foxboy

Аккуратно уложенные тёмные волосы, неброский чёрный костюм и рубашка цвета морской пены; Чанхи коротко смотрит на наручные часы, с абсолютно отсутствующим выражением лица вновь устремляя взгляд на позирующих айдолок следом. Играет заводная западная музыка, помогающая настроиться на нужный лад. Фотограф то и дело говорит поменять позу, поднять подбородок выше, спину выпрямить — в группе шесть участниц, съёмки начались в обед, и только сейчас очередь дошла до групповых. Чанхи подходит к столику маленькому и берёт закрытую бутылку воды, пару глотков делает. Сообщение Эрика с вопросом о том, в котором часу его ждать, буквально жжётся — Чанхи не знает, что ему отвечать. Ещё раз смотрит на время. Пятнадцать минут девятого. Он обещал приехать к восьми. Стараясь не показывать своих истинных чувств, сглатывает и чуть поджимает губы. В любой другой день с этим не было бы проблем — он постоянно задерживается на съёмках, и Эрик всегда относится к этому с пониманием. Но сегодня не просто какой-то день. Сегодня день важный. Чанхи прогуливается до монитора и смотрит на фотографии уже отобранные. Их нужно ещё редактировать, но они хороши сами по себе. Чанхи бросает на девушек взгляд. Они улыбаются, но заметно, что уже подустали — скорее всего, проснулись засветло и весь день на ногах. Ещё ведь и интервью. Чанхи, вспомнив, хочет глаза закатить, но вместо этого ещё один глоток воды делает. Ему нужно ответить Эрику что-то. Он смотрит на его сообщение. Именно сегодня ему «задержусь, буду поздно» кажется сухим и бесчувственным. Эрик ведь, небось, старался. Он готовил что-то всю неделю — Чанхи знает, потому что Эрик не умеет секреты хранить и у него на лице написано, если он предвкушает что-то. В их случае его «ты-будешь-в-восторге» лицо заставляло Чанхи немного даже бояться. Тем не менее, каким бы сюрприз его ни был, Чанхи знает, что Эрик потратил на подготовку много усилий и времени, и ему хочется знать, что это. Ему хочется домой. К нему подходит его помощница. Рядом становится и тоже за девушками наблюдает. К одной из них подбегает визажистка, чтоб подправить что-то на идеально накрашенном лице. — Я так прикинула, — подаёт голос, — мы тут на час задержимся минимум. Чанхи знает. Он не отвечает. Даже бровью не ведёт. Блокирует телефон и в карман прячет. Думает о том, что нужно отойти куда-нибудь и Эрику позвонить. Слышать его плохо скрываемое расстройство ему не хочется, но это лучший выход из сложившейся ситуации. — Можешь поехать домой. Чанхи голову к помощнице поворачивает в лёгком удивлении. Они дружат довольно тесно, потому что работают вместе не первый год; девушка выглядит на удивление бодрой. Чанхи примечает у неё в руке энергетик открытый. — С каких пор координаторам можно первыми уходить? — он улыбается. — Да ладно тебе. С твоей преданностью работе один раз можно и пораньше уйти. Тем более, что сегодня у тебя и причина есть. Чанхи головой качает. — Это не причина. Точнее, я не могу уходить из-за таких вещей. Это безответственно. — Предпочитаешь смотреть на часы каждые пять минут? — настаёт её черёд улыбаться. Чанхи немного стыдно. Он слегка брови хмурит и спрашивает напряжённо: — Так заметно? Девушка кивает, продолжая улыбаться. Чанхи вздыхает, и на мгновение на его лице проступает истинная степень его отчаяния. Помощница берёт его за локоть и медленно начинает двигаться в сторону гримёрной. — Я проконтролирую всё. Они почти закончили с фотосессией. У меня есть копия списка вопросов, так что я прослежу, чтобы интервью прошло гладко. Ты говорил, что хочешь до восьми освободиться. Уже почти полдевятого. Тебя же дома ждут. Она права, а у Чанхи нет желания спорить. Чанхи хочет домой. Он колеблется пару секунд, на неё глядя. Помощница его буквально подталкивает. — Ладно. Я пойду. Но если случится что-то — сразу же звони мне. Я вернусь, если