Стреляй же!

— Антон, wake up, wake up! — раздался девичий голос, говоривший с отборным английским акцентом. Шастун поморщился, желая, чтоб всё это оказалось частью сна, потому что вставать уж совсем не хотелось. — Антон, ну вставай же! — снова прикрикивает назойливый голосок, и Шаст открывает один глаз. Перед ним бегает туда-сюда взмыленная Софи, хаотично бросая какие-то вещи в свой рюкзак. Честно говоря, Антон плохо помнил, как девочка оказалась в его квартире. Вчера он весь день работал, почти не вылезая из-за компа, и вырубился где-то ближе к ночи, когда закончил писать очередной код для антивируса. Да, он снова взялся за работу программиста, но сейчас не об этом. Софи часто приходит к нему, когда забывает ключи от дома, а Аня задерживается на работе. У Антона маленькой копии своей матери раздолье. Она может ходить гулять или весь вечер залипать в телефоне, а иногда они с Антоном даже рубятся в «плойку», но это только когда Шаст не сильно занят. Вот только утром Софи сама уходит в школу и даже услужливо оставляет Антону завтрак на столе и записку о том, что отнесла пару его толстовок в прачечную. Да, на стиралку он не раскошелился, ведь у него есть прекрасная Софи, которая услужливо отнесёт грязные вещи туда, где их определённо точно постирают. — Антон, твою мать! — сегодняшнее утро было исключением, потому что пятнадцатилетняя девочка стаскивала с него одеяло, настойчиво пытаясь разбудить. — Нашу мать, прошу заметить. — буркнул Шастун, отвоевав своё одеяло и снова натянув его до подбородка. — Чё ты меня будишь в такую рань? Случилось чего? — он снова готов погрузиться в сон, но голос младшей сестры снова вытягивает его из дремоты. — Your head with the holes — вот, что случилось! — снова прозвучал звонкий голос Софи. — Ты сегодня должен дойти со мной до школы и подписать документы для олимпиады. Вставай. Я и так дала тебе поспать лишних полчаса. Антон резко сел на кровати, свесив ноги, и потёр глаза. Это помогало ему проснуться. Аня сделала его довереным в школе у Софи несколько лет назад, чтобы он смог разбираться с некоторыми не сильно важными вопросами, если вдруг сама Аня не может явиться в школу по каким-то причинам. — А мама в курсе? Ну, по поводу этой олимпиады? — спрашивает Шаст, следя взглядом за мельтешащей перед глазами девочкой. — Конечно, Антон, не тупи. — отвечает она с резинкой для волос во рту и расчёской в руках. — И во сколько нам надо быть в твоей школе? — Антон кидает взгляд на часы. — В девять. На часах без двадцати. Смачно выругавшись, Антон хватает первую попавшуюся толстовку, натягивает джинсы и бежит в ванную под скептический взгляд Софи, завязывающей на голове тугой хвост. Она была обладательницей такой же рыжей копны волос, как и её мать, а ближе к лету на её лице проступали бледные веснушки. Анина дочка была невысокого роста и зачастую носила обувь на платформе или на каблуке. Она симпатичная, поэтому отбоя от ухажёров у неё не было. Антон был частым гостем в её школе, потому что «Ну, Антон, если меня заберёт брат ростом в два метра, который чуть ли не с экранов телика сошёл, тогда никто из этих лопухов ко мне больше не сунется». Шастуну это льстило, поэтому он (не без недовольной гримасы для имиджа) забирал Софийку со школы пару раз в несколько недель. — Кофе сваргань, please! — кричит он из ванной, пытаясь одновременно почистить зубы и привести волосы в порядок. — Времени нет! На обратке в кофейню зайдёшь. Погнали скорее! — также кричит девочка, уже стоя в коридоре и зашнуровывая коросовки. Лето не за горами, но дожди всё ещё навещают Бостон, так что лучше пока не рисковать и приберечь летнюю обувь для лучших времён. Антон выходит из ванной, вдевает ноги в ботинки. Ребята выбегают из квартиры и мчатся по лестнице. Лифт ждать долго, а здесь всего-то пятый этаж. — Давай, братишка, разминай запылившиеся суставы! — смеётся Софи, опережая Антона на целый лестничный пролёт. — Ах ты, Дюдюка мелкая! — отвечает ей Шастун и ускоряется, перепрыгивая сразу две ступени. Улица встречает их ещё не очень тёплым солнышком, влажным ветерком и редкими лужами после вчерашнего дождя. Утро пахнет свежестью и, пожалуй, совсем немного пылью, которая поднимается вблизи дороги. Благо, до небольшого сквера, по которому движутся брат с сестрой, долетает лишь запах и еле различимый шум. Дорога далеко. Антону нравится этот сквер. Он совсем небольшой, и здесь почти не бывает людей. Шастун избегает людных мест, потому что его, признаться, подбешивает американский говор. Какой-то он через чур надменный. Хотя, в общем-то, это странно, потому что на деле никакой надменности в речи американцев не было. Антон убеждался в этом сотни раз, но всё равно не любил разговаривать с носителями. Ему не хватало русской речи. Он живёт в Бостоне вот уж десятый год, работает тут, общается с разными людьми, но всё никак не может привыкнуть. Его тянет домой. Мозгом он понимает, что «дома» его никто не ждёт, может, уже нет и тех людей, которые могли бы помнить его, но надежда… да, эта дама всегда умирает последней. Антон старается не ковырять старые болячки, но это выходит как-то само-собой. Он невольно возвращается мыслями в Москву снова и снова. Вспоминает детство, институт, свою съёмную хату в не самом благополучном районе и… Графа. Вернее, всё, что тот дал ему. Вспоминает дом, ребят, работу. Хорошие воспоминания заставляют его улыбнуться и хмыкнуть. Он вспоминает команду, вылазки, клиентов, посиделки на кухне, их Новый Год. Вспоминает Графа. Тот единственный счастливый для обоих день, когда дом опустел, и были только они вдвоём. Вспоминает ресторан и поистине графский прикид главаря их маленькой банды (здесь его губы трогает ухмылка. Поистине графский…). Вспоминает ночь незадолго до Нового Года, когда Арсений сидел с ним рядом, на полу, в тёмной прихожей… когда было ещё не всё потеряно. Ухмылка на лице меркнет и превращается в грустную улыбку. Десять лет прошло. Это всё уже не так колет, не так терзает душу, не выворачивает наизнанку. Остались лишь лёгкая грусть и надежда на то, что Антон всё-таки не сломал жизнь тем, кто его когда-то спас. Надежда на то, что ребятам удалось выйти сухими из воды, ведь у Графа всегда как-то получалось. Он, ведь, всегда находил выход, даже если все вокруг были уверены в том, что выхода нет. - … Are you hearing me? — спрашивает вдруг Софи, заставляя Антона выплыть из своих воспоминаний и вернуться в Бостон. В пустой сквер. К сводной сестрёнке, что шла задом на перёд и что-то увлечённо рассказывала. Надо признать, что пора бы Антону уже сложить все воспоминания в пыльный ящичек своей памяти, запереть его и выкинуть ключ. Его новая жизнь началась десять лет назад… сколько ж можно возвращаться к старой? Как долго ещё он сможет терпеть боль, ковыряя старые раны? Антон забыл номера, названия придорожных кафешек, цены в магазинах и ларьках. Забыл, где можно взять сигареты по дешёвке или где перекантоваться пару дней. Даже названия московских улиц постепенно начали стираться из памяти. Но запах, звуки, атмосферу этого города он не забудет никогда. Не забудет красивейшие виды на Москву-реку, алые закаты, оранжево-багровые рассветы. Не забудет никого из тех, кто прочно ассоциируется у него с родным городом. Не забудет ребят, Графа. — Я задумался, прости. — как-то рассеянно отвечает Антон. Он снова уплыл куда-то далеко, повёлся на шёпот ласковых воспоминаний. Шастун перевёл взгляд на Софи, которая уже повернулась лицом к дороге и шла чуть впереди. — Скучаешь по Москве? — спокойно спросила девочка, уперев взгляд в кирпичную дорожку. — Я вчера видела, что ты смотрел билеты. Да, это правда. Антон часто заходил на сайты и просматривал цены на билеты. Конечно, улетать он никуда не собирался, это была лишь обманка для мозга и оправдание для самого себя, типа цены высокие. — Скучаю… — отвечает Шаст, доставая из кармана пачку сигарет. Радует, что эта дрянь не отличается от московской. Он закуривает и в один шаг догоняет сестру, подавая ей жвачку, которую покупает исключительно для неё. — Москва — моя родина. Я не могу не скучать. — пожимает плечами и отводит взгляд к дороге, убедившись, что Софи закинула жвачку в рот. — Я понимаю, просто… не хочу, чтобы ты уезжал. И мама не хочет. — поспешно добавляет девочка, засовывая руки в карманы. — Да, куда я от вас денусь? — смеётся Шаст и несильно пихает её локтем в бок. — Билеты я так, ради интереса смотрел. — Но ты же хочешь в Москву. — Софи надувает пузырь из жвачки и снова опережает Антона, шагая задом на перёд. — Знаешь… Я хочу, но… Мне не стоит туда ехать. Меня там никто не ждёт. — находится тот. Как объяснить младшей сестре-подростку, что он нагадил там всем, кому можно и нельзя, а потом дал по съёбам, боясь сделать ещё хуже? — Разве? Ты же там вырос. — Софи задумалась на пару секунд. — Неужели нет ни одного человека, который ждал бы тебя? Я в это не верю. — Ну, если только один. — бормочет Антон, смотря куда-то поверх сестры. Да, один. Один лишь человек, который за несколько месяцев сумел заменить воздух (не буквально, конечно, но вы поняли). Ради него Антон когда-то готов был броситься в пропасть головой вниз. Ухмылка сама вырисовывается на лице. И Арс был готов ради него на то же самое… или даже на большее. Да, определённо на большее. Этот удивительный человек даже сумел простить его эти долгие десять лет назад. После того грязного предательства, после тех, как могло бы подуматься, неискренних ночей… Как он там? Антон снова погружается в свои мысли, представляя, как перед ним стоит тот самый Арсений, который десять лет назад взял его под своё крыло. Представляет, как этот Граф улыбается, смотря на самого Антона будто с противоположного конца длинного туннеля. Он не доступен для Шаста, уже никогда не будет доступен, как раньше. Арсений уже никогда не сможет доверять Антону, как когда-то. Они не смогут быть вместе. Наконец-то, спустя десять лет Антон смог с этим смириться. — Ну, вот. Один — это уже хорошо. — фраза Софи заставляет сердце сжаться. А если Арсений, правда, ждёт? Тогда, всё смирение Шаста летит в тар-тарары. Антон проводил сестру до школы, подписал бумажки для олимпиады, кинул взгляд на окно жёлтого школьного автобуса, где мелькнула Софи, улыбнулся краешками губ, когда девочка уставилась на него через стекло, выискивая из толпы родителей брата. Когда автобус тронулся с места, Шастун побрёл в обратную сторону, свернув к оживлённой улице, чтобы зайти в кофейню, купить что-нибудь перекусить и направиться домой. У него осталось работы где-то на неделю, а потом можно взять отпуск, взять Аню с дочкой и поехать куда-нибудь отдохнуть. «Думаю, они смогут выбраться хотя бы на недельку» — размышлял Шастун, шагая вдоль дороги, обходя нередких прохожих. Сейчас час пик, на улице народу хоть жопой жуй, шумят машины, сигналя друг другу в длинной никогда не рассасывающейся пробке, меняются цвета светофоров, пестрит реклама на каждом здании. Странно, вроде не Нью-Йорк, а цветастый такой, что аж глаза режет. Антон заходит в маленькую кофейню, затесавшуюся между отделением банка и каким-то магазином одежды. Да, выгодное расположение. Шастун толкает нетяжёлую дверь, его встречает звук маленького колокольчика. Перед входом находится длинная витрина с разнообразными пирожными и тортами, а если пройти чуть левее и прямо, то по правую руку будет барная стойка и кассовый аппарат, за которыми стоит ещё немного сонный бариста и борется с кофемашиной. Над его головой висит маленький телевизор, что двадцать четыре на семь крутит новости. Перед стойкой стоят высокие барные стулья, а за спиной сидящих на них находится большое панорамное окно, возле которого стоят парочка высоких столиков без стульев. В общем, вполне уютное местечко для тех, кто забегает сюда перед работой, приходит перекусить в обед или встретиться с другом вечерком в пятницу. — One cappuccino without milk, please. — заказывает Антон, садясь на высокий барный стул перед баристой. — One minute. — дежурно улыбается парень за стойкой и достаёт картонный стаканчик с логотипом кафешки. Шастун кивает в ответ и снова погружается в свои мысли. Ему нужен кофе, чтобы прийти в себя и вернуться в реальность. Каждый день он просыпается, принимая её такой, какая она есть. За все десять лет эта попытка обретала успех лишь пару раз. — And now, to the news of this hour. — бубнит телек, заставляя Антона лениво поднять голову и уставиться в экран. Новости помогут ему отвлечься от навязчивых мыслей. — Russian media report that a has been caught а dangerous drug lord, who operated throughout the country and was engaged in the supply of illegal narcotic substances to some regions of the United States. — отчеканивает диктор. Взгляд Антона фокусируется и буквально цепляется за фигуры на экране. Хладнокровным голосом ведущий продолжает: — The former owner of the popular Moscow nightclub «Gypsy» was detained on suspicion of possession and distribution of narcotic drugs of various varieties, as well as the use of unlicensed weapons. — Give me a console. — не отрываясь от экрана, просит Антон, и бариста вкладывает пульт в его потную ладонь. Шаст прибавляет звук, вцепившись взглядом в родные места в телевизоре, оцепленные полицейскими лентами. Вывеска клуба горит тусклым светом, и Антон замечает на заднем плане Оксану в форме администратора, разговаривающую с полицейским. Она изменилась. Совсем другая, слишком… уставшая. Может, Шаст и не помнит её, но ему кажется, будто она слишком постарела. Конечно, десять лет прошло, но… Оксана же его ровесница. Антону становится страшно увидеть остальных ребят. А ведь некоторые из них были старше самого Шастуна. Что же сделалось с ними? — The drug supplier, who worked under the pseudonym «Count», was detained on a tip from an anonymous witness who provided weighty evidence proving the Count's involvement in the criminal system of suppliers of prohibited narcotic substances. — сообщает диктор. Антон с ужасом смотрит на кадры, показывающие материалы дела, которые слили в общественный доступ. — Now the Count is under oath and is waiting for a court hearing in the Moscow city court. — следующий кадр показывает крупным планом Арсения, и Антон готов заорать во всё горло, разрыдаться, как тварь прямо здесь и сейчас. Лица Графа не видно. Он сидит на скамье подсудимых за решёткой, опустив голову со смолянистыми волосами. Руки, окольцованные наручниками, покоятся на коленях, кисти безвольно свисают. Антон закусывает губу да так сильно, что кажется, будто прямо сейчас из неё брызнет кровь. Шастун еле сдерживает слёзы и с трудом сглатывает подкравшийся к горлу ком. — Это моя вина. — шепчет он, сжав до побелевших костяшек пальцы в кулак. Его, кажется, начинает потряхивать, но никто не замечает этого. Надо быть идиотом, чтобы не догадаться, кто анонимно слил информацию о Графе. Вопрос только в том, почему спустя десять лет. Почему не раньше? Антон обязательно разберётся во всём этом. Он не может оставаться в стороне. — Your cofe, sir. — вырывает его из мыслей бариста, ставя стаканчик на стойку. — Are you okey? — спрашивает он спустя пару секунд, когда Антон вообще не реагирует на него. — Да… в смысле, yes, everything is okey. Thanks. — Шастун берёт свой кофе и, расплатившись, идёт к выходу, словно в тумане. Честно говоря, он действует чисто по инерции. Кажется, ему понадобится не одна кружка кофе, чтобы прийти в себя.

