foxboy

Сону захлопывает книжку, сопровождая это коротким: — Всё. Он говорит слишком громко, и Эрик слышит несколько недовольных «тск» с разных сторон. В университетской библиотеке довольно многолюдно для столь позднего времени и, на минуточку, вечера субботы. Словно все разом вспомнили про отработки прямо перед началом сессии. Впрочем, Эрик и правда видит парочку знакомых, пусть и заинтересованных больше друг в друге, чем в подготовке — судя по улыбкам и мизерному расстоянию между лицами. — Пойдём выпьем, — Сону продолжает говорить, не понижая голоса, но пока что зарабатывает разве что брошенный косой взгляд и вздох, полный зависти. Эрик осторожно закрывает позаимствованный учебник, берёт учебник Сону, намереваясь вернуть их на место. Сону в это время собирает по столу вещи. Эрик подхватывает свой рюкзак, возвращаясь, и Сону, практически его не ожидая, тут же направляется в сторону выхода. Эрик не забывает посмотреться в крошечное зеркало и поправить надетую козырьком назад бейсболку и очки, параллельно натягивая толстовку, пока Сону толкает от себя дверь и даже не удосуживается придержать её для друга. На улице достаточно промозгло. Ощущение непонятной сырости и светлая полоса у горизонта — они и правда засиделись. Сону уверенно направляется к стоящей в отдалении от входа урне, становится так, чтоб не попадать в обзор висящей на стене камеры, прямо рядом с запрещающей курить табличкой, и достаёт сигарету. — Как же меня заебал этот долбаёб, — ругается он громко. Эрику приходится посмотреть по сторонам, спрятав ладони в карманы толстовки — он чувствует, как через тело проходит лёгкая дрожь, потому что после тёплой сухой библиотеки на улице воздух кажется кусачим. Сону щёлкает зажигалкой дешёвой раз, другой. Трясёт её, матерясь себе под нос, пробует ещё раз — наконец-таки подпаливает сигарету и затягивается. — То, блять, не так, и это, сука, тоже, — продолжает он, пока дым клубами выходит из его лёгких. — Где инфу-то брать, а? В учебниках — хуйня, в лекциях — хуйня, в интернете — хуйня. Я ему высрать её должен или что? Сону всегда много ругается, когда злится. В этот раз злится он вполне себе заслуженно, и Эрик с ним, в общем-то, согласен, пусть и не стал бы сам выбирать такие выражения. — Журналюг ебучих он в жопу целует, а как нас — так ебёт, — Сону всё не унимается. Он устало трёт переносицу, делает очередную затяжку, пинает воздух. В исходящем из окон соседнего здания свете, что теряется между высоких деревьев и до них достаёт лишь частично, отчётливо видно, как сильно он похудел и не досыпает. — Пиздец, — выходит куда тише и подавленней, чем до этого. Эрик подавляет тяжёлый вздох. У профессора Ли не допущено восемьдесят процентов от всего потока — для Сону, который все экзамены во все года до этого сдавал с первого раза и вообще по среднему баллу был в тройке лучших в группе, подобное стало ударом. Для Эрика такое не впервой, в свою очередь. Он заваливал экзамены и прежде. Не часто, конечно: один на первом курсе и парочку на втором. Но второй курс — мрак просто по факту. Так или иначе, но пересдачи для Эрика не являются чем-то смертельным, пусть в этот раз всё и правда хуже, чем раньше. Но время ещё есть, и он намеревается использовать его правильно. — Завтра попробуем поискать ещё, — говорит он наконец. Друг морщится так, словно съел что-то горькое, и никак его слова не комментирует. А потом вдруг пробегается по нему взглядом. Спрашивает: — Ты завтра сможешь-то? Из-за его намёка Эрик чувствует себя самую капельку неловко. Замявшись, говорит: — Да… Да, думаю, — смотрит на Сону, но тот разве что бровь изгибает, затягиваясь в очередной раз. — Не думаю, что мы будем праздновать сегодня. Хоть он и прожужжал Сону все уши в начале недели. — И чего так? — Сону интересуется без особого энтузиазма в голосе. Так, в прочем, он интересуется всегда — вне зависимости от того, волнует ли его на самом деле какая-то тема. Эрик снова слегка мнётся. — Ну, понимаешь, — Эрик тянет. — Если помнишь, на пятьсот дней сюрприз готовил я. — Забудешь тут, — комментирует Сону — щёки Эрика заливает лёгкий румянец. Он, гений конспирации, заказал пробку лисью на адрес Сону, а предупредить товарища забыл. Такой себе сюрприз в почтовом ящике. — Ну так вот, — Эрик прогоняет неловкие воспоминания, — в этот раз он должен был готовить сюрприз. Но, думаю, он слишком занят на работе, — Эрик пожимает плечами, пытаясь сделать вид, что его это не расстраивает. И его это не расстраивает на самом деле. То есть, расстраивает, но совершенно по другим причинам. Он понимает, что Чанхи занят на работе, и совершенно не обижается на это. Но он… вроде как ждал чего-то. Хоть чего-то. Но Чанхи с утра, перед тем, как уйти, его, сонного, в лоб поцеловал и просто сказал «до вечера». И всю неделю вёл себя совершенно как обычно. Эрик следил за ним внимательно, и он бы заметил, если бы Чанхи готовил хоть что-то. Чанхи не готовил ничего. Сону смотрит на Эрика нечитаемо, пепел в урну стряхивает. А потом говорит с интонацией «да пошло к чёрту такое отношение»: — Пойдём выпьем. Его предложение звучит самую малость соблазнительно: они провели последние несколько дней в библиотеке, пытаясь