***
В сотворённом между ними было глупо и легкомысленно. Всё произошло быстро, неправильно; не так оно должно быть, не так начинаются отношения и их узы, это полный абсурд. Оба понимали всю странность их мерклой любви, и это просто убивало их. Они не знали, что можно было сделать с ужасным состоянием и отчаянием, ведь с одной стороны они и ощутили что-то близкое, а с другой стороны — это слишком неблагоприятно и неустойчиво. Во всём было что-то иное. Да, они могли позволить друг другу отличные интимы, какие-то сердечные знаки любви. Это была их жизнь, их решение и шаги навстречу. Но как было бы больно получить потом ножом в спину, обманом в льстивый слух, пылью в глаза от человека, который провёл с тобой хоть и малое, а достаточно незабываемое время. Ведь верность нельзя было точно определить, так как симптомов оно не имеет, и нельзя было просто полюбить, не посмотрев друг другу в глаза с искренностью, нельзя просто начать так сразу. Но ведь не первый год видят эти очи, которые у одного они серые, воздушные и дождливые своим цветом, а у другого — чёрные и глубокие, где видна только полная чистота с белой перхотью от слизистой оболочки и отраженья на ней. Не первый год знакомы, хоть и знали друг друга не самым хорошим словом. И тем не менее, как говорилось, нередко одиночество их связывало и постепенно знакомило и со старыми нюансами, и с новыми интересами, познаниями.Они боялись быть обманутыми друг другом. Боялись потерять друг друга из-за недостоверности этого тяготения, причинить боль и оказаться просто глупыми садистами, взаимно уничтожив чувства. И гнёт боли, непонимания всё становится невыносимее, мятущееся.
И осознание того, что не совсем помог острый секс их отношениям, скребло за сердце, будто кошки своими неровными, острыми когтищами. И Томас совсем уже растерялся, как крыса в лабиринте. Лабиринтом наверняка являлись чувства Торда, такого же беспомощного и разбитого, как и он. Ларссон тонул, утягивая за собой и черноглазого в бездны моря. И самое лучшее, что решил Риджуэлл — остаться с тем, кому он уже принадлежал, кому стал нужен и с кем он сумеет провести своё будущее. Это как в лотерее — тебе выпадает одно, Томасу достался Торд, а Торду — Томас, и либо выигрыш остаётся, либо ты крутишь, и тебе попадает либо банкрот, либо что-то лучше. Да, наверняка может достаться кто-то и получше, но в их случае рисковать было глупо, хотя, кроме красоты больше ничего не достанется ближе. А Томас и Торд и так красивы. Сейчас только как-то добиться, как-то взять свой куш, прижиться к друг другу и сделать эти отношения запоминающимися, уютными и не токсичными. И что-то ещё, что нельзя было просто описать…ЧУВСТВА.
…Те самые, которые переливались из одного в другое, имели какое-то токсичное свойство сжигать структуру души своей болезнетворностью… Стоит надеяться, что они сами найдут решение быть реалистами, сделают эти чувства радушными и миролюбивыми, разборчивыми. Найти настоящий путь, который отведёт их к истине.***
…Томас прижимался своим костлявым боком о бок Торда, крепко сомкнув свои глаза. Но он уже не спал, слегка поскрипывал — лежал он на твёрдой руке Ларссона, от которой после сна, наверняка, мужчина будет мучиться от отёка. Томас приоткрыл чёрные очи, в которые блеснул солнечный свет, нагло пробравшись в комнату коммуниста через прозрачное стекло окна. Заиграли шестигранные блики возрастающей цепочкой. Матовая, нежная кожа Томаса казалась очень уставшей и измученной. Оголённые тела лежали, совсем не имея стыда за откровенный вид. Рэлеевское рассеивание обнажало природу, солнце залилось красным цветом, будто сердце кровью. Где-то в облаках золотые сумеречные лучи, тянущиеся вглубь атмосферы. Это сильно щемило изнутри, красота из окна сумела очаровать парня. Риджуэлл приподнялся на локтях, не заметив, как впился ими в мягкое место руки Ларссона. Тот глухо провопил, резко поднялся, скинув с себя своего возлюбленного, потёр руку и сонно промычал. Вчерашнее он прежде засчитал сном, не поняв, от чего проснулся. И тут, зрение сфокусировалось, и он увидел лежащего рядом. Парень изумлённо посмотрел на него, не понимая, что произошло. — С добрым утром, — тихо сказал Томас, потянул руки вверх, выпрямился. Лёгкий хруст и наслаждённый стон. — Чувствую себя овощем. Надеюсь, я тебя не отпугну своим видом, — грустно проворчал Ларссон. Он был растрёпан минувшим сном, волосы запутались, «рожки» торчали в разные стороны. — Ах-ха-ха! — Том забавлялся этим видом недовольного мужчины. Этот лёгкий смех щекотал