***

- …Я понимаю, что всё это звучит не правдоподобно, но я должен ехать. Это всего на пару недель, Ань. Не больше. — уже около двадцати минут полушёпотом оправдывается Антон, стоя на кухне перед мачехой. — Не делай из меня дуру, Антон! — Аня старается не кричать, но у неё не очень хорошо получается. С возрастом она стала вспыльчивее. — Я видела новости. Его посадили за распространение наркотиков. Думаешь, я поверю, что ты ничего не знал об этом?! — Послушай, всё гораздо сложнее, чем кажется. — вздыхает Шастун, опираясь плечом на стену. — Всё, что было тогда, десять лет назад, осталось там, в прошлом. Сейчас я другой человек. Я никогда не сидел на этой дряни, ты знаешь. — он потирает пальцами переносицу. — Но это никак не связано с моими отношениями с этим человеком. — О чём ты? — немного заторможенно спрашивает, Аня, плюхаясь на ближайший стул. — Я очень сильно налажал, понимаешь? — мачеха мотает головой. — Думал, если уеду подальше, исчезну из жизни Графа и ребят, то всё наладится, но нет. Я наворотил очень много дел. Плохих дел. И теперь должен разобраться с тем, что произошло. — Ты хочешь сказать… — Он сел из-за меня. Аня поднимается и встаёт к раковине, полной посуды. В резкости её действий видны гнев, разочарование. — Ань… — Антон подходит к ней ближе, пытаясь положить руку ей на плечо, но женщина одёргивает его. — Делай, что хочешь, Антон. Я устала от твоего вечного вранья. Не хочешь говорить, не надо. Десять лет прошло. Если тебе всё ещё важно то, что там происходит, едь, я тебя не держу. — тихо говорит она. Резкость пропадает, в голосе лишь усталость. — Я люблю тебя. — говорит Антон, оставляя поцелуй на рыжей макушке с проступающей сединой. Аня ничего не отвечает, лишь вздыхает, продолжая намывать посуду. — Перед Софи сам оправдывайся. — кидает она тихо, когда Шастун уже почти вышел из кухни. Он выдохнул. Это будет сложно. Очень сложно. Я не буду описывать этот разговор. Скажу лишь, что Софи — вспыльчивый ребёнок, поэтому Антону пришлось увернуться от парочки мягких игрушек и телефона, кинутых в него со всей силой. Мобильник он, конечно, поймал, но ситуацию это не спасло. Оправдания по поводу того, что это всего на пару недель, не особенно действовали, но Антон старался изо всех сил, обещая, что как только он вернётся, они все вместе поедут на море или ещё куда-нибудь. В общем, кое-как Шастуну удалось убедить сестру в том, что он не врёт и выполнит своё обещание. Софи же в свою очередь пообещала, что если Антон не вернётся через две недели, то она выцарапает ему глаза и натянет губу на жопу. На том и порешали. Шаст вышел из Аниной квартиры и побрёл к своему дому. Темнеет сейчас поздно. На часах восемь вечера, а солнце только начинает клониться к горизонту. Антон уже знает, на какое число возьмёт билеты, знает, чем будет заниматься до отлёта и по прилёте в Москву. Москва. Как же он соскучился. Жаль, что он летит туда под таким предлогом, но, тем не менее, он летит домой. Пусть даже его и не ждут там вовсе. Он едет исправлять ошибку. Говорят, лучше поздно, чем никогда — так говорят те, кто ещё не совсем отчаялся. Те, кто ещё хочет исправить то, что наворотили. Антон из этих людей.

