих в небо. Со словами «м-м-м, кажись, надо доделать» поднимаешь таблички. Смахиваешь тыльной стороной ладони с моей щеки присохшую грязь, одариваешь лукавым взглядом из-под ресниц и бежишь к дому. А я вдруг постигаю, что ци себя не осознает. Энергия, движущая мир, ни добра, ни зла. Злой или доброй, праведной или порочной, защищающей или несущей беду ее делаем мы. «Маленькая луна» бесконечно предана Вэй Ину. И если в схватке с Вэнь Жоханем мне суждена смерть, она будет оберегать Тебя до конца. Это дает надежду. Стройные кипарисы стоят на страже горизонта. Край рек и озер накрывают сумерки. Время, когда окружающий мир еще не сменил дневное ханьфу из цветов и света на усыпанный первыми звездами кобальтовый плащ, но уже примеряет ночное одеяние. Время на границе царства Солнца и тайной власти Луны. В это время встречаются Инь и Ян. В душе — гармония и абсолютное спокойствие. Помнишь — не помнишь, любишь — не любишь — разницы нет. Я — люблю. И умру, если пожелаешь. В бою, после обещанной ночи — неважно. Кинжал Бегонии висит на поясе. Рукоять холодит пальцы. — Эй, гэ-гэ, так и простоял здесь? Задумал превратиться в глиняного солдата?.. — короткий смешок. Быстрые шаги. Рука решительно обхватывает запястье, и меня тащат к раздвинутым створкам: — Ужин готов! Мы оказываемся в широком коридоре. С деревянных стен струится ненавязчиво-желтый свет люминофор. Двери. Двери. Череда дверей. Странный дом. Он не похож ни на традиционный китайский, ни на усредненно-европейский. Такие здания видел на томном юге Испании в Альмерии, куда однажды привез брат, озабоченный моей социализацией и отсутствием личной жизни у пятнадцатилетнего подростка. Как далеки беззаботные дни в городе, что любуется своим отражением в море. Стоп. На одной из дверей искусно, со множеством мелких деталей изображены цветки бегонии. Лепестки будто колышутся от сквозняка… — Нравится? Мо Сюаньюй постарался. Думал, он только органзой трясти умеет и стрелки рисовать? — мажешь губами по скуле. — Не ревнуй, гэ-гэ. За ужином не чувствую вкуса блюд. Рис? Какое-то кисло-сладкое мясо? Масло кунжутное или рапсовое? Едва замечаю неожиданно притихшего Сюэ Яна. Он методично перемалывает еду крепкими зубами, настороженно зыркает на Тебя, однако помалкивает. Все мои мысли сосредоточены на Мо Сюаньюе. Вот маленькая, почти женская рука с покрытыми киноварью ногтями передает чашку с чаем. Движение чуть-чуть манерное, но не лишено грации. Тонкие черты лица. Глаза оттеняют черные стрелки. Приметно, но не вульгарно. Длинные волосы блестят синевой. Хвост убран в матово-золотистый мамбунь и заколот фагуанем с зимородком, расправившим крылья. На мочках ушей поблескивают малиновые гранаты малайя из долины Умбра. Малайя на суахили означает «изгой». Мо — изгой, обретший дом? Серьги — Твой подарок? За верную службу?.. — …есть еще кое-что… Молодой господин, вернись к нам с высоты Девятого Неба. — Оказывается, я пропустил важный разговор. И Твой голос отвлекает от бутыли с уксусом, которую уже приготовился осушить. — Сейчас покажу. И снова исчезаешь за одной из бесчисленных раздвижных дверей. — Похоже, здесь кое-кто нуждается в успокоении течения ци. Уже вернулся? Но ты словно здесь и не здесь. Лицо спокойно. Черты застыли. Взгляд устремлен внутрь и вовне одновременно. Руки скрещены на груди, и замечаю заткнутую за пояс невзрачную металлическую трубку. Железная флейта. Без мундштука, без отверстий. Какие свершения доступны тому, кто постиг искусство игры на таком инструменте? Точнее, что столь просветленному неподвластно? И самое