Торда, он наклонился к своей пассии и горячим воздухом обнажал уши и слух парня. Того это слегка свело с ума, зрение помутнело. Казалось, что он стал умалишённым. Тепло его мужчины окружало почти со всех сторон, а вчерашний вечер хотел залезть поглубже. Томас готов был снова стать податливым мальчиком, побыть под жёстким телом своего партнёра. — А, боже! Хватит, меня это заводит, — Риджуэлл прищурился, осознав свою неловкую ситуацию. — По тебе видно. И мне нравится то, как ты колбасишься мило. — Колбаса здесь только ты. Рогатая! — Ты признаёшь, что я правда могу завлечь, да? Тебе было приятно чувствовать меня внутри себя? Согласись, я буду самым запоминающимся человеком, у которого ты на хрене вертелся! Томасу это показалось весьма противно, Торд слишком начистую говорил о таких вещах. Слишком возвышенно и извращённо. Хотя, что в этом такого? Сейчас они одни. Даже в этом мире единственные люди для друг друга, которые могли взаимно довериться, не обинуясь. Всё начало смущать Тома — он легко отдавался существу, которое запросто могло загубить его волю, жизнь. Сколько лет они плевались ядом? И с чего бы коммунисту пришло решение сделать из этого токсичного состояния целый роман и сказку о любви, которой не должно было появиться между этими разными людьми? И как бы Томас не находил ответа, его разрушал этот вопрос, не давая возможность ответить на это. Теперь он и себе не мог доверять, утопая в пучине смиренной тьмы, желчной наивности. Недаром говорят — любовь во истину слепа, это неизменно. Всё сводило с ума. Ничего больше не вернуть — он чувствовал то, как научился принадлежать. Но научился ли он доверять, любить и ценить? — Ага, хочешь сказать, что ты у меня не последний? Не больно-то и хотелось, мне и одному хорошо, — Томас нагнетал, и Торд не понимал причину такой жестокой реакции. Теперь же Ларссон захлёбывался в недоумении и смущении. — Ни разу не видел, чтобы тебе было хорошо без кого-то. А сейчас ты ласковый и довольный. Так в чём проблема? Почему постоянно надо отталкивать людей, которые пытаются сделать тебя повеселей и жизнь получше? Однажды это прекратится, и никто уже не будет за тобой бегать, солнце родимое. Нахрен кому нужен-то будешь такой, токсичный. Том привстал с кровати, поставил ноги на пол. Лёгкая дрожь, линолеум был ледяным. Видимо, солнце не успело ещё нагреть его, а ночь была холодной. — А я никого и не уговариваю любить меня и ходить подтирать мне зад до самой смерти. Мне одному прекрасно живётся. Не нравится что-то? Прогони. Твоя жизнь — твоя, моя жизнь — моя. Мне-то похуй. — Не стоит, Том, не стоит. Ты влип со мной, теперь мы вместе разделяем кровать. Нам хорошо, пойми это. Прими, так сказать. Вдруг, тихие всхлипы. Лёгкий, жалобный зов с лёгким постаныванием от боли. В мужчине что-то внезапно кольнуло, что-то рассеяло его понимание. В тихом омуте скрывалось что-то больное, и Ларссон понимал жалость их состояния, их ссоры. — Томми, а-ау-у, — плеча парня коснулась горячая ладонь, затягивающая обратно в тёплые, ласковые и гостеприимные объятия. — Томмик, ты ведь знаешь — я бы не был искренним перед тобой, если бы в действительности не любил. Я пытаюсь доказать тебе это, но ты сам видишь только негатив ко всему. А ты помнишь, как хорошо мы общались раньше, а? Я полюбил всё, что с нами произошло. Мы и ссорились вполне без страшнейших последствий, а иногда даже с сарказмом. Скажи хоть раз, когда бы я не стал извиняться перед тобой? Ну, да, не всегда, но и не редко подходил самовольно и добивался того, чтобы наша «Мисс Риджуэлл» простила меня! Да, будущая «Миссис Тамми»? — Что?! Да я, по-твоему, замуж выходить собрался? И за кого же тогда? — парень резко накинулся на того, надавив ладонями на крепкую ключицу мужчины. Тот ехидно улыбнулся. Ответ был очевиден. — За прекрасного человека — Ларссона! А вы разве не знали? И вообще, за поцелуй ты просто обязан, как принц своего королевства, выйти за меня! — вполголоса и чётко говорил мужчина, будто бы специально, дабы услышали их «соседи». — Что за отсылки? — Томас потупился во взгляде. — О чём ты? — Белоснежка и брачный сезон, — неловко пробормотал парень. Это извращённое видео, искажение всей истории любви о разных мультфильмах про принцесс просто завораживало его тогда, когда он смог это узреть, а сейчас пришли тяжёлые воспоминания. — О, шаришь! — Частично, — угрюмо выдохнул Риджуэлл. — Как впечатления? — всё так же блаженно улыбаясь спросил рогатый. Он легонько ляпал талию черноглазого своими ладонями, пытаясь завлечь парня к себе