***

Родной город встречает ярким солнцем и чистым небом без единого облачка. Антон морщится от горячих лучей, проникающих через окошко иллюминатора. Самолёт, будто нехотя, касается шасси посадочной полосы, пассажиры вздрагивают от толчка, и секундой позже салон наполняется аплодисментами.

… All I ever wanted was you

I'll never get to heaven 'cause

I don't know how

Let's raise a glass or two

To all the things I've lost on you…

Приятный голос исполнительницы пел в плотно сидящих наушниках. Эту песню Антон нередко ставил на репит, кажется, желая, чтобы слова плыли по венам, оставались под кожей маленькими строчками, повторяясь сотни раз. Текст он уже давно знал наизусть. Этот трек поставила как-то Ира. Ещё очень-очень давно, когда Антон только пришёл в команду. Тогда песня ему не очень зашла, и он не слышал её больше (или просто не обращал внимание) долгое время. Но спустя месяц или, может, два после переезда в Бостон, Аня включила её на всю громкость и танцевала с маленькой Софийкой на руках, улыбаясь и подпевая. В не шибко позитивный смысл этой песни Антон начал вдумываться только спустя время, но с того самого дня «Lost on you» занимает одно из первых мест в плейлисте Шастуна. Да, и девочкам она нравится. Аэропорт встречает Антона толпой иностранных туристов, запахом дешёвого фастфуда и навязчивыми таксистами с восточным акцентом. К одному из них Антон садится и называет самый ближайший к большому загородном дому, который не найдёт ни один навигатор, адрес. Это оказывается адрес того самого ресторана (название он вряд ли сейчас вспомнит), в котором они с Графом встречались с этим Имановым. Жаль, что они не знали тогда, с кем имеют дело… Размышляя об этом, Антон прижимал к себе рюкзак с парочкой вещей и наблюдал за проплывающим мимо городом. Воспоминания накрывали, но Шаст старался не зацикливаться на них, перебегая взглядом от одного здания к другому. Московские пробки не щадили ни одной машины, но вскоре такси выехало за город, на длинную, практически свободную трассу и набрало скорость. Спокойные пейзажи убаюкивали, музыка заглушала надоедливые мысли. Антон позволил себе прикрыть глаза. В самолёте он почти не спал, а до этого не спал ночь, рыская по интернету, выискивая подробности о задержании Графа, о судье, который будет слушать дело. Искал адвокатов, считал деньги, а после всё думал о ребятах. Представлял Оксану с усталым взглядом, с немного заторможенными движениями. Такой, какой она была в репортаже по телевизору неделю назад. С тех пор новостей по делу Графа в Америке больше не было, а российские там хуй найдёшь. Даже с ВПН. — Здесь? — спрашивает водитель, подъезжая к довольно большому зданию ресторана. — Да, спасибо. — Антону приходит уведомление о списании денег за такси, и он выходит. На часах около половины двенадцатого дня. Шаст огляделся, вдохнул чистый воздух. Он порылся в телефоне, включил навигатор, понимая, что найти по нему дом вряд ли сможет. Придется идти по памяти. «Десять лет прошло, — вдыхает про себя Антон. — Хуй я вспомню сейчас, куда идти». Он убирает телефон в карман, делает музыку потише, чтобы быть всегда начеку, и двигается вдоль дороги. Идти далеко, но выбора особо нет. К тому же, Шаст едва ли торопится. Не факт, что он застанет ребят дома в такое время. Не факт, что он застанет знакомых себе ребят…

***

Прошло около двух часов. Антон всё также двигался по нескончаемой дороге. Ноги уже болели, колени неприятно вибрировали. Конечно, можно было не выходить тогда из такси, а доехать до места, но подвергать конспирацию такой опасности было никак нельзя. Солнце всё ещё припекало, вода в бутылке заканчивалась, телефон садился. Антон, конечно, дойдёт и без всего этого. Вопрос только в том, туда ли он дойдёт… Сзади послышался шум автомобиля, заставив Антона обернуться. Машина с тонированными стёклами затормозила прямо рядом с ним. Шаст пожалел, что не взял пистолет. Стекло передней пассажирской двери опустилось, и Антон разглядел отдалённо знакомое лицо. — Куда путь свой держишь, о отважный путник? — насмешливый голос, усталая улыбка и острые черты лица вернули Антону воспоминания. — Паша…? — спрашивает он, подходя чуть ближе. Выражение лица мужчины резко меняется. — Антон…? Они смотрят друг на друга с полминуты. В головах обоих обезьяна бьёт в тарелки, воспоминания разблокирываются. — Садись, потрещим. — говорит Паша, снимая блокировку с дверей. Немного подумав, Антон плюхается на переднее сидение, вздыхая под прохладным ветерком кондиционера. Воля закрывает окно и трогается с места. — К ребятам шёл? — спрашивает он спустя пару минут молчания. — Да, я с самолёта только. Как услышал про Графа… так сразу… примчался. — отвечает Шаст, уставившись в лобовое стекло. — И у вас там по новостям крутят? — качает головой Воля. — Да. Не знал, что Граф и до Бостона добрался. — конечно, Паша знал, где Антон жил всё это время. И Арсений, естественно, знал тоже. Но какая разница? Графу не было смысла искать Антона, возвращать в Москву. Зачем? — Да, ребята расширились нехило. Бабла косили. Работали, как проклятые. — Воля усмехнулся, вдохнул и замолчал, продолжая смотреть на дорогу. Повисла давящая тишина. Даже некая неловкость царила в машине. Прошло десять лет, старые обиды забыты, но ситуация сейчас принимает очень невыгодный для Антона оборот. Ведь Графа посадили по его вине. Можно сказать, по его наводке. А это подливало масла в огонь старых обид. — Ты от него едешь? — проходит около пяти минут, прежде чем Антон решается на вопрос. — Вообще, я ездил в суд, потом в адвокатскую контору. Пытался договориться, но никто решительно не хочет брать это дело. — Паша сжал руль до побеления костяшек и даже прибавил газу, но через несколько секунд резко расслабился и откинулся на спинку сидения, продолжая смотреть на дорогу. — А потом и к Графу заехал. Хотел обсудить с ним дальнейшие действия, а он мне: «Не надо ничего делать. Заляг на дно и ребятам помоги. А я тут сам как-нибудь». Представляешь? — он горько усмехнулся, но не желая признавать отчаяние друга, добавил: — Уж не знаю, что там с ними делают, чтоб он так говорил, но его надо вытаскивать, это точно. — Тогда надо прикрывать наркотическую лавочку. — вынес вердикт Антон. — Да. Мы уже свернулись. Почистили дом, убрали аппаратуру, перенесли всё из лаборатории девочек. — Воля сделал паузу, сворачивая с трассы на узкую дорогу, пролегающую через лес. — В любой момент сюда могут нагрянуть следователи с обыском. — Откуда бы им знать про дом? — Мы точно не знаем, что есть на нас у твоего папани. Может, он знает, где ребята базируются, и уже слил это следствию. — жмёт плечами Паша. — У вас есть телефон, Паш. Та нокия. — Антон говорит немного с надрывом, но больше не от раздражения, а от злости на самого себя. — Я скидывал только через неё, больше у нас не было средств связи, клянусь. Всё, что я скинул, там, и информации о доме в переписке нет. — Они стёрли всю переписку. — осаждает Паша. — Мы потеряли бдительность и не успели сделать резервную копию. Это случилось практически сразу после твоего отъезда. Антон выругался и провел ладонью по лицу, запустив пальцы в волосы и больно оттянув их. Даже уехав, он оставил ребятам хлопот. Вообще, узнавая всё, что происходит, он начинает считать себя полным эгоистом. Он думал лишь о своём моральном состоянии, когда уезжал тогда, десять лет назад. Он не подумал, что может быть полезен, что знает слишком много, что его навыки могли бы пригодиться. О нет, он думал только о себе, о своём желании забыть всё это и поскорее съебаться. Это было самым идиотским поступком. Не считая, конечно, того, что он сливал инфу о своих, никак не пытаясь найти выход из всей этой ситуации. — Что сделано, то сделано. Мы найдём выход. — вздыхает Паша, включая радио. Салон заполняет спокойная музыка Relax FM, а Антона охватывает волнение. Он не думал о том, что скажет ребятам при встрече, не думал о том, как они отреагируют на его приезд.

