Пусть слабаки с разбитыми сердцами плачут, ну а я смеюсь! Ведь моё сердце холодное, словно лед, Ты не придёшь, а кто-нибудь другой придёт. Я слишком хороша для слёз Валентин Стрыкало «Кайен»
— Чо за уебки, блядь, получают права, гандоны нахуй! — прошипел Максим, оттормаживая на МКАДе и пропуская перестраивающийся без поворотников на ста пятидесяти седан вперед. Он знал, если, выезжая на дорогу, каждый второй у него был «мудаком, не умеющим водить» — жди беды. Оставалось только надеяться, что все несчастья уже произошли и нового пиздеца не ожидается. Проблемы начались при выборе нового комода в квартиру Ильи, которую он хотел обставить в качестве прощального подарка как-то более по-умному. Тем более, прошлый комод они с Пашкой сломали, не дотерпев до спальни. Максим никак не мог дотянутся до нужной коробки в IKEA, а когда ему помог какой-то сердобольный альфа, то на него тут же налетел коршуном его беременный омега, раза в два толще самого мужа, и начал орать что-то про «соблазнение», «узкие джинсы» и «распущенные нравы». Максим по-шутовскому перекрестил багрового от гнева папочку семейства, отчего тот в питбуля превратился — так же слюна по подбородку текла, и пошел выбирать кашпо, светильники и другие пылесборники. А потом на парковке он минут десять валандался с тележкой из края в край, почему-то забыв, что у него теперь черный Lexus, а не синий Porsche. Но вселенной словно было мало: в кафе ему сделали не латте, а капучино; в салоне красоты не до конца обрезали кутикулу; уложенная по последнему писку моды прическа тут же растрепалась на дождливом ветру. В завершении всего у Максима было стойкое ощущение, что поворотники стали платными — ни одна крыса ими не пользовалась. — …и он влетает почти мне в бочину, а на светофоре, я такой: «Ты охуел?!», а он поворачивается и пожимает плечами. Блядь, никогда не желаю, чтобы кто-то въебался, это грех, — на этих словах сидящий напротив Илья поперхнулся чаем, — но этот гандон точно въебется. И чтобы, блядь, его задавил трамвай, чтоб ему еще штраф за порчу городского имущества вписали, мудак, блядь. — Но все в порядке? — Ну, если не считать, что я чуть не поседел, то все ок, — кивнул Максим, разрезая десерт в виде лимонной меренги. — Пидоры, блядь. — Все позади, — с улыбкой отозвался Илья и глубоко вздохнул. — Че вздыхаешь? — Максим тут же хмыкнул. — Да забей ты на этого гандона, было бы из-за кого страдать. Андрей, блядь, не лучший в мире альфа. — Мне кажется, что… — Когда кажется, надо три раза перекреститься. Ну, ушел он к этому Кириллу. Говно к говну, мудаки к мудакам, — он пожал плечами. — Тем более, хорошо, что все закончилось. А то он бы заебал меня. — Почему? — Ну… Ничего не говорю, но тебе было бы интересно узнать причину, почему чел, с которым ты трахался и вроде бы как встречался, неожиданно говорит, что ненавидит тебя? Ну, вот поэтому. Андрей вообще ненавидит эту неопределенность. Для него либо да, либо нет. Полутонов не существует. Только в бизнесе. В личных каких-то отношениях он всегда четко грань проводит. Даже с тем же Кириллом. Сто процентов… шанса просто нет, — Максим подался вперед и заговорщицки зашептал, — что он станет ему мужем после нашего развода. Вот пусть разверзнутся небеса и ударит в меня молнией, если Кирилл, блядь, станет ему мужем. У Андрея всегда есть четкое представление об отношениях. Поэтому хорошо, что все закончилось по его инициативе. Теперь уж точно. — А если… если бы я тебе сказал, что хочу с ним построить отношения после… нашего… — Переселения? — подсказал, вскинув брови, Максим. Илья только