найти достоверные данные касательно самых любимых дополнительных вопросов профессора Ли, который завалил их на трёх отработках подряд, но пока что толку от этого никакого нет. Но Эрик также хочет домой. Даже если Чанхи ничего не сделал и всё ещё торчит на очередной фотосессии, Эрик может успеть сварганить незамысловатый ужин, в конце которого лечь на стол, вывалить на себя баллончик взбитых сливок и назваться десертом. Поэтому Эрик отказывается: — Нет, прости. Поеду домой. Сону бормочет что-то вроде «чел, серьёзно», самым раздражённо-разочарованным тоном из всех возможных. — Ты всегда вкладываешься в эти отношения больше, чем он, — Сону тушит дошедшую до фильтра сигарету о внутреннюю сторону урны, после чего выбрасывает её. Эрику мгновенно хочется запротестовать. Сону не прав. Сону не знает, потому что Эрик не особо-то много ему рассказывает. Он успевает только рот открыть, но Сону от него отмахивается, мол, знаю я, что ты сказать собираешься, и утыкается в телефон. Эрик видит, что тот такси заказывает. — Куда поедешь? Сону смотрит на Эрика так, что тот мысленно хочет себя по лбу ладонью хлопнуть. Конечно же. Туда. — Ты думаешь, что встретишь её там сегодня? — Я провожу тебя до остановки, — Сону закидывает руку Эрику на плечи и направляет его в нужную сторону, игнорируя вопрос. — Я поеду туда пить, Эрик. Набухиваться, если тебе так больше нравится. — А за коктейли твои кто платить будет, если она сегодня не придёт? — давит Эрик. Сону руку на его плече сжимает, языком цокает. — Какой же ты, блять, противный бываешь! Забираю свои слова назад, Чанхи дохуя делает уже просто потому, что терпит тебя. Эрик смеётся, отмечая, что по щекам Сону разлился лёгкий румянец — то ли от злости, то ли от смущения. — Но если она там будет, — продолжает Эрик, уже видя вдалеке остановку, — хотя бы в этот раз до беспамятства не напивайся. И спроси у неё имя, что ли. Сону сжимает руку на его плече так крепко, что Эрику приходится вывернуться и, со смехом, побежать вперёд, потому что Сону пытается пнуть его под задницу. Один удар почти достигает своей цели. Бежать и смеяться одновременно тяжело, дыхание сбивается быстро, а потом Эрику приходится ускориться, потому что к остановке подходит его автобус, в который он в итоге заскакивает в последний момент — смотрит на Сону с улыбкой, воздушный поцелуй ему шлёт, который Сону «ловит» и «выбрасывает». Расплатившись и плюхнувшись на свободное место, Эрик снова прячет руки в карманы и смотрит в окно на проплывающие мимо здания, хоть те и слабо виднеются через отражающийся от стекол салон автобуса. Остаточная улыбка постепенно сходит с лица; Эрик вздыхает, достаёт телефон из заднего кармана джинсов. Чанхи ему не писал. Эрик поджимает губы. В голову непрошено возвращаются слова Сону. Здесь, наедине с собой, противиться им куда сложнее, и казаться они начинают более убедительными. Но это не так, Эрик не вкладывается в отношения больше Чанхи. С самого начала именно Чанхи был тем, кто вкладывался в их отношения куда сильнее, когда дело касается важных дат: на сто дней в ресторан водил, на год с родителями познакомил — Эрик на пятьсот решил сюрприз сделать, просто потому что число красивое, а про шестьсот в шутку сказал. Отчасти. Но это всё мелочи, потому что, даже когда речь заходила за их отношения в принципе, Эрик всегда чувствовал себя несмышлёным на фоне своего опытного, рационального бойфренда. Эрик помнит, что вёл себя, как придурок, просто чтоб Чанхи обратил на него своё внимание: дразнил, подкалывал, ужасно шутил, глупо (и провально) разыгрывал, в ответ получая раздражение и заслуженные нелестные прозвища. Эрик помнит их первую встречу. Осень, начало второго курса, празднование какое-то, заглянувший на пару минут парень, поцеловавший товарища Эрика в щеку и заставший его этим врасплох. Чанхи тогда сказал «я на пару минут», бросил на всех незаинтересованный взгляд и действительно ушёл через пару минут. Какое-то время спустя Эрик узнал, что тот ищет парня для свободных отношений с неясным «а там как пойдёт» в перспективе. Ещё какое-то время спустя он, толком не понимая своей мотивации, предложил Чанхи свою кандидатуру — он ведь парень, так что ещё надо? Чанхи не согласился — Эрик помнит его взгляд, появившееся на секунду на лице отвращение, сказанное с сомнением «ты-то?». И только после он начал выбешивать Чанхи специально, надеясь, что у того терпение кончится. Первые проблески осознания своих чувств у Эрика появились на какой-то тусовке, когда он мешал Чанхи на кухне до тех пор, пока тот не поднял его вдруг со словами «мусор — в мусорный бак» и не вынес из комнаты. Словно он, Эрик, все школьные годы занимавшийся спортом, продолжающий ходить на тренировки и теперь, сильный и явно превосходящий Чанхи по габаритам, — пушинка. Неясная дрожь, удивление, возбуждение — Эрик впервые почувствовал себя настолько уязвимым и маленьким перед кем-то. И испугался. Он стал совсем невыносимым тогда, и, в итоге, своего добился: они целовались в какой-то тесной подсобке, агрессивно и слишком влажно, пока Чанхи не оттолкнул с «найди себе уже девушку и отвали» и не вышел, оставляя его одного в тёмном душном помещении. А