***

Машина паркуется на задней стоянке большого загородного дома. Антон смотрит на высокое здание, останавливая взгляд на крыше. Никогда ещё оно не казалось ему таким враждебным, смотрящим с укором. Это ведь его дом, место, где всегда было тепло, где царило веселье, и со всех углов слышались громкие разговоры. Таким был его дом. Теперь здесь всё иначе. Белые кирпичные стены медленно, но верно начали покрываться плющом (видны были следы борьбы с ним, но попытки не увенчались успехом), разметка парковки на заднем дворе поистёрлась (видно, субботники ребята больше не устраивают), большое дерево, которое росло прямо напротив окна бывшей антоновской комнаты (интересно, живёт ли там кто-нибудь? Жил ли раньше?), срубили (или оно упало?), даже пня не осталось. Несмотря на солнечную погоду, дом казался хмурым и безжизненным, лес скрывал его от ярких лучей. Всё так изменилось снаружи, и из-за этого становилось ещё страшнее заходить внутрь. — Я покурю немного. — говорит Антон, выходя из машины и хлопая дверью. — Не говори им, что я здесь, ладно? — Не тяни с этим. — серьёзно сказал Паша, также вылезая с водительского сидения, а потом в шутку добавил: — А то в дом не пустим. Шастун улыбнулся, подпаливая сигарету зажигалкой, и проводил Волю взглядом до поворота. Он блаженно затянулся, уставившись в синее небо, и выпустил туда клубок дыма. Он стал курить реже после переезда в Бостон (да реже, даже несмотря на то, что он закурил сигаретку всего неделю назад), но вот он снова дома, и сигарета манит сделать пару спасительных тяг. Антон прокручивает в голове сценарии того, как его встретят. Все они сводятся к тому, что его хорошенько поколотят. «Но Паша же не поколотил» — вопреки этому думает Шастун. Он стоит ещё пару минут, пока сигарета не истлевает до самого фильтра. Вот и всё. Антон втаптывает маленький огонёчек в землю, поправляет рюкзак на плече и идёт в сторону парадного входа. — Я открою! — кричит отдалённо знакомый женский голос, когда Шастун стучит в дверь, слышится топот сбегающих по лестнице ног. Конечно, Антон уже не помнит, кому из девочек принадлежит этот голос. А может, он и вовсе новый для него. — Господи! Ира роняет половник и прикрывает рот двумя руками. Щёки её краснеют, на глаза наворачиваются слёзы. — Нет, это всего лишь я. — Антон пытается улыбнуться, но улыбка выходит кривой и грустной. Девушка смотрит на него, стараясь не заплакать, часто вдыхая и выдыхая, не отрывая рук от лица. Она делает шажок назад, пропуская Антона внутрь. Тот проходит, оглядывается по сторонам. Он не обращает внимания на изменения в интерьере, взгляд цепляется лишь за ребят, которые прибежали на вскрик и звук падающего половника. Стоит тишина. Все замерли, уставившись на Антона, чьи глаза бегали от одного к другому. Среди ребят Шаст узнал Макара, Серёжу, Нурлана, Лёху, Окси, Диму и Тамби (эти двое выехали на стульях из компьютерной, столкнувшись друг с другом, но не одного из них это ничуть не смутило). Конечно, все они изменились, но что-то в них оставалось неизменным. Они были всё тем же составом. Один за всех, и все за одного. Как тогда, десять лет назад. Антон среди них явно был лишним. Первая пришла в себя, конечно, Оксана. Она подошла к Антону, посмотрела ему прямо в глаза и… влепила звонкую пощёчину. Это отрезвило не только Шастуна, но и всех присутствующих. — Какой же ты всё-таки эгоист, Антон! — строго говорит Окси, смотря снизу вверх на державшегося за щеку Антона. — Уехал, бросил нас тут всех разбираться с тем, что ты натворил… А теперь вдруг вернулся? — она смотрит всё также укоризненно, но потом её взгляд меняется, и она тяжело вздыхает. — Годы идут, а нихуя не меняется. И, ко всеобщему удивлению, Окс обнимает Антона, сминая на его спине влажную от пота футболку. Обстановка становится менее напряжённой, ребята подходят ближе, успокаивают Иру, что еле сдерживалась от слёз, и выжидающе смотрят на виновника «торжества». — Ты абсолютно права, — говорит Шаст всем, не одной Оксане. — я конченый идиот и эгоист. — он усмехается и чешет макушку. — Но я настолько зажрался чувством вины, что не смог не примчатся, узнав о случившемся. — ребята покосились друг на друга, затем снова уставились на Антона, ожидая конца исповеди. Будем честны, они не держали и не держат зла. Прошло столько лет. Неужели возможно быть такими злопамятными, ко всему прочему, зная правду. Но поиздеваться — святое дело, так что Антон продолжал. — Я, в общем, виноват во всём этом, я эту кашу заварил и оставил вам расхлёбывать. Не знаю, как вы ещё меня не прибили к чёртовой бабушке… — на этом моменте все как-то вышли из образа и усмехнулись. — В общем, я приехал помочь вам разгрести всё, что я тут накуролесил. Ведь, лучше поздно, чем никогда… Правда? Все молчат ещё несколько секунд, а после раздаётся командный вздох. Будто репетировали и про себя считали, когда вздохнуть. — Ну, что ж, Робин Гуд, — прокашлявшись, сказал вдруг Серёжа. Уж от кого, от кого, а от него не ожидал никто. Он ведь был тем, кто винил Антона во всём и прям-таки готов был придушить его голыми руками. — благородные порывы мы ценим. — Матвиенко улыбается, подходит ближе и по-братски обнимает его, уже тише добавляя: — Тебе я тоже не враг, Тоха. Да, встреча прошла гораздо лучше, чем Антон ожидал. Не сказать, что это было прям тепло. Ребят подкосила последняя пара недель. Судебные разбирательства, арест Графа — всё это грозило им потерей работы, а главное, главаря. Они не могли забить на всё это болт и разъехаться. Они с Графом в одной лодке, и если кто-то начинает тонуть, то его спасают все. Даже ценой жизни. Ребята рассказали Антону очень много, посвятили в новые дела, показали планы новых туннелей. Доверили всё так, будто никогда Шастун их и не предавал, будто и не было этих десяти лет разлуки, будто каждый день до сих пор они ели «Чебупелли» на кухне, обсуждая планы, работу, клиентов. Антон чувствовал себя дома, в своей тарелке. Да, ребята безусловно повзрослели, все стали чуть серьёзнее, внимательнее, сосредоточеннее, часто поглядывали на время, не кидались предметами, не подкалывали друг друга по поводу и без. Но это не делало обстановку более напряжённой, не угнетало. Наоборот, всё это навевало ощущение надёжности и спокойствия, уверенности в твёрдости дружеского плеча, на которое без сомнения можно опереться. Но давайте перейдём к делу. Когда заговорили про случившееся, вещал в основном Дима: — Ребята были на вылазке в северо-западной части Москвы. — он ткнул в карту, разложенную на столе, и указал примерную область. — Мы должны были передать три килограмма товара крупному покупателю. Но проблема заключалась в том, что всё это происходило девятого мая. Парады, камеры, полиция, Путин, в конце-концов. — Поз вздохнул, сделал глоток уже из третьей кружки чая и продолжил: — Мы разработали план. Согласно ему, ребята должны были разделиться на три группы по двое, то же самое должна была сделать и принимающая сторона. Мы выбрали локации разместили их подальше друг от друга. Слава, Тимур и Гарик должны были находиться в гуще толп, которые были недалеко от этих мест, и подать сигнал, если люди или полиция приблизятся к месту, где происходит купле-продажа. — Слава? — уточнил Антон. Новое имя. Интересно. — Ну, мне же нужен был напарник. — сказал Илья. — А вообще, он пришёл к Тимуру с Гариком в помощь. Работает больше, как телохранитель. Ну, и за границу послом часто ездит, языков несколько знает. — Так вот, — продолжил Дима, когда Шаст кивнул и перевёл на него взгляд. — мы с Тамби, как обычно, курировали ребят отсюда. Плюс, конечно, Граф. Команды-то три. — Антон удивился, что Граф выступал в роли куратора, но уточнять не стал. Многое поменялось. — Ну, а дальше, если вкратце, Лёха, пока Нур стоял на шухере, засветился на камеру. Прям с пачкой товара в руках. Мы не заметили это всевидящее око. Она, падла, на углу здания висела, высоко. Я к ней даже подключиться не успел. Датчик движения сработал, она тут же нафоткала и на студию, ну, а те, как увидели, сразу ментам направили. Мы даже рыпнуться не успели. Повисло молчание. Ребята, все, как один, пялились в одну точку, думая каждый о своём. — А как получилось так, что Графа-то закрыли? — спросил Антон, спустя несколько секунд. — Он за меня сел. — выдохнул Лёха, отрывая взгляд от стены. — Ну, как… Мы могли бы выкрутиться, но тут всплыла та инфа, которая была у папани твоего. Мы его до этого момента пресекали жёстко, а тут один проёб и всё… — Граф сказал, мол, — продолжил за него Нурлан. — у Лёхи семья, дитё, у многих из нас тоже. Сказал, что сядет за всех. А нам поручил почистить всё, чтоб о нас осталась инфа только, как о работниках клуба. Антон, конечно, впал в ступор, не рассчитывая, что у ребят может появиться семья. Почему-то ему не приходило в голову то, что люди с такой работой смогут завести семью и детей. С другой стороны, Граф обеспечил всем алиби, официально ребята трудоустроены в клубе, белая зарплата их соответствует профессии, а о чёрной отчёты деликатно умалчивают, так что в теории всё законно. — В общем-то, поэтому Граф и не хочет никаких адвокатов. — подытожил Паша, сидевший всё это время вместе со всеми. — Мы, конечно, будем пытаться сбить ему срок, но если он будет молчать и отнекиваться ото всех, то у нас ничего не выйдет. — Сколько ему дадут, если не вмешиваться? — спрашивает Антон. Ему нужно понимать, есть ли у них шансы сбить срок, и насколько они смогут его уменьшить. — Да, там и пожизненное может быть, если вообще ничего не делать. — выдыхает Воля. Да, перспективы вовсе не радужные. Остаток дня и полночи проходят в обсуждении планов, перспектив, возможностей. Ребята искали адвокатов, перечитали всю конституцию, были даже предложения, наколдовать Графу и всем им алиби, а потом ливануть из страны. Но этот вариант остался лежать на полке запасных. Разошлись к четырём утра, когда на улице уже начинало светать. Антона поселили в ту же самую комнату, где он жил в те лучшие месяцы своей жизни, но прежде чем в неё зайти, Шаст выловил Пашу: — Паш, когда можно попасть к Графу? — он готовился весь вечер к тому, чтобы задать этот вопрос и, наконец, решился. — Ты уверен, что хочешь этого? — спросил Воля, приподняв одну бровь. Он спрашивал просто так, для галочки, потому что ответ был и так очевиден. — Да. — уверенно ответил Антон. Даже кивнул для пущего эффекта. — Завтра в девять. Я тебя подвезу. — вздохнул Паша, похлопал Антона по плечу и направился к лестнице на третий этаж. Видно, он теперь ночевал в графской спальне. Эта мысль заставила неприятные мурашки пробежать по спине. Хотя, ничего в этом такого и нет. Дождавшись, пока Паша скроется на третьем этаже, Шаст перевёл взгляд на ключ от некогда своей комнаты. Признаться, было как-то неуютно возвращаться сюда спустя столько лет. Наверное, Антон даже выбрал бы другую спальню, если бы его спросили. Но его мнением, конечно, никто не поинтересовался, поэтому придётся набраться смелости и зайти внутрь. А если там кто-то жил? Конечно, жил, что за вопросы. Антон пока не настолько нарцисс, чтобы верить в то, что Граф никому не отдавал эту комнату. Хотя бы тому же Славе, потому что возле комнат Тимура и Гарика ещё одной спальни не имеется. Тем не менее, уточнять Антон не стал, боясь или просто не желая слышать ответ. Хотелось дать себе пощёчину. Или попросить Оксану сделать это за него. Антон стоит тут уже с минуту, но никак не может открыть чёртову дверь. Он ведь вставил ключ в скважину, осталось только провернуть. Но это оказывается сложнее, чем можно себе представить. Собраться с мыслями — та ещё задача. Решив всё-таки, что собираться с мыслями не надо, и просто отбросив их, Шастун открывает дверь и толкает её от себя. Не так уж и страшно. Правда, порог он пока не переступает. Смотрит на окно, в котором сквозь деревья виднеется розоватый оттенок рассвета и нежно-голубое небо; на виднеющуюся часть заправленной кровати, на уголок прикроватной тумбочки. Обычная комната. Волнение и страх стихают. Антон заходит внутрь и тихо закрывает дверь. Он останавливается посреди комнаты. Теперь он видит шкаф, стол со стулом, маленькую дверь в ванную. Когда-то всё это он мог без колебаний назвать своим, но вот теперь… теперь он даже не помнит, так ли всё было, когда он уезжал. Тем ли пледом была заправлена кровать, та ли шторка весела в ванной… да что там? Он даже не может вспомнить, та ли мебель стояла здесь. Странная, конечно, штука — человеческая память. Она так незаметно стирает такие важные мелочи, что тебе даже кажется, что и не было их вовсе. Или, что ты помнишь их, но совершенно иначе. Но тебе лишь кажется, ведь на самом деле всё это было просто удалено из твоей памяти, чтобы не причинять тебе боль. Антон кидает рюкзак на кровать и идёт к окну. Он открывает его настежь и высовывается, перегибаясь через подоконник. Без того ветвистого дерева на заднем дворе стало как-то совсем пустынно. И даже окружающий весь дом лес не компенсировал его отсутствие. Дополнял, да (когда оно было, я имею ввиду), но не компенсировал. В такие моменты хочется закурить. Антон уже было достаёт пачку, как телефон пиликает, оповещая о новом сообщении. Шастун берёт его и открывает телеграм. Софиё) 4:59 Как долетел? Первая мысль — отругать сестру за то, что та не спит в такое время. Но потом Антон вспоминает про часовые пояса, осознаёт, что в Бостоне ещё не так и поздно, и отвечает:

Вы

5:00

Всё хорошо. Долетел отлично)

В самолёте даже кормили ;)

Вы как? Не сильно соскучились?

Софиё) 5:02 У нас всё зашибись. Не дождёшься, не капли мы не скучаем! А, вообще-то, скучаем: ( Ну, ладно. Как прошла встреча с тем самым человеком?)))))) Антон долго думал, что ответить. Он, конечно, мог бы солгать или ответить коротко, но ведь ещё ничего не произошло. Почему же вопрос застал его врасплох, заставил задуматься?

Вы

5:05

С тем самым пока никак. Завтра увидимся, посмотрим. А с остальными… Да, нормально всё, в общем. Тёплый приём и всё такое… Даже спальня моя, прикинь?)

Софиё) 5:05 Ого, круто! Рада, что ты поехал не зря. Надеюсь, что всё пройдёт хорошо. Напиши завтра, как всё пройдёт. Только не забудь! Я буду ждать)

Вы

5:06

Хорошо, постараюсь не забыть. А щас пойду, постараюсь поспать. У нас 5 утра всё-таки…

Софиё) 5:06 О, май гад! Прости, пожалуйста, я совершенно забыла про разницу во времени… 😅 Спокойной ночи)

Вы

5:07

Ничё страшного.

Ты тоже давай там, ложись!

Споки ноки ♥️

Отправив это сообщение, Антон включил беззвучный режим и отложил телефон. Курить уже не хотелось. Вернее, хотелось, конечно, но не сильно. Софи навеяла Шастуну мыслей о завтрашнем дне, и тот всё никак не мог оторвать взгляда от одной точки. Смотрел, а в голове чётко стоял образ Арсения в тюремной форме и наручниках. Только образ. Лицо представить никак не удавалось. Хотя, Антон и несильно хотел. Он боялся увидеть на нём синяки от побоев полиции или сокамерников, боялся увидеть красные от бессонных ночей глаза. Даже если это была бы лишь фантазия, глупые мысли, видеть этого всё равно не хотелось. А подсознание всё подсовывало дурацкие картинки. Антон отчётливо представлял гнев Графа, когда тот увидит его. Представлял, как он будет обвинять во всём его и просить немедленно убраться отсюда к чёрту. Шаст встряхнул головой, пытаясь отогнать дурные мысли. «Будь, что будет» — сказал он себе, скидывая одежду и включая прохладную воду в душе. Это обычно помогает прийти в себя, да и надо привести себя в порядок перед поездкой к человеку, которого, возможно, до сих пор любишь. Не то, чтобы у Антона не было отношений все эти десять лет. Он же всё-таки не железный и не монах какой. Просто сейчас, когда он снова здесь, воспоминания нахлынывают, и прежние, так до конца и не удовлетворённые чувства, постепенно возвращаются.