кивнул. — Ну, — он с сомнением поджал губы и потянулся к чашечке чая, — нас просто положат в дурку. Все можно объяснить… Типа если он скажет: расскажи, о чем мы там пиздели двенадцатого июня? Во-первых, ты нихуя не вспомнишь. Во-вторых, даже если вспомнишь, он тебе скажет, мол, нихуя, Максим тебе все рассказывал. Может, на диктофон записывал… Илья, — он протянул руку, накрыв своей ладонью его подрагивающие пальцы, — поверь, Андрей этого не стоит. Он, конечно, может в уши надуть, что люблю-не могу, трамвай куплю, но по итогу… Я тебе говорил, что он потеряет интерес к бете. Ты его в гон не обслужишь так, как омега, у тебя нет течки, вязка — это, блядь, адские му… — Ты даже не поможешь мне? — Только не заплачь, — усмехнулся Максим, подаваясь назад и аккуратно поднимая чашку обеими руками. — Не думаю, что из этого что-то выйдет. И как твой единственный на данный момент друг могу сказать, что это тупо того не стоит. Андрей не любит тебя. Альфы любят только омег. Беты не нужны этой планете, этому обществу… Можно просто наслаждаться жизнью. Вот смотри… покажу тебе твой новый комод. Помнишь, я рассказывал, что я его сломал с Павлусиком?... Максим все никак не мог понять: и чего Илья убивается по этой сволоте? Любовь, правда, зла, полюбишь и козла, но под боком же есть на все готовый Пашка. Ничего, переживет. В любовь Максим не верил.***
Илья знал, что смалодушничал и принял неверное решение. И как часто бывает, когда хороший человек знает о том, что сделал плохой выбор, он страдал: то ночи не спал, то места себе найти из-за тревоги не мог. Забываться получалось только во время секса, правда, после него становилось еще гаже, и вскоре он стал придумывать отмазки и слишком часто пропадать дома у только что разродившегося Женька, который трясся над своей лялей, словно над хрустальной вазой. Там определенно требовался более трезвый взгляд на воспитание младенцев, заодно бешеные крики и умилительная мордочка ребенка отвлекали от всех проблем. Все были в плюсе: и Женька рад, и Андрей верил в отговорки, и Илья мог часами ни о чем не думать. Правда, близился конец сентября, а Илья в своей лжи по уши потонул. Она копилась снежным комом, изъедала его изнутри. Максим только подстегивал, хуже делал. То рассказывал про бесконечных омег Андрея, то расписывал, как тот детей в один из самых спокойных месяцев их сожительства попросил, то мечтал о свободе на Маврикии с коктейлями в руке и загорелыми альфами вокруг. Илья порывался каждый раз рассказать, что все придумал — и про измену, и про расставание, — что он любит безмерно, как не любил никого и никогда, что боится потерять и чувствует себя, словно смертельно больной. А что? У них тоже мало времени и они так же не имеют шанса. Но как сытый голодного не разумеет, так и Максим бы его ни за что не понял бы. Илья видел это в его ледяных спокойных глазах и умом понимал. А сейчас он сидел в полутемной гостиной и пытался напечатать ответ на максимовский вопрос: «Готов?». Ему никто этого не простит. Ни Максим, ни Андрей. Он бы не простил, с чего они-то должны? Какой же он все-таки… мудак? Самый главный в этой истории. — О чем задумался? — Илья аж подскочил на диване с неожиданности и чуть не расплескал горячий чай на шорты. — Ты уже вернулся? — Так девять уже, — Андрей легко поцеловал его в губы, уселся рядом, расслабляя удавку галстука. — Иди сюда. И даже не дожидаясь, перетащил его к себе на колени, начав сухими ладонями водить по стройным ногам, мягком животу, тонким пальцам. — Что ты такой расстроенный, а, детка? — усмехнулся Андрей, целуя его в плечо. — Кто