Лед над водой и глубже

      - И что же заставило тебя такое подумать? – при появлении Пэй Мина – довольно неожиданном, нужно было заметить, ведь, если между ними не было договоренности, то ночное время он предпочитал проводить совсем в других местах и развлечениях – Ши Уду забыл про криво застегнутый ворот одежд и принялся собирать свитки, не желая посвящать в свои сомнения кого бы то ни было.       С одной стороны, Пэй Мин, как Бог Войны, бесчисленное множество раз сталкивался с демонами, и знал о них многое, больше, чем мог знать тот, кому подчинялась вода. И, возможно, мог подсказать какие-то вещи и особенности, о которых не догадывался Ши Уду и о которых молчали свитки Лин Вэнь. С другой – вряд ли Пэй Мину доводилось сражаться с Непревзойденными или хотя бы знать о каких-то их отличительных, им одним свойственных чертах.       Так что, немного поразмыслив, Ши Уду все же решил, что чем меньше излишних вопросов ему задают, тем больше возможностей, что ему удастся выяснить истину. Выяснить то, что скрывается за этим белоснежным, шелковым великолепием, этими золотыми, скалящимися драконами, и легендами, в которых так любят преувеличивать чужую добродетель и чужое величие обычные люди. Выяснить то, что позволит ему поставить свои условия – и больше никогда не соглашаться на чужие.       - Ну, твои помощники лишь бесполезно разводили руками, когда я попытался выяснить, где тебя можно найти, - Пэй Мин шагнул ближе, почти вплотную к столу, заваленному свитками, к Ши Уду, что с удовольствием ловил ладонями облачка поднимающегося пара – теплая влажность окутывала его, невесомо ложилась на ладони, оставляя ощущение столь желанного тепла. – И принялись утверждать, что им самим нужно выяснить некоторые вещи, а никак не получается тебя найти.       - В таком случае, я, похоже, правильно сделал, что предпочел читать свитки в уединении, а не в своей комнате – мне бы все равно не удалось это сделать без того, чтобы меня не отвлекали постоянно. Как и всегда, - пробормотал Ши Уду, обращаясь больше к самому себе, чем к Пэй Мину.       Но Пэй Мин услышал, и, хохотнув, продолжил:       - Так еще и твой брат так выразительно скривился при виде меня, что не осталось никаких сомнений – даже если он что-то и знает, то наверняка не скажет, - Пэй Мин хмыкнул, рассказывая об этом - его подобное отношение забавляло, а вот Цинсюань злился и дулся по-настоящему. Ши Уду и одергивал его, и злился в ответ, и мягко упрекал - но все было бессмысленно, ведь упрямства Цинсюаню было не занимать. – И заявил, что ни о какой встрече я с тобой не договаривался, так что могу ждать, сколько мне вздумается, - продолжил между тем Пэй Мин, смахивая со стола прозрачные капли и несколько иссохшихся, потерявших все свои серебристые и зеленые оттенки листиков, которые не заметил Ши Уду, слишком увлеченный историями о демонах и тех бедствиях, что они принесли в Небесные чертоги и в мир обычных людей. – Или вообще могу прийти позже, - вот теперь Пэй Мин расхохотался и вовсе не сдерживаясь. Эти слова Цинсюаня – такие предсказуемые и такие нелепые, что относиться к ним серьезно не получилось бы, как ни пытайся. И откуда только он такого понабрался. – Так что твой брат как обычно.       - Я позже поговорю с ним о правилах приличия, - Ши Уду ощущал под пальцами, что меховая отделка теплых одежд немного примялась, вымокла, вобрала в себя влажность пара и водных потоков, и попробовал расправить непослушный мех, но тот никак не желал поддаваться и, казалось, помялся лишь еще больше.       - Да зачем. Неважно это все, - отмахнулся Пэй Мин и, потянувшись, подхватил со стола первый попавшийся свиток. Развернул его, вчитался с недоуменным видом - и Ши Уду мысленно упрекнул себя в том, что, хотя верно подумал, что Пэй Мин не слишком-то интересуется делами и нудной, бумажной работой, и не станет читать свитки, но недооценил любопытство Пэй Мина. Впрочем, ничего скрытого или особенного в этих свитках и не было начертано, и вряд ли хоть кто-то мог догадаться, зачем они понадобились Ши Уду. Что и подтвердили слова Пэй Мина. – Ты что, собираешься взять на себя выполнение обращений Богов Войны? – в тоне Пэй Мина сквозила несерьезность и нескрываемое удивление. Он недоуменно вертел в руках свиток, вчитывался непонимающе в переплетение иероглифов, но даже близко не сумел предположить, что за всеми этими истершимися записями таится на самом деле. – И поэтому стремишься узнать как можно больше про демонов?       Что ж, сказанное лишь подтверждало мысли Ши Уду о том, что невозможно было догадаться о истинной глубине интереса, если не знаешь наверняка. Он уже собирался ответить в тон Пэй Мину, так же несерьезно, с той же беспечностью, когда неожиданно вновь ощутил под ладонями неровно застегнутый ворот и перепутавшиеся, измятые нити серебристой подвески на застежке.       Ши Уду расстегнул ворот, чтобы переправить застежки, не задумываясь, почти не осознавая, что делает, и к чему подобное может привести – и поймал на себе взгляд Пэй Мина – мрачный, изумленный.       Вот ведь.       Следы на горле, оставшиеся после близости с Цзюнь У – глубокие, неровные отметины, словно от клыков демона.       И ссадины – бледно-синеватые, почти выцветшие и утратившие свою непристойную яркость – и уводящие в темное, почти черное, такие, что еще долго будут напоминать о себе, заставляя Ши Уду всякий раз недовольно кривиться, когда он замечает их отражение в потоках воды.       И не полностью зацелившийся след от меча – и Пэй Мин, будучи Богом Войны, разумеется, сразу догадался о том, что это именно след от остро отточенного лезвия, а не что-то иное. Что-то запретное, но желанное, что-то, придающее больше вожделения при близости, что-то, разделенное на двоих.       И теперь Пэй Мин знал о всех этих следах – невозможно было в этом сомневаться, столь несдерживаемая ярость и неподдельное недоумение плескалась в его взгляде.       И не исправить свою оплошность – едва Ши Уду потянулся к застежкам, намереваясь плотно закрыть ворот одежд, запахнуть его и поднять высоко, как он привык, как он делал всегда, желая скрыть то, что позволял себе с ним Цзюнь У, Пэй Мин, не церемонясь, схватил его за запястье. Стиснул запястье, не позволяя ни дотянуться до застежек, ни поправить совсем сбившуюся серебристую подвеску, ни скрыть то, что Ши Уду пытался скрыть – так нелепо, так неловко.       - Какого?.. – Пэй Мин, не сдерживаясь, отдернул ладони Ши Уду от ворота, раскрыл его еще больше, еще непристойнее. – Что ты позволяешь с собой делать, Шуи-шисюн? – резкие, грубоватые слова – и такие же движения. Он никогда не позволял себе ничего подобного в отношении Ши Уду – напротив, даже во время их тренировок на мечах, когда любое неосторожное движение стало бы лишь частью обращения с оружием, частью искусства сражений, он не задевал Ши Уду даже краем лезвия, даже невесомым касанием. А теперь с такой несдерживаемой грубостью стискивал его запястья, что не оставалось никаких сомнений – увиденное задело его столь глубоко, что и представить было невозможно.       И все так же не позволяя Ши Уду вырваться, не позволяя отшатнуться и спрятаться за всеми этими бесполезными застежками, Пэй Мин притиснул его к себе вплотную, удержал его – и в следующее мгновение Ши Уду ощутил, как по его горлу, по всем этим ссадинам и синякам льется духовная сила Пэй Мина.       - Не нужно, - сложно было не понять, что задумал Пэй Мин, и Ши Уду попытался возразить, попытался вырваться, но Пэй Мин его и слушать не стал. Лишь продолжил лить духовные силы, что окутывали и вбирали в себя все эти болезненные следы, все то, что Цзюнь У считал принадлежащим себе – и никому больше, все то, что составляло самую сущность, самую основу их отношений, темных и запутанных.       