важное — нужно ли что-то ему в этом мире?.. По залу разносится знакомая мелодия. «Покой». Пальцы порхают, зажимая и отпуская и зажимая невидимые отверстия. Совершенный звук. Сплетенные воедино крики улетающих к югу гусей, шепот морских волн, перезвон ветряных колокольчиков, стук каблуков по мостовым, досужая болтовня в лапшичной… Каждый вздох этого мира проявляется в музыке, слетающей с губ, прислоненных к обыкновенной трубке. Мелодия стихает и растворяется в кобальтовом плаще ночи. — Хватит с меня чудес, — разумеется, бывший разбойник открывает рот первым. — Завтра у старшего супервайзера Цзинь Яньли разбирать первый гунъань «Заставы без ворот». Желаю достопочтенным тихого сна и валю спатеньки. Можете не провожать. Моя колымага за кипарисовой рощей припаркована. Вэй Ин, одолжи сумку или мешок — броню сложить. Придется сдавать испорченное имущество, а в цзянькунь — хрен запихнешь. Вся магия сдохла от веселеньких экспериментов. — Уже собрано, младший офицер, — Мо Сюаньюй возникает из неоткуда с неброской дорожной сумкой. А я только сейчас замечаю, что Сюэ Ян одет в ту самую майку и короткие шорты. На ногах красуются спецназовские ботинки на мощной подошве. Вид можно было бы счесть забавным. Мешает засохшее пятно крови вокруг прорехи слева. — Все на месте, можете проверить. — Пошел нах… В смысле — спасибо. — Кстати, я отдачу допилил. Парочка заклинаний туда, парочка сюда. Будет работать, как положено… Кх-х, — вскакивая со стула, давишься чаем, а я не могу оторвать глаз от танца теней на изгибе Твоей шеи. — Не хочешь еще разок испытать? — На месте отрешенного почти-небожителя снова проказник Вэй Ин. Скрежет зубов бывшего разбойника на секунду заглушает неумолчных цикад. Глаза сужены, зубы оскалены в плотоядной умылке: — Нужен мой труп — говори прямо. Выйдем, разберемся. Бормоча под нос «шило в жопе…», «псих на воле!», Сюэ Ян уходит прочь, забросив сумку на плечо. — Молодой господин, ваша шкатулка, — певучий голос окликает мягко, хрупкие пальцы с карминовыми ногтями бережно охватывают лакированные бока. — Она в целости и сохранности. Вы готовы отправиться ко сну? Я покажу комнату. — Отдохни, Мо-сюн, разберемся как-нибудь. Что здесь? Интересненько... — забираешь у помощника шкатулку и с любопытством разглядываешь крышку. — А, пофиг. Пошли спать. Этот день явно затянулся. Возьми свое добро. Как мог забыть о подарке?! Последние события явно помутили разум. Шкатулка у меня в руках. Послушно иду следом. Мы снова в широком коридоре. Блики резвятся в Твоих растрепанных волосах. Алая рубашка колышется, пряча от меня гибкую спину. Попробовать сегодня?.. Просто поговорить. — Вот, — отодвигаешь створку. В нескольких чи к западу — другая. На которой раскрыла лепестки бегония. — Тут есть… Ну самое необходимое точно найдется. Главное — чисто и ничего нигде не валяется. Короче, ни обо что не споткнешься. Тихой ночи, гэ-гэ. Я буду недалеко, совсем рядышком. На случай, если кошмар приснится, — подмигиваешь. Беспечная улыбка на губах притягивает живостью и мечтой о бесконечной весне под сливовыми дождями. Рядом с Тобой. Створки в соседнюю спальню закрываются с едва слышным шорохом.༺❀~❃~❀༻
Жизнь спасителя — в руках спасенного. От того, смогу ли сберечь Тебя в грядущей схватке, зависит, сможет ли мое собственное сердце биться. Моя жизнь в руках Бегонии. В Твоих руках, Вэй Ин. Оставляю шкатулку возле двери с нарисованными цветами. На лаковую крышку ложится ослепительно-желтый блик, словно сквозь кобальтовый плащ ночи проник солнечный луч. В мире рек и озер возможны чудеса.