обидел? Глеб? Женек? Илья помотал головой и, обхватив обеими руками его плечи, посмотрел исподлобья прямо в глаза. — Скажи, ты точно хочешь… — Чего? — Андрей погладил его по шелковым отросшим волосам. — Ты уверен, что у нас получится? Ну, стать родителями? — Ты сомневаешься? Мы можем отложить. Это ответственный шаг, но ты сказал, что хотел бы когда-нибудь… Ну, Макс, ты чего? — хрипло рассмеялся Андрей, когда Илья уткнулся лицом ему в шею, крепко сжимая широкие плечи в объятиях. — В этом нет ничего плохого. Мы даже кандидата на суррогатного отца не выбрали, ты чего… Все хорошо, Макс. Ну, посмотри на меня… Илья только крепче сжал его в своих объятиях. — Если бы… если бы я был другой… не Максимом, а каким-нибудь Денисом… ты бы любил меня? Будь у меня другая внешность? — Хромой калека-цыган? — Андрей водил ладонями по его спине, ногам, пощекотал коленку. — Конечно. Я же тебя не за внешность полюбил. И вообще мы это обсуждали, еп, что за шарманка? Обсуждали, подумал Илья. Поэтому-то он и решил солгать Максиму о расставании, чтобы тот больше не наседал с требованием мужа-альфу нахуй послать. — А что тебе во мне нравится? — прошептал ему в шею, обжигая кожу дыханием, Илья. — Даже не знаю… задница, — ладонь юркнула под шорты и крепко, до будущих синяков сжала половинку, отчего Илья вскрикнул и завертелся на коленях. — Шучу, шучу! Ну, Максим, обязательно грузить меня вечером? Что случилось? — Скажи, почему я тебе нравлюсь, и я сделаю минет. — Потому что. Считается? — он наконец-то расцепил руки мужа и заглянул к нему лицо, выражение было несчастным. — Макс, что происходит? — Ты меня любишь… и неважно, кто я и как выгляжу? — Ну, главное, что ты — Макс, — Андрей аккуратно взял в ладони голову, сдул с глаз челку и поглядел на нахмуренные брови. Ему этот разговор нравился все меньше и меньше, как и странное настроение мужа последние месяца два. — Я что-то не понимаю? — Я просто… Просто знай: я люблю тебя. Что бы ни случилось, — в пальцах Ильи натянулась на груди рубашка, — я люблю тебя. Я никого и никогда так не любил. Никого и никогда, ты понял? И что бы завтра ни случилось… Я люблю тебя. Пожалуйста, не удивляйся ничему. Ладно? Андрею оставалось только кивнуть. Странный Максим, конечно, пугал, но даже к этому привыкаешь. Поцелуй вышел странным, каким-то чересчур жадным и слюнявым. Андрей не сразу понял, что это слезы. — Макс, ты чего? — он схватил его за плечи, встряхнул для надежности. — Это уже нихуя не смешно. — Скажи, что любишь. — Люблю, конечно, — Андрей снова мимолетно поцеловал его в губы. — Только не плачь. Это все эти гребанные таблетки что ли? Ну, ничего, — и прижал к своей груди, гладя по волосам, считая выпирающие позвонки. — Можно хоть раз в жизни поистерить, ты же не омега, чтобы стыдиться гормонов. Он хотел сказать что-то еще, но Илья его перебил, вымученно запричитав: — Я тебя люблю. Люблю. — Так, блядь. Посмотри мне в глаза. Илья отлип от намоченной рубашки и поглядел побитой собакой. — Все будет хорошо. И с нами, и с ребенком. Только будь рядом. Я тут подумал… может быть, сыграем вторую свадьбу? Ну, узким кругом. Твоих родителей пригласим. Женька с батей. Там Леван пусть придет, так и быть. Надо ему проставиться. М? Что скажешь? — Я бы все отдал, чтобы быть рядом с тобой всегда, — прошептал ему в губы Илья. — Не надо жертв. Просто будь, — Андрей легко улыбнулся и протолкнул в приоткрытый рот язык. В этот вечер Илья не рассчитывал на секс, вернее, он даже не хотел его. Но в последнее время ничего не шло так, как он этого хотел. Поэтому, когда Андрей чмокнул его в нос и