И лишь только чужая хватка на его запястьях ослабла, а после и вовсе перестала ощущаться всей своей тяжестью, Ши Уду медленно-медленно, желая и не желая этого одновременно, коснулся ладонями горла – и помрачнел, нахмурился так, как делал всегда, когда становилось понятно, что сделанное невозможно будет изменить. Прохладная кожа под пальцами – ровная, чуть влажная – и ни единого напоминания о том, что его горло пересекали все эти ссадины с неровными краями, и выцветающие до бледных, синеватых оттенков синяки. Пэй Мин никогда не был целителем – и не обладал их навыками – но оставшиеся следы были довольно давними, почти исцелившимися, и его духовных сил было достаточно, чтобы заставить их пройти полностью.       Ши Уду досадливо поморщился, думая о том, что Цзюнь У это явно не понравится, и разговор его, скорее всего, ожидает не из приятных. Если, конечно, Цзюнь У решит ограничиться лишь разговором, а не заставит его делать какие-то особенно непристойные вещи при близости. Или не использует для постельных утех слишком доступное место, такое, где их могут застать в любое мгновение, наподобие верхних комнат трактира или неплотно задернутых занавесей своей спальни. Или не заставит его вновь почувствовать, как проклятая канга охватывает горло, и духовные силы размываются, истаивают, оставляя его слабым и уязвимым.       В любом случае, ничего хорошего ждать не приходилось, и Ши Уду не удержался от упрека:       - Пэй-сюн, ну зачем?       И так и не смог заставить себя отвести ладони от горла, забыв и про расстегнувшуюся застежку ворота, и про перепутавшийся, серебристый шелк подвески. * * *       - Подойди, - обманчиво мягкий голос Цзюнь У заставил Ши Уду мгновенно насторожиться - подобное приглашение в сочетании с лживой мягкостью не обещало ничего хорошего. Как и то, что все это происходило не в спальне Цзюнь У, не в одной из комнат дворца, усыпанных пышной роскошью, украшенных ярким золотом и шелковыми лентами, а в Главном зале.       Трон Цзюнь У венчали причудливо изгибающиеся драконы, чьи чешуйки были воссозданы так тщательно, так детально, что, казалось, если коснуться их, если провести по ним ладонью, то драконы недовольно ощерятся, вывернуться из-под прикосновений. И уставятся хищно, чуть прищурившись, на того, кто посмел нарушить их уединение. Их расправленные крылья отсвечивали ярким золотом, таким, что не оставалось сомнений в том, что они являются символом Императора и Императору принадлежат. Их позы казались расслабленными, ленивыми – но это была обманчивая расслабленность существа, в любое мгновение готового к нападению.       Ниспадающие камни на головном уборе Цзюнь У мелодично позвякивали при движении, когда он чуть подался вперед при появлении Ши Уду, а после вновь откинулся на спинку трона, словно получил то, чего желал, словно нечто сложно объяснимое удовлетворило его и подтвердило некие домыслы. И этот головной убор – головной убор Императора Небес, не привычные заколки, хотя и созданные из редчайшего светлого золота и прозрачных, столь похожих на капли воды, упавшие на речной песок, камней, не шпильки, хотя и тончайшей работы - лишь подчеркивал еще больше то, что Цзюнь У скорее собирался заниматься делами Небесных чертогов, нежели предаваться постельным утехам.       И Ши Уду, чуть помедлив, шагнул к Цзюнь У, к мерцающим всеми оттенками прохладно-зеленого, глубокого синего, светло-жемчужного камням на головном уборе, к возвышающемуся в Главном зале трону Императора, к этим недоверчиво прищурившимся драконам, к тому, что его ждало.       