***

— Ну, вот, приехали. Вылазь. — вздыхает Паша, припарковавшись, возле здания суда, и отстёгивая ремень. Антон тоже отстегнулся и оглядел строение. Оно было построено из жёлтого, выцвевшего кирпича, со стеклянными дверьми, и такими же стеклянными окнами. К громоздкому крыльцу с колоннами, словно из Древней Греции, на которых располагался бетонный навес, вела широкая, пологая лесенка. На лицевой стороне навеса красовалась надпись, сделанная будто золотыми буквами: «МОСКОВСКИЙ ГОРОДСКОЙ СУД». Всё здание выглядело так, словно дела там слушает сам президент. Оно было раза в три больше многоэтажек, стоящих неподалёку. Антон вздохнул и тут же вздрогнул, когда Паша постучал костяшкой пальца по стеклу. — Ты чё, уснул? Выходи, говорю! — крикнул он, и Шастун открыл дверь. Воля поставил машину на сигнализацию, и они направились ко входу. Поднявшись по лесенке, Антон вошёл в автоматически открывающиеся двери вслед за Пашей. Внутри было почти пусто. Конечно, уже начало одиннадцатого, но народ пока не собрался, или заседания уже идут. Вообще, само убранство зала ожидания было слишком вычурным, будто тут не преступников судят, а балы устраивают. Антону стало настолько тошно от этого, что он поспешил догнать Пашу в менее вычурном коридоре. — Нам на цокольный этаж. — сказал Воля, когда они подошли к лифтам. — Там находятся камеры для заключённых, ожидающих суда. У вас будет не более десяти минут на разговор, понял? — Да… — рассеянно кивнул Антон. Он не то, чтобы слушал, но главную суть уловил. Двери лифта открылись, приглашая зайти внутрь. Они вошли, Паша нажал на кнопку, и лифт поехал. — А когда будет слушанье по делу Графа? — Послезавтра, в двенадцать. — выдал Воля, не отрывая взгляд от дверей лифта. Больше вопросов Антон не задавал. Он всё пытался унять мелкую дрожь в руках, но деть их было некуда, поэтому оставалось только сложить их на животе и сильно сжать запястье правой руки левой ладонью. Вчера всю ночь (вернее, то время, которое оставалось на сон) Антон прокручивал в голове слова, которые скажет Графу. К сожалению, он так ничего и не придумал, потому что даже не догадывался, что можно сказать в такой ситуации. Он даже представить себе не мог, что когда-нибудь придётся придумывать речь для таких случаев. Пришлось. Но придумать не получилось. Лифт выпускает Антона и Пашу на цокольном этаже, что выглядит гораздо мрачнее, чем вестибюль наверху. Из света тут только облезлые лампочки, одиноко свисающие с потолка, стены выкрашены в зелёный цвет. От лифтов ведёт длинный, достаточно узкий коридор, в конце которого виднеется стол. Возле него стоит полицейский с рыжей бородой, внимательно смотрящий на идущих. — Какого хрена, Воль? Ты ж вчера был. — недовольно бурчит полицейский, когда парни подходят ближе. — Такими темпами меня с работы попрут. — Не попрут. — отмахивается Паша, пожимая менту руку. — Я не пойду. Парню надо. — Антон смотрит на полицейского в упор, словно стараясь доказать, что он не из робких. — Знакомься, это Антон, Антон, это Даня — свой среди чужих. Даня усмехается и протягивает Шасту руку, тот жмёт в ответ. — Антон, Антон… — тянет «свой среди чужих», оглядывая Шастуна. — Кто ж ты такой и зачем пожаловал? — Он из Америки, — отвечает за него Паша, прежде чем Антон успевает открыть рот. — работал там последний год, а как всё это случилось, приехал. Он в юридическом отучился, знает систему всю изнутри, помочь может. Вот, приехал на переговоры. Во стелет. Прям врёт и не краснеет. Антону оставалось лишь кивнуть и состроить более-менее важный вид. Он сразу смекнул, что этому Дане тут не особо доверяют, и, что лучше лишнего не ляпать. — Ну, раз такое дело, пусть идёт. Я предупрежу щас, чтоб Графа к третьей кабинке привели. — Спасибо. Я про гонорар не забыл, всё будет после суда. — сказал Паша уже вслед Дане, что направился, видимо, к камерам. Когда он скрылся за поворотом, Воля взял Антона за плечи и повернул его к себе, смотря строгим взглядом в глаза. — Слушай, тюрьма меняет людей похлеще времени. Граф теперь вообще стал непредсказуем в своих словах и действиях, кукуха у него прилично съехала. Не знаю уж, что с ним там делают, но теперь он такой, так что будь поаккуратнее в выражениях, думай, прежде чем что-то сказать. — он вздохнул, отпустил антоновские плечи и сделал шаг назад. Антон смотрел на него немного испуганно, бегая глазами по его лицу. — Не бойся. Мыслить здраво он может, я ручаюсь. В нём ещё живёт тот человек, что был до всего этого. Просто прими к сведению мои слова. Шастун кивнул и посмотрел в глубь коридора, по которому ему предстоит идти. Сердце сжалось в маленький комочек, но желание увидеть Графа не исчезло. Он хочет заглянуть ему в глаза и узнать в них того самого Арсения, которого любил много лет назад. Антон уверен, что найдёт его. В конце коридора показывается голова Дани, выглядывающего из-за поворота, и тот жестом показывает, что можно идти. Шастун вздыхает, кидает последний взгляд на Пашу и уверенно направляется навстречу неизвестности.

***

Граф сидит на стуле за стеклом, опустив голову вниз. По правую руку от него висит трубка, перед ним небольшой столик. Он не обращает внимания ни на что, лишь молча смотрит на собственные колени. Антон замирает у входа в маленькую серую кабинку. Дышать становится тяжело. Он даже не может сделать шаг к шаткой табуретке. Лишь смотрит на фигуру со смольными волосами, в оранжевой форме. В горле стоит ком. Он, кажется, побледнел, губы высохли, и неистово захотелось курить. Но он преодолел это желание, преодолел и тяжесть в ногах, уселся на стул перед стеклом, уперев взгляд в Арсения. Граф поднял голову. Его глаза будто заполонила дымка, он смотрел рассеянно. Лицо его было бледным, под нижними веками висели огромные синие мешки. Глазные яблоки покраснели. Его усталый, сонный, измученный взгляд сфокусировался так резко, что Антон еле заметно вздрогнул. Внутри что-то оборвалась, когда голубые радужки налились безумием. С губ обоих сорвалось синхронное тихое «блять». Руки налились свинцом, не давая взять трубку, чтобы услышать уже начинавший стираться из памяти голос. Граф тоже не спешил начинать разговор. Он пытался успокоить в себе бушующие злость, отчаяние, что выливались в безумие, плещущиеся в его глазах. Он не ожидал… явно не ожидал увидеть Антона здесь, спустя столько лет. Не ожидал, что будет вот так смотреть в его глаза и видеть не предателя, а… Кого же тогда? Ведь десять лет назад он видел в них именно предателя, как бы не пытался себя разубедить. Что же поменялось? Трясущейся от изнеможения рукой Граф всё-таки тянется к трубке, и плотно прижимает её к уху, боясь уронить и не отрывая взгляда от сидящего перед собой Антона. Тот тоже берёт трубку и слышит умеренное дыхание. — Что же они тут с тобой делают? — пропитанный дрожью шёпот срывается с губ сам собой. Антон не узнаёт собственной речи. Такой искренне испуганной, отчаянной. В словах сквозило понимание собственной бесполезности. Шастун понимал, что он ничего не может сделать, никак помочь, спасти, укрыть от этого чёртового мира. Его так давно не было рядом. — Как тебя сюда занесло? — меняет тему Граф. Также шёпотом, будто боится, что их кто-нибудь услышит. Его шёпот другой. В нём смирение. Больше ничего, лишь оно, заставляющее сердце разрываться на куски, а душу — выть от безысходности. — Я вернулся к тебе. — отвечает, стараясь не думать о том, что он больше не нужен. Ведь, это неправда. Неправда же…? — Не надо было тебе этого делать. — он так резко стал говорить в голос, что Антон снова вздрогнул. Граф продвинулся ближе к столику и опёрся на него локтями, всё ещё прижимая трубку плотно к уху. Безумие в глазах утихло. — Это может быть опасно. — Может быть, но я не мог по-другому. — Шастун тоже переходит с шёпота и двигается ближе. — Я всё это заварил, из-за меня ты сел… — Прекрати. — процедил Граф, пытаясь присечь, но Антон не слушал, продолжал: — Я не должен был вообще уезжать. Да, мне было бы сложно, и тебе тоже, но если бы я не был таким эгоистом, ты бы сейчас был на свободе. Ребята были бы в безопасности и при работе. Да, всё, что было между нами, давило бы, но… — Антон, хватит. — Арсений сказал это уже спокойно, вздохнул и снова посмотрел через глаза в самую душу, убеждаясь в том, что его слушают. — Прошло десять лет, и никто уже не винит тебя ни в чем. Тогда ты сделал то, что считал нужным. Уехал, потому что тебя загрызло чувство вины, мы все это понимаем. Я это понимаю. — он сделал паузу, чтобы последняя фраза повисла в воздухе, чтобы Антон её осознал. — Теперь всё иначе. Мы смотрим на всё это по-другому, мы повзрослели. У тебя теперь своя жизнь, Антон. Ты когда-то сделал выбор в пользу неё. Наши пути разошлись. Я не… — Нет, пожалуйста, не говори так. — перебил Антон, сжимая трубку, хватаясь за неё, как за спасательный круг, боясь услышать: "...не люблю". — Я поступил глупо, эгоистично, я спас Аню и не жалею об этом, но после, я должен был остаться с вами. Даже если бы это означало получить клеймо предателя на всю жизнь. Даже если… — Ты же и сам прекрасно понимаешь, что мы бы так не смогли. — снова перебивает Граф, вздыхая. Времени у них остаётся мало, а диалог так ни к чему и не привёл. — Не смогли бы не быть вместе, если бы ты был здесь. Да, мы даже так не смогли друг от друга отлипнуть. Ты вон примчался даже. — он по-доброму улыбнулся краешками губ. Потом вдруг снова стал серьёзным, вздохнул. — Но всё проходит, Антон, надо двигаться дальше. Я ценю, что ты приехал, но… тебе надо жить своей жизнью. Едь домой и ребят забери туда, в Америку, если сможешь. А я тут сам как-нибудь. — Нет, слышишь, нет. — Антон замотал головой. — Мы тебя не бросим. Я не брошу. — он также, как и Граф сделал паузу, чтобы акцентировать внимание на последней фразе. — Я не наступлю на те же грабли. Вчера я провёл целый день с ребятами и понял, как сильно мне этого не хватало. Сейчас я смотрю на тебя, слышу твой голос и понимаю… — Теперь моя очередь сказать нет. — жёстко отсекает Арсений, сильно сжимая трубку, словно от злости. — Всё между нами закончилось ещё тогда, десять лет назад. Мы попробовали, не получилось. Забудь обо всём этом. Слышишь меня?! — Я понимаю, что прошло очень много времени, что мы с тобой уже совсем не те, кем были раньше, но зато мы не совершим тех же ошибок. — вопреки всему, Антон улыбается, смотря на Графа, прокручивая в голове общие воспоминания. У них кончается время, уже слышны шаги Дани где-то за стеной. — Я сделаю всё возможное, чтобы тебя вытащить, а если придётся, буду ждать столько, сколько потребуется, даже если ты этого не хочешь. Даже если потом оттолкнешь. — Антон… — тянет Граф, понимая, что ничего не может сказать в ответ. Шаги становятся громче с каждой секундой. — Я… тебя люблю. — тихо, но уверенно говорит Антон. За все десять лет, что они не виделись, за все несколько месяцев, что были вместе, эта фраза звучит из его уст только второй раз. Насколько сильна и значима она была для них обоих, что никто из них не решался произносить её чаще. Граф не успевает ответить. Антон вешает трубку, Даня входит в маленькую бетонную комнату, к Арсению подходит человек в форме на той стороне. Шаст первый поднимается с места, смотрит, возможно в последний раз, в глаза и уходит. Но Арсений знает, он будет ждать. Это ведь всё такой же упрямый мальчишка.