резко подмял под себя на уже облюбованном для всяких непотребств диване, он даже не стал сопротивляться, а уткнулся раскрасневшимся от волнения и подступающей к горлу истерики лицом в скрещенные руки. — Ты помнишь свадьбу моего бати? — улыбнулся Андрей, легко прихватывая зубами нежную кожу ягодиц. — Ты хотел… сказать… твою комнату? — почувствовав, как язык прошелся от сжатой дырочки до копчика, а губы начинают зацеловывать позвонки и лопатки, Илья дернулся в предвкушении. — Именно. Позволишь? — Делай, что хочешь… — он чуть не добавил «в последний раз», но вовремя осекся, закусив губу. — Сделаю, — пообещал Андрей, целуя в холку. — Не хочешь метку? Ты не омега, заживет, но… — Нет! — чересчур истерично взбрыкнул Илья. Если еще и это, то Максим его вообще живым в гробу заколотит. — Я понял, понял, — он рассмеялся тихо и снова лизнул расселину ягодиц. И если в голове Ильи еще роились мысли о том, что с ним сделает Максим, когда узнает об обмане, что испытает Андрей, когда его жестко пошлют, разобьют сердце и посмеются над чувствами, то, как только альфа раскрыл его языком и начал проникать им внутрь, разум словно кто-то выключил. Ему оставалось пускать слюни на обивку, хвататься за длинный ворс ковра на полу и кончать так, словно его только и делали, что брали с узлом и под наркотой. Конечно, он не знал, каково трахаться под приходом, но Андрей рассказывал, что непередаваемо охуенно. — В порядке? — улыбнулся альфа, снова затаскивая его на колени. — П-подожди… — Илья завертелся, завозился и, даже не натянув обратно шорты с трусами, плюхнулся на колени, расстегивая дрожащими пальцами ремень и зубами дразня влажную головку сквозь ткань. Андрей только голову наклонил, запуская пальцы в шелковые волосы и наглаживая по кругу затылок, пока Илья жадно вылизывал ствол по всей длине и сжимал губы, стараясь взять поглубже. Он не поднимал глаз, не видел возбужденного, потемневшего взгляда человека, которого полюбил, но чувствовал по его стонам и тяжелому дыханию, как ему хорошо. И он не отстранился, как бывало, когда Андрей предупреждал о том, что скоро кончит, потому что решил идти сегодня до конца. — Что с тобой? — спросил альфа, ласково проводя по щеке Ильи, пока он благодарно вылизывал головку опадавшего члена. — Ничего, — ответил он, потираясь лбом о бедро. — Пошли в спальню? Только мне надо в душ. — Мне тоже надо. Я сегодня на объектах был. — Давай, — подмигнул, еле вставая с затекших, покрасневших коленей, Илья. — Встречаемся в кровати.***
Максим свою жизнь проживал — поле переходил. Обязанности? Так ведь он бета, который якобы ни дважды два в уме посчитать, ни договор на обслуживание кредитной карты в банке подписать не в состоянии, и тут совершенно неважно, что он заканчивал факультет искусствоведения в Оксфорде и свободно разговаривал на трех языках. Зато можно на семейном ужине прикидываться максимально тупым и говорить только о шмотках, бриллиантах и тачках. Карьера? Зачем ему оценивать произведения искусства, стучать молотком на аукционах и ловить на себе масляные взгляды шейхов и их секретарей, когда цифры на банковском счету только утраивались с каждым годом? Он не питал нежных чувств к полотнам мастеров, не впадал в экстаз от малахитовых шкатулок тринадцатого века, и знаниями, полученными в университете, пользовался исключительно при покупке драгоценностей. Семья? Пф, знавал он эти счастливые ячейки общества: папа-омега только и делал, что трахался то с тренером по теннису, водителем, поваром и садовником, смотря какой день недели и какое настроение, а отец-альфа даже как-то раз