потом у Эрика начался кризис ориентации, он совсем в себе запутался, тосковал из-за Чанхи, хотел домой, чуть не бросил учёбу — если бы от Сону подзатыльник не получил, когда шёл документы забирать, то, может, сидел бы уже давным-давно в Америке. Эрик и это помнит: пустая курилка, дымящий и ожидающий объяснений Сону, он сам, начавший внезапно всхлипывать. Ну и позор. Эрик морщится, стараясь отогнать от себя подальше, сосредоточиться на насущных проблемах. Например, что приготовить на ужин. Они заходили вчера в магазин, вернулись с тремя пакетами продуктов. Значит, сделать он что-нибудь сможет. Выходя на своей остановке и вприпрыжку направляясь в сторону дома, Эрик улыбается себе под нос, представляя, как Чанхи обрадуется, когда придёт к накрытому столу и такому потрясающему десерту. На улице совсем темно. Во дворе, на лавке под фонарём, сидит группка знакомых подростков. Одна из девчонок, его видя, рукой машет, другая подойти просит громко. Эрик думает, что пять минут роли не сыграют, потому останавливается с ними рядом. — Привет, хён, — улыбается младшенький из компании. Он чуть ниже всех остальных, мельче, тонет в своей олимпийке. — Ты только домой? Эрик мычит утвердительно, оглядывается по сторонам, на стоящие во дворе машины. — Он уже дома, — говорит девушка, что его звала. Ей холодно, она сидит в обнимку с подругой. Эрик замирает. Кажется, от ребят это ускользает — младшенький продолжает: — Когда зайдёшь? Мама спрашивала, почему ты с нами не тусуешься. Эрик глаза закатывает, но улыбается. По волосам его треплет. — Не ври, во-первых. Алкоголь я вам покупать не буду, во-вторых. — Потому что Чанхи хён в прошлый раз нас спалил? — с лёгким отчаянием спрашивает одна из девушек. — Да ладно! Это не повторится! Мы будем осторожны. — Это не из-за Чанхи, — Эрик врёт убедительно. — Вы все несовершеннолетние, и я не хочу нести ответственность за разбитые вами зеркала и прочее. Один из ребят бормочет «я же уже извинился», смешно краснея. Им всем по семнадцать — кроме самого младшего, — и с ними со всеми Эрик занимается английским, потому что о том, что он из Америки, прознала мама одного из ребят, а потом ещё одна и ещё одна, и теперь он занимается со всеми желающими детьми из соседних квартир и подъездов. Не за спасибо, конечно же. Эрик оглядывается на окна, видит действительно горящий в гостиной свет. Кусает изнутри щеку. Ну, ладно. Может, планы придётся немного поменять. Можно вымыться дочиста и устроить Чанхи шоу с призывными танцами в коротком шелковом халате, который Эрик как-то по ошибке заказал вместо халата нормальной длины — Чанхи, конечно, когда его в первый раз увидел, до слёз смеялся, но ему явно не так весело будет, когда Эрик в халате этом на него заберётся. — Слушайте, я устал сильно, — Эрик надеется, что по интонации его понятно. Ребята отпускают легко, интерес теряя к нему быстро. Эрик отправляется домой. Он пытается выбрать между lap dance и былой идеей со взбитыми сливками, когда открывает дверь в квартиру. Его встречает относительная темнота. Эрик хочет включить свет, как вдруг краем глаза замечает что-то, лежащее на полу. Замирает. Лепестки. Эрик снимает кроссовки, наступая на задники, и бросает рюкзак на пол небрежно. Он прослеживает дорожку из лепестков до поворота, на ходу снимает толстовку, оставаясь в футболке, и, завернув, движется вслед за лепестками в сторону спальни. Сердце стучит всё чаще. Открывающаяся ему картина заставляет застыть на месте. Чанхи блокирует телефон, поднимает на него голову. Улыбается как-то лениво, наблюдая за реакцией. Тот глупый халат — тот самый, который Эрик купил по ошибке, которым Чанхи его дразнил, — сейчас на нём, и Чанхи сидит, положив ногу на ногу, предоставляя возможность рассматривать свои бёдра. — Привет, — Чанхи подаёт голос первым. Поднимается, подходит ближе, ладони на щеки кладёт. Эрик улавливает запахи: кокос, киви, что-то мятное. Чанхи недавно был в душе. Об этом же свидетельствуют распаренная кожа и слегка растрёпанные чистые волосы. Эрику хочется прижаться к нему теснее, вдохнуть его запах глубже. От Чанхи исходит ощутимое, знакомое тепло, которое всегда дарит ему чувство комфорта. — Кушать хочешь? — спрашивает Чанхи, когда понимает, что от Эрика никакого ответа не дождётся. Склоняет на бок голову, улыбается шире. — Нет, не особо, — говорит медленно, руки опускает на его талию. Чанхи делает ещё один шаг к нему, и теперь Эрик чувствует его дыхание на своём лице, когда чуть вскидывает голову. У него живот урчит предательски. Чанхи его целует: нежно, мягко, практически сразу же отстраняясь. Потом говорит, глядя доверительно в глаза: — Помой руки и иди на кухню, — Эрик открывает рот, потому Чанхи добавляет: — Не возражай. Снимая в ванной бейсболку и пытаясь хоть как-то поправить свои светлые волосы, Эрик думает о Чанхи. Волосы лежат всё равно ужасно, так что Эрик бросает свою затею и прячет их снова. На кухне включен свет, Чанхи накрывает на стол. Эрик замирает в дверях и смотрит, как он, босой, легко ходит туда назад по помещению. — Или, может, хочешь поужинать при свечах? — интересуется Чанхи, его замечая. Эрик, мотнув головой, усаживается за стол. Чанхи усаживается