поближе. — Как оказалось, муж милой Белоснежки оказался просто лёгким изменником, гоняющимся за гениталями различных женщин, — в лице Тома заиграли оттенки грусти и отвращения. Торд мгновенно растерялся, так как не видел раньше ничего такого плохого в этом мультфильме для взрослых, что могло бы сильно опечалить. Просто юмористический жанр, всего лишь. Не на что обижаться. — В любом случае, к нам это не относится, — через пару мгновений ответил мужчина, не зная, как выкрутиться. Парень же смотрел в окно, где царила красота и свежесть летних времён. Не всегда можно было бы почувствовать такую теплоту от самой природы и солнца, а не от батарей. Именно июнь, июль и август дарят нам возможность гулять душными ночами, когда улицы освещены тусклым светом перламутровых облаков. Именно лето дарит жизнь, её активный образ и бодрость. В мыслях о радостном проведении этих трёх месяцев Том и тонул. «Эй, Томас,» — прервали вдруг мечтания парня, — «Ярко. Закрой шторы». Странный человек этот, коммунист. Вот дела! Просто грех было бы таиться от такой хорошей и уютной погоды после остальных времён года, которые только морозили и заставляли мучиться от темноты, холода и замерзания. — Что? — изумлённо посмотрел Риджуэлл на Торда. — Ты девять месяцев проторчал в холоде, без солнца, сейчас ты будешь продолжать тихий образ в домике и ныть, что, мол, солнышко в глазки светит? — Да мне тебя хватает, солнышко, — растрёпано и измученно пробормотал мужчина, раскинувшись на кровати. Вдруг, его с силой вытолкнули с мягкого ложа, от чего послышался лёгкий хруст и тихая нецензурная брань. А Томас не сдавался. «Одевайся,» — бросил напоследок парень, прикрылся одеялом пострадавшего, выбежал из комнаты. Видимо, к себе забежал. С одеялом, сукин сын. Сначала вторгся, теперь постель по-тихому ворует — половину кровати, и целое одеяло. Нет, просто поймите — одеяло! Защитника от всех ночных кошмаров, от ночных гостей и монстров, просто святую вещь! Ларссон, всё-таки, решил собраться. Нельзя было обидеть своего партнёра, ведь, сука, что-то же надо с ним делать. Просто так не бросишь, а бежать некуда, тем более, сам и нарывался на близкие отношения. Мужчина потянулся, зевая. За дверью послышалось лёгкое хихиканье и продолжительный ва-а-а-а-ау. Однако, магически быстро оделся Том, что слегка удивило. Нет, он, конечно, не девушка, но какой-то тип, находящийся между «вроде хуй» и «вроде посудомойка». Как о пидорасе о нём сложно было говорить, или же стереотипы о ЛГБТ уже заходят слишком далеко. Никто не знает, но соотнести какую-то группу, сообщество к одному образу характера — вещь не из самых лучших. Все люди разные, все мы воспитаны в своих условиях, и одновременно одинаковые — мы подчиняемся. Это нормально. Риджуэлл сам по себе умел чем-то удивлять, даже до самых экзотических вещей, а с виду — обычный прохожий парень, просто с очень странными глазами абсолютно чёрного цвета. — Что такого впечатляющего ты увидел? — буркнул Торд, одеваясь как можно скорее. Слишком черноглазый любознательный какой-то. Засмотрелся сильно. — Хороший вопрос. Увидел своего насильщика, чем тебе не ответ? Тут каждый удивится, думаю. Со стороны мужчины послышались более раздражительные и обиженные слова, которые невозможно было разобрать от их мямлянья. Хотя, выступать оппонентом тот не хотел, и пусть слова Риджуэлла были для него оскорбительны. После, они были на улице. Душно, неприятно. Солнце обжигало кожу. Парень сам изредка вздыхал, а мужчина уже ни жив, ни мёртв; жара наводила головокружение, трепала нервы. Парочка шла молча, целеустремлённо куда-то шагая. Хотя, Торд просто подчинялся своей пассии, лениво зевал по пути, щурился от яркого света лучей. В ушах уже билось сердце, чуть посвистывая. Начинало тошнить, пока не начались сами рвотные позывы. — Куда пойдём? — вдруг притормозил Том, поглядывая на того. Тот же озлобился, посмотрел на невинного черноглазого. — Так мы шли вообще без направления? Может, придумаешь такое место, из-за которого нам надо будет развернуться назад и шагать хрен знает сколько? Мне это очень нравится. Томас только устало вздохнул. Отвечать ему он не хотел, голова уже не могла сообразить что-то логическое. «Ладно, пошли. Может найдём, куда б пойти. Даже знаю парочку хороших местечков, где тебе о-о-о-очень понравится, » — проворчал каким-то зловещим голосом Торд, глянул назад, что-то раздумывая, шмыгнул, сплюнул и пошёл дальше. День намечался не самым лёгким и скучным. Томас нахмурился. Но нечего было делать, только идти дальше.