решил кого-то там признать своим сыном, но, слава богу, одумался. Да и из старшего брата примера хорошего не вышло — ходячая хламидия под вечным приходом. Собственный брак так же казался катастрофой. Дети? Упаси Господь, трижды «Отче наш», чтобы наверняка. Единственным его неосуществимым желанием было, чтобы от него все отъебались. И родители, и старший брат, а потом — чтобы отъебался еще и Андрей. Его вечное «давай по-серьезному» доводило до бешенства. Не хотел Максим ничего серьезного! А если бы и хотел, то точно не с ним! Насильно мил не будешь, но Андрей, походу, считал, что это правило на него не распространяется. Конечно, если у тебя на счету миллионы долларов, если ты обладаешь более-менее красивой мордахой, если член не надо искать в трусах, а еще от тебя не несет ни вечным перегаром, ни стойким запахом травы, то ты автоматически желанен для каждого, кто в этой жизни готов раздвигать ноги. Но Максиму он не нравился. Вообще. Не торкало, не екало, не проходилось электрическим зарядом по позвоночнику, не мечталось, не хотелось. От фитнес-тренера, от баристы в одном модном клубе, от многочисленных альф в ресторанах, предлагающих оплатить счет, торкало, а от него — нет. И Максим уже был в том возрасте, чтобы понять, что это нормально. Бывает и такое, ни с ним, ни с Андреем не происходит что-то из ряда вон выходящее. Впрочем, походу дела, только он придерживался этого мнения, потому что альфа воспринял их брак чересчур серьезно, перепихон с левыми людьми — еще серьезнее, а непрекращающиеся измены (правда, какие могут быть измены в фиктивном браке, не понятно) записал на личный счет. Чего только Максим не услышал о себе за эти годы! И что он общественная дырка, и что он низшая ступень эволюции человека, и что он гандон, и что мудак, и что таких, как он, вообще матушка-земля носить не должна, и что никогда и ни за что он счастья своего не найдет, и что родителям он не нужен, и что Андрей ему великое благо сделал, когда его в мужья брал, и что любая омега лучше него в сто крат, и так далее, и так далее… Сначала все слова для него, все едкие оскорбления сходили как с гуся вода. Затем постоянный упрек в неконтролируемых половых связях стал поднадоедать. А ближе к пятому году брака ни один день без скандала не обходился. Зато Илья с ним спелся. Жопа к жопе, душа в душу, рис на голову — аж блевать тянуло с сахарности их жития-бытия, слава богу, что вовремя расстались. — Ауф! — Максим довольно щелкнул пальцами, доставая из пакета заказанные суши, слушая, как на смартфоне начинает играть трек, который еще не надоел и все еще вставлял. — А у меня во дворе ходит девочка с каре! И я так в нее влюблен, так в нее влюблен! Тьфу, где ж сейчас бабы-то ходят. Фантазеры, бля. Вечер обещал быть томным: у него было две бутылки белого сухого, три вида роллов из «Якитории», полностью обновленная спальня, новенький комод и Netflix, на котором шла премьера документального фильма про природу — Максим обожал такое и мог часами смотреть, как гепарды охотятся на косуль или как нерпа пытается доползти до океана. А еще он заранее приготовил конверт с десятью тысячами долларов, потому что трезво рассудил, что ничто так не собирает воедино разбитое сердце, как возможность вдоволь наплакаться и не переживать, что на завтра есть пожрать в холодильнике. Да, с Пашкой получилось не очень, ну, вспылил, ну, с кем не бывает. Но зато секс хороший распробовал и почву подготовил. Ничего, вот забудет Илья этого гандона, а тут — Пашка. Чем альфа-то плох? Да, момент когда-то упустил, испугался, но сейчас же осознал. Максим разорвал упаковку тканевой маски и довольно усмехнулся на входящее сообщение от Ильи: «Готов». Оставалось только надеяться, что завтра Андрей не будет ебать мозги, а новообретенный друг не утопит горе на дне бутылки. — Обнимаю как баре, дево-о-о-чка с каре-е-е-е, — пропел он довольно себе под нос, стараясь разгладить маску на чужом лице.***