понадобится. — Всё в порядке будет, поверь мне, — она тут же подхватывает его пальто и раскрывает его, надеть помогает. — Мы тут без тебя не развалимся. Чанхи бормочет «надеюсь», вспоминая, как выбивал время и искал фотографа, сколько раз получал головомойку от начальницы и через какой стресс прошёл, пока согласовывал всё с новой визажисткой, потому что та, с которой контракт заключили, слегла в последний момент. На улице уже темно, словно ночью. Ветер ледяной завывает, блуждая между зданий и высоких фонарей. Снег на земле лежит тонким слоем и хайлайтером светится; Чанхи подходит к своей машине, придерживая воротник пальто, и дёргает ручку дверную, которая со второго раза поддаётся только. В салоне сразу же включая печку, Чанхи тут же Эрику ответ отправляет: выезжаю. Эрик присылает несколько сердечек и подмигивающее эмодзи, что-то внутри Чанхи согревая. На улицах, несмотря на плохую погоду, довольно людно. Машин много, и Чанхи боится в пробке застрять, но ему везёт. Мимо высоких зданий, объезжая центр по кругу, прямиком в свой спальный район. В парке редкие собачники, на площадках редкие подростки с красными носами. Чанхи, припарковавшись, выходит из машины и голову вскидывает — в окнах свет какой-то смутный горит. Чанхи торопится. Зайти в подъезд, подняться на шестой этаж; руки не успели замёрзнуть, и потому он ловко расправляется с ключами, дёргая дверь и попадая, наконец-таки, в квартиру. Его встречает приятная полутьма. Он сначала за собой дверь запирает, а потом уже оборачивается, только чтоб замереть от неожиданности. Эриково «ты-будешь-в-восторге» лицо, с которым он всю неделю ходил, вдруг становится понятным. Пушистые рыжие ушки на ободке; пушистые светлые волосы. Короткий розовый фартук, под которым, кажется, ничего нет. Эрик сидит на полу, ноги чуть к себе подобрав, обеими ладонями упираясь в пол прямо перед собой, и прямо ему в глаза смотрит. На нём линзы, из-за чего его и без того большие глаза кажутся ещё более огромными. Очки круглые без стёкол, довершающие мягкий образ. — Привет, — спокойно говорит. С пола не поднимается. Чанхи отпускает дверную ручку наконец-таки, пытается расслабиться, параллельно с этим рассматривая открывающуюся ему картину. Медленно расстёгивает своё пальто. — Долго ждал? — спрашивает. — Прости, что задержался, — вешает пальто. Расстёгивает пуговицу пиджака и снимает обувь. — Ничего страшного, — Эрик не двигается, даже когда Чанхи становится прямо над ним. Вместо этого снизу вверх смотрит и плечом ведёт. Падающая с него шлейка фартука съезжает до локтя, и Чанхи невольно наклоняется, чтобы аккуратно поправить. Эрик губу закусывает, улыбку пытаясь подавить. Знает, что нравится. Говорит ему: — Иди руки мыть. Ужин на столе. И наконец-таки поднимается. Разворачивается к Чанхи спиной и щеголяет в гостиную голым задом с лисьим хвостом. Чанхи так сосредоточенно на пушистый рыжий хвост смотрит, что не сразу даже замечает резинки светлые чуть ниже ягодиц, их слегка словно приподнимающие. Значит, он всё-таки в белье. Ну или в его подобии. Сердце в груди стучит тяжело. Чанхи моет руки водой холодной, пытаясь успокоиться, хотя в голове мыслей от этого не прибавляется: перед глазами всё ещё стоит любимая попка и рыжий пушистый хвост. Чанхи надеется, что помощница не надумается ему звонить. И что ничего действительно не произойдёт — он не знает, как теперь сможет уехать из дома, зная, что Эрик по квартире ходит… такой. Стол накрыт: свечи, стейки, вино. Эрик сидит, явно неудобство испытывая, потому что ногу на ногу закинул и вес переносит на одну из них. Бутылка вина уже открыта. Чанхи садится и говорит: — Идём ко мне, — похлопав себя по коленкам. Эрик поднимается, бокал свой берёт и к нему подходит, усаживается. Приятная тяжесть, тепло и рука, тут же оказывающаяся у старшего на плечах — Чанхи придерживает его за