***

В машине тихо. Даже радио не играет, только шум дороги спасает от звона в ушах. После того, как Антон вышел, они с Пашей не проронили ни слова, лишь попрощались с Даней и уехали. Воля был не прав, Граф почти не изменился, за исключением, пожалуй, возрастных изменений. Но это не важно. Антону грел душу тот факт, что Граф оставался самим собой, что произошедшее не заставило его отчаяться. Конечно, так и не скажешь, ведь, Арсений всем своим видом пытался доказать обратное, но Антон видел, что это не так. Шаст уверен, что Граф хочет сохранить команду, знает, насколько сильно он дорожит своими ребятами. Даже если, Антон окажется не прав, он всё равно вытащит Арсения из тюрьмы и поможет реабилитироваться. Теперь он будет рядом. Даже если сам Арсений этого не хочет. — Паш, — окликает Антон спустя минут десять полной тишины. Воля кивает, показывая, что он весь — внимание. — Граф согласен на сотрудничество. - с чего он это взял? Не спрашивайте. Он просто был уверен. Машина резко тормозит на светофоре, чуть не проехав на красный. Сзади начинают сигналить недовольные водители, что чуть не въехали в зад белой AUDI. — Ну-ка отмотайся на пару секунд назад и повтори, что ты только что сказал. — Паша повернулся к Антону всем корпусом и удивлённо-выжидающе уставился на него. — Граф согласен помочь нам вытащить его из тюрьмы. — звучит странно, но если ты знаешь, всю ситуацию, то вполне логично. — Я не знаю и знать не хочу, что ты ему там сказал, но ты гений. — вздыхает Воля, повернувшись к лобовому стеклу, и трогаясь на зелёный свет. — Если тебе всё-таки интересно, то я сказал ему правду. — жмёт плечами Антон, также уставившись куда-то на дорогу. Он не уверен, что освобождение Графа выльется для него в радужный конец, но лучше так, чем он уедет отсюда, не принеся никакой пользы. — Какой же должна была быть эта правда… — пробубнил Паша, думая, что Антон уже не слушал. Но Шаст услышал и лишь улыбнулся. Это была их правда. Правда, о которой лучше не знать никому.

***

Паша высадил Антона возле ближайшего входа в туннель, дал свои ключи, взяв обещание о том, что они вернутся к законному владельцу в целости и сохранности, и умчал по своим делам. Антону бы хотелось, конечно, прогуляться по улочкам родного города, зайти в места, куда когда-то давно заходил выпить кофе или пообедать в перерыве между клиентами. Хотелось просто насладится атмосферой, вернуться душой в мир, что когда-то был обычной повседневностью, а ныне стал сказкой, попасть в которую дано не многим. Но время поджимает. Суд уже послезавтра, а ещё нужно успеть столько всего сделать. Антону надо спасать свою сказку, потому что без Арсения она никогда не будет полной. Туннели стали ещё более запутанными, чем тогда, десять лет назад. Шастуну понадобилось минут двадцать, чтобы сориентироваться по карте, которую он удосужился сфоткать вчера, и ещё столько же, чтобы дойти до дома. Но он настолько соскучился по всему этому, что разбирался в лабиринтах туннеля с удовольствием, и не заметил, как пролетели эти сорок минут. Вернулся домой он в начале второго. Все уже бодрствовали. Дома пахло кофе, пиццей и какими-то снеками, которые, видно, приехали с доставкой из Перекрёстка. Собрались в прожекторной. Антон рассказал про разговор с Графом (конечно, не так, как оно было, но суть была такова, что главарь согласился на сотрудничество) и изложил свой вариант развития событий, предложил хорошую адвокатскую контору и сказал, что за практически двое суток, если они забудут про сон, можно будет управиться. Обсуждали долго, спорили, вносили изменения, звонили в разные компании, считали деньги, в конце-концов. Каждый был при деле, как тогда, десять лет назад, они работали сообща. Антон чувствовал, что они выиграют это дело. А о том, что будет дальше, предпочитал не думать. Всё это кажется слишком мелочным по сравнению с тем, что происходит сейчас. Главное — выбить свободу для Графа, остальное потом. Возвратившись в свою комнату снова под утро, Антон, совершенно обессиленный, мечтал, что рухнет на кровать и заснёт на ближайшие часа три. Без отдыха совсем никак. Договорились устроить общий сбор на кухне в семь. Сейчас — четыре. Антон уже принял быстрый душ и коснулся головой подушки, когда вспомнил, что должен написать Софийке, да и Ане, наверное, тоже. За каких-то два дня он так влился в здешнюю жизнь, что совершенно забыл о тех, кого оставил там на другом краю земли. Подзабыл он то, с чего всё это началось много лет назад, то, ради чего он пожертвовал собственным счастьем. Всего за каких-то два дня он успел забыть, что его предательство не было беспочвенным. И, несмотря на то, что теперь Ане и Софи ничего не угрожает, Антон снова встаёт перед выбором. Что же сделает его поистине счастливым? Что поможет ему прожить остаток жизни, не борясь с самим собой, не сжирая самого себя муками совести? Ответы на эти вопросы лежат где-то очень глубоко, закрыты в подсознании, написаны на неведомом языке, который, увы, не расшифровать. Остаётся лишь полагаться на собственную интуицию. Снова побыть эгоистом и сделать выбор в пользу себя. «Всё будет зависеть от решения суда» — сказал себе Антон. Он дал себе время на принятие решения. Если Графа выпустят, Шастун перестанет так сильно винить себя за все грехи человечества и адекватно примет решение. В это, уж очень раннее утро Антон пишет длинное сообщение Софи о том, что он сегодня будто побывал в прошлом, вернулся туда, куда его тянуло все эти годы. О том, что он не мог вернуться раньше, потому что был очень виноват перед теми, кого любит, и, что теперь ему выпал шанс исправить ошибку. Он написал, что не знает, что будет дальше, пока не может поступить правильно, потому что остаётся только ждать. Он сделал и сделает всё, что будет возможно. Написал также, что не может пока вернуться в Бостон и не знает, когда сможет. Но попросил быть уверенной, что он не бросит их, не оставит одних. Примерно такое же сообщение он отправил Ане, внёс лишь побольше конкретики, сказал, что всё это связано с его прошлой работой, что исход всего этого они с Софи, скорее всего, увидят в новостях. Попросил не переживать и верить ему. Перечитав эти два сообщения несколько раз, Антон отправил их, завёл будильник и отложил телефон. Спать осталось уже меньше трёх часов. Ему понадобится очень много кофе, чтобы быть полезным в общем деле и не уснуть где-нибудь, где спать уж точно нельзя.

