Разноцветные стёклышки

Серёжа вообще не хотел идти на это мероприятие. Больше всего в популярности он ненавидел именно этот аспект: если ты известен, то должен показываться на светских приёмах, бесконечно улыбаться, даже когда тебе совсем не хочется и держать лицо. В конце рабочей недели Серёже хотелось только завалиться с Олегом на диван, обняться и посмотреть какую-нибудь лёгкую комедию. Но наступил вечер пятницы, а Серёжа, вместо уютной квартиры, мягкого дивана и обожаемого Олега получил только что открывшийся ресторан, неудобный строгий костюм и кучу людей, от которых уже тошнило. Во всех смыслах этого слова. Дёрнув ворот рубашки, Серёжа попытался вдохнуть глубже, чувствуя отвратительный запах алкоголя и дорогих одеколонов. Официальная часть с перерезанием атласной ленты уже завершилась, толстомордый хозяин заведения произнёс вдохновенную речь, но уйти всё ещё было нельзя. Это бы посчитали дурным тоном, тем более, незаметно ускользнуть не получилось бы: к Разумовскому подходили, без преувеличения, каждый пять минут. Дамы, смотря на него огромными глазами, хихикая и без конца поправляя глубокие вырезы вечерних платьев. Серёжу раздражало это бессмысленное мельтешение руками, но он вежливо отвечал на однотипные вопросы и мило улыбался, отчего каждая уходила с самодовольным выражением лица, надеясь, что ей удалось произвести впечатление. Мужчины, соблюдая вежливость, но смотря на Серёжу со смесь чёрной зависти и презрения, причём, первого было сильно больше, чем второго. «Они не считают нас ровней, — прозвучало в голове чужим холодным голосом. — Как это так, мы их младше раза в два, а столького добились. И пусть завидуют, да? Уроды». Серёжа судорожно вздохнул, завертел головой в поисках уборной. Наткнувшись взглядом на значок, обогнув очередную женщину, которая, очевидно, хотела поговорить, Серёжа чуть ли не бегом направился туда. Только заперев за собой кабинку, он почувствовал себя в безопасности. Дрожащими пальцами попытался расстегнуть рубашку. Сердце колотилось громко, но это было даже хорошо, из-за этого грохота было не слышно мыслей. Серёжа не знал, своих или уже чужих. Пуговицы не поддавались, кончики пальцев холодели. Серёжа задышал чаще, широко открыв рот. Здесь не пахло духотой или отвратительным одеколоном, наверное, освежитель воздуха был единственным хорошим моментом во всём, что здесь творилось. Бытовало мнение, что запах лаванды успокаивает, но, очевидно, организм Серёжи так не считал. Несколько пуговиц состукали по блестяще-чистому полу. Не держась на дрожащих ногах, только успев закрыть крышку унитаза, он осел на неё, беспомощно стараясь протолкнуть в сжавшиеся лёгкие немного воздуха. Серёже казалось, что он тонет. Однажды он и вправду чуть не утонул, в парковом пруду. Их тогда всей группой повезли на спектакль, а потом разрешили пойти в парк и ребята постарше столкнули Серёжу с мостика. Не сумев сориентироваться, он хлебнул воды и пошёл на дно солдатиком. К счастью, в парке было полно людей, Серёжу вытащили почти мгновенно, но для него эти секунды, проведённые под водой, не прошли бесследно. Кажется, это послужило спусковым крючком и как раз тогда Серёжа окончательно потерял себя. Должно быть, он умер тогда, понарошку, а вот теперь умирал по-настоящему. Дышать становилось всё труднее, Серёжа хрипел, царапал оголившуюся грудную клетку. Сердце заходилось в бешеном темпе, оно вдруг стало таким большим, что норовило пробить рёбра. Страх дошёл до критической точки, инстинкт самосохранения запоздало включился. Серёжа захрипел, рванулся вперёд. Плечо обожгло далёкой болью, это был как удар сквозь вату. Кубарем выкатившись из кабинки, Серёжа ударился о фаянсовую раковину, не совсем соображая, что делает, смахнул кран вверх и плеснул себе в лицо водой. Слава богу. она оказалась холодной, иначе бы, вдобавок ко всему прочему, Серёжа бы получил и ожог. Закашлявшись, он глубоко задышал и наконец-то сумел пропустить в лёгкие достаточно кислорода. Тяжело вздымая грудную клетку, глянул на себя в зеркало. Лицо, покрытое красными пятнами, дрожащие губы, мокрые ресницы и безумный взгляд. Да, всё-таки подобные мероприятия до добра не доводят. Вместо страха и духоты Серёжа теперь почувствовал холод и опустошение. Кое-как приведя себя в порядок, он уполз в другую кабинку, снова запершись в ней. Дрожа, теперь уже от холода, Серёжа достал телефон как раз в тот момент, когда он завибрировал, оповещая о вызове. Должно быть, у Олега был волчий нюх, он почуял, что Серёже нехорошо, либо же, это было простым совпадением, но он позвонил ему. И оказалось, что это не совпадение. — Тебя не надо встречать? Я могу, как раз освободился, — Олег говорил расслабленно, пусть и немного устало. Позади слышался шум улицы, сигналы машин, стоящих в бесконечных пробках. — Или ты всё ещё на своём светском приёме? — Забери меня, — жалобно попросил Серёжа. — Сейчас буду. У тебя ничего не болит? — Нет, — пробормотал Серёжа. — Только… Хочу домой. Олег не бросал трубку до тех пор, пока не оказался с другой стороны кабинки. Разумеется, охрана пропустила его, все знали, что Волков служит Разумовскому; даже если бы не знали, то переходить ему дорогу всё равно не осмелились. Серёжа вывалился из кабинки прямо в тёплые объятия, окольцевал Олега руками вокруг талии, прижался щекой к тёплой груди. — Тяжёлый вечер, да? — ласково спросил Олег. Тихо выдохнул, увидев, как Серёжа закивал головой, щекоча подбородок пушистой рыжей макушкой. — Ну, всё, пойдём домой, хороший. Кстати, ты не против попутчиков? Серёжа нехотя оторвался он Олега, вопросительно глянул на него. Тот, улыбаясь, вывел одну руку из-за его спины. В его пальцах, склонив мятно-кремовые головки, дремали недавно распустившиеся подснежники. Серёжа поглядел на них, потом на Олега. Они светло улыбнулись друг другу. Это был последний холодный день марта. Скоро начиналась оттепель.