Алгоритм пути к заблуждению.

***       Вообще, Томас никогда не имел чувства высокой ответственности. Даже например в отношениях, говоря о дружбе, или супружестве, хотя у него его не было — он не чувствовал что-то слишком сильное, какую-нибудь там любовь и нежность. Его никто и не учил быть преданным, верным, никто не учил выбираться из лабиринтов, не ведя линии по правильной тропинке карандашиком, стирая следы грифеля, когда попадаешь в тупик. Да и в реальной жизни ты не увидишь действительных тупиков, нет образца самой головоломки, и ты совсем не знаешь, куда тебе идти; идёшь на чутьё, идёшь наугад. Ему было сложно определяться в чём-либо самим, поэтому вместо того, чтобы выбрать в одиночку, он отдавал этот выбор другим. Это было очень уязвимо и наивно, но не было такого, чтобы вдруг Том проиграл до конца в «игре», когда попадал в тупик — парень чуял предательство, для него всё сразу становилось явно оно, он в любое время мог уйти, или даже вдруг завладеть тобой с помощью твоей привязанности, ведь все равно она приходила из-за всего прожитого с этим человеком. Мог резко отбросить кого-либо. Но был один минус. Он настолько не знал ответственности и доверия, что вовсе пал и потерял многое, и это привело к потери соцпакета. И это чувство было не только по отношению к другим людям, во многом такое работало.       Честно, именно от отсутствия такой ответственности, он не имел друзей кроме Эдда и Мэтта, пару, и проводил время в одиночестве, лени. Часто, в такие случаи посещал его Торд. Это даже нравилось черноглазому— одиночество, всё-таки, не пёрло, никакой бы человек не сумел жить без социума. Иначе, это лишит его многих способностей, доведёт до психических болезней, начиная даже с шизофрении.       И именно Торд был единственной связью со всем реальным вокруг. Он совсем забывался в пустоши. Именно Торд имел возможность дотронуться до Томаса, как самый близкий человек на свете. Грустить вдвоём было грустнее, но счастливее. Да, именно так. Оно, казалось бы, совсем не совместимо. Но это именно так.       И всё равно, спроси Томаса, кто ему нужен — ответом будет молчание.       Это убивало Ларссона, потому что ему было достаточно тяжко. Торд не знал, что такое быть полностью одним, без черноглазого. Он был чем-то особенным в этой жизни, хоть и смутным. Да и Томасу удавалось скучать по рогатому, осознавал в этом какую-то тяжёлую на душе царапинку. И всё же, повторит несправедливая жизнь, тяжёлую. ***

      Этот случай с удушьем два представителя этой пары пытались забыть. Они хотели заняться чем-то другим, делая вид, что ничего и не было. Хотелось бы даже, чтобы и вправду это оказалось сном, но существование этого момента доказывал хрипловатый голос Томаса и синие следы на его шее.       — Лучше бы я тебя душил в сексе, — всё-таки, Торд не мог скрыть того случая.       Томасу защипало за щёки легкое смущение.       — Очень красиво, — осуждающе сказал парень, продолжая вычесывать из его русых волос перхоть, одновременно и причесывая саму прическу.       — Ай! — поёжился Торд, шикнув от боли.       — Не шикай на меня!       — Аааа!       — Не ори!       — Парни? — выглянул Эдд из дверного проёма, привлечённый роптанием и лёгким визгом этих дурных. Любителя колы никто из этих двух не ожидал увидеть в комнате коммуниста. Том тут же отсел от рогатого, слегка фыркнул и стал стряхивать с себя кошуту Торда, счесанную расчёской.       «Его блять не хватало,» — подумал Ларссон с нервным, глубоким вздохом. Он приобнял Томаса за талию, потянул на себя, показывая этим, что оба сильно заняты и просит Гоулда этим намёком выйти отсюда как можно поскорее.       — Чем вы заняты?       — Я причёсываю этого мудака, а ты чем занят? — ответил Томас, поставив одну ногу на другую, этим сделал крестик. Коммунист хлопнул по затылку парня своей ладонью с обидчивым бормотанием, от чего тот ойкнул.       — На вас смотрю.       — Эдд, мы сильно-сильно заняты, — промяукал Торд высоким, звонким голосом, занимая свои глаза разглядыванием личика Томаса.       — Чем я мешаю? — Эдд, казалось Ларссону, уже просто хотел его довести до злобы. Коммунист раздражался.       — Го-о-о-о-о-оулд, — мужчина умоляюще взныл. Эдд потупился, посмотрел по сторонам, выдохнул воздух с безнадёжностью. Всё равно ничего интересного не произойдёт, тем более на его глазах, поэтому он просто ушёл.       Пределов радости Торда не было, он прикусил нижнюю губу и навалился на черноглазого с теплотой, объятиями.       — Т-То-о-о-р-кх-т, да побрал тебя б ч-хо-ёрт. — Томас трепался под рельефным телом коммуниста, выгибался, мычал и бился, обжигал своим дыханием его шею, от чего побежали мурашки по телу.       — Мм…       — Торд, это не шутки, больно! — парень обрывисто глотал воздух языком, тело мужчины крепко прижимало к кровати черноглазика.       — А ты хорош.       Томас уже долбил его по плечам своими костлявыми кулаками. Ларссон вжимался в него.       — Да боже, мы только помирились, и ты опять начинаешь?! — Томас практически уже вопил. Торду не хватало только звенящего визга, обдирающего слух.       — Ты такой у меня нежный, — Торд пытался тереться детородным органом через одежду о какую-нибудь часть тела, конечность Томаса чтобы как-то удовлетворить своё липкое возбуждение и похоть о парня. — Я тебя так люблю…       В лицо Томаса комом прилетал холодный воздух. Он замолк и перестал сопротивляться когда почувствовал что-то тыкающее.       — Что это? — тихо спросил черноглазый, но ему хватило и лёгкого толчка, чтобы накинуться с криками и возмущениями на «партнёра».       — Придержи свои гормоны знаешь где?!       Коммунист дико засмеялся над его жестокостью, но ему было обидно.       — В хуе! — Томас уже был растрёпанным и на вид бешеным. Это было видно по его физиономии.       — Котёнок, успокойся.       Алкоголик мило нахмурился, чуть опустив уголки своих обсохших губ.       — Я не котёнок, — зло гаркнул Томас, но всё-таки успокоился.       — Давай поцелую, — мужчина подлизывался, манил его к себе, пытался умягчить, призвать уязвимость и слабость.       — А что взамен?       — Ещё один поцелуй. В подарок, так сказать.       — А он мне нужен? — парень звонко хихикнул, он стал кокетничать.       — Так же, как и ты мне, — ответил Ларссон с полной уверенностью, но черноглазого это немного смутило.       Странное чувство какой-то давящей боли толкало в грудь. Настырно ему подсказывало предчувствие о предательстве. Он совсем не был уверен, что кому-то да как-то он бы пригодился. Тело — ну да, конечно, сексуализм никого ещё не отпускал в мире злобы, законов, последствий и боли.       — А я тебе нужен разве? — с неуверенностью спросил он, для него эти слова от Торда были каким-то непростительным подвохом.       Торд грустно вздохнул, учуяв тоску и смутное напряжение возлюбленного.       — Я бы отдал за тебя всё, потому что ты мне сильно нужен. Я буду самым нежным партнёром в твоей жизни, я буду последней твоею любовью на всю оставшуюся жизнь.       — Но я пока не соглашался на отношения.       Ларссон забрал у парня расчёску, положил в сторону.       — Согласишься, ты не убежишь просто так от меня.       — Как в глупых, детских сказках про любовь и справедливость? Я рад как в сказке, но это невозможно.       — Почему?       — Это наивно. У всех своя цель в этой жизни, никто из прохожих не должен тебя беречь. У всех своё мнение, все достаточно разные. Никто просто так не согласится с тобой быть, всем нужны каждые свои условия. Твоя характеристика просто тупо должна быть такой-такой, чтобы вообще смочь встретиться глаз на глаз с кем-то, или ещё что. Эта жизнь — игра момента, игра твоих минусов и плюсов. Минусом мы считаем то, что нам может не нравится, но не все согласятся с твоей мыслью. Понимаешь? Всё вокруг просто последствия, а мы делаем выборы и добиваемся результата от выбранного варианта. Всё не бесследно.       — Но ты же согласишься со мной быть?       — Я не знаю. Я пока не понимаю твоих чувств, не понимаю и своих. Несмотря на то, что ты стал мне самым близким человеком всего за один день, ты не внушаешь мне полного доверия к тебе. Мы так жили с тобой раньше. Попробуй сначала доказать всё, что чувствуешь. Ты кажешься подозрительным, ты слишком быстро втекаешь в мой мир, ты меняешь меня в ту сторону, в какую я не должен был меняться. Моё существование не проходило с какими-то посторонними людьми, разве что родители. А ты кто такой?. И вообще, ты не ребёнок и знаешь, что мы оба мужского пола. Мы оба совсем разные интересами, взглядами. И мы стали ближе лишь за один день, это ненормально. Где, чёрт возьми, хотя бы романтика, сближение?       — Я не знаю, как это описать. Будто из болота вытащили что-то ценное, из бурлящих чувств к тебе я вынул что-то истинное. А мужчина с мужчиной — нормальная ориентация. Просто бесплодная. Что в этих отношениях может быть не так? Гомофобство — вот, что в мире ненормально.       — Раньше такой хрени не было.       — Было, ещё как было, — Торд, видимо, уже заводился злостью, одновременно и симпатией к нему. — Ты глупый.       — А ты странный. Я не понимаю, что с тобой не так. Ты как сумасшедший, — Том не знал, что сказать.       — Видимо, из-за тебя уже рихнулся.       — Я-то? Как-то тебе-то с чем-то для чего-то да почему-то? — Том улыбнулся, ему начала нравится эта милая ссора. Эта тёплая улыбка успокоила Торда, понимая, что тот больше не отрекается, а просто заигрывает.       — Я как влюблённый мальчик, крыша едет от твоего взгляда, — мужчина пытался сказать что-то романтичное, но язык не плёлся. Парень лишь хихикнул.       — Это не в тему. Мы же спорим, что ты несёшь?       — Зачем ссориться, когда нам и без этого хорошо? — мужчина затягивал парня всё ближе к себе. — Я несу тортик.       — Что?       — Тортик твою мать!       — Олдерский мем. Эх, тортик ты мой.       Опять несостыковка. Томас должен был отрекаться от этого из-за позиции уверенности в том, что это всё глупо от скорости происходящего, и он это понимал. Это просто разрывало, насколько же змеиная привлекательность Торда была. Она не позволяла отпускать, она не позволяла видеть что-то лишнее. Вспоминаете то чувство, когда вы чему-то беспечно радовались, чему-то поддавались, и через некоторое время вам казалось это всё глупым, и ваш характер казался слишком податливым? От этого стыдно, а иногда от этого даже есть последствия! И как жить с такими переменами? Именно для Томаса была б такая перемена очень болезнетворна для души, так как тяжко это всё мог переносить. Пусть это даже будет счастливым поворотом в жизни. Страшно. Но так ему нравилось быть с ним сейчас. Единственный, кому можно было ему доверять. Которому можно сказать «я тебя люблю». А вдруг, однажды это оборвётся в худшую сторону? Поэтому Томасу было легче быть одиночкой, не имея связи с кем-либо из восьми миллиардов людей, из которых хотя бы один пригодился и стал бы самым верным, любимым. И пусть этот человек находится на много километров от него, или наоборот через шаг, он всё равно не хотел его искать. Видимо, всевышние понимали это, и сами решили подтолкнуть это существо к нему. «Боже, перестань уже думать о том, что он твой принц на… красном роботе? Боже, это не доведёт тебя до добра,» — мысленно сам себе поставил Томас предупреждение. Но а всё же, что если это правда, Томас? Что, если просто отдать себя этому человеку, и ничего плохого не случится? «Ничего хорошего не случалось от того, что ты отдаёшься в чьи-то руки, будто за тобой должны подтирать жопу. Перестань вообще думать о том, что ты ему нужен!» — Томас был готов сойти с ума, чтобы не думать обо всём этом. Он продолжал себя морочить и пытаться остановить эти льющиеся мысли прямо из всех дыр, просверленных приятным поведением мужчины. Парень вот-вот соскочит из потока некой ненависти, вплывая в бассейн реки, где всё мирно и спокойно.       — Ты много думаешь, Томмик… — тихо раздался голос рогатого в тумане блуждающих мыслей, от чего Тому казалось, что его нашли в лабиринте. Кажется, Ларссон сильно волновался. — Давай я помогу?       — Торд, это мои размышления. Не влезай.       — Ты всё ещё плюешься ядом. Ты токсичен.       — Я не плевал. Я правда погряз в наших чувствах, и хочу понять, где я и что случилось с нами.       — Случилось с нами, и это наши чувства. Так что нам стоит разобраться.       — Прошу, докажи свои чувства, я запутался, — вот-вот польют слёзы с век чёрных омутов. Теперь весёлая обстановка поменялась на что-то мрачное. Торд видел и понимал, что не ему одному плохо, не один он чувствует в себе котёл бурлящих чувств. Между ними была будто бы диффузия — они смешивались, переплетались, переливались, соприкасались. Но невозможно было разобрать всех их по своим сосудам — в кипяток, увы, никто бы не полез.       Но это не те два человека, чтобы просто остановить котёл вариться, уходя от друг друга. Этот котёл были их отношениями. Они сильны, чтобы так слабо поступить. Они нуждаются в друг друге.       — Я люблю тебя, — Торд потянулся к губам растрёпанной птахи, придерживая эту особу за предплечья. Смешаться с вкусом чужих слюнок было бы опасно, ведь согласия хозяина этой сладкой субстанции не было. Тот просто не отрекался, но это не означало, что всё было положительно.       О боже. В голове всё резко начало бултыхать, все плавилось. Непривычно во рту играть с чьим-то языком. Нет, не чьим-то, ни в коем случае! С языком любимого человека. Внутри стало плющить. Внутри было тесно, надо было срочно освободиться от одежды.       «Не смей,» — на ухо шепнул голос. Абсолютно плевать, нахуй его сопротивление.       На пол стали падать вещи, с каждым моментом преград к телу было меньше.       «Торд, пожалуйста, нельзя так,» — он не умолкал. Согласись же, конечно же ты тоже хочешь быть рядом с ним, так зачем продолжать отрекаться?       И вот оно тело. Торду не удавалось видеть Томаса полностью открытым и оголённым.       «Если нам обоим больно, так давай мы потерпим жгучую боль и достанем истину из неё? Для чего нам страдать, скажи мне? К чему твои отталкивания? Ты хочешь от этого стать сильнее? Не глупи.»       Томаса обдирал его взгляд. Атмосфера очень жгла. Было больно и очень жарко. Все промежутки в теле, все изгибы, всё примечательности тела были заметны.       — Томмик, — Торд пытался прижать его к себе. — Это наше счастье, Томмик, ведь мы должны быть вместе. Мы должны быть связанными вместе на всю жизнь.       — Ты говоришь абсурдно, — Том укоризненно, но совершенно спокойно, в плане злобы, смотрел на него.       У обоих рассудок уже не присутствовал с ними. В разврате он не участвует, ему это не нужно. Животное возбуждение жрало его последние признаки.       — Торд, нет, не надо! Не смей! — Томас пытался отбиться от Торда, как только тот положил его под себя и, положив на ладони подколенные ямки ног Томаса, закинул резким движением их на свои плечи. Так как Тому пришлось от этого так же резко и невольно «согнуться», ему было больно.       — Да-да-да, слышал уже, — мужчина особо не отвлекался на просьбы того. Он пытался как можно удобнее расположить обоих.