обнажённую талию и говорит негромко, с улыбкой: — Наклонись немного. Эрик слушается. Чанхи тянется, целует его коротко. Рассматривает его лицо следом. Эрик за бутылкой руку протягивает, взмахивает немного ногами. Он не маленький, и потому сидеть так, конечно, не особо удобно. Чанхи об этом почти не думает. Эрик, немного вина по бокалам разлив, с важным видом один Чанхи в руку передаёт и говорит перед тем, как чокнуться: — Поздравляю нас с годовщиной. Пятьсот дней. Чанхи глоток делает; вино хорошее. Немного терпкое. Он бокал ставит на стол, окидывает его взглядом. — Ты заказал? — Нет, сам готовил, — Эрик в улыбке расплывается. Явно собой горд. И Чанхи горд им тоже: ладонь на щеку его кладёт, рассматривает с благоговением нескрываемым. Эрик ёрзает. — Я тебя покормлю, — говорит Чанхи. — Нужно разрезать стейк, так что прижмись ко мне. Эрик позу меняет: ногу одну через Чанхи перекинув, снова на него усаживается и прижимается своей грудью к его. Чанхи чувствует запах его шампуня, чувствует его дыхание на своей шее. В плечо голое целует, методично разрезает мясо на маленькие кусочки. — Как твой день прошёл? — Отпросился с последней пары и побежал за продуктами. Ты прикинь, Сону опять «отлично» получил. Он мне полночи писал, что ничего не знает, а на семинаре бац — и «отлично». — Уголовное право? — Эрик кивает — Чанхи его пушащиеся волосы и ушки шеей чувствует. — А что преподавателю сказал, когда отпрашивался? — Что болею, — Эрик ёрзает. Его пушистый лисий хвост касается колен Чанхи. — Почихал там на него, покашлял, он отпустил. Мне ещё нужно было всё приготовить и подготовить, я ж думал, что ты к восьми приедешь, ну, как мы вчера договаривались. — Прости, — Чанхи снова в плечо целует. — Фотосессия затянулась. Я приехал, как только смог. — Это ничего, я время с пользой потратил! Всё убрал, всё постирал, с линзами разобрался, — Эрик говорит в привычном уже быстром темпе, — у меня сначала аж слёзы текли, это дичь, никогда не думал, что с ними так сложно. Они оптические, но я их больше не надену. Если ты не попросишь, конечно, а так точно нет, спасибо, очки моё всё. — Я не стану заставлять тебя делать то, что тебе не нравится. Тем более, что мне и так нравятся твои глаза, — спокойно отвечает Чанхи и чуть давит на его обнажённую поясницу. — Ну-ка, давай. Пора кушать. Эрик ладошки ему на плечи кладёт и немного отодвигается, на вилку кивает: — Ты первый. Я старался. Стейк средней прожарки. Вкусный и сочный — Чанхи кивает и прикрывает глаза. — Потрясающе. Ты хорош, — Чанхи оглаживает ладонью его голое бедро, поощряя. Эрик чуть вздёргивает подбородок и улыбается удовлетворённо и весело. Чанхи кормит его и ест сам. Они пьют вино. Разговаривают об учёбе Эрика и предстоящем дипломе; о работе Чанхи и предстоящих фотосессиях. О планах на такое далёкое лето и желании завести питомца. Эрик болтает ногами, играется с его волосами, ёрзает. Чанхи им любуется. Постепенно хмелеющий, чаще его целует: в уголок губ, под ушком, в плечо. Немного затекают ноги. Эрик более плотный и спортивный, чем он сам. Чанхи всё равно может его на руки поднять и до спальни донести при желании. Он это сделать и намеревается, когда понимает, что они про еду забыли и вино не пьют больше: Эрик ёрзает сильнее, и фартук, едва ли что-то скрывающий, приподнимается слегка по очевидным причинам, пока Чанхи, бёдра его пальцами массируя, целует Эрика глубоко. Немного отстраняется, чтоб румянец на скулах заметить и блестящие от слюны губы. Очки, только мешающиеся, снимает с него и говорит подняться. Эрик встаёт, чертыхаясь слегка. Чанхи замечает теперь только, в каком тот состоянии, и что у него даже ноги слегка дрожат. Он руки в стороны расставляет, и Эрик на него запрыгивает, цепляясь, словно обезьянка. Чанхи под коленками хватает, ещё раз в щёку целует. В спальне темно. Чанхи, наизусть её зная, аккуратно