рядом. Тарелка пасты (Эрик не знает название, но догадывается, что это та самая, которую он как-то похвалил пару-тройку недель назад) стоит только перед ним; рядом — стакан воды. Чанхи, подперев ладонью подбородок, за ним наблюдает. Эрик немного медлит. Спрашивает: — А ты не голоден? — Стесняешься кушать один? — Нет! Просто, — Эрик и не знает, что сказать. Чанхи улыбается. — Как день прошёл? — спрашивает, меняя тему. Он наблюдает с нежным вниманием, которое заставляет сердце Эрика стучать быстрее каждый раз. Эрик набивает рот и усердно жуёт, прежде чем начать говорить: — Ну… Устал немножко, — тут же поспешно добавляя: — Совсем чуть-чуть! — ещё не хватало, чтобы Чанхи решил, что он не хочет… Чего бы там Чанхи не подготовил. — Просто мы просидели с Сону в библиотеке весь день, я даже не ел, мы только один раз вышли кофе купить, а он такой гадкий, ну, знаешь, из автомата, — Эрик делает небольшой перерыв, снова отправляя в рот еду. — Получилось очень вкусно, хён, — проглотив, отпив воды, продолжает: — И, в общем, мы всё сидели в библиотеке, а у Сону настроение в последнее время просто ужасное, и я как бы знаю, почему, но я никак не могу ему посодействовать, так что он просто ворчал на меня всё время и бегал покурить. Там ещё парочка эта сидела, — Эрик закатывает глаза, стоит ему только вспомнить, — я тебе рассказывал как-то, боже, какие они бесячие, флиртуют, флиртуют, флиртуют, аж смотреть на них тошно! А я так домой хотел! Я ж думал, что, — Эрик осекается. К нему приходит наконец-таки понимание: Чанхи не забыл. — Что ты думал, малыш? — Чанхи тянется, большим пальцем вытирает уголок его губ, облизывает подушечку и снова подпирает ладонью подбородок. Эрик не умеет врать. И хранить тайны. Он признаётся честно: — Что ты забыл, — уставившись в свою тарелку, чувствуя лёгкий стыд, он говорит обо всём, что копилось в нём последние несколько дней: — Меня Сону всё убеждал, что только я в отношения вкладываюсь, но я же знаю, что это не так, я хотел сказать ему, но он же злой, как собака, всё отмахивается от меня. Всегда отмахивается. Он говорит, что мои чувства к тебе вскружили мне голову! — возмущённо. — А они вскружили? У Чанхи прежняя улыбка. Ласковая. Эрик замирает. Чанхи слушает его так… внимательно. Эрик знает, что он болтает слишком много и слишком быстро — Сону постоянно ему напоминает во время разговора дышать, чтобы он не умер случайно. Эрик в курсе, что иногда подбирает кринжовые выражения и постоянно перебарщивает со своими шутками, тараторит, ведёт себя глупо и много бормочет себе под нос, и он привык, что друзья при разговоре с ним частенько выпадают или что-то переспрашивают, предпочитая не забивать его ерундой себе голову. Но Чанхи всегда его слушает. Эрик говорит искренне — словно это какое-то благоговейное озарение, осознанная им на совершенно ином уровне мысль: — Я люблю тебя. Эрик откладывает вилку. Он съел не всё, но боится, что, переев, начнёт чувствовать себя сонным, а этого ему совершенно не хочется. — Я в душ, — говорит, собираясь подняться, но Чанхи кладёт ладонь поверх его, останавливая. — Сходишь после. Иди в спальню. Разденься и ляг. Эрик не смеет ослушаться. Он, оставшись в белье и в очередной раз пытаясь хоть как-то поправить волосы, сидит на краю кровати и ждёт Чанхи, который возится с чем-то в другой комнате. Эрик слышит уведомление, и потому тянется к телефону, проверяет — от Сону «ха, ввкуси! она ТУТ», и он явно успел выпить. Эрик напоминает, чтоб он спросил имя, когда в комнату заходит Чанхи. Эрик отбрасывает телефон подальше. — Сону там это. Со своей… Короче, — Эрик сглатывает, — в альфонсы метит или типа того. Н-не знаю, — он видит в руках Чанхи какой-то тюбик, какие-то ленты, невольно чуть подпрыгивает от переполняющего его предвкушения. — Надо же, — Чанхи говорит спокойно и едва ли взмахивает рукой, давая понять, что Эрику нужно сесть у изголовья кровати, что тот делает незамедлительно. — Она за его коктейли платит. В баре. У него краш и, — Эрик замолкает, потому что Чанхи, что залез на кровать тоже, садится на его бёдра. — А что мы делаем, я могу узнать? Чанхи убирает падающие на лоб неопрятные волосы, чуть царапает слегка отросшими ногтями кожу головы, прижимается к его лбу губами, целует в висок, кончик носа. Эрик выглядит таким растерянным и влюблённым, что Чанхи хочется засмеяться, но он, широко улыбаясь, спрашивает разве что: — Ты готов получить свой подарок на шестьсот дней? — Да, — выходит тихо. Эрик смотрит на Чанхи, как загипнотизированный. — Для этого я завяжу тебе глаза. — Хорошо. — И привяжу к кровати. — Окей. Чанхи, не выдерживая, целует. Ладони Эрика оказываются на его пояснице, сползают чуть ниже, сжимают чуть крепче, Чанхи снова запускает пальцы в волосы Эрика, почёсывает его затылок. Эрик низко, тихо стонет, приоткрывая рот и слегка отстраняясь — Чанхи же, пользуясь возможностью, прижимается к его губам снова, но поцелуй углубляет и заставляет голову слегка откинуть, потому что ему так ласкать его рот языком удобнее. Эрик такой предсказуемый — Чанхи отмечает для себя не без удовольствия, как тот начинает подрагивать и о его зад тереться уже минуту спустя. — Ну-ну, тише, — Чанхи