Илья старался не зажиматься, но ничего не получалось. Последний раз был около недели назад, и его тело, вообще никак не походившее на омежье, снова забыло о членах и узлах. — Какой же ты сладкий, — вылизав его после душа, в котором Илья принял специальный отвар из собственной и максимовской крови, чуть не выблевав жижу в туалет, Андрей перевернул его на спину и продолжал целовать, медленно толкаясь до яиц. — Я не омега, — глупо усмехнулся Илья между поцелуев, чуть прикусывая его за плечо и крепче скрещивая лодыжки на альфьей пояснице. И сладко, и больно. — Все равно вкусный. Член в нем работал, как поршень, с каждым движением выбивая все мысли, не связанные с удовольствием, прочь. Забылся и обманутый Максим, никак не заслуживший лжи, и собственное глупое решение согласиться на суррогатное отцовство за месяц до расставания. — Давай с узлом? — спросил Андрей, ускоряя темп. Илья только выгнулся на постели, прикусывая сухие губы, когда почувствовал внутри растущий узел. Он стал ерзать, хватать альфу за плечи и царапать спину короткими ногтями. — Господи, нет… Нет, Андрей, вытащи… — Вытащу утром, — поцеловал он его в висок, но Илья уже этого не слышал. Оглушительный оргазм, силу которого он недооценил, выдоил его досуха и заставил потерять сознание.***
У Максима было много хуевых пробуждений, но с членом в заднице, с крепким, явно альфьим стояком в собственной дырке он никогда не просыпался. Тем более он никогда не просыпался от того, что в него толкались тягуче, плавно, словно не хотели разбудить. А уж совершенно точно никогда не было такого, чтобы Андрей обнимал его поперек груди, целовал в щеку и шептал что-то нежное на ухо, свободной рукой лаская полувставший член. Это, блядь, что? — Отъебись! — взвизгнул Максим, забрыкался, соскочил со ствола и шлепнулся голой, непривычной задницей на пол, натягивая на себя легкую простынку. — Это, блядь, что? Андрей даже не сразу сообразил, что что-то произошло. Приподнялся на кровати и недоуменно уставился на взъерошенного Максима. — Что случилось? — Это, блядь, я должен спросить. — Тебе же нравилось… — Что? — глупо выдал Максим, совсем не понимая, что здесь происходит. Илья же говорил, что они разосрались — даже друг с другом не говорят. Страдал, так страдал, кусок макарунов не лез в горло. Сука, блядь. Мудак, гондон… — Кто? Я? — напрягся Андрей. Видимо он даже не заметил, как сказал последние слова вслух. Максим сверкнул бешенным от злости глазами, поднялся на ноги, чувствуя, как тянет задницу. Так обычно тянет после узлов… — Блядь, мудачье, я его нахуй закопаю, — прошипел он, кидаясь голышом вон из комнаты. — Так, где моя одежда? Где мой телефон? Андрей, твою мать! Где мой телефон?! Где, сука, моя одежда? — Макс, — Андрей уже стоял в гостиной в одном халате, наблюдая, как Максим совершенно голый бегает из одного угла в другой в поисках непонятно чего и тут же замирает у журнального столика. — Что это? — ошалело произнес Максим, не веря собственным глазам. — Что происходит, Макс? — Что это, блядь? — он схватил брошюру с улыбающимися младенцами и кинул ею в стоящего с поднятыми руками Андрея. — В смысле? Ты меня пугаешь. — Только не говори, что я дал свой генетический материал? — Макс… — Ответь, блядь, мы