кладёт Эрика на постель. Подняться хочет, но тот не отпускает, заставляя Чанхи равновесие потерять и на постель опереться, бедром прижимаясь к чужому паху и слегка надавливая коленкой на хвост. Эрик в ответ на это слабо ойкает и тазом вверх подаётся. Чанхи его целует-кусает, бормочет: — Дай мне раздеться. — Можешь не раздеваться. — Эрик, — раздражённый выдох в ответ на сказанное серьёзным тоном имя, — имей терпение. Он языком цокает и мычит, но отпускает, позволяя выпрямиться. Чанхи включает ночник, снимает пиджак и расстёгивает верхние пуговицы рубашки. Оборачивается к кровати и замирает невольно снова. Эрик стоит на четвереньках, а потом, видя, что он смотрит, прижимается грудью и щекой к постели и начинает вилять задницей, заставляя хвост лисий покачиваться — недоволен. Чанхи меняет своё решение. Подходит ближе, опирается снова коленом на матрас. Закатав рукава рубашки, без предупреждения давит на основание хвостика. Реакция ответная незамедлительна: Эрик от неожиданности стонет удивлённо, бёдра дрожат, коленки в стороны едут. Чанхи его слабо шлёпает; за поясницу приподнимает, заставляя вернуться к прежней позе. — Долго ты с хвостом ходишь? — Чанхи прокручивает его по кругу, вырывая из Эрика ещё один стон короткий. — Пару ч-часов, — Эрик пальцами сжимает простыни и на него косится. Ободок с ушами лисьими съезжает назад. — Я, а-ах, — Чанхи снова давит на основание, — сначала подготовился, а потом занимался ужином. — Пару? — переспрашивает насмешливо, немного на себя за хвост тянет, только чтоб обратно толкнуть, заставляя Эрика за его рукой следом тянуться. — Ты же с занятий ушёл. Даже если учесть, что ты продукты покупал, выходит сколько? Четыре часа? Пять? — Пя-ать, — Эрик выстанывает, потому что Чанхи снова за поясницу приподнимает, только чтобы опустить промежностью на своё колено. Поджимаются пальчики на ножках, коленки собственные опоры не чувствуют, Эрик судорожно и с призвуком выдыхает, пока Чанхи хвост за основание тянет, вынимая практически пробку, и толкает её обратно в очередной раз, Эрика заставляя слабо подпрыгнуть. — Хён, пожалуйста, — перевозбуждённый Эрик покладистый, даже хёном зовёт без напоминаний, — я так тебя ждал, — ноет. Чанхи его опускает. Прижимается к нему сзади, давая степень возбуждения почувствовать, ладонями по бёдрам ведёт, снова мнёт мышцы проработанные; Эрик в кровать локтями упирается, Чанхи грудью его спину чувствует, языком по ушной раковине ведёт, мурашки на руках и шее Эрика отмечая, и шепчет ему: — Мне тебя вылизать? — Да, пожалуйста, — мягким голосом. Чанхи аккуратно пробку за основание вытаскивает. Эрик чувствует неприятную пустоту внутри и рвано вдыхает, чуть сжимая пальцами одеяло. — Немного вперёд, — Чанхи подталкивает, заставляя передвинуться к самым подушкам. Эрик обнимает свою руками и прижимается к ней лицом на секунду, носом трётся. Глаза немного устали от линз. Он чувствует, как кровать позади него прогибается под весом Чанхи; чувствует его ладони на своих ягодицах. Чанхи снова несильно его шлёпает, а потом склоняется — горячее дыхание щекочет кожу. Обычно Чанхи долго его дразнит: подует, за ягодицу укусит, шлёпнет, кончиком языка коснётся, посмеётся с реакции. Поэтому Эрик, внутри чувствуя его горячий, юркий язык, охает удивлённо и невольно сжимается. Чанхи отстраняется, бедро кусает и мычит, кожу оттягивая: — Расслабься. За болью снова следует толкающийся внутрь язык, и Эрик, стараясь делать так, как Чанхи говорит, впивается в подушку пальцами, расслабляясь, приоткрывая рот и выстанывая «хён» на выдохе. Чанхи вылизывает его так самозабвенно, что у Эрика мелькает даже мысль, что он собирается его съесть вместо десерта, и он хнычет, потому что: — Хён, я кончу так, — отстраниться пытается, на него оборачивается. Пушистый, с ушами лисьими и в фартучке хорошеньком. Чанхи его бёдра