Лед над водой и глубже

      - Я и не сомневался, что без условий ты не согласишься ничего рассказывать. Даже если и утверждаешь, что это я думаю о тебе излишне непристойно, - Ши Уду хмыкнул и вернул чужую колкость, даже не скрывая всего того, что он думал о Цзюнь У, и что о нем знал. Даже не о Цзюнь У – о Безликом Бае, что долгие годы таился за этим мнимым обликом Императора Небес и его добродетелью.       Серебристый металл на шее ощущался странно, непривычно – и Ши Уду не стал скрывать, что касается его светлой, холодной поверхности, столь похожей на снег и лед. Проводит по ней ладонями, как если бы это позволило ему почувствовать всю истинную сущность этой оковы. И кривится с неудовольствием, думая о всей этой их связи, и тех моментах, которые они делили. И этот металл словно сделал их связь еще ближе, еще прочнее – хотя Ши Уду больше и не приходилось подчиняться чужой похоти и чужому удовольствию.       То, что хотел рассказать Цзюнь У, видимо, было важно. Важно – но не запретно, иначе бы это знание невозможно было отыскать в свитках Лин Вэнь. Вернее, в тех свитках, что были доступны ей и ее помощникам, и не принадлежали Цзюнь У. Как то тайное, темное заклинание, что способно было обменять судьбы, и позволить получить то, что тебе не принадлежит. Не тайное – но и не доступное всем подряд. Иначе Цзюнь У не подчеркнул цену своих знаний.       И все же вряд ли его условие было чем-то таким, на что Ши Уду не согласился бы и посчитал для себя невозможным.       Цзюнь У никогда не был ни глуп, ни излишне самоуверен – и он не стал бы называть ту цену, которую Ши Уду отказался платить раньше.       И не стал бы пытаться получить то, что хотел – невозможно – чтобы Ши Уду предложил сам, без сомнений, принуждения, и подчиненности чужим устремлениям.       И не ошибся.       И догадка оказалась верной.       - Мое условие – поговорить в определенной комнате моего дворца, которую я сам выберу, - эти слова Цзюнь У заставили Ши Уду удивленно застыть и перестать касаться металла на своем горле. Он мог ожидать многого, он мог догадываться о многом, и многое о Цзюнь У не составляло для него ничего тайного – но это условие звучало настолько невозможно, что Ши Уду поначалу решил, что неправильно услышал. И что Цзюнь У подразумевает что-то совсем другое.       И, как Ши Уду ни пытался представить, какая это комната, и чем эта комната может быть важна для Цзюнь У, он так ничего и не смог придумать. Ему представлялось разное – и Главный зал, окутанный блеском золота и великолепием искусной отделки. И Оружейный зал, в котором клинки, которые даже придумать было невозможно, теснились посреди хищных отсветов стали и рассыпающихся темных искр. И Зал для празднеств, где тонкие, золотистые занавеси спускались до самого пола, и могли скрыть за собой то, что Цзюнь У захотел бы скрыть.       Но правильного варианта – вне всяких сомнений - среди них не было.       Медленно-медленно, словно сомневаясь, Ши Уду кивнул, соглашаясь. Какими бы странными ни были вкусы Цзюнь У, и какими непристойными ни были бы его мысли и неправильными устремления, невозможно было представить, что у него получится отыскать такую комнату, в которую Ши Уду отказался бы или не захотел прийти.       - И что это за комната? – не удержался Ши Уду от вопроса. Любопытство поднималось в нем волнами, что ловили лучи солнца, и закрывало собой и сомнения, и предположения, сумрачные и темные. Нет, все это никуда не делось, и о холоде металла на его горле невозможно было забыть, но слова Цзюнь У заставили его представлять возможные варианты – и не находить из них самый верный.       - Просто одна из комнат моего дворца, - в тоне Цзюнь У непроницаемость смешивалась с насмешливостью, и Ши Уду невольно подумалось о том, что у Цзюнь У есть не только странные мечи, что он заполучил неизвестно как, но и такие же непонятные комнаты, о которых, похоже, никто и не догадывается. И в которых Цзюнь У почему-то хочет рассказать Ши Уду то, что решит столь многое для них обоих. – Я приду к тебе несколько позднее, мне придется решить несколько других дел, - Цзюнь У нехотя отодвинулся от Ши Уду, создавая то расстояние между ними, что скрывал этот серебристый металл на горле – тоже у них обоих.       