отстраняется, в уголок губ целует, на слегка покрасневшего парня смотрит. — Успеется, — берёт одну из двух лент, что подлинней. — Будешь послушным, и всё пройдёт хорошо. — Я буду, — Эрик сам к Чанхи руки протягивает, — буду послушным, хён, — с лёгкостью позволяя их за голову завести и привязать к изголовью. Чанхи оставляет едва ощутимый, щекотный поцелуй на его скуле, а потом выдыхает на ухо, отчего Эрик чувствует приятную дрожь: — Вот и молодец. Следующая лента, более плотная и широкая, лишает его зрения. Чанхи завязывает её надёжно — Эрик чувствует, что не может даже попытаться глаза открыть. В этом есть что-то. Что-то от того чувства уязвимости, которое он испытал, когда Чанхи поднял его несколько лет назад, чтобы перенести к мусорному ведру. Только теперь Эрик не боится. Чанхи чмокает его в губы. — Если что-то будет не так — говори мне. — Да, хён, — Эрик облизывает губы, невольно, на автомате скорее, пытается опустить руки — у него, естественно, не получается. А потом Чанхи с него слезает. Эрик слышит, что тот рядом, но не может определить, где именно. Слышит, как тот открывает какой-то тюбик — вероятно, тот самый, который принёс с собой. Ему хочется спросить, но он только вертит головой, пытаясь понять, в какую сторону обращаться. Чанхи фыркает. — Ты как потерянный щенок сейчас, — говорит, а потом Эрик чувствует, как он разводит его ноги, усаживаясь между них. — Очаровательно. Пальцы едва уловимо касаются бёдер с внутренней стороны, рефлекторно напрягаются мышцы, Чанхи себе под нос хмыкает. Он снова делает что-то. Эрик не знает, что. Принюхиваясь, улавливает запах кокоса. Ему приходится развести ноги шире, потому что Чанхи толкает коленкой, а потом его груди касаются влажные, чуть прохладные ладони, заставляя вздрогнуть и снова слегка натянуть связывающую руки ленту. — Всё хорошо, — Чанхи прижимается губами к его шее чуть ниже линии челюсти, оставляет мокрый поцелуй, — это гель для массажа. Холодно? Кажется, Чанхи слегка отодвигается, но Эрик всё ещё чувствует на себе его руки, что плавно, методично надавливая, растирают гель по его груди. — Чуть-чуть, — бормочет он. — Прости. — Ничего, я пони- ох, — Эрик, невольно выгибаясь, не может сдержать удивлённого стона, потому что Чанхи принимается за его соски. Это немного щекотно. Эрику кажется, что он куда чувствительнее обычного. Словно из-за того, что он не может видеть, он ощущает всё куда сильнее. Чанхи, будто бы тоже зная, этим пользуется. — Прекрасно создаёт скользящее свойство, не высыхает, добавление воды увеличивает скольжение, регулирует трение между поверхностью рук и массируемого тела, — произносит Чанхи. — Я читал рецензии, — Эрик не до конца понимает его слова, потому что спокойный, низкий голос больше напоминает саундтрек к ощущению того, как Чанхи, подушечками пальцев обведя ореолы, ногтями надавливает на соски, заставляя его задрожать и слегка дёрнуть бёдрами. — Ты царапаешься, — звучит полувопросительно. — Мне прекратить? — ладони Чанхи переходят на его рёбра, талию медленными, массирующими движениями. — Нет, — выходит совсем тихо. — Только… поцелуй меня ещё. Чанхи снова касается его груди, но ещё и целует на этот раз — Эрик чувствует, что тот улыбается. Он немного тянет, царапает, дразнится, и всё это сопровождается поцелуями, заканчивается губами на чувствительной шее и руками, разводящими пошире его бёдра. Эрик в очередной раз невольно пытается опустить руки. Из него вырывается несколько тихих, сдержанных «ох», когда Чанхи принимает разминать его бёдра, надавливая большими пальцами на внутреннюю сторону. Эрик чувствует, как горит от укусов шея, и невольно подаётся навстречу, ощущая скользкие пальцы меж своих ягодиц. — Ты сегодня активней обычного, — в голосе Чанхи слышится лёгкое удивление — скорее всего потому, что Эрик и так крайне активный. Чанхи, избегая сжимающегося колечка мышц, касается его возбуждения, обхватывает влажной от геля ладонью, и, несколько раз проведя вдоль ствола, собирает стекающий предэякулят, тем самым заставляя дыхание Эрика участиться сильно. — Так странно, — говорит он, и его голос, обычно звонкий и громкий, звучит глухо и слабо. — Что странно, малыш? — Чанхи оставляет лёгкий поцелуй на его скуле, а потом обхватывает губами мочку ушка. Эрик кусает губы и тяжело выдыхает через нос, вдруг смущаясь тех влажных звуков, с которыми знакомая ладонь с аккуратными длинными пальцами и татуировкой-крестиком на мизинчике двигается, обхватив его член. — Всё, — отвечает он невнятно, продолжая кусать губу. Лоб Чанхи прижимается к его виску, нос — к щеке. Горячее дыхание мажет по его лицу, голос проходит вибрацией через тело: — Что — всё? С тихим «хн» Эрик пытается собрать разбегающиеся мысли, пока Чанхи одной рукой принимаясь тереть головку, а второй касается яичек. — Звуки, — Эрик выдыхает судорожно и с призвуком, — и-и ощущения. Странные. Чанхи беззвучно и по-доброму усмехается, снова касается его напряжённых бёдер. Эрик невольно сжимает кулаки и чуть резче дёргает ленту, привязывающую к изголовью кровати руки. — Нравится? — Чанхи спрашивает тихо, интимно как-то, и Эрик выдаёт ему ещё более тихое, согласное «мгм». — Хён, — Эрик не