на месте удерживает, дует на сжимающийся сфинктер, облизывается. Выпрямляясь, трётся — ткань жёсткая чувствительной кожи касается неприятно, но Эрик чувствует его член сквозь неё, и потому подаётся навстречу. — Хочешь, чтоб я в тебя вошёл? Чанхи спрашивает спокойно — словно бы между делом. Эрик на него смотрит. Пришедший в безукоризненно сидящем на нём костюме, с аккуратно уложенными волосами, теперь растрёпанный, без пиджака и с неопрятно сидящей на нём рубашкой, Чанхи смотрит на него из-под полуопущенных век безо всякого стеснения. Эрик всегда разговаривает за них двоих в больших компаниях. Эрик всегда первым лезет выяснять отношения, если в ресторане не то подали или в супермаркете не так пробили что-то. Обманчивая натура Чанхи потрясает Эрика каждый раз. — Хочу, — коротко, просяще отвечает он. Чанхи, не разрывая зрительного контакта, проникает в него двумя пальцами. Всё так же не разрывая зрительного контакта говорит: — Влажный такой. Ты как будто бы смазку в себя вливал, — интонация безучастная. Чанхи надавливает сильнее подушечками пальцев, и Эрик вскрикивает. Хвост, позабытый, валяется на краю кровати. Чанхи тянется, обруч с ушами лисьими его поправляет. Запускает пальцы в волосы, убирает их с лица, спрашивает: — Ну? — Она. Просто. Большая, — Эрик дышит часто-часто, после каждого слова паузу делая, в поисках опоры сжимает пальцами одеяло всё сильнее. — Было. Трудно. Чанхи вздыхает с каким-то сожалением. Добавляет палец ещё один, лбом прижимается к его виску: — Хотел бы я быть здесь, когда ты это делал. — Н-ну может, — Эрик сглатывает собирающуюся во рту слюну, — завтра. Чанхи вынимает пальцы. Бормочет, что хочет поцеловать, и Эрик снова на локтях приподнимается, целоваться лезет, слышит, как Чанхи ремень расстёгивает на брюках. Поцелуй выходит короткий, потому что Чанхи говорит из тумбочки подать лубрикант. — Да и так нормально, хён, ну пожалуйста, — Эрик задницей назад подаётся, трётся, чмокает в челюсть; Чанхи давит на его спину, заставая врасплох и впечатывая в постель всем телом. Чанхи сам полку открывает и тюбик достаёт, а Эрик невольно слегка в пояснице прогибается, потому что чувствительная головка неприятно о ткань трётся; Эрик кое-как мешающуюся ткань белья поправляет так, чтоб чуть легче стало. Чанхи, позаботившись о себе, к нему прижимается. Слегка надавливает, внимательно в лицо Эрика вглядываясь, и входит одним плавным движением, своими бёдрами вжимаясь в его. Эрик стонет тихо на выдохе. Он узкий, горячий и влажный из-за количества смазки; Чанхи укладывается на него сверху и спрашивает: — Что ты должен сказать? — Спасибо, хён, — отвечает Эрик низким, надломленным голосом. — Большое спасибо, хён. Хён самый лучший. — Последнее было не обязательно, — Чанхи, хмыкнув, целует, языком в рот открытый проникает и, приподнявшись, из Эрика наполовину выходит — резко, со шлепком опускаясь и выбивая из него очередной стон. Ему неудобно так. Поднимаясь, ладонью опирается чуть ниже лопаток, позвонки под кожей чувствуя, а второй рукой придерживает мешающийся подол рубашки и жалеет слегка, что на поводу у Эрика пошёл и не снял её. Чанхи движется плавно, ритмично, входит каждый раз глубоко, и Эрик на каждом новом толчке то ли стонет, то ли ноет — так хорошо, что бельё становится мокрым от предэякулята. Эрик руку назад заводит, потому что хочет за Чанхи держаться; Чанхи останавливается, выходит из него, переворачивает на спину. Он над Эриком возвышается: худой, изящный, слегка покрасневший. Губы красные, челку взмокшую убирает со лба, и смотрит на Эрика спокойно и внимательно. Эрик тоже раскрасневшийся, а ещё влажноватый какой-то от слюней, с глазами непривычно светлыми из-за линз. Его фартук задравшийся всё ещё на нём крепко держится, как и обруч с ушами лисьими, а головка члена, ярко-красная, выглядывает из-за резинки белья. Чанхи