И поднялся – все так же нехотя, так, как если бы ему приходилось делать совсем не то, что он хотел бы делать.       Золотистые занавеси опустились за ним с негромким шорохом, и Ши Уду оставалось только догадываться, какие слова его ждут, и какими окажутся скрытые возможности, если Цзюнь У все же решит о них рассказать. * * *       Оставшись один, Ши Уду снова потянулся к холоду металла, что охватывал его горло, но потом заставил себя отвести ладонь. Это было сложно, сложнее, чем ему казалось, и сложнее, чем мог бы догадаться Цзюнь У, и Ши Уду невольно усмехнулся своим сомнениям – похоже, к тому, как он одергивал ниже рукава одежд, хотя в этом больше не было никакой необходимости, прибавилось то, что его одновременно отталкивал и манил серебристый металл, в котором оставалась его сущность и его единственная возможность продолжать оставаться божеством, а не призрачным огоньком, тусклым и жалким.       И, с неудовольствием отведя ладони от горла, он коснулся пальцами виска – и шелест волн моря наполнил все вокруг, и ледяной холод воды казался почти реальным, почти существующим.       По сети духовного общения Цинсюань не отвечал почему-то довольно долго, но потом Ши Уду все же услышал его голос, разделенный с ним расстояниями, о которых оставалось только предполагать – это мог быть и их дворец, принадлежащий Небесным чертогам, и трактир, затерянный где-то в землях обычных людей, посреди снежной дымки, и – хотя Ши Уду предпочитал думать, что до такого Цинсюань все же не опускается – земли демонов, что привлекали своими запретными удовольствиями.       Но почему-то в тоне Цинсюаня, в его мелодично звенящих словах, радость смешивалась с непонятной тревогой – и Ши Уду сразу принялся напряженно вслушиваться в сказанное. И, хотя Цинсюань не говорил ничего необычного, все его слова были пронизаны тем странным, столь похожим на ледяные волны ощущением, что не позволяет воспринимать их без этого тона, странного и окутанного тревогой.       «Ты где? И что делаешь?» – Ши Уду, произнося это, чувствовал, как его удивление тоже превращается в тревогу, и обычный вопрос звучит как-то слишком зыбко, слишком неверно, чтобы Цинсюань тоже не начал догадываться о его сомнениях.       И Цинсюань, похоже, начал – намеренно добавил в тон легкомысленности и мнимой уверенности – и так и не ответил прямо, как он всегда делал, если не хотел о чем-то говорить, но и волновать Ши Уду тоже не хотел:       «Гэ, прости, что не подождал, когда ты очнешься. Мне пришлось спуститься в земли обычных людей, потому что я хочу сделать кое-что. Но я, как вернусь, сразу приду к тебе», - заверил его Цинсюань, но его тон, прикрытый всей этой лживой веселостью, звучал напряженно и сумрачно, и Ши Уду нахмурился, не уверенный в том, в какие еще неприятности мог впутаться Цинсюань, и почему он так настойчиво не хочет об этом ничего говорить.       «Какое еще кое-что ты хочешь сделать?» - собирался спросить Ши Уду, но почувствовал, как опадают вокруг него и волны моря, и порывистый, пронизанный лучами солнца ветер.       И что Цинсюань просто завершил разговор по сети духовного общения, слишком торопясь сделать то, что он хотел.       Или не предполагая рассказывать Ши Уду больше, чем он рассказал.       Или скрывая что-то такое, о чем Ши Уду предпочел бы не думать, поскольку Цинсюань обладал не только бесконечной легкомысленностью, но и знанием о той грани, переступать которую не стал бы никогда и никак. * * *       Комната, в которую его привел Цзюнь У, совсем не походила ни на Главный зал, ни на Оружейный, ни на все те комнаты, в которых они проводили время вместе. Эта комната вообще не были похожа ни на одну из комнат дворца Цзюнь У – но очень походила на ту комнату, в которой они предавались постельным утехам, когда Ши Уду воспользовался скрытыми, древними свитками, и высветил истинный облик Цзюнь У.       