выдерживает, разводит ноги шире, — я хочу. Эрик по движению воздуха понимает, что Чанхи выпрямляется, и теперь на него смотрит. Он представляет примерно, как выглядит, весь блестящий от геля, возбуждённый и, кажется, немного покусанный. Потом он чувствует, как пальцы Чанхи ведут по его рукам — от локтей и ниже, вдоль мышц, касаются подмышек, заставляя его сильно дёрнуться и пискнуть. Чанхи смеётся. — Щекотно? — весело спрашивает, а потом целует в щёку и с чем-то копошится, слегка над ним нависнув. Поднимается следом, слабо его ногу толкает, намекая, что нужно их вместе свести. Эрик послушно ноги сводит, хотя понимание приходит к нему с лёгким запозданием, и только тогда, когда Чанхи надевает на него презерватив. — Хён, — его голос дрожит, и он дёргает невольно руками, которые связаны крепко — не пошевелиться. — Что такое? — Чанхи улыбается — Эрик это слышит. У него голова сейчас кругом пойдёт будто бы от всего происходящего. — Погоди, хён, ты же знаешь, — Эрик немного паникует. Есть причина, по которой он предпочитает быть снизу, и дело не только в том, что ему нравится чувствовать спиной грудь Чанхи и ныть из-за его тяжёлого дыхания на самое ухо и словечек, которые он говорит ему обычно. — Конечно же, — Чанхи цокает языком, но в его интонации нет раздражения. Он, кажется, по-прежнему улыбается. — Именно поэтому, — Эрик чувствует, как Чанхи надевает на него ещё что-то. О. Он кажется знает, что, — я обо всём позаботился. Никаких преждевременных эякуляций — Чанхи надел на него эрекционное кольцо. — Всё равно, хён, помедленн-ей, — голос Эрика на последнем слоге становится на несколько тонов выше, потому что Чанхи не просто его седлает — делает так, что Эрик входит в него одним движением. Он такой горячий и узкий, что Эрик стонет, на ногах поджимаются пальцы, бёдра вверх мелко дёргаются, сжатые в кулаки руки дрожат, и ленты так натягиваются, что, кажется, на запястьях могут остаться следы. Эрик знает, что, не надень Чанхи на него кольцо, уже б кончил, потому что закрывающая глаза повязка совершенно не позволяет подготовиться к чему-то вроде этого. — Так нечестно, — он звучит немного обиженно и очень жалобно, когда слышит удовлетворённый низкий стон Чанхи. Руки Чанхи оставляют гель на щеках Эрика, когда он берёт его лицо в свои ладони и целует, проникая языком в его рот. Эрик отвечает на поцелуй, чувствуя, как слюна начинает собираться в уголках губ — вот-вот стекать начнёт. Это как-то грязно, смущающе, и даже самые крошечные, едва заметные ощущения его тела не остаются им незамеченными, словно восприимчивость остальных его органов чувств на максимум выкрутили. — Хён, я тебя видеть хочу, — говорит Эрик, когда Чанхи отстраняется и на пробу приподнимается, чтобы шлёпнуться на него обратно с удовлетворённым стоном. — А сказать что надо? — Пожалуйста, — Эрик чувствует, как от переполняющих его эмоций и ощущений у него начинают губы дрожать, голос звучит слегка надломлено. — Ох… Ну что ж ты будешь делать, — Чанхи выдыхает мягко, и Эрик чувствует его пальцы на своём затылке, аккуратно поддевающие закрывающую глаза ленту. Он жмурится и часто моргает пару секунд, потому что в комнате словно бы как-то слишком светло, хоть он и понимает, что вовсе и не. А потом, широко распахнув глаза, смотрит на Чанхи, у которого волосы тёмные, отросшие, слегка ко лбу прилипают, а румянец красивый расползается по лицу, шее и груди. Эрик невольно подаётся к нему, чтоб прижаться к его шее губами, но он всё ещё привязан, и потому ничего сделать не может, недовольно мычит. Чанхи наблюдает за ним с улыбкой. — Так лучше? — спрашивает, параллельно делая несколько невыносимо медленных круговых движений бёдрами. Эрик всё равно к нему пытается тянуться, требуя поцелуй; бёдрами вверх подаётся, в ответ получая полусмешок-полустон, после которого Чанхи его лицо ладонью обхватывает, на щёки чуть давит, в глаза смотрит с насмешкой: — Серьёзно? — Поцелуй, — просит Эрик, не забывая добавить: — пожалуйста, хён. Ты же самый лучший. И я тебя люблю. Чанхи щурится, губу закусывает, пытаясь улыбку подавить, а потом выдыхает, прежде чем снова к губам его прижаться: — Ну ты и лис, — параллельно развязывая его руки. Чувствуя долгожданную свободу, Эрик тут же обнимает Чанхи, к себе ближе прижимает, и тот скользит по нему, потому что Эрик весь гелем покрыт. Затёкшие руки слегка покалывает, Эрик ведёт ладонями ниже, оттягивает ягодицы Чанхи в стороны, толкается в него, пока его парень, запустив пальцы в его волосы, целует его, подаваясь ему навстречу. Комнату заполняет громкий звук, сопровождающий шлепки тел. У Эрика кружится голова немного, и он откидывается на спинку кровати, а потому Чанхи кладёт руки ему на плечи и, склонив на бок голову, тяжело дыша, не прекращая двигаться, спрашивает: — Как ты? — чувствуя, что ладони Эрика не сжимают его — лишь лежат на его пояснице. Эрик отвечает невнятно, и Чанхи слегка замедляется. — Так хорошо, что ли? — он касается себя, откидывает назад голову и слегка вздрагивает, потому что немного изменённый угол помимо удовлетворяющего чувства наполненности словно бы пускает по его телу электрический разряд; Чанхи говорит сдавленно: — Мне тоже. — Ты такой