Привет, монстр!

Запись из дневника 2 февраля 2023 Это моя первая запись. Так странно… писать письма куда легче, ведь они адресованы кому-то, а запись личных мыслей… В общем, как это там делают? «Дорогой дневник»?.. Нам разрешили три длительных свидания в год. Три, сука! И как бы я не убеждал, не спорил, не упрашивал увеличить хотя бы до шести, меня просто выставляли за дверь со словами «не положено». Остается только надеяться на Ибо, на его, так скажем, хорошее поведение, но он сидит всего 6 месяцев, слишком малый срок для поощрений. Всего 6 месяцев? Что я несу! Он сидит уже целых 6 месяцев. Я схожу с ума от одной только мысли об этой ужасной цифре. Я безумно скучаю и до сих пор не могу привыкнуть, что его нет рядом. Первое свидание было в сентябре и оно было коротким, всего-то четыре часа, но этого хватило, чтобы я смог прикоснуться к нему, обнять его и заглянуть в его лисьи глаза, увидеть его ухмылку. С ним было все хорошо, по крайней мере, он себя так вел, но тогда прошел всего месяц от его срока… Что было дальше? С каждым новым его письмом (ведь свиданий назначено больше не было) я видел, как он меняется. Каждое слово, каждый иероглиф в его письмах кричали о том, что ему страшно. Его окутывала паническая тревога, что он никогда больше не выйдет оттуда, хотя он прекрасно понимал, что это случится. А потом Ибо и вовсе перестал писать… Первое долгосрочное было назначено в декабре прошлого года. Это был бы праздник, как для меня, так и для него в равной степени, и этот праздник был вовсе не Новый год. Но волею судьбы нам не суждено было увидеться… Ноябрь 2022 — Ты уже купил презервативы? — ехидно спросил зашедший в кабинет Си Чен. В лицо ему сразу полетела ручка, в сопровождении весьма культурной просьбы: — Завали! — Ладно-ладно, — поморщился Чен, ставя стакан с кофе на стол Чжаня. — Я же просто спросил, — играя бровями, Чен изогнул рот в улыбке. — До этого еще далеко, — прикрыв глаза и откинувшись на спинку стула, выдохнул Чжань. — Всего через месяц. — Еще только через месяц, — поправил Чжань. — У меня день, как вечность, а ты мне про месяц. — Понимаю, — кивнул Чен, но уже без улыбки. — Он писал тебе? — Уже пару недель писем не было, — расстроенно качнул головой Чжань и встал со стула, забирая какие-то документы. — А ты? — А я пытаюсь узнать, в чем проблема. — Я могу узнать, у меня туда брата неделю назад перевели. — Ты ахуел?! — воскликнул Чжань, но не со злом, а, скорее, с эмоциональным интересом. — Раньше сказать не въебись было? — Так ты не спрашивал, — пожал плечами Си Чен. — Завтра узнаю. Ибо и правда не писал уже около месяца. Причину этого не понять обычному человеку, ведь последует весьма очевидный вопрос: «Как можно не писать любимому, который скучает по тебе и ждет? Единственному, кто ждет». Оказывается, еще как можно. Можно, когда ты сидишь в камере и не замечаешь, как день сменяется ночью; можно, когда ты думаешь обо всем, что натворил, ведь больше здесь заниматься нечем; можно, когда ты смотришь в глаза напротив, и не видишь там любви, ведь все, что уловили твои глаза, подсознание сразу переворачивает в жалость и отвращение, и возникает глупая и ужасная мысль: «Ему не нужен такой, как я. Он достоин большего». Немного подумать и понять, что это не так, невозможно, ведь эта мысль уже прочно засела в мозгу и подпитывается четырьмя серыми стенами; звуками ключей, открывающих камеру; вонью канализации и сокамерниками, которые так и норовят подъебать на тему того, что такая красивая мордашка забыла в этом ужасном месте. Изгнать эту мысль из головы не получается, даже когда тебе говорят обратное. А Чжань говорил, в каждом письме, предложении, слове. В письма Чжань вкладывал все то, чего Ибо в них так не хватает. Ибо ушел в себя сразу после свидания с Чжанем, он перестал писать. «Пусть лучше считает меня конченым ублюдком, чем посвятит свою жизнь уголовнику». — Хван Чон вызывал… — простонал Чжань, совершенно забывший об этом. — Ну, и чего тогда сидим? — вскочил Чен, боясь очередного нагоняя от шефа. — Погнали. — Здравия желаем, — ввалились оба в кабинет генерала, — вызывали? — Да уж, еще полчаса назад, — не грозно, но внушительно произнес Хван, бросив взгляд на часы. — Садитесь. Когда оба сели напротив друг друга, Чон продолжил: — Как дело продвигается? — Мы связались с подсадным, он сказал, что главарь появится на сделке по выкупу крупной порции кокаина, — начал Чжань. — Да, — кивнул Чен, — думаем, там их и возьмем. — Хорошо, дата уже известна? — 15 декабря. — У вас две недели, успеете подготовить все? — Первый раз, что ли? — хмыкнул Чен и поймал на себе тяжелый взгляд Чона. — Понял, мы пойдем? — он кивнул Чжаню в сторону двери. — Идите. — Когда у тебя там свидание с Ибо? — Двадцать второго, — выдохнул Чжань. — Успеем, — подмигнул Си Чен. ****** — Ты спросил? — сразу набросился Чжань на Чена на следующий день. — Да. У твоего парня депрессняк по полной программе, — вздохнул Чен, закатывая глаза. — Чжо сказал, что он молчит, хоть и раньше не блистал в дискуссиях, не жрет практически ничего, на прогулки ходит только, если его выпинывают из камеры. В общем… — Пиздец, — округлил глаза Чжань, — вот именно поэтому мне надо больше свиданий, а, не три, блять… — Напиши ему, что все хорошо, что ты его ждешь, ну, или что там пишут. — Ахуительный совет, Чен, — демонстративно похлопал в ладоши Чжань. — А я, блять, до этого писал, что он мне нахуй здесь не нужен?! — психанул он, плюхаясь на диван. Похлопав себя по щекам, Чжань уже спокойнее произнес: — Прости… Я не хотел срываться. — Я все понимаю, — Чен присел рядом. — Есть одна мысль, но если Чжо спалят, его попрут. Чжань посмотрел на Чена с надеждой. — Что ты имеешь в виду? — Ну раз хахаль твой, — подзатыльник прилетел сразу, и Чжаня не волновало, что Чен пытается помочь, — Ибо, — исправился он, потирая затылок. — Так вот, если он не читает твои письма или читает, но тараканы его все равно грызут, то Чжо даст ему телефон, и вы с ним сможете поговорить. — А… как? — Чжань потряс головой. — Когда? — Ну, когда будешь готов, я позвоню Чжо, и он там уже сообразит. — Я готов. — Уверен? — Чен, блять! Звони! Через несколько минут Чен сбросил звонок и сообщил Чжаню, что он сможет поговорить с Ибо пять минут через два дня, и посоветовал, чтобы тот подобрал конкретные слова, а не распускал сопли, ведь это не поможет вправить Ибо мозги. И этот совет уже был реально годным, ведь, услышь Чжань голос Ибо, он бы и двух слов связать не смог, как это было на первом их свидании. Из четырех часов по делу они говорили лишь три, а первый час просто осматривали друг друга, как на медосмотре, и молчали в тряпочку что один, что другой. — Операцию продумал? — Чжань, как будто набравшись сил от данной новости, вскочил с дивана. — Да, будет жарко, причем, нам тоже. Там две банды, самые крупные триады Китая, может, перенесем?.. — неуверенно спросил Чен. — Ну, я имею ввиду, будут же еще у него сделки… — Не факт, что он на них появится, — покачал головой Чжань, попивая кофе, — сам подумай, мы их уже три месяца пасем, и на всех встречах появлялся только его посредник, а тут он сам выполз. Когда еще такая удача подвернется? — Чжань криво ухмыльнулся. — Тебя Ибо этому научил? — искривил Чен бровь. — Чему? — Вот этой штуке, — Чен попытался изобразить кривой оскал, но вышло не очень. Чжань захохотал от души, а потом подумал, неужели он так никогда не делал, и ведь правда… не делал. ****** — Я так скучаю, диди, ты даже не представляешь, как сильно, — раздается над ухом, и Ибо подскакивает, узнавая знакомые до боли слова, произнесенные отвратительным голосом, — мне так хочется обнять тебя, рассказать, как… — Отдай, — хрипло говорит Ибо, и голос его полон ярости. — Рассказать, как прошел мой день, глядя тебе в глаза, — продолжает стоящий перед ним с гадкой ухмылкой мужик. — Ты с первого раза не понял? — Ибо спрыгивает с кровати и толкает мужика в плечо. — А ты руки-то не распускай. — Сокамерник хватает Ибо за предплечье, но тот вырывается и толкает его уже в другое плечо. — А то что? — А то до ночи не доживешь, — шипит мужик, и изо рта его идет вонь, от которой Ибо так и хочется отрыгнуть на жирную свинью напротив. — А ну, разошлись! — орет охранник, открывая дверь, и мужик отбегает от Ибо, сжимая письмо, которое забрал, в руке. — Ты, сука, не понял, что ли?! — орет Ибо, хватая мужика за запястье, тот изворачивается и бьет его по лицу, от чего Ибо валится на колени. — Я непонятно сказал?! — Мужчина в форме входит в камеру и подхватывает Ибо за руки, а мужика бьет дубинкой по хребту так, что тот повторяет действия Вана и валится с ног. Охранник выводит Ибо из камеры и скороговоркой проговаривает знакомый набор требований: руки за спину, лицом к стене, голову вниз, вперед. И Ибо покорно выполняет, он знает, что бывает с теми, кто пытается сыпать умными фразочками типа «мамке своей приказывать будешь», видел пару таких умников. Идя прямо по коридору, Ибо не понимает, куда его ведут, обед им носят в камеру, да и рано еще для него, для прогулки тоже рано, прогулка всегда после обеда. Со спины Ибо чувствует, как охранник приближается к нему и дышит прямо в шею. «Блять…», — испуганно мечась взглядом по полу, думает Ибо. В мыслях крутится: «Неужели это правда?». Красивые мальчики всегда пользуются большим спросом, как у заключенных, так и у работников тюрьмы, но Ибо не хочет в это верить. На мгновение он зажмуривается, отгоняя от себя ужасные мысли. И слышит спокойное: — Не бойся ты так. Чжань хочет поговорить с тобой. — Чжань, — резко выдыхает Ибо с облегчением, что сегодня его пятая точка не пострадает. — Тихо, ты же понимаешь, что это запрещено? — Ибо кивает. — Скажи спасибо, что сегодня я на смене, а то бы просидел в одиночке и никаких свиданий на ближайший год. — Ибо испуганно вздрагивает. — Сожми, — в руки Ибо вкладывают телефон. — Я заведу тебя в комнату, дам тебе пять минут. — Десять, — нагло требует Ибо, и охранник удивляется. — Много. — Прошу, — жалобно стонет он. — Хорошо, десять минут, а потом выходишь, телефон оставишь на диване. — Спасибо, — кивает Ибо. ****** — Готов? — спрашивает Чен, держа телефон в руках. — Готов, — кивает Чжань. Со стороны эти двое выглядят, как малолетние придурки, которые собираются позвонить по чужому номеру и подшутить, что где-то в доме бомба. Когда раздаются гудки, Чжань действительно начинает переживать, сердце бьется чаще, а ладони становятся холодными и потными. Раздается голос, но это не Ибо. Чжань резко выдыхает и дожидается, пока Чен и Чжо договорятся, и тот передаст телефон Вану. Наконец Чжань слышит томное и очень низкое: — Алло. «Никаких соплей», — мигает в голове Чжаня красной строкой, и он сходу начинает: — Слушай сюда. — Голос его не грубый, но и не нежный, с напором и силой Чжань проговаривает каждое слово. — Чего ты добиваешься? Ты настолько ахуел, что решил подохнуть от голодовки и оставить меня одного?! Неужели тебе настолько на меня насрать? Я тут каждый день мечтаю о том, как увижу тебя, жду хотя бы одной строчки, переживаю, все ли с тобой хорошо. Жду, понимаешь?! А ты решил лишить меня этого всего? Решил лишить единственного, что мне дорого? Решил лишить себя? Тяжелый выдох. — Чжань, мне… — Тебе что? — Не перебивай! — прикрикивает Ибо. — Мне не плевать на тебя, именно поэтому я… просто не хочу, чтобы ты был с таким как… — Меня не ебет, чего ты там не хочешь! — орет в трубку Чжань. Си Чен удивленно вскидывает взгляд, да что там, он в прямом смысле слова ахуевает. Он, конечно, сказал, чтобы никаких соплей, но Чжань, кажется, воспринял это буквально. — Я этого хочу, понял? — продолжает Чжань. — И если я в скором времени не получу от тебя письма, то приеду и придушу тебя. Своими руками. В трубке раздается короткое хмыканье. Чжань прямо-таки видит, как Ибо ухмыляется. — Попробуй. — Ты меня на понт берешь? — Я скучаю, — очень тихо, невнятно, но Чжань слышит, слышит и чувствует, с какой болью и отчаянием, с какой нежностью и любовью произнесены эти слова. Сяо выдыхает рвано, пытаясь сдержать накатывающие слезы. — Тогда пиши… ****** Чжань кричит, и Ибо почему-то радостно от этого. Нет, не потому что Ибо тащится от страданий других, просто он услышал его голос, снова… хоть и через телефон, но он снова чувствует в голосе эмоции. С абстрактным мышлением туго, и письма не передадут всего спектра, а вот ор Чжаня — очень даже. Ибо улыбается, решается сказать: — Я скучаю. — Тогда пиши… У Ибо как будто появляется второй мозг, ясный и понимающий, что да, он действительно нужен Чжаню, даже со всем своим богатым прошлым. Дебильная улыбка не сползает с его лица от мысли, что Чжань — лекарь, ведь хандра уходит, и остается что-то светлое, чего уже точно не отнять ни идиотам в камере, ни серым стенам. — Буду, — шепчет Ибо и смотрит на таймер телефона, как ни странно они уложились в семь минут, но раз Ибо выпросил десять, он не собирается терять этого золота. — Месяц, — говорит он, и у Чжаня дыхание перехватывает. — Да, А-Бо, — улыбается он, — месяц. — Я хочу жаренные ребрышки, — продолжает Ибо, а Чжань всхлипывает и смеется. — Острые? — Как обычно. — Заказ принят. — Ожидаю. ****** Прошла неделя, как Чжань устроил Ибо порку на расстоянии. Почтовый ящик Чжань проверял каждый день, стабильно после работы, но ничего… Чжань часто допоздна был на работе, так что он попросил свою соседку изредка проверять его ящик. И вот когда на пятый день ожиданий Чжань и Чен снова остались на дежурстве, обсуждая план предстоящей операции, Чжаню доставили письмо. Радости его не было предела, когда он увидел конверт и прочитал на нем имя отправителя. Чжань бросил все дела. Он буквально полетел на диван, на ходу распечатывая письмо. «Со мной все хорошо». Это все, что было написано на тетрадном листе в клетку и, когда он нервно перевернул листок, с другой стороны тоже увидел лишь пустоту. Это все, что написал ему Ибо. Первым его желанием было разорвать лист в клочья, ведь младший явно издевался над ним. — Не психуй, может… — Чен подошел к брошенному в сторону конверту и, заглянув туда, достал еще один свернутый лист. — Внимательней смотреть нужно, — улыбнулся он, протягивая письмо Чжаню. И действительно, большой лист белой бумаги был весь исписан мелким почерком. — Негодник, — вырвалось у Чжаня вместе со слезами и, утерев их, он принялся читать. Kim Feel — Someday, The Boy (для большего погружения) «Если ты читаешь это, значит, тебе мало одного только «со мной все хорошо», и ты мне наврал. Но меня рядом нет, и я об этом не узнаю, так что живи пока. Я бы мог написать тебе, что со мной все хорошо, но это не так. Гэ… мне очень страшно и тяжело здесь. Мне не хватает тебя. Иногда мне настолько тебя не хватает, что я думаю над тем, какой же я идиот, что все рассказал и сдался. Ведь я мог бы быть с тобой и, как бы ужасно это ни звучало, мне было бы наплевать на то, что я делал раньше или бы делал до сих пор… Боль… почему она не утихает, гэ? Меня всего окутывает боль воспоминаний о моих поступках, и я дышать из-за этого нормально не могу. Хочу стереть память, но не знаю, откуда начать, потому что не останется ничего, и это страшно… Я не очень многословен в жизни и вряд ли бы сказал это тебе, но Чжань, я очень рад, что я встретил тебя, потому что ты — единственное, что заставляет меня просыпаться каждый день. Хоть ты и не рядом, но все равно даешь мне сил справиться с окружающим меня кошмаром. Ты причина, по которой я до сих пор жив. Мне часто снится, что я стою на краю бездны и чувство, что вот-вот упаду, навязчиво заседает в голове, но потом слышу голос… твой голос, гэ. Слыша тебя хотя бы во сне, я понимаю, что не один. Ты спас меня тогда и продолжаешь спасать до сих пор… спасибо.

Береги себя.»

Бумага, когда намокает и вновь высыхает, принимает особый вид, имея где-то уплотнение, где-то потертые места с выпуклыми частями. Чернила имеют свойства растекаться, когда на них попадают капли. И вот письмо Ибо искупалось в море, в соленом море слез самого Ибо, который писал его и, конечно же, Чжаня, который читал. Ибо не писал, потому что не хотел добавлять эмоциональных проблем старшему, но он также не мог держать все это в себе, и Чжань был благодарен за то, что младший с ним поделился тем, что у него на душе. — Мы справимся, А-Бо, — шепчет Чжань, сжимая письмо около груди, — я обещаю. Воздуха мало. Чжань встает на ноги и бредет к столу. Уронив все папки с документами со стола, Чжань медленно сползает на пол и пытается хоть как-то выровнять дыхание. Хватая воздух, Чжань кружит глазами в поисках чего-то, кого-то. В глазах двоится, к нему наклоняется Чен, обхватывает его лицо руками, легонько бьет по щекам, приводя Чжаня в сознание. Дрожащий Чжань пугает Чена, он поднимает его на ноги и ведет обратно к дивану. — Эй, — шепчет Чен, — ты чего? — Я не знаю, просто… — Просто негодник умеет наслать жути? — Чен бросает грустный взгляд в сторону письма. — Умеет, — выдыхает Чжань. — Отдохни, я тут сам закончу, — кивает Чен и выключает в кабинете свет, оставляя лишь ночник на столе. День операции Сяохай, глава триады, по чью душу, собственно, они шли, уходит. Видя это, Чжань, не раздумывая, бросается за ним, он не позволит ему уйти, только не сейчас, когда они уже накрыли всю банду. Чжань срывается с места, не слыша ни крики Чена, ни выстрелы спецназа, он просто бежит в глубь леса. Чжань пробегает под старым заброшенным чем-то, похожим на огромную теплицу. Металлическое строение со стеклянной крышей и огромные балки, держащие ее. Выбежав на лесную дорогу, Чжань настигает Сяохая прямо возле машины. Он простреливает два передних колеса, чтобы тот не смог тронуться, и передает по рации, куда идти остальным. Держа Сяохая на прицеле, Чжань медленно подходит к машине, но Сяохай делает неожиданное движение, с силой бьет его ногой под колено, заставляя отшатнуться, и стреляет Чжаню в грудь. В ушах раздался звон, резкая боль отозвалась по всему телу, и Чжань не удержался на ногах. Он потряс головой и, насколько возможно в его состоянии, сфокусировав взгляд, выстрелил в бедро Сяохаю. В это время появились Си Чен и несколько человек из спецназа. Подбежав к лежащему Чжаню, Чень распахнул верхнюю одежду и ощупал ткань за бронежилетом. Крови не было, и Чень выдохнул, продолжая расстегивать жилет. Но вот Чжаню от этого было не горячо и не холодно. Бледность, заливавшая его лицо, была сравнима с цветом его белой рубашки. Чжань дышал тяжело, с хрипами, вдруг закашлялся, и из уголка рта потекла кровь. Чен примерно понимал, что может произойти в случае, если выстрел был сделан с расстояния вытянутой руки. Крича Чжаню, чтобы тот не отключался и слушал его голос, Чен затребовал по рации машину скорой помощи. Сяо слушал крики Чена, но из-за собственного сильного хрипа разобрать почти ничего не мог. Веки тяжелели, и вскоре он уже не мог держать глаза открытыми. Сяо провалился в темноту с последней мыслью: «Ты не должен был». ****** Как только Чжаня увезли, Си Чен позвонил Сюань Лу и Хван Чону, которые спешно прибыли в больницу. Всю ночь они втроем просидели возле операционного блока, и лишь под утро к ним вышел врач. — Как все прошло? — бросилась к нему Лу. — Операция прошла успешно. Очевидно, произошел близкий контакт со снарядом, сильная отдача привела к переломам ребер. И все бы ничего, если бы их осколки не задели легкое. Кровь скопилась в плевре, отсюда хрипы и поверхностное дыхание. Это по серьезным травмам, в остальном легкая контузия и вывих колена. Мы сделали все от нас зависящее, теперь остается только ждать. Организм молодой, сильный, — врач устало улыбнулся, — справится. Тем более, привезли его вовремя. В течение 2-3 дней должен прийти в себя. А сейчас прошу меня простить. Мужчина поклонился и отошел от них. — Число? — вдруг возбужденно воскликнул Чен, глядя на Хван Чона. — Что? — одновременно спросили Чон и Лу. — Число сегодня какое? Срочно! — продолжал кричать Чен. — 16 декабря, — ответил Чон. — Сука! — расстроенно выдохнул парень. — Блять, он же умрет… — шепнул он, за что тут же и очень больно получил по голове. — Ты чего несешь такое?! — крикнула Лу. — Сказали же, что все хорошо. — Все ужасно, Лу! На двадцать второе суд назначил долгосрочное свидание, как думаешь, очнись Чжань через два-три дня, да хоть, блять, завтра, у него будет время восстановиться и пойти? — в отчаянии пробормотал Чен. — Это я виноват, пойди я сразу за ним, этого бы не случилось… — Не вини себя, парень, — успокаивающе сказал Хван Чон, — работа у нас такая… — Перенести, можно же перенести? — предположила Лу. — Нет, — возразил Чон. — Чжань пытался предлагать собственные даты, но ему все время давали отказ. — Но это же уважительная причина. — Никого не волнует, — отозвался Чен и пошел прочь. ****** 22-е число. Красный день календаря. Ибо уже не может дождаться, когда в камеру зайдет охранник и в привычно приказной манере скажет Ибо «на выход», а он, как обычно, покорно выйдет, только уже с радостью на душе, ведь сегодня он увидит солнце, свое личное солнце. Ибо лежит, стоит, сидит, ходит из угла в угол и, когда, наконец, слышится звон ключей, открывающих дверь, вздрагивает и по инерции готовит покрасневшие запястья для наручников, но это не к нему… — Хао Нин, на выход, — звучит от охранника, и Ибо опять впадает в режим ожидания. Так проходит весь день. Ибо не понимает, искренне не понимает. Может, это из-за того, что Чжань на него в обиде из-за отсутствия писем? Нет, полный бред, Чжань даже пошел на нарушение и нашел способ позвонить туда, куда звонить не положено, он не мог из-за такого пустяка пропустить, наверно, самый важный для них день. Скорее это из-за того, что Ибо тогда устроил сцену с Лином, мужиком, который отобрал письмо Чжаня и нагло прочел его вслух. Да, вероятнее всего именно поэтому. Но Чжо сказал, что никому не скажет об этом, и что все будет хорошо. Голова заболела от всех этих мыслей, и Ибо просто валится на кровать, но уснуть так и не может. «Он не пришел…», — панически крутится и крутится в голове. Долгосрочное значит три дня, и именно в эти три дня могут приехать те, кому назначено. Кто-то приезжает на один день из-за работы, что случается редко, каждый хочет провести вместе как можно больше времени и не тратить выделенные минуты ни на что другое, поэтому все приезжает в первый же день назначенного срока. «Может, работа…» — думает Ван, конечно, Чжань не хуй с горы, чтобы так просто слинять с работы под шумок, у него могут быть дела. Но это оправдание, «не хуй с горы», так же подходило под то, что у него есть связи, и отпроситься ему, это как для Ибо сожрать пакет конфет, труда не составило бы. Истекал третий день. Никто не пришел. Никто не написал. Никто не сообщил. Внутри что-то треснуло, теперь Ибо был окончательно разбит. ****** Ощущение дикой тревоги и паники. Вокруг вечная ночь, а небо усыпано звездами. Место не знакомо, устремив взгляд вверх огромного металлического строения, Чжань видит мощные балки, держащие крышу, и понимает, где он… В центре всей конструкции, подобно брошенному в отчаянии, стоит человек. Стеклянный купол сооружения пробивает свет огромной луны. Когда Чжань оказывается рядом с человеком, он видит знакомые черты — это Ибо. Он стоит во всем белом, и сзади его освещает бесячий яркий свет, который режет глаза. Звенящую тишину нарушает хриплое: — Я так ждал тебя. — Ибо неестественно наклоняет голову вбок, и на шее его становится видной синевато-красная гематома с запекшейся кровью. — Я так хотел увидеть солнце. — Ибо проводит большим пальцем по губам старшего и улыбается. Чжань понимает, что он имеет в виду. Солнцем Ибо называл его улыбку. — Почему? — с грустью и тяжестью смотрит Ибо. — И… — слова не складываются, Чжань хочет так много сказать, спросить, но все, что выходит, лишь мычание. — Вернись ко мне. — Ибо протягивает руку к Чжаню. Ибо бледен до ужаса. На фоне его фарфоровой кожи красная полоса кажется еще ярче. Чжань протягивает руку, чтобы дотронуться до длинной шеи, и проводит тонкими пальцами по красной линии. — Что ты… — Проснись, Чжань-Чжань, мое солнце не должно погаснуть… — Ибо улыбается, и его силуэт становится мутным, размытым. — Ибо! — наконец выкрикивает Чжань, когда образ младшего исчезает полностью. Темно. Чжань дрожит и тяжело дышит, в груди болит, и вдох дается с трудом. В ушах то ли звон, то ли пищание, но ясно одно, Сяо тошно от него. Чжань медленно поворачивает голову в сторону и видит спящую Лу, пытается что-то сказать. В звенящей тишине его мычания достаточно, чтобы Лу услышала. Бросив на него короткий взгляд, она вскакивает со стула и выбегает из палаты, чтобы позвать врача. Через минуту над головой Чжаня как будто жужжат мухи, его трогают, что-то спрашивают, но Чжань лишь моргает. В голове мысли только про то, от чего он, собственно, и очнулся. Глаза, полные боли и слез, позволяют врачу сделать вывод, что Чжаню больно, но вывод ошибочный, Чжаню страшно. Добавив дозу обезболивающего, Чжаня снова отправляют в сон. Прошло около пяти часов, и Чжань проснулся уже в полной ясности. На него больше не действовало снотворное, туманившее разум, но из-за обезболивающих он все еще чувствовал слабость. Пока его осматривали, брали анализы и давали указания, Чжань покорно ждал и согласно кивал. На вопрос, как он сам себя чувствует, он ответил, что все хорошо, хотя на самом деле дикая боль в области груди не давала сделать полный вдох. — Две недели полежите у нас, а затем, если будете соблюдать все, что я вам сказал, через месяц, может два, полностью восстановитесь. — Сколько? — гневно вскинулся Чжань. — С ума, что ли, посходили? — Эй, ты чего? — непонимающе спросил Чень, глядя на закипающего Чжаня. — Вытаскивайте меня отсюда. — Чжань чуть повернулся, отчего резкая боль обожгла грудь, и рвано выдохнул. — Ага, сейчас, только выписку оформим и поедем, — кивнул Чен. — Я не шучу, Чен, — голос все более серьезный. — Мы тоже не шутим, господин Сяо. Вы же понимаете, что это физически невозможно, — вмешался доктор, но Чжань уже никого не слышал, вернее, отказался слышать. — Я не могу пропустить этот день, мы его так ждали, он не выдержит, если я не приеду. Его это еще больше подкосит, — забормотал Чжань, пытаясь подняться. — Ну давай, камикадзе, вставай. Я в машине ждать буду, если сам дойдешь, поедем. — Чен! — крикнул Чжань и снова упал на подушку в попытке отдышаться. — Ты же знаешь, как это важно! — Знаю, Чжань! — крикнул в ответ Чен. — Знаю, — повторил он более спокойно. — Но сам подумай, привезем мы тебя, а смысл? Если ты весь от боли скрючишься, только ему лишних переживаний добавишь. — Но он же ждет… — тревожно оглядываясь, произнес Чжань. Чен перевел взгляд на Лу, а та лишь тяжело вздохнула. — Ладно, он же знает причину, хоть себя винить не будет… — выдохнул Чжань, а затем перевел взгляд на замерших друзей. — Он же знает? ****** Прошла неделя. Может больше, может меньше. Ибо не знает, ему в принципе все равно. Он перестал считать, как только понял, что это не сулит ничего хорошего. Чем больше ждешь, тем больнее потом понимать, что зря… Ван так и не узнал причины, не понимал, как бы ни пытался, Чжань не мог так с ним поступить, тогда почему?.. Несколько раз в голове мелькала мысль: «С ним что-то случилось?», но ему бы тогда написали, сообщили, ну, нашли бы способ, не так ли? Ведь нашли бы? Но не было ни одной вести, ничего… Про него как будто забыли на той стороне. На той, может быть, и да, но тут Ибо никого забывать не собирался… — Мы не закончили, — Хен Лин подходит сзади, обхватывая своими лапищами тонкую талию, — Ван Ибо, — шипит он мерзко в уши и прижимает парня к себе. Ван Ибо, наступив жирному ублюдку на ногу, с легкостью вырывается из его хватки и замахивается кулаком с желанием ударить посильнее, но в голове всплывают слова охранника «никаких свиданий». Он нервно опускает руку и уходит. Пусть он оставлен в неведении и зол, но терять оставшиеся шансы увидеться с Чжанем не может, слишком уж… любит и ждет. — Это еще не все, малыш! — кричит ему вслед Хен Лин, и Ибо еле сдерживается, чтобы не развернуться. В камере ситуация повторяется, но тут уже некуда бежать, и Ибо это понимает. Сначала он не обращает внимания на подколы сокамерника и его дружков, Ван спокойно лежит себе на койке, повторяя одно единственное, «терпи». Когда Лин, обвив его шею леской, тащит его с кровати, Ибо молчит; когда тот провдит по щеке шершавой, мозолистой рукой, он еще терпит; но когда тот засовывает руки ему под рубашку, терпение подходит к концу и окончательно лопается, когда эти руки спускаются ниже поясницы. Ван гневно заорал и, обхватив Лина обеими ногами, начал душить его. Остальные нелюди данной камеры набросились на Ибо, оттаскивая его от «хозяина», и, навалившись с обеих сторон, распяли перед Лином. Ван брыкался и кричал, пока в рот не была засунута тряпка. — Хватит орать, — Лин харкнул Ибо в лицо и облизал вонючим языком щеку, сильнее сжимая леску на его шее, — ты же понимаешь, что твоего детектива здесь нет… Глаза Лина излучали гнев и ощущение полной власти, слова кольнули Ибо до глубины души. «И правда же… нет…» Лин засунул руку в штаны к Вану. — Очень красивый. — Мужик схватил подбородок Ибо и, вытащив кляп, засунул ему в рот свой зловонный язык. Ибо не сопротивлялся. Дождавшись удобного момента, он с силой сжал чужой язык зубами. Крики боли и привкус крови во рту нисколько не остановили Ибо, он продолжал давить, пока противная рожа не отлипла от его лица, а во рту не осталась мышца, которой Лин так старательно пытался унизить Ибо. Отцепившись от Вана, люди Лина подбежали к вожаку, а затем ринулись стучать по решетке. Вбежавший в камеру охранник приказал всем лечь на пол, а потом, оглядевшись, увидел качающегося из стороны в сторону Лина и забившегося в угол Вана. Подбежав к первому и увидев масштабы «трагедии», он ринулся ко второму и проорал что-то вроде «Выплюни!», похлопал его по щекам и, сжав челюсть с боков, заставил Ибо выплюнуть чужой язык. Схватив Ибо за руки, охранник вытолкал его из камеры и, обозвав идиотом, потащил в одиночку. На мозги давило ощущение страшной тревоги. Он накосячил, никаких ему больше свиданий и поблажек, ближайший год точно. «Да и похуй, все равно, по всей видимости, это надо только мне», — думал Ибо. Это только на картинках можно увидеть одиночную камеру с хорошо выбеленными стенами и окном, пропускающим солнечный свет, в жизни же все куда отвратнее. Мокрый бетонный пол и шершавые, серые, местами облезлые стены только убивают в Ибо малейшую надежду. — Выпустите меня! — бьет он ногой в железную дверь. — Сколько ни ори, тебя никто не выпустит, хуже же только делаешь, — говорит охранник, сидящий напротив двери. — Я даже не виноват, — выдыхает Ибо, сползая по стене. — Ты язык мужику откусил, — усмехается охранник. — Не виноват он… Ибо морщится и жалобно стонет, ударяя кулаком по бетонному полу. Из-за того, что он не умеет держать свою ярость под контролем, он сейчас будет страдать, ведь никому нахуй не упали разбирательства кто прав, кто виноват. По факту пострадал Лин, ведь это он в госпитале мучается от боли. Но он же сам виноват, хотя какая теперь разница… Ибо еще несколько минут сидит, оперевшись о холодную стену, глотая соленые слезы, а затем ложится на пол, свернувшись в клубок и обхватив колени руками. ****** — Две недели прошли, Лу! — орет Чжань на всю палату. — Две, блять! Не болит у меня ничего! Что мешает попросить выписку?! — Раз такой умный, иди сам и оформляй! — кричит Лу, используя метод Чена, зная, что Чжань сам не дойдет. — Он не ответил до сих пор! — Почему ты так себя ведешь? Тебе же не пять, в конце концов, мы попросили Чена узнать, так зачем все эти закидоны сейчас? — Когда Лу злится, ну, то есть, по-настоящему злится, Чжань чувствует себя как провинившийся пятилетний мальчик, причем ее сын, которого она только так воспитывает. — Но… — Что? Ты можешь подождать? Ты же полицейский, ну, включи свои извилины! Письмо, может, просто в общей куче и проверяется цензором, ну, или просто еще не дошло. Давай, ешь! — Лу сует чашку с салатом в руки капризному другу. — Но две недели. — Ааааа, невыносимый! — орет Лу и собирается выйти из палаты, когда в нее врезается входящий Чен. — Ибо перевели в одиночку, — запыхавшись, выпаливает он. — Что? — подскакивает Чжань, подавившись салатом. — Когда? — Сегодня Чжо позвонил, сказал, что вроде была самозащита, но парень жесткий, так насамозащищался, что язык другому откусил! — Ибо… — качает головой Чжань. — Должна была быть веская причина, — взгляд Чжаня мечется по сторонам. — Так вот почему ответа на письмо нет… — выдыхает Лу, глядя на растерянного и убитого вмиг Чжаня. — Мне нужно… — Чего тебе там нужно?! — выпивая уже третий стакан воды, обрывает его Чен. — Хоть зануждайся. Ты прекрасно знаешь, что это значит. — Разберись, Чен, — просит Чжань. — Если это из-за того, что я тогда не пришел, то он думает, что про него забыли, тем более, вы благополучно этому поспособствовали, ничего ему не сказав, — он обвиняюще смотрит на друзей. — А раз в одиночке сидит, то письмо до него не дошло, и настоящей причины он не знает. Наверняка напридумывал себе бог знает что. Попроси Чжо, чтобы тот ему письмо передал. — Я попробую, но не обещаю, — соглашается Чен. — Спасибо. ****** — Ван, — звучит знакомый голос, и Ибо поднимает взгляд, — на выход. — Чжо поднимает тощего парня и выталкивает из камеры, застегивая наручники. — Тебе письмо пришло. Ибо поднимает на Чжо измученный взгляд, и того пробирает до мурашек. — Похер, — хрипит Ибо, шаркая по коридору. — Но… — Себе оставь. Ибо заходит в камеру, никто и взгляда не смеет поднять. Все теперь примерно понимают, кто он. После того инцидента слухи разнеслись, как вирус при чихании больного, и поэтому теперь каждый знал, за что эта красавица сидит, и что она может сделать с теми, кто ее обидит. Ибо проходит к своей кровати и устраивается на мягком матрасе, да, он тонкий, и в трех местах у него торчат пружины, но, по сравнению с холодным полом, это перина. Закрыв глаза, Ван засыпает. На следующий день на прогулке к Ибо подходит Чжо и протягивает конверт. Ибо кривит лицо и отводит взгляд. — Прочти, идиот, — сквозь зубы цедит охранник, засовывая письмо ему в карман. Ибо распечатывает письмо там же. Чем быстрее, тем лучше. Читает. Плачет. «Какой я идиот!» ****** Чжань полностью восстановился спустя месяц. Предоставив документы о причинах и сроке его пребывания в больнице, ему удалось убедить судью сделать ему еще одну поблажку. Женщина хоть и была принципиальная, но не мегера, и за это Чжань был благодарен. Ситуация с начальником колонии обстояла куда сложнее, его не волновало назначение суда, в его тюрьме, то бишь, его царстве, был нарушен покой, и никакая судья из области не могла заставить его отменить решение о наказании провинившегося. Но Чжань смог. Конечно, блять, смог, он смог бы что угодно, чтобы увидеть Ибо. 10 февраля 2023 — Ты лекарства принимал сегодня? — спросила Лу, которая, собственно, и довезла Чжаня до места. — Да, мама, — кивает Чжань, улыбаясь, и получает подзатыльник. — Иди давай, — Лу открывает дверь и сует в руки Чжаня пакет. Ибо ведут по серому коридору в комнату для свиданий, но он этого еще не знает, его никто не предупредил. Он волнуется, как будто его ведут на расстрел. Заходя в комнату, где ему предстоит провести ближайшие три дня, Ибо видит стоящего там мужчину, и его дыхание сбивается и становится паническим. Охранник расстегивает наручники, освобождая его, и несильно толкает в спину, что позволяет сделать пару шагов, а потом Ибо опять замирает. Молодой человек поворачивается, и Ибо ослеплен, на него светит солнце, самое яркое, самое теплое, родное солнце.