снимает с него ненужную вещь, бросая туда же, где валяется хвост лисий, на Эрика смотрит снова, спрашивает: — Ну что, лисёныш? Хочешь сам подвигаться? Приподнимая Эрика за поясницу, опираясь ягодицами на пятки и коленями на кровать, бёдра парня устраивает поверх собственных, входит в него запросто и руки к нему протягивает. Эрик за них хватается чуть выше запястий, и Чанхи тоже держит крепко: он толкается, Эрик двигается ему навстречу, каждый раз немного выгибаясь в спине — так Чанхи проникает в него ещё глубже. Воздух в комнате кажется спёртым, одеяло съезжает медленно, Эрик сквозь зубы стонет, — потому что так близко, почти, ещё чуть-чуть, — может, чтоб Чанхи к нему прикоснулся, или сказал что-нибудь, как только он умеет, и Чанхи, понимая, толкается в него несколько резче, руки его отпускает и к нему склоняется, сгибает почти пополам. Эрик за его рубашку хватается и целоваться лезет, чувствуя наконец-таки руку на своём изнывающем члене. Он бездумно бормочет несколько «я сейчас», побуждая Чанхи ускориться, губами в ухо впечататься и низким голосом спросить: — Что сказать надо? Эрик сжимается вокруг него; его оргазм сильный, и он не знает, не помнит, что сказать надо, потому с надрывом каким-то, воюще почти выдаёт: — Чанхи хён мой любимый хён! Он не слышит «Эрик, блять» и не чувствует того, что Чанхи смеётся — голову откинув, съезжающее одеяло сжимая в ладонях дышит загнанно и дрожит. Чанхи смотрит на руку свою и испачканный розовый фартук. Вытирает ладонь об него, тяжело дыша. Расстёгивает рукой чистой ещё несколько пуговиц своей рубашки измявшейся. Когда Эрик на него смотрит, спрашивает, почти смеясь: — Ты как? Нормально? — Эрик кивает слабо, к нему тянется — Чанхи его за руку берёт, чуть сжимает. Они находятся в этом положении немного, прежде чем он спрашивает: — Я могу двигаться? — Да, пожалуйста. Эрик гиперчувствительный. Чанхи перехватывает его бёдра крепко и в кровать втрахивает так, что у Эрика на глаза слёзы наворачиваются; Эрик его целует в скулу и бормочет ему тихое «я люблю тебя», когда Чанхи стонет, сбиваясь с ритма, толкаясь беспорядочно; Эрик царапает ногтями остриженными его затылок — очередным стоном сопровождается ощущение изливающегося в него Чанхи. Прижимаясь к нему щекой и чувствуя его ладони на своих бёдрах, Эрик думает, что годовщина удалась на славу, и Чанхи, кажется, думает так же. Он из Эрика выходит, голову ему на плечо кладёт, рассматривает. — Спасибо тебе за сегодня, — целует, приподнимаясь. Эрик улыбается. Кажется, его тело обмякло совсем. — На шестьсот дней ты мне сюрприз готовишь. — Тогда это не сюрприз будет, — Чанхи хмыкает. — Я честно постараюсь забыть о том, что сказал это, — Эрик жмурится. Чанхи играется с его волосами. — Надо раздеться и со стола убрать. Если хочешь, приготовлю нам ванную. Эрик, в общем-то, согласен. Фартук мешается, да и то, что Чанхи одет полностью, начало ему самому на нервы действовать. Он, пересиливая себя, потягивается. Спрашивает: — Ванную с пеной и свечами? Чанхи убирает падающие на его лоб волосы. — Ванную с пеной и свечами. Остыв и отдохнув немного, они поднимаются. Эрик, по-прежнему щеголяя голым задом, так и не сняв запачканный фартук, со стекающей по бедру спермой, отправляется со стола убирать, Чанхи и его «дай я тебя хоть вытру» игнорируя. Он мурчит себе под нос что-то, тарелками стучит, остатки еды раскладывая по контейнерам; вино предлагает допить, пока отмокать в ванной будут. Чанхи наблюдает за ним с улыбкой ласковой. Он, сняв рубашку наконец-таки, замечает, что помощница ему писала. «Всё прошло хорошо» и «говорила же, что иногда можешь уйти первым». Чанхи усмехается. На горизонте маячит день, когда ему, возможно, придётся самому больным прикидываться — покашлять и почихать. Он, телефон оставляя, отправляется в ванную, чтоб пена, свечи, вино и продолжение праздника.