Цзюнь У не произнес ни слова, не стал говорить ничего вслух, тратя слова, льющиеся медленно и тягуче, но Ши Уду догадался – не мог не догадаться за все то время, что они провели вместе, по всем тем мелочам, которые открывались лишь ему, и никому иному, как любовнику Цзюнь У, по мимолетным, невесомым касаниям – что Цзюнь У хочет, чтобы Ши Уду устроился у него на коленях.       Одежды мешались и путались, а рукава словно сделались слишком неудобными со всеми этими перепутавшимися подвесками, когда Ши Уду, следуя чужому, невысказанному желанию, опустился на колени к Цзюнь У. Раздвинул ноги, обхватил ими бедра Цзюнь У – плотно, чувствительно, давая понять, что он никогда не забывает о их договоренности и следует ей даже в таких незначительных, неважных деталях, даже когда его не заставляют напрямую, даже когда желания не облекаются в слова.       Ладони Цзюнь У опустились на ворот одежд Ши Уду нарочито медленно – явно намеренно – прошлись по примявшемуся шелку, погладили чуть растрепавшуюся, серебристую отделку. А после расстегнули, развели ворот в стороны – едва-едва, совсем немного, почти ничего не открывая. Цзюнь У поймал серебристую подвеску на застежке ворота, пропустил сквозь пальцы шелковые нити, принялся перебирать их – лениво, словно нехотя, словно в предвкушении чего-то скрытого, невысказанного.       Словно его интересовало нечто совсем иное.       И то, что последовало, лишь подтвердило смутные догадки и опасения Ши Уду.       Поскольку Цзюнь У развел ворот в стороны больше, полностью. Так, что невозможно было ничего ни скрыть, ни как-то оправдаться, ни подыскать слова, лживые и отстраненные, что позволили бы как-то изменить произошедшее, найти хоть какое-то достойное объяснение.       Вот только Цзюнь У каким-то непостижимым образом не выказал ни малейшего удивления тому, что горло Ши Уду больше не пересекал след от меча с неровными, не полностью зацелившимся краями, не расцвечивали выцветающие, синеватые, и совсем свежие - уродливые, багряные – ссадины, не перечеркивали странные, глубокие следы, столь напоминающие отметины от клыков демона.       И это заставило Ши Уду насторожиться еще больше, еще глубже – Цзюнь У знал, откуда-то знал о том, что сделал Пэй Мин. Знал, что его духовные силы опускались на горло Ши Уду – бережно, невесомо – стирая, перечеркивая все эти уродливые следы чужой похоти и несдержанности. Знал, что Ши Уду нарушил их договоренность – невольно, не намеренно, не по своему желанию – но все же.       И, когда ладони Цзюнь У вновь опустились на его горло, Ши Уду ожидал чего угодно – болезненных прикосновений, пальцев, стискивающих и терзающих его обнаженную кожу, несдерживаемой грубости, когда не отдернуться, не отстраниться ему удается лишь усилием воли. Но нет, ничего подобного не последовало. Напротив, то, как медленно, едва касаясь, Цзюнь У поглаживал его горло, а после принялся целовать – невесомо, едва касаясь губами - было так не похоже на то, чего ожидал Ши Уду, и чего он опасался.       Лишь после, вдоволь насладившись ощущением кожи под пальцами, под губами, этой неожиданной, неспешной близостью, расцвеченной ускользающей мягкостью и неторопливостью, Цзюнь У все же позволил себе целовать горло Ши Уду жестче, грубее, прикусывая кожу и оставляя следы – взамен тех, что стерлись и истаяли, оставив лишь смутные, едва различимые тени.       И Ши Уду поддался этой близости, поддался этим грубоватым, несдержанным поцелуям, этому жесткому ощущению губ Цзюнь У на горле. Поддался тому, что мог получить, хотя и не желал этого – запрокинул голову, позволяя делать с собой все, что желал Цзюнь У. Позволяя и эти настойчивые прикосновения, и это ощущение чужого возбуждения сквозь одежды, и липкие, влажные капли пота на обнаженной коже, что было не скрыть им обоим.       И это было бы даже желанно, даже возбуждающе, но одна мысль никак не отпускала Ши Уду - чаще всего в это время в Главном зале Цзюнь У проводил встречи с Богами Войны.