узкий, хён, — Эрик отрывает от него пальцы, и Чанхи невольно замечает, что у того руки дрожат, когда он пытается прикоснуться к члену Чанхи сам. — Тихо, тихо, — произносит Чанхи, мягко убирая его руку и понимая, что Эрик потихоньку глупеет от удовольствия — Чанхи замечал это за ним и прежде. Это даже восхитительно. Он выглядит доверчивым, одуревшим от ощущений, совершенно перестаёт себя контролировать, и Чанхи кажется, что он никогда не устанет от этого зрелища. — Я сам всё сделаю. У Эрика губы слегка припухшие, на шее несколько меток, хоть Чанхи и старался не увлекаться; волосы светлые растрёпанные, и весь он блестит: от геля для массажа, естественной смазки и увлажнившихся глаз. — Я не могу больше, — жалуется он, когда Чанхи немного ускоряет движения, невольно сильнее сжимаясь вокруг парня, потому что он таким возбуждённым и от секса дуреющим выглядит впервые за долгое время. Голос Эрика, когда он говорит, такой, что Чанхи невольно ускоряет движения руки собственной, которой себя ласкает. — Мне снять? — Да, хён, пожалуйста, я правда, правд-а больше не могу, — Эрик дёргается, встречая со шлепком насаживающегося на него Чанхи, что в следующую секунду, не менее возбуждённый и даже более покрасневший, поднимается резко, чтобы в одно движение, немного грубо снять с Эрика эректальное кольцо. — Хён! — на лице Эрика появляется выражение, хорошо Чанхи знакомое. Эрику нравится, когда немного грубо. Кажется, он вот-вот — Чанхи, всё так же без колебаний обхватив ствол его члена пальцами, снова направляет его в себя, немного выгибается, чтобы добиться угла прежнего, и говорит: — Можешь кончить. Эрик стонет. Напрягаются мышцы его живота, напрягаются мышцы его рук, он крепкий, подкачанный, и сейчас это бросается в глаза — он толкается, пальцы на талии Чанхи сжимая так сильно, что тому на секунду кажется даже, что могут остаться синяки. Он стонет что-то, смутно напоминающее «хён», и продолжает толкаться так резко и мощно, что начинает немного съезжать по спинке кровати на матрас. Эти его толчки, попадающие по чувствительной точке, лицо, руки — Чанхи ругается себе под нос, сжимает себя у основания, а когда понимает, что Эрик начинает замедляться — поднимается на колени и начинает дрочить себе быстрее, говорит: — Откроешь? Эрик распахивает рот широко, язык высовывая, ладонь кладёт на бедро Чанхи, но касается едва ощутимо, когда тот одну руку запускает в его волосы и сжимает их у корней, толкаясь внутрь. Эрик, глаза закрыв, самозабвенно посасывает головку, вводит в Чанхи несколько пальцев так глубоко, что тот, снова выругавшись, толкается в его рот глубже, изливаясь следом. Эрик сопровождает это тихим «хн» — собственные бёдра невольно подаются вверх. Чанхи, тяжело дыша и чуть подрагивая отстраняется, тут же тянется к ящику и достаёт влажные салфетки. — Давай, выплёвывай, — усаживаясь на бедро Эрика и вытирая стекающую по подбородку сперму. Видит, как у того движется кадык. Поднимает взгляд. Эрик открывает рот и показывает, что в нём пусто. Чанхи медленно вдыхает, медленно выдыхает. Руку на его щеку кладёт. — Зачем ты проглотил? — целует в уголок губ. Эрик голову поворачивает, чмокает его в губы. Выглядит как нализавшийся сметаны кот. — Я люблю тебя, — говорит. — И я тебя люблю, — Чанхи снимает с него презерватив, пока Эрик пальцами водит вдоль его позвоночника, — но глотать не надо. Чанхи чувствует лёгкую леность. Он думает о том, что нужно набрать ванную и, наверное, посидеть в ней вместе — это привычка, появившаяся у них довольно давно. — А будет… Будем ещё раз? — спрашивает Эрик. — Дай мне передохнуть, — Чанхи отбрасывает в сторону салфетки грязные и использованный презерватив, откидывается на соседнюю от Эрика подушку. Тот, влажный от не высыхающего геля (подумать только — рецензии правдивы), переворачивается на живот и укладывается подбородком ему на грудь. — Я сейчас так наприседался, как не приседал никогда в жизни. Эрик смеётся как-то коротко и немного сонно. Чанхи запускает пальцы в его волосы, начинает перебирать пряди. Эрик прижимается щекой к его груди. Выравнивающееся сердцебиение его парня успокаивает. Эрик жмётся к нему крепче, закрывает глаза. Он хочет в душ, но ещё хочет полежать с Чанхи, и ещё хочет ещё раз, но- — Пока не забыл. Мне тебе кое-что сказать нужно, — вдруг говорит Чанхи. Эрик поднимает голову. — Это касается двух лет. А, и ещё. Семьсот дней праздновать я отказываюсь. И другие даты до тысячи. А там уже давай праздновать только года, идёт? — Д-да я не думал, что ты так к этому подойдёшь! Это шутка была, — Эрик немного смущается того, как серьёзно Чанхи говорит. И он смотрит так далеко в будущее и видит их вместе и дальше — Эрик чувствует себя счастливым. Обнимает его за талию и трётся лбом о его плечо. — В общем, — Чанхи возвращается к своей первоначальной теме, — насчёт тысячи дней. Мы будем считать её с первого или со второго раза? Эрик замирает. А потом чувствует, как стыдливый румянец расползается по лицу. Простонав недовольное «ну хён», отлипает от Чанхи и утыкается в свою подушку. Первый раз. Ага. Тот самый первый раз, когда Чанхи внезапно начал забирать его после занятий на машине, гулять с ним по выходным и