~День суда~

В уже знакомом Антону коридоре было слишком душно, что заставляло Шастуна ходить туда-сюда, в попытках успокоить бушующее сердце. Мысли в голове кричат, перебивая друг друга, от этого антоновская черепушка готова развалиться на две половинки. Костюм, который одолжил Рустам (времени на магазины не нашлось), неприятно давил во всех местах сразу. Хотелось сорвать его, но тогда, в зал суда дорожка будет закрыта, так что придётся потерпеть. Ребята разбрелись по всему коридору. Нурлан пил уже третий стаканчик воды, Оксана сжимала в руках какие-то документы, Ира с Макаром смотрели куда-то поверх неё немигающим взглядом, Дима ушёл за кофе, Тамби в сотый раз перечитывал статьи конституции, Серёжа ходил вместе с Антоном по коридору, а Лёха… сложно описать то, что он делал, но явно переживал не меньше остальных. Все остальные не поехали в суд, потому что ехать всей толпой было бессмысленно, их бы не пустили в зал суда. Воля ушёл в последний раз переговорить с адвокатом, которого они чудом наняли вчера и который провёл полдня с Графом и ещё столько же провёл с ребятами. Рассказать всё, что было нужно, посвятить в дела, документацию, было нелегко, но тот, кого они нашли, был проверенным человеком, умел выкручиваться из любых ситуаций. — Все готовы? — Паша появляется в коридоре так внезапно, что ребята резко поворачивают головы в его сторону. — Судя по всему, да. — вздыхает мужчина, потирая переносицу. — Расслабьтесь сейчас. Не мучайте себя и меня заодно. Мы сделали всё, что было в наших силах. Шансы у нас есть. Граф сотрудничал со следствием, рассказал им всё, что было можно и нужно. Адвокат собьёт срок. Всё будет хорошо. Слова Паши обнадёживали, заставляли собрать последние силы в кулак и идти к финишу с гордо поднятой головой. Осталось немного до решающего момента. Антон столкнулся взглядом с Графом, сразу, как их всех пустили в зал суда. Гребаные журналисты стояли там, кажется, ещё с восьми утра. Как же хотелось вломить им всем. Но когда Шастун увидел не менее уставшие, чем в прошлый раз, спокойные голубые глаза, раздражение поутихло. Они улыбнулись друг другу, будто успокаивая, вселяя друг в друга уверенность, что всё получится, что скоро всё это кончится, что скоро они смогут посмотреть друг на друга не через толстое стекло, услышать голоса друг друга без искажения, идущего от трубки. Арсений еле заметно кивает, Антон кивает в ответ. Граф осматривает всю свою команду. Гордится ей. За этих людей ему не жалко сесть, но ведь они ему не дадут. Это заставляет мужчину быть уверенным в том, что его дело не вымрет. Пусть оно и нелегально, пусть губит чьи-то жизни, но точно не жизни тех, кто знает, — выбор есть всегда. Слушанье длится почти четыре часа. Адвокат — действительно мастер своего дела. Он топит аргументами, давит на нечеткость видеозаписи, апеллирует сфабрикованным алиби, к которому не придерёшься. Обвинение в хранении нелицензионного оружия снято. Минус пять лет. Антон переглядывается с ребятами, затем с Графом. Волю вызывают, как свидетеля. Он готов. Говорит чётко, кратко и по делу. В своей голове Шастун аплодирует ему стоя. На записи был не Граф — доказано. Минус три года. Антон не знает, всплывёт ли когда-нибудь их маленькая афера, но сейчас она работает на ура. Толпа девятого мая играет им на руку. Свидетелей нет, покупатель не найден. Ещё минус два года. Перерыв. Остаётся только разобраться с показаниями анонимного информатора, доказать, что улики сфабрикованы. Хотя бы часть. Здесь в дело вступит Антон, теперь он будет вызван как свидетель. Он знает, что говорить. Главное — не налажать. — Ты справишься. — Серёжа внезапно хлопает Шаста по плечу и подаёт стаканчик с водой. — Помни, тебя шантажировали, выпытывали информацию, ты ничего не знал, потому подделал документы, чтобы защитить маму. — Спасибо, Серёж, я помню. Я справлюсь. Справился. Нет, правда, справился. Был спокоен уверен. У ребят, кажется, не бились сердца, пока Антон говорил. В особенности переживал Граф. Он будто говорил вместе с Антоном, ловил каждое слово, вслушивался внимательно, потому что смотреть на него было нельзя. Могли спалиться. — И так, с учётом всех обстоятельств, улик, — начал судья, вернувшись со второго перерыва и встав у своего места. Вся команда, Воля, адвокат, Граф замерли в ожидании приговора. Сейчас решится судьба. Не только Графа. Но и тех, кто сейчас невольно хватает друг друга за рукава, нервно сжимая их, приобнимает рядом стоящего в волнении. Тех, у кого сейчас трясутся руки, а сердце бьётся в горле. Судьба людей, которые сделали всё, чтобы не дать утонуть капитану их маленького судна. Не дать распасться их маленькому, но дружному экипажу. Даже несмотря на годы и расстояния. — показаний свидетелей, Попов Арсений Сергеевич… — имя — это ещё самое безобидное из того, что они могли узнать. — признаётся виновным в покрывании действующего наркопритона и приговаривается к трём годам тюремного заключения. Антон готов зарыдать. Впервые за долгое время зарыдать от счастья. И не только он. Все ребята еле сдерживают эмоции. Такое крупное везение приходит лишь раз в жизни(словно сектор-приз на барабане), и оно становится для тебя самым лучшим моментом. Ничего и никогда с ним не сравнится. Всё это было не зря. Всё это случилось не случайно. Антон кидает взгляд на Волю, потом на Арсения, которого выводят из камеры для подсудимого. Полные счастья глаза встречаются точно с таким же счастливым взглядом. Неужели, всё это кончилось? Неужели, всё это, наконец, позади? — Стойте! — кричит Антон полицейскому, который уводит Графа из зала суда. Тот оборачивается, и Шаст узнаёт в нём Даню. Прям подарок судьбы. — Можно нам минутку поговорить? — спрашивает он, подойдя ближе. — Только пошурику давайте, а то мне по кочерыжке всыпят. — отвечает Даня, отходя от них примерно на метр. Они стоят, кажется, непозволительно близко, но это сейчас неважно. Журналюги вытряслись из зала под гнётом полицейских, здесь теперь только ребята, Воля и Даня. Но для Антона сейчас не существует никого, кроме одного единственного человека. Никого, кроме того, по кому он пиздецки сильно скучал. Арсений смотрит на Шастуна слегка снизу вверх и, кажется, он тоже безумно скучал. Пропасть длиною в десять лет дала понять, что один без другого не справляется вообще никак. — Я хочу тебя поцеловать. — шепчет Антон так тихо, чтобы лишь одна живая душа услышала. Он улыбается и видит улыбку в ответ. Голубые глаза снова блестят, снова верят в лучшее. — Через три года я зацелую тебя до смерти. — слышится такой же тихий ответ. — Кто ещё кого. — ухмылка в ответ. Клянусь, Антон бы плюнул сейчас на всех и поцеловал Графа прям здесь, но ребята уже не выдерживают и подходят к ним, начиная свой обычный радостный галдёж. Тише, конечно, чем обычно, но всё же галдёж. Время пролетит быстро. А дальше? А дальше — начало чего-то большего.

~19 мая 2027 год~

Чёрная BMW паркуется возле высоких железных ворот, заглушая мотор. Из неё выходит высокий мужчина, облокачивается бёдрами на капот автомобиля и закуривает. На нём белая оверсайз футболка, свободные джинсы, сверху накинута чёрная джинсовая куртка, пальцы увешаны кольцами, на шее — серебряная цепь, глаза скрывают солнцезащитные очки. Кудрявые волосы колышет несильный тёплый ветерок. Стоит шикарная погода, светит солнце. Как тогда, три года назад. Мужчина, не отрываясь, смотрит на высокие железные ворота, прокручивая в пальцах медленно тлеющую сигарету. Он так давно ждал этого момента, что теперь сгорает от нетерпения. Чаша уже давненько переполнена. Крышу срывает, когда из ворот выпускают не менее высокую фигуру, и та стремительным шагом направляется к кудрявому мужчине. Тот выкидывает сигарету, отталкивается от капота и, совсем не соответствуя своему брутальному образу, кидается на только что вышедшего из тюрьмы человека, сжимает его в объятиях. Тот скидывает с плеча сумку с минимальными пожитками и обнимает в ответ, сжимая до хруста костей. — Я говорил, сука, что дождусь! Говорил! — почти кричит Антон, обвив руками чужую шею, смотря в глаза. Арсений улыбается в ответ, щурится от непривычно-яркого солнечного света и, не медля больше ни секунды, утягивает Антона в поцелуй. Долгий, сладкий, такой желанный и нужный. Осознанный и счастливый для обоих. — А я говорил, что зацелую до смерти! — отвечает Арсений, оторвавшись лишь на миг, а потом снова целует. Теперь нет смысла сопротивляться своим чувствам. Теперь всё будет по-другому. По-взрослому. По-осознанному. Не будет лжи и недоверия, предательства и разлуки. Будет новая история, написанная с чистого листа и новыми чернилами.