с тобой планируем детей? — Ты сказал вчера, что необходимо еще подождать… ты не помнишь? — Андрей сделал шаг вперед, и Максим в ужасе отшатнулся от него. — Детей? Со мной? — прошептал он одними губами, но тут же нахмурился. — Звони в клинику, я отказываюсь. — Не понял. — Где моя одежда? — Максим не слышал его, бросился к себе в комнату и открыл шкаф, надевая первые попавшиеся трусы, первые попавшиеся джинсы — какая мода, убийцы не выряжаются, когда идут на дело. А сейчас он хотел только одного. Головы Ильи Стрельникова. — Макс, может, ты успокоишься и объяснишь? — Андрей стоял на пороге спальни, не решаясь подойти ближе. — Нечего объяснять, — прыгая на одной ноге обрубил Максим. — Я вспомнил все. — Все? — Да, все. То, что ты гандон и то, что на нашей свадьбе играла сопливая нудятина, а твой батя трахнул омегу вдвое себя младше прямо в туалете. А еще я вспомнил, что на один из моих дней рождений ты не подарил мне ничего…. О, — Максим открыл футляр с драгоценностями, который не помнил. — Это же ты подарил? Говно какое-то безвкусное. — Макс, что происходит? — твердо спросил Андрей. — Я вспомнил, что ты гандон. Я не хочу от тебя детей, я хочу развода в ноябре, я хочу, чтобы ты сдох в канаве, — он надел на себя легкую кожаную куртку, захватил телефон и солнечные очки. — Отойди с прохода. В любой другой ситуации, конечно, Андрей бы схватил его за плечи, встряхнул и зацеловал, но сейчас, словно чего-то испугавшись, он отскочил от него, как от огня, опомнившись только тогда, когда Максим уже напяливал на себя лоферы и рыскал в многочисленных сумках в поисках кошелька. — Макс, нам надо поговорить, раз ты все вспомнил, — сказал Андрей, пытаясь удержать его за локоть, но Максим легко выкрутился. — Макс? — Хуеву тучу лет Макс. Хочешь поговорить? — спросил он, скрещивая на груди руки. — Давай поговорим. Что ты хочешь услышать? — Ты говорил, что между нами ничего не изменится, если ты вспомнишь. — Напиздел, с кем не бывает, — легко пожал плечами Максим, стараясь не смотреть ему в глаза. Руки сами сжались в кулаки до белых костяшек. Андрей шумно сглотнул. Было ощущение, что он разговаривает не с тем, с кем жил почти год. Что же творится? Словно ему вернули того самого Максима до травмы, стерев перед этим воспоминания о последних месяцах совместной жизни. — Так, стоп. Если ты все вспомнил, то… хорошо… куда ты сейчас? — Надо въебать одному гандону из-за которого я потерял память. Я вспомнил, кто виноват. Все? Мне надо спешить, он может съебаться. — Макс, ты… стой, давай поговорим, пожалуйста, — Андрей было потянулся к нему, желая, как всегда бывало, успокоить легким прикосновением к ладоням и поцелуем в затылок. — Не трогай, блядь, меня! — с отвращением выплюнул Максим. — Андрей, твою мать. Читай по губам: ты мне противен, у тебя член маленький, ты не умеешь трахаться, я все эти месяцы ебался за твоей спиной с Ильей, я не люблю тебя, мне похуй на тебя. Ни о каких детях не идет ре… Андрей не помнил, как так получилось. Рука сама дернулась. Он ведь никогда и никого не бил из нижних. Ни омег, ни бет. Он не знал, что его силы хватит на то, чтобы Максим упал, подкошенный пощечиной, и тут же схватился за вмиг потекший кровью нос. — Макс! — прошептал в ужасе Андрей, забыв обо всем и пытаясь кинуться к нему, но Максим почему-то расхохотался, запрокидывая голову назад, то и дело поглядывая на окровавленную ладонь. — Да, Андрюша. Спасибо. А теперь — иди нахуй. До ноября я жить с тобой не собираюсь. А будешь принуждать, расскажу прессе, что ты меня избиваешь. Посмотрим, как ты выйдешь в свой Сингапур…