Господин моего сердца

       Южный берег Константинополя. 1264 год. 60 лет спустя       Зелёные некогда глаза давно выцвели от прожитых лет и пролитых слёз, и не только от горя, но и от радости. Но волны, на которые эти глаза устремлены, не теряют своей глубинной синевы — всё так же переливаются, тихо прибиваясь к берегу.       Старик вздыхает, морщинистой рукой проводит по седым волосам, а второй опирается на гладкую рукоять трости. О, как давно он наблюдает за морем, хоть родился и вырос совсем в других местах, о которых и не помнит почти ничего.       Он медленно обводит тусклым взглядом весь берег, крутым обрывом нависающим над морем, а после — на две могилы рядом, гладкими холмиками выделяющиеся на фоне зелени и цветов. Могилы просты и ничем не примечательны. Над одной — деревянный крест, над второй — воткнутый наподобие креста двуручный меч. Но сразу видно, что человеческая рука не оставляет их: могилы ухожены, а небольшие цветочные веночки на них говорят и о почитании захороненных здесь людей. — Дедушка Кай!.. Де-е-еда!.. — доносится издалека молодой голос стремительно приближающегося юноши. — Дед! Я знал, что найду тебя здесь. Хочу, чтоб ты первым об этом знал!       Пятнадцатилетний юноша с вихрами чёрных кудрей и сияющими зелёными глазами прислоняется к старику, пытаясь отдышаться, а тот обнимает его мягко, улыбаясь резвости своего младшего внука. — Чего ты так несёшься, Наму? Что такого случилось? Опять со старшими братьями поспорил? — Не-е, деда. Тут это… смотри! Помнишь, я говорил тебе, что в городе нашёл книжную лавку? — Помню, конечно, — всё также улыбается старик. — Я давно хотел найти эту книгу… в которой о Чёрном рыцаре и Господине сердца, вот… Я просил владельца лавки привезти её в город, и он привёз… и я сразу же забрал. —       Сбивчивый рассказ юноши вызывает смех деда, он просит его не торопиться и успокоиться. — Нет, дедушка, ты не знаешь, это о том времени, когда наш город был совсем другим, а доблестные рыцари правили им. Я очень хочу прочитать её вместе с тобой, чтобы ты первым услышал об этом. — Конечно, Наму, я послушаю, почитай для меня.       Старик опускается на гладкий камень неподалёку от могил, всё так же смотря на море и далёкий горизонт. — «Это было в то лето, когда благодать Божья опустилась на древнюю землю франков, во времена правления богоугодного короля Людовика, когда с позволения правителя и благословения Господа съехались доблестные рыцари на праздник мужской силы и чести — турнир вблизи города Сарты…».       Юный голос звучит ровно, но не лишён красок: внук то вздыхает, то запинается, а то и восклицает от восторга. Наму читает с упоением, полностью погрузившись в историю о рыцаре из далёкой, незнакомой страны, что обрёл друзей, славу и любовь. Он читает и совсем не замечает, как нахмурились брови седого старика от смутных подозрений, не чувствует, как взволнованно задышал старец, а руки его задрожали, едва услышав имя родного человека. Наму всё читает и читает: о чёрных галерах и бордовых парусах, о порванных цепях и горящей крепости… О людях, чьи имена теперь в вечности!       Старик всё же не удержал слёз, и лишь тогда юноша испуганно посмотрел в его лицо, перекошенное от страданий, вновь переживаемых сердцем. О, как давно всё это было, а помнится будто вчера.       Взволнованный Наму тотчас забывает о книге и бежит к дедушке: — Дедушка, что с тобой? Тебе плохо? Почему ты плачешь? — Всё хорошо, Наму, — морщинистое лицо расплывается в улыбке, но слёзы всё ещё искрятся в глазах. — Со мной всё хорошо. А плачу… наверное, от счастья. — Да разве же так плачут, от счастья-то? Может я тебя огорчил чем, деда? — Чем же ты можешь меня огорчить, мой маленький внук? Всё хорошо. Просто… вспомнилось кое-что. Так ты почитаешь мне ещё? Книга, правда, замечательная. — Почитаю, почитаю обязательно. Только пойдём домой, дедушка. Там бабушка нас ждёт, и мама с папой, и дядюшки, и все-все-все! Пойдём?       Старик гладит чёрные вихры юноши, ласково заглядывая в зелёные глаза внука, и кивает. — Пойдём домой, Наму.       Склонившееся к закату солнце, золотит волны и высокий берег над ними. Оно тёплыми лучами проводит по морю, касаясь двух могил, и словно застывает на них, отражаясь в сиянии клинка. Так же, как и глаза старика, оглянувшегося перед самым уходом. — Спите в вечности, мой король и мой господин, а мир уже не забудет о вас во все времена…                            

Конец