пригласил к себе как-то после ужина, где попытался поцеловать, потерянного Эрика испугав тогда своим поведением. Тот самый первый раз, когда Сону, оказывается, после слезливой истории в курилке у знакомых знакомых добыл номер Чанхи и сказал ему что-то такое, из-за чего Чанхи решил всё-таки дать Эрику шанс. Или что-то вроде. Если за шанс можно считать неловкий диалог после неудавшегося поцелуя, со всеми их «разве мы не встречаемся»/«с каких это пор»/«с тех самых, когда Сону сказал, что ты хочешь со мной встречаться» и паникующим Эриком, который тогда «нет-нет-нет, так неправильно», и предложил встречаться официально. Вот тот первый раз. — Со второго, конечно. Что за вопросы такие, — бурчит Эрик в подушку. — Ну не сердись, я просто уточняю, — Чанхи поворачивается на бок, снова запускает пальцы в его волосы. Эрик поворачивает к нему голову, но всё ещё хмурится и выглядит слегка покрасневшим. — Мне же нужно будет подстраивать свой график. Всё-таки разница в целый месяц между числами, так что, — Эрик прерывает: — Всё, давай не будем об этом, хён, — снова зарываясь головой в подушку и немного стуча по постели ногами. Чанхи усмехается разве что. Но, хоть Эрик так и говорит, в голове возникает вопрос. Они вместе почти два года, а он до сих пор не знает, что же произошло тогда. Приподнявшись на локтях и на Чанхи не глядя, Эрик спрашивает: — А тогда… Что случилось? Чанхи подпирает голову ладонью. — Тогда? — Ну, — Эрик чуть сжимает подушку пальцами. — Тогда. С Сону. Ты не рассказывал ничего мне. — А, — Чанхи, словно задумавшись, падает на спину. Смотрит в потолок. — Он сказал, что нам нужно с ним увидеться. Сказал, что это очень важно. А при встрече стал отчитывать за тебя. Сказал, что я эгоистичный ублюдок, который оценивает людей только по первому впечатлению, — Эрик аж привстаёт, из-за чего Чанхи смеётся. — Он наглый у тебя, ты знаешь? Со мной малолетние засранцы никогда так не разговаривали. Я ему тогда сказал что-то вроде «это ты от него дерьма такого набрался или он от тебя», а он мне ответил, что кто-то вроде меня не заслуживает уважительного обращения. Как-то так. Эрик, удивлённый, переваривает Чанхи сказанное. — Стой, но это же ничего не объясняет. Как ты после такого-то согласился? — искреннее непонимание в его голосе заставляет Чанхи тяжело вздохнуть. Ему немного неловко говорить об этом. Потому что когда Сону сказал, что Чанхи судит по первому впечатлению, его это оскорбило — он-то был уверен, что прекрасно разбирается в людях. Он считал, что знает Эрика достаточно: американец, весёлый и беззаботный, который решил поэкспериментировать, просто потому что подвернулся случай. Наверное, Эрик и сам знает, что Чанхи так о нём думал. Но с того времени много воды утекло, да и Эрика он действительно любит. — Твой дружок сказал мне «ты будешь с ним встречаться и точка». — А твоё мнение его вообще не интересовало?! — Эрик возмущается, словно не об отношениях с ним сейчас идёт речь. — Я это же у него спросил, — Чанхи хмыкает. — Он ответил «твоё мнение не учитывается, потому что ты его не знаешь». А мне… Ну, мне нечего было противопоставить. Так что я сдался, — Чанхи пожимает плечами. Садится. Потягивается, и что-то у него щёлкает. Он спускает на пол ноги. — Я всё диву давался, чего ты ко мне не лезешь, раз так встречаться хотел. Мне даже первый шаг сделать пришлось, а? — Чанхи улыбается дразняще, но тепло. Поднимаясь, надевает тот самый короткий халатец, завязывает его. — Тебе принести попить? — Да, спасибо, — Эрик обнимает подушку обеими руками. Ему нужно будет поговорить с Сону об этом. И как он только додумался так повести себя перед их хёном? Он как лучше хотел, естественно, но Чанхи ублюдком называть — надо ж было додуматься. Эрик вдруг замирает. Есть ещё кое-что, что он хочет узнать. — Хён? Чанхи, надевший стоявшие в углу тапочки и прошаркавший к двери, оборачивается. Эрик смотрит на него глазами широко распахнутыми. И, кажется, волнуется. — А почему ты во второй раз согласился? Он такой забавный. Лежит задницей своей красивой вверх и смотрит на Чанхи с ожиданием. Тогда, после первого раза, после слов Сону, ему стало стыдно. Он сказал себе, что согласился, потому что уверен в том, что прав, и Эрик не может быть лучше, чем Чанхи его видит: шумный, надоедливый, не затыкающийся, действующий ему на нервы. Смущающийся, если пристегнуть ему ремень безопасности или поднять на руки, так и норовящий покормить за свой счёт, весь сжимающийся и чуть не плачущий от умиления в контактном зоопарке. Чанхи улыбается и говорит просто: — Потому что узнал тебя. Это отчего-то неловко. Он, передёрнув плечами, спешит на кухню за водой. Эрик же, в комнате оставшийся, чувствует, как сердце бешено бьётся в груди. Обнимая подушку, сжимая её руками крепко, утыкаясь в неё лицом, он ловит себя на мысли, что звучало это немного по-дурацки — прямо как что-то из его собственного репертуара. Из горла рвётся высокий, довольный смешок. Сону ещё, наверное, нужно будет поблагодарить. И, может, помочь ему — сам-то он со своей личной жизнью явно не справляется. Эрик, довольный, смотрит на возвращающегося в спальню со стаканом воды Чанхи и думает о том, что он счастлив.