И Ши Уду почти в реальности, почти наяву, снова виделась отброшенная в сторону маска Скорби и радости, и чужая седая прядь, ниспадающая выцветшим серебром, и чужой хохот, одновременно разочарованный и безумный.       Такие же старинные покрывала, что никогда не встречались Ши Уду раньше, хотя он знал и золотую роскошь дворцов, и ветхую заброшенность дома на краю поселка затерянного в северных землях. Странная, непривычная мебель, казавшаяся хотя и дорогой, но нелепой, такой, как если бы минули долгие годы с того, как такую мебель можно было встретить в каждом доме. Совсем простая отделка, так не похожая на золото, и искусные переплетения иероглифов, и ловящие отсветы солнца драгоценные камни, что принадлежали дворцу Цзюнь У.       И Цзюнь У усмехнулся, заметив чужое удивление. Коснулся плеча Ши Уду и произнес насмешливым шепотом прямо на ухо:       - Если тебя так интересует, что я хотел запомнить и оставить для себя в этой комнате, то я расскажу об этом потом. Полагаю, для начала тебе стоит поесть. И перестать выглядеть настолько настороженным.       Сказав эти слова, Цзюнь У окинул уверенным жестом небольшой, невысокий столик – и те блюда и напитки, что дожидались их за этим столиком. Простые, совсем не похожие на те редкие вина и источающие тонкий армат блюда, что готовили для них помощники Цзюнь У, когда они предавались постельным утехам в его дворце. Казалось, что Цзюнь У то ли принес с кухни сам все то, что просто попалось под руку, то ли и вообще приготовил это все сам, так, как умел, и как привык делать – где? В похожих комнатах? В той странной, ото всех скрытой обстановке, что чем-то была ему важна? В той темноте, что сопровождала его всюду, где он ни появлялся?       Цзюнь У снова был в облике Безликого Бая, и Ши Уду никак не мог догадаться, никак не мог найти то единственное, верное предположение, которое позволило бы ему понять чужие устремления и чужие предпочтения. И, думая обо всем этом, Ши Уду медлил, забыв и про небольшой столик, и про предложенные блюда, и про то, что он так и стоит, утонув в своих сомнениях, и никак не может вернуться к реальности.       - Мы просто поедим и поговорим, - заметив его сомнения и неверно их поняв, заверил его Цзюнь У все с той же насмешкой, как если бы был уверен, что Ши Уду не устраивается за столом только потому, что в его мыслях Цзюнь У способен только на разные непристойности по отношению к нему – и никакой просто разговор его не устроит. - Ты слишком много думаешь, - добавил он, чуть помолчав, и в его тоне больше не звучала ни насмешка, ни непристойные предположения.       - Полагаю, ты тоже, - Ши Уду хмыкнул в том же тоне, и все же опустился за предложенный стол, с любопытством рассматривая предложенные блюда. Они и не отличались каким-то особенным разнообразием, и его предположение, что Цзюнь У не стал приказывать слугам ни готовить, ни приносить эти блюда в эту комнату, становилось все более и более ярким и подходящим. Хотя и казалось совершенно невозможным. Зачем бы Императору Небес снисходить до такой бессмысленной обыденности? – И о чем мы будем говорить? – Ши Уду поправил ворот, скрывая серебристый металл на своем горле – и заметил, как таким же искрящимся серебром отсвечивает такой же металл на горле Цзюнь У, чей ворот, наоборот, был чуть расстегнут, и не скрывал ни этих серебристых отсветов, ни холода металла, ни этой связи, что держала их крепче любых оков.       - О разном, - туманно отозвался Цзюнь У, но дальше произнес то, что и заставило Ши Уду сразу сосредоточиться и застыть в невысказанном удивлении. – И о том, что тебе придется сделать, и как далеко зайти, если ты хочешь как-то избавиться от этой оковы, тоже. И этот путь никак не будет связан со мной, - и в темном взгляде Цзюнь У предвкушение смешивалось в чем-то еще, таким зыбким и тревожным, что Ши Уду подумалось, что сказанное высветит реальность во всем ее неприглядном свете.